Георгий Петрович Щедровицкий:
Начала системно-структурного исследования взаимоотношений людей в малых группах. Лекция 8 (7)

72. Резюме предыдущего: соотношение предметной и методологической работы

На прошлой лекции мы обсуждали очень сложные принципы, и, возможно, их сложность помешала достаточно чёткому уяснению того смысла и значения, которые они имеют в изучении малых групп. Поэтому я хочу ещё раз коротко повторить эти положения.

Мы имеем определённую совокупность явлений, которая, по условию задачи, должна включаться в ту область предмета, которую мы будем описывать и объяснять. Чтобы развернуть теорию, мы должны построить определённые схематические изображения объекта и вывести из них то, что мы зафиксировали в качестве явлений. Мы уже говорили выше, что эти изображения должны быть, с одной стороны, разными — поскольку каждое из них фиксирует строго определённое ограниченное явление, — а с другой стороны, они должны быть организованы в единую систему, а это значит — должны быть построены из однородных «кирпичиков» и по общим единообразным правилам.

Вы помните, я надеюсь, что эти изображения ещё только должны быть построены, а пока у нас их нет, ибо в первую очередь у нас пока нет ни этих кирпичиков, ни формальных правил их развёртывания. Короче говоря, мы не обладаем средствами, необходимыми для построения подобной системы. Поэтому с самого начала наша задача как бы раздваивается: сопоставляя друг с другом и анализируя явления, мы должны не просто строить их изображения, а должны одновременно создавать средства для построения таких изображений. Пока вся эта область изображений и средств их построения задаётся лишь суммой вопросов, которые мы ставим относительно эмпирических явлений.

Я думаю, вам понятно, что пока дело обстоит таким образом, не может быть никакой конструктивной (или конструкторской) работы по созданию средств и предметных изображений, ибо как для первого, так и для второго нет поля объектов и действий с ними. Положение наше достаточно тяжело и было бы безнадёжным (в методологическом аспекте), если бы все средства исчерпывались только этим. Но реально дело обстоит не так. В этой ситуации исследователь обращается к другим, более широким системам и «научно-исследовательским машинам». В них он ищет такое поле объектов с наложенными на них способами оперирования, в котором бы построение необходимой ему системы средств выступала как конструирование или, во всяком случае, как получение изображений на базе уже имеющихся средств.

Но сказанное означает, что где-то за пределами той машины науки, в которой мы осуществляем свою работу, должен быть ещё один блок средств, отличных от средств данной машины (см. схему 30).

Мы с вами уже знаем, что это будут средства общей методологии — сами достаточно сложные и неоднородные.

Рассматривая весь этот набор средств относительно поставленных нами задач, мы сможем выяснить, достаточно ли их. Может оказаться, что и этих средств не хватит, и тогда нам придётся, исходя из определённой предметной задачи, разрабатывать средства общей методологии. Фактически, именно эту проблему мы сейчас и обсуждаем. При этом мы приходим к выводу, что нам придётся двигаться в поле средств методологии и либо получать с их помощью конструкции, которые выступят в роли специальных средств нашего предмета, либо же дополнительно развёртывать само поле средств методологии. Первое будет относиться к развёртываемому нами предмету, хотя сама работа будет производиться как бы вне его, второе — к более широкому методологическому предмету.

Это первый момент, который нам очень важно специально отметить и зафиксировать. Он настолько важен, что я хочу рассмотреть его и ещё с одной стороны.

73. Изображение исследовательского движения в схемах многих плоскостей. Замещение и управление

Из того, что я уже рассказал, должно быть ясно, что в ходе нашего исследования мы должны будем осуществить очень сложное многоплоскостное движение. Специально замечу для тех, кто знаком с нашими ранними работами, что здесь отношение между плоскостями не будет исчерпываться одними лишь замещениями, а будут включать также специальные отношения управления. Это обстоятельство нам уже известно, хотя до сих пор мало понятно, как именно строятся (относятся) и происходят подобные движения. Нам с вами важна та сторона дела, что обязательно придётся двигаться сразу в нескольких разных плоскостях или полях объектов и при этом особым образом соотносить эти движения друг с другом и как-то даже координировать их.

С одной стороны, у нас уже есть вопросы, вставшие в развёртываемом нами предмете, и нам как-то придётся учитывать их содержание. Как именно мы будем это учитывать — не ясно, ибо пока они не отображаются ни в одной из имеющихся у нас плоскостей языков. С другой стороны, у нас уже есть плоскость структурных схем, которые мы рассматриваем как изображения объектов или явлений данного типа. Хотя системы этих изображений пока нет, она ещё только должна быть задана, но всё равно она уже детерминирована какими-то требованиями. Попросту говоря, это должны быть такие изображения, в которых бы снимались все эти вопросы, или иначе, в которых были бы даны ответы на эти вопросы. Кроме того я уже много раз говорил, и вы должны были это усвоить, — что любые изображения — и это самое главное — детерминированы и определены теми средствами, с помощью которых и на основе которых они строятся. Но необходимых нам средств пока тоже нет. Они должны быть построены, и причём такими и таким образом, чтобы на основе их можно было бы построить изображения, отвечающие на уже поставленные вопросы. Наконец у нас есть ещё какие-то плоскости знаковых средств, которые детерминируют и определяют построение необходимых нам средств. Здесь точно так же не понятно, будем ли мы работать в одной плоскости, как я это упрощённо изобразил, или же сразу в двух, трёх или в большем числе плоскостей. Осуществление такого рода многоплоскостной, весьма сложной работы и есть главная тайна научного исследования. В каждого из намеченных нами движений будут свои особые средства, на базе которых оно будет осуществляться, а суть каждого движения будет заключаться в том, что мы будем выражать одно через другое — одни знаковые изображения с зафиксированным в них содержанием через другие знаковые выражения, создаваемые уже на базе иных средств.

Если, к примеру, мы задаём вопрос, что такое взаимоотношение, то, чтобы ответить на него, нужно заместить то, что мы имеем в явлении, другим объектом и другим способом работы с ним, скажем, схемой и преобразованиями схем. При этом, с одной стороны, у нас будет само явление, каким-то образом нами фиксируемое, а с другой стороны — особая знаковая форма, которую мы вводим, отвечая на вопрос, что представляет собой это явление. Фиксируя явление в первой форме, мы должны будем пользоваться какими-то средствами и отвечая на вопрос — что представляют собой эти явления, мы опять должны будем пользоваться средствами, теперь уже другими. И каждая новая плоскость изображений будет предполагать свои особые средства.

74. Замещение и интерпретация. Проблемы адекватности формы

Здесь надо вспомнить, что замещения всегда бывают двусторонними, а это значит, что они всегда задают по меньшей мере два процесса. Один можно назвать поиском формы, второй обычно называют интерпретацией. Зафиксировав какие-либо явления в первой плоскости и поставив вопрос: что это такое, мы должны в качестве ответа представить какую-либо знаковую форму с определёнными употреблениями, в том числе определёнными способами преобразования её. Вид и структура знаковой формы, которую мы представляем, определяются нашими способами дальнейшего её употребления. Но, вводя её, мы никогда заранее не знаем, будет ли эта форма адекватна самому объекту или зафиксированным нами явлениям.

Здесь встаёт много очень сложных и разнонаправленных вопросов, которые я частично обсуждал на прошлой лекции.

Во-первых, не ясно, является ли корректным и адекватным сути дела сам вопрос об адекватности изображения объектам или явлениям. К идеальному объекту или идеальной действительности здесь будет одно отношение, а к явлениям, их совокупности и их набору — другое. Возможно, что постановка самих вопросов должна быть «обратной»: сначала знаковая форма рассматривается относительно её употребления, а уже затем вводится такое представление объекта, которое соответствует этим употреблениям. Сейчас все эти вопросы ещё недостаточно выяснены, хотя непрерывно анализируются и обсуждаются нами. В контексте наших лекций важно только одно обстоятельство, что создаваемое нами изображение может оказаться неадекватным тем практическим вопросам, которые до того были поставлены в предмете, и поэтому придётся затем искать какие-то другие изображения, более адекватные. Во всяком случае, в ответ на вопрос: что это такое? — мы должны указать адекватную знаковую форму.

Но за этим скрывается и другой прямо противоположный процесс — мы можем спросить, указывая на эту знаковую форму: что она такое? И тогда ответом на него будет указание на ту группу эмпирических проявлений, которые мы таким образом изображаем или замещаем. Этот второй процесс будет называться интерпретацией в самом широком смысле этого слова: имея знаковую форму, мы указываем, что собственно она изображает, выражает или замещает.

Во второй части прошлой лекции я начал соответствующую «игру», стараясь ответить на вопрос, что же, собственно, замещают, изображают и выражают используемые нами структурные схемы. При этом каждый раз я работал в определённых плоскостях замещения, которые нами изображены на схемах. В частности, мы пользовались двойными или спаренными схемами, на которых в одной части изображались отношения, заданные сюжетом игры, а в другой — те взаимоотношения, которые реально осуществляются и определяются личными положениями и статусами разных детей. Относительно этого двойного изображения, взятого в его отношении к эмпирическим явлениям, и задавались все вопросы, в частности: что такое взаимоотношение. Вы помните, как мы отвечали на них. С одной стороны, это то, что изображено на наших схемах стрелками в одной части, либо то, что изображено стрелками в другой их части. Таким образом, ответ заключался в указании на тот слой наших изображений, в котором будет фиксироваться то, что мы хотим называть взаимоотношением.

Но одновременно в нашей работе присутствовал и другой, обратный процесс — интерпретация. Мы спрашивали, что такое взаимоотношение, и при этом стремились получить не только и не столько формальный ответ, указывающий на знаковую форму, сколько «содержательный» ответ, ориентированный на те характеристики или параметры, которые нам удалось выявить с помощью эмпирических процедур в самих явлениях, которые мы хотим называть взаимоотношениями.

Потом, если вы помните, мы брали ещё более сложную систему, включающую кроме всего уже названного, также и методологические средства разного рода, и на ней рассматривали возможные разложения самих схем ивыводимых из них параметров. Например, нам была задана связка с соответствующими взаимоотношениями детей-элементов (схема 31), мы вырывали из неё один элемент, то есть отдельного ребёнка, и потом спрашивали, изменился ли этот элемент в результате того, что он побывал в этой связке взаимоотношений, «прикрепилось» ли к нему что-нибудь в результате взаимоотношений или нет. А потом мы задаём себе же вопрос, как мы будем называть это появившееся или «прикрепившееся», когда будем говорить о наших структурных схемах и выраженном в них объекте, и что, соответственно, будем видеть в самих явлениях в качестве результата и продукта взаимоотношений.

Это и есть те два принципиальных момента, которые обязательно должны быть зафиксированы вами и выделены из материала предшествующих лекций. Вы уже обратили внимание на то, что я называю их исключительно важными и принципиальными. Это объясняется тем, что весь дальнейший анализ будет распадаться на две разных линии, в зависимости от того, на каком из указанных процессов, мы будем работать — на процессе поиска формы или на процессе интерпретации. Я снова повторяю для вас, что природа и механизмы этих двух процессов во многом ещё не ясны. Они требуют специальных исследований. Но именно они, на сколько мы знаем, образуют сердцевину всякого эмпирического, предметного исследования.

75. Инвентаризация основных вопросов и проблем. Основания для их классификации или типологии

Задав основную схему и перечислив средства, мы начали затем инвентаризировать те вопросы, с которыми столкнулся исследователь в ходе своего эмпирического анализа. Основная цель моего изложения — здесь я забегаю несколько вперёд — заключалась в том, чтобы показать, что у исследователя, когда он поставил перед собой все эти вопросы, не было ещё достаточного набора средств, чтобы теоретически описывать и изображать взаимоотношения между детьми в группах в процессе игры или в каких-либо других видах деятельности.

Вопросы, которые возникали сначала у исследователя, носили не систематизированный, можно сказать, случайный, характер. Вся его работа была построена на сопоставлении, с одной стороны, явлений, вызывавших его движение: скажем, роль не даёт право ребёнку на управление другими, а он ими управляет, роль не даёт оснований для определённого типа отношений, а дети всё равно таким образом относятся и так далее, а с другой стороны, тех изображений и тех средств изображения, которые у него уже были.

Из этих сопоставлений и возникли все те вопросы, которые мы в прошлый раз перечисляли. Коротко я напомню вам их:

1. Что такое дружеские взаимоотношения? Мы интерпретировали этот вопрос трояко: где они существуют — в какой части введённых нами изображений, или, может быть, в самом объекте, описываемом всей совокупностью наших схем?
2. Что такое взаимоотношения вообще? При этом мы вводили структурные изображения, на которых были представлены роли и зависимости между ролями по сюжету игры, а вокруг ролей — таковы были способы наших изображений — находились сами дети, которые каким-то образом относились к ним, а между детьми на основе отношений к ролям возникали собственно взаимоотношения; последнее мы выражали схемой:

Первый ребёнок каким-то образом относился ко второму ребёнку, который особым образом относится к роли. Таким образом, происходило как бы расщепление отношений и взаимоотношений и каждый раз по схеме наших рассуждений как бы менялся тот объект, к которому было отношение. Наконец, в этом же контексте мы рассматривали связки, о которых я только что говорил выше, и отдельные элементы связок, которые должны были что-то унести из самого взаимоотношения, из самой связки. Каждый раз, выделяя в качестве основной ту или другую схему, мы получали тот или иной вопрос, касающийся взаимоотношений и, следовательно, предполагали каждый раз особый ответ. Я поставил перед вами задачу произвести определённую классификацию самих этих вопросов и возможных ответов на них. Я просил вас подумать о том принципе, в соответствии с которым сами эти вопросы могут дедуктивно развёртываться. Сейчас я попробую исходя из самих этих схем, наметить их типы или классы. Фактически в том, что я изложил, уже содержался ответ, но нам нужно будет развернуть его детально и подробно.

Если суть нашей работы всегда состоит в том, что мы нечто одно выражаем через другое, то все вопросы, которые можно здесь поставить, автоматически распадаются на два класса. Один раз вопрос, что это такое, понимается нами как поиск формы выражения, другой раз — как поиск объективного содержания или объекта, соответствующего определённой форме. В первом случае, исходя из определённых средств, мы должны построить или сконструировать форму, во втором — найти, выбрать какую-то единицу содержания. Если в полях заданных нам содержаний нет соответствующих единиц или вообще нет подходящих полей, то объективное содержание приходится специально создавать, конструировать.

Есть ещё один класс истолкований вопросов такого рода, но я буду говорить о нём дальше. Сейчас же, несколько отклоняясь в сторону, сделаю одно замечание.

76. Типы мыслительного движения: описательно-коммуникационный, модельный и модально-интерпретационный

Существуют несколько разных типов мыслительных движений. Один из них предполагает в качестве своего условия уже заданное поле объектов со строго фиксированными процедурами преобразований их из одного вида в другой. Осуществляя эти преобразования, исследователь может создавать новые единицы содержания, заданные относительно каких-то уже имеющихся форм. Таким образом он создаёт новые знания и нечто выявляет в объектах. Взятое само по себе, такое оперирование может рассматриваться как «практика особого рода». Но всегда, создавая новые единицы, исследователь должен сообщить о них другим, а это значит — каким-то образом описать и зафиксировать сами эти единицы. Таким образом, можно сказать, что происходит какое-то движение в содержании, существую определённые средства, позволяющие его осуществлять, и корме того, сами эти движения фиксируются в какой-то знаковой форме, а это значит, что у нас имеются ещё средства для построения её.

Реальный характер подобных изображений может быть проиллюстрирован одним ярким примером из практики нашего общения с детьми. Сидит маленький мальчик и рисует. Он нарисовал на листе бумаги большой круг, закрасил его синим карандашом и говорит: это море. Потом он обращается к взрослому и просит нарисовать в море рыбу. Взрослый ставит на фоне синего моря чёрную «галку». «Нет, — говорит мальчик, — я же просил тебя нарисовать рыбу». — «Так я и нарисовал тебе рыбу» — говорит взрослый. «Какая же это рыба? — возражает мальчик. — Это не рыба, это птица». Таким образом, круг, закрашенный синим, это для него море, и никаких сомнений здесь не возникает, а «галка» — это не рыба, а птица. Лишь много позднее дети открывают тот факт, что двигаясь по содержанию, можно изображать единицы этого содержания любыми значками и совсем не нужно никакого сходства между значком и обозначаемым объектом, нужно лишь знать и помнить, что именно ты изобразил этим значком. Оказывается, что истину такого рода можно объяснить уже дошкольникам.

В каждом изображении, как это вам хорошо известно, имеется какая-то условность. К одним условностям мы привычны, к другим — нет, и с большим трудом привыкаем. Но понять какую-то условность и привыкнуть к ней — это значит приобрести соответствующие средства. Эти средства должны быть связаны с теми единицами содержания, которые выделяются или конструируются в соответствующей плоскости и, собственно говоря, «иметь» средства это значит, знать и помнить связки между единицами знаковой формы и единицами содержания.

То, что я сейчас сказал, нельзя рассматривать как определение средств, это их грубая и односторонняя характеристика, справедливая лишь на первом уровне рассмотрения. Для этого уровня правильным будет тезис, что любым знаком можно обозначить какое угодно содержание. Например, чёрточкой или стрелкой можно изобразить связи, взаимоотношения, переходы из одного в другое, преобразования и превращения и так далее, и тому подобное. Никаких затруднений и проблем здесь не возникает, ибо, имея уже отработанные средства, мы сможем с помощью этих значков общаться. Такая произвольность обозначений, совершенно не учитывающая особенности материала самих изображений, возможна потому, что мы пока отвлеклись от процедур работы с этими значками, от способов оперирования ими в определённых плоскостях объективности. Создание цепочек обозначающих форм происходит здесь по законам оперирования с единицами содержания, и сами формы не имеют своих собственных и особых законов оперирования. Но это, как я уже сказал — только один возможный тип мыслительного движения.

Другой тип появляется тогда, когда сами знаковые изображения начинают использоваться в функции моделей, когда мы начинаем с ними особым образом оперировать. Схематически это можно представить так, что мы применяем к самой знаковой форме определённые операции и процедуры.

В этом случае можно получать определённые результаты, определённые знания на самих этих изображениях-моделях. Что здесь является моделью — это само по себе очень сложный вопрос. Он обсуждался на симпозиуме в городе Тарту. К материалам этого симпозиума [Метод моделирования … 1966] я вас и отсылаю. Бесспорным является, что должны существовать какие-то строго фиксированные и нормированные процедуры работы с моделями и только при этом условии можно будет получать общезначимый и истинный результат. Хотя подобные оперирования нельзя считать нормальными, они тем не менее как-то регламентируются и нормируются. Именно это обстоятельство является характерным для модели и отличает работу с моделями от работы в оперативных системах. Получив определённые знания на моделях, я могу затем отнести их к своему исходному объекту, превратить таким образом в знания об объекте.

Между двумя разобранными случаями, которые в каком-то плане являются полярными, существуют ещё промежуточные варианты. Это бывает в тех случаях, когда исследователь работает как бы на объектах (А) (В), а на самом деле — на исходных объектах Х. Это происходит тогда, когда я что-то делаю на (А) (В)…, а думаю об Х и всё время подразумеваю его, всё время имею его в виду. Лишь много позднее из этого промежуточного варианта складываются те случаи, когда я работаю именно с (А) (В)…, как с объектами особого типа. Они, следовательно, могут отрываться от объекта Х, и это часто происходит.

Наконец, есть ещё третий тип мыслительного движения. Исследователь работает с исходными объектами Х, с помощью специальных эмпирических процедур выявляет в них какие-то стороны и фиксирует их в знаниях (а) (в) (с), затем работает на моделях (А) (В)…, вырабатывает знания (A) (В) …, и в конце концов начинает соотносить знания (а) (в) (с) с знаниями (A) (В) …, производить их идентификацию (иногда устанавливая её условно) и таким образом устанавливает определённую связь между исходным объектом Х и его изображениями-моделями (А) (В)… Это более сложный случай так называемой интерпретации. Это та самая интерпретация, которая сейчас чаще всего используется в математике и о которой чаще всего говорят в математике. По сути дела никогда не может быть интерпретации знаний или моделей на сам объект, а всегда существуют лишь интерпретации на определённые свойства или стороны его, зафиксированные в тех или иных знаниях. Это и будет тот третий случай или тип мыслительного движения, с которым мы обычно имеем дело в исследовании.

Я рассмотрел все эти варианты в общем виде для того, чтобы дать вам контекст, в рамках которого вы могли бы понимать и объяснять ту работу, которую мы проводим обычно, отвечая на философско-онтологический вопрос, что есть то или иное явление.

77. Третий тип вопросов — предметный

Выше я сказал, что есть ещё третий класс ответов на вопрос «что это такое?» Он задаёт совершенно особое направление анализа, в рамках которого мы и будем преимущественно двигаться. Я имею в виду такое истолкование вопрос, что это такое, при котором мы фактически начинаем отвечать на другой вопрос: от чего зависит данное выделенное нами явление, чем оно определяется.

Если мы выделили в качестве особой действительности взаимоотношения и отношения, причём как взаимоотношения так и отношения изображены нами в соответствующих системах и, следовательно, мы имеем уже предметные связки замещений, если, кроме того, нами выделены и описаны определённые группы явлений с их свойствами, которые собственно и должны быть объяснены, если, следовательно, мы заместили явления схемами, а потом спрашиваем, от чего зависит «это» — нам ведь фактически безразлично, что мы имеем в виду, говоря об «этом», плоскость формы выражения или содержания. По сути дела здесь имеются в виду не объекты как таковые и не знания о них, а предметы, то есть созданные нами в связке замещения.

78. Выявление факторов, от которых зависит взаимоотношения. Внутренняя связь и взаимозависимость самих этих факторов

Переходя к нашему предмету изучения, мы должны спросить, от чего зависят и чем определяются взаимоотношения и отношения детей, как они выделены и представлены в наших схемах и изображениях.

Существует несколько ответов на такого рода вопрос — и всё это давно намеченные ответы.

Одно из мощных направлений апеллирует в объяснении обсуждаемых явлений к той деятельности, которую осуществляют люди и, в частности, дети. На схеме мы будем изображать двойной стрелкой эту апелляцию или переход от одних явлений к другим при объяснении зависимости. Обычно говорят, фиксируя эту зависимость, что изменение типа деятельности влечёт за собой изменения типа взаимоотношений. И наоборот: если мы имеем определённый тип взаимоотношений, то можем при объяснении качественной определённости этих взаимоотношений обращаться к той или иной структуре деятельности. Эта точка зрения широко принята, в особенности в советской психологии, идущей от Выготского.

Другое направление считает, что взаимоотношения детей, возникающие в той или иной конкретной единичной ситуации, определяются и задаются личными качествами детей, структурой их «личности». Это тоже означает, что для объяснения типов взаимоотношений и отношений апеллируют к плоскости, описывающей и изображающей структуру личности. Это тоже широко распространённая точка зрения, как в США, так и у нас в СССР. В частности, именно по этой линии идут работы лаборатории Л. И. Божович.

Третье направление считает, что характер взаимоотношений, которые складываются между детьми в группах, определяется существовавшими до этого отношениями детей к окружающему и друг к другу. Здесь, таким образом, жёстко противопоставляются друг другу взаимоотношения как нечто, реализующееся актуально при взаимодействии детей в группе, и отношения, которые существуют у одного человека, в частности, у ребёнка. Если говорить здесь об актуальном существовании отношений, то оно имеет другой смысл, нежели существование взаимоотношений. Отношения, рассматриваемые относительно взаимоотношений, существуют скорее потенциально и актуализируются впервые лишь во взаимоотношениях. При таком подходе взаимоотношения представляют собой манифестацию отношений, их актуализацию, а отношения — это взаимоотношения в потенции.

Четвёртое направление — тоже широко распространённое, в особенности в советской педагогике — считает, что характер взаимоотношений детей определяется и обуславливается «коллективом», отношениями и взаимоотношениями, которые в нём существуют, «позициями» детей и их «статусами». Эта точка зрения является, если можно так выразиться, суммарной или синтетической. По сути дела, при таком понимании коллектива в изображении его структуры в нём должны найти место и описываться и личности детей и структуры их личности и всему тому подобное.

Но меня сейчас будут интересовать даже не столько особенности той или иной точки зрения. Меня будет интересовать логическая структура такого способа движения. Ответы на вопрос, чем определяются взаимоотношения, преследуют цель сугубо конструктивную. Его задают для того, чтобы определить, что именно мы должны изменять и чем именно мы должны управлять, чтобы создать условия для формирования тех или иных взаимоотношений. Если мы в своих знаниях фиксируем зависимость какого-либо явления от чего-то другого, то мы каждый раз предполагаем, что, задавая это другое или каким-то образом определяя его (так или иначе «воспитывая»), мы будем определять и детерминировать то, что находится в центре нашего анализа, сам тип взаимоотношений.

Самое интересно, что каждая из этих точек зрения имеет под собой известные основания и подтверждается тем или иным эмпирическим материалом. Если бы мы ограничились каждым из них в отдельности, отвлеклись бы от других, то всё это было бы довольно правдоподобным и могло бы нами использоваться как в практике, так и при теоретических объяснениях. Но уже одно то, что мы нарисовали их рядом друг с другом и одновременно, создаёт неимоверную трудность в исследовании и описании всего, трудность фактически непреодолимую. Я прошу вас обратить внимание на способ моей работы. После вопроса, от чего зависит выделенное нами явление → взаимоотношения, — мы обращаемся к четырём независимым друг от друга и, по сути дела, рядоположным явлениям. Я могу осуществить каждый из обозначенных таким образом переходов сам по себе, отдельно от других. Но это можно было бы сделать, если бы существовала лишь какая-то одна из этих зависимостей. А так как их у нас четыре, то это означает, что фактически ни одна не может действовать и работать сама по себе ни в практике, ни в теории.

Действительно, представим себе, что мы получили зависимость взаимоотношений от структуры коллективной деятельности детей. Предположим также, что мы каким-то образом зафиксировали её. Но ведь эту зависимость мы выделили и зафиксировали её при условии, когда у нас в исследовании были строго определённые личности, определённые типы отношений детей к окружающему и строго определённые типы коллективов. Значит, описывая этот случай в знаках, мы фиксировали зависимость между взаимоотношениями детей и деятельностью как она существовала и проявлялась в условиях трёх других зависимостей. Представим себе далее, что мы столкнулись с каким-то новым случаем, в котором происходит примерно то же самое. Как, спрашивается, мы можем переносить знания с первого случая на второй? Ведь во втором случае может быть уже другой коллектив и будут, следовательно, другие отношения детей к окружающему, а вместе с тем будут несколько иными и качества личности детей. Но ведь это будет означать, что наше знание, полученное на материале первой ситуации, будет в принципе не применимо ко второй ситуации, даже если зависимость между взаимоотношениями детей и деятельностью останется той же самой.

В аналогичном положении находилась физика ещё 400 или 500 лет назад. Когда изучали законы свободного падения тел, то фиксировали зависимость между скоростью падения тел и весом тела. Получалось, что чем тяжелее тело, тем оно быстрее падает. Как мы сейчас хорошо знаем, этот результат был обусловлен не зависимостью ускорения падения от веса тела, а действиями сопротивляющейся среды, что касается первой зависимости то, как выяснилось позднее, ускорение свободного падения от веса тела вообще не зависит. Поэтому, зафиксировав зависимость между быстротой падения тела и весом его, обусловленную действием воздушной среды, мы не могли затем переносить это знание на движение тел в жидкости. Следовательно, нужно было искать один закон для падения тела в воздушной среде большой плотности другой закон — для падения тела в воздушной среде малой плотности, третий закон Пдля падения тела в воде, четвёртый закон — для падения тела в масле и так далее. Короче говоря, сколько было меняющихся значений в каждом из действующих на данное явление факторов, столько нужно было искать разных законов, описывающих явление.

Но точно так же и исследователь, поставивший своей задачей исследовать зависимость взаимоотношений детей от характера их совместной деятельности и решающий эту задачу в соответствии с принятыми сейчас логическими процедурами, а также при определённом характере коллектива, при определённой структуре личности, при определённых отношениях детей к окружающему и так далее, с большим трудом получает какое-то знание. Но это знание ровно ничего не значит и никому не может быть полезно, ибо даже в очень сходных детских коллективах всё равно будут другие композиции из детей, другие качества личности у самих детей и, по сути дела, совсем иные отношения их к окружающему. Поэтому очень тяжёлая и очень упорная работа исследователя оказывается, по сути дела, совершенно пустопорожней.

79. Эмпирический смысл идеи восхождения в применении к группам

Но тогда возникает вопрос, как собственно мы можем и должны выйти из этого трудного положения. Задача состоит в том, чтобы мы, с одной стороны, учли все эти зависимости, но вместе с тем, мы никогда не можем взять их сразу все вместе, или в определённом порядке по отдельности. Именно эту проблему не могут разрешить сегодня ни педагогика, ни социальная психология, ни собственно социология в изучении малых групп. Вы уже, наверное, сообразили, что именно эту проблему решал метод восхождения от абстрактного к конкретному. Я уже рассказывал вам об основных идеях метода. Главное состоит в предположении, что среди всех перечисленных нами зависимостей есть какие-то, которые хотя и существуют и проявляются всегда в окружении других зависимостей и без них существовать не могут, но сами от этих других зависимостей не зависят.

Другими словами, суть этого предположения в том, что среди перечисленных зависимостей можно найти такую, которую нужно рассматривать в условиях действия других зависимостей, но которая, вместе с тем, сама по себе от них не зависит. Вы уже можете заметить, что я фактически различаю здесь две разных зависимости: одна привязана к явлению, в данном случае — к взаимоотношениям, другая — к самой зависимости между этим явлением и каким-то другим, например, к зависимости между взаимоотношениями и структурой деятельности. Последняя зависимость не зависит от других зависимостей. В этом и состоит основная гипотеза метода восхождения от абстрактного к конкретному в применении к малым группам.

Очевидно, что наш анализ малых групп, проводимый методом восхождения, будет справедлив лишь в том случае, если в объектах, которые мы изучаем, будут подобные абстрактные связи и зависимости. Если же в объекте таких связей и зависимостей нет, то наша работа не приведёт ни к каким положительным результатам и итогам. Итак, в основании всей нашей работы будет лежать принцип или постулат о существовании подобной абстрактной зависимости.

Но кроме того мы должны иметь в виду и использовать в нашем анализе ещё и другие принципы. В частности те, которые позволят нам решить, какая же именно зависимость должна быть абстрактной и в силу этого может стать исходной в нашем анализе. Здесь мы выдвигаем вторую гипотезу, касающуюся строения изучаемого нами объекта. Мы полагаем, что среди всех перечисленных нами связей и зависимостей объекта (а также и для всех не перечисленных нами связей и зависимостей), такой абстрактной связью для всего, что мы рассматриваем как отношения, взаимоотношения, и тому подобное — являются связи и зависимости со структурами деятельности, и ещё более узко — с теми преобразованиями объектов, которые производятся деятельностью.

Примечание. Здесь нужно сказать, что деятельность ни в коем случае не сводится к преобразованиям объектов. Лишь для некоторых весьма узких групп деятельности можно утверждать, что в основе их лежат преобразования объектов. Поэтому более правильным и более общим является тезис, что абстрактными и лежащими в основании всего должны быть зависимости от структур деятельности, не сводимых к структурам преобразований. Но так как наши исследования осуществлялись в первую очередь на материале сравнительно простых деятельностей, мы могли осуществлять то сведение, о котором было сказано выше.

80. Общий план построения модели группы способом восхождения

Теперь я могу сделать несколько замечаний по поводу наших дальнейших движений.

Если приняты те две гипотезы, о которых я сказал выше, то затем нужно изобразить и описать структуру той области, которую мы назвали абстрактной, а ещё дальше вывести из неё тип тех взаимоотношений, который мы будем считать лежащими в основании взаимоотношений других типов.

Из общей схемы восхождения следует — и я надеюсь, что вы это хорошо представляете себе, — что затем нужно ввести изображение следующей, более конкретной действительности. Как мы уже говорили, эта новая действительность должна представлять собой, с одной стороны, результат добавки к прежним связям и элементам каких-то новых составляющих, а с другой стороны, результат изменения прежних составляющих под влиянием новых и «снятия» всего, что получилось от добавки и изменения исходных структур, в одном целостном, органическом изображении.

После этого, следуя общей схеме восхождения, мы должны будем привлечь какие-то новые компоненты действительности, посмотреть, как они повлияют на прежние и как изменят их, и снова слить в одном целостном изображении.

Так у нас будет развёртываться постепенно многоплоскостная иерархическая система, изображающая в теоретической форме изучаемый объект. На схеме Всё это будет выглядеть примерно так:

Из всего что говорилось раньше, вам должно быть ясно, что изображения взаимоотношений, выведенные таким образом из исходных схем деятельности, не будут адекватны тем взаимоотношениям, которые мы будем наблюдать в эмпирической реальности. Ведь выше мы уже говорили, что тип взаимоотношений зависит не только от схем деятельности и осуществляемых ей преобразований, он зависит от многих других факторов, которые мы называли, — личности детей, их отношений к окружающим явлениям, характера детских групп и коллективов, и так далее. Мы уже говорили, что реальные взаимоотношения существуют лишь тогда, когда действуют все эти факторы, все эти связи и зависимости. Но это и значит, что в реальных взаимоотношениях всё будет иным, нежели то, что мы получим в нашей первой теоретической картине, выведенной из типа деятельности.

Но, как я уже сказал, мы совсем не собираемся ограничиться первыми представлениями взаимоотношений. От той картины, которую мы уже получили, мы должны будем сделать следующий шаг и построить более сложные изображения взаимоотношений. Если обозначить схемы деятельности буквой А, а взаимоотношения, выведенные из схем деятельности — буквой Σ₁, более конкретную или синтезированную группу факторов — буквой AB, а взаимоотношения выведенные из этой структуры — буквой Σ₂, и если учесть формально выраженный принцип восхождения, то весь этот процесс можно будет изображать последовательностью схем.

Каждая схема Σ не будет соответствовать той эмпирической картине взаимоотношений, которую мы будем наблюдать в реальности, но вместе с тем каждое следующее изображение будет схватывать всё большее число сторон и свойств того, что мы наблюдаем в реальности. Таким образом, строя таким методом все новые и новые схемы, мы будем всё больше приближаться к описанию реального положения дел и будем останавливаться на таком шаге восхождения, который будет давать нам необходимое приближение или, иначе говоря, заранее определённую точку. Эта точность будет задаваться нашими практическими задачами.

Наверное, прежде чем осуществлять реальный процесс восхождения, я должен был бы более подробно разобрать все типы вопросов, которые могут задаваться по отношению к эмпирическому материалу. Я должен был бы также провести полные рассуждения, показывающие, что деятельность, осуществляющая преобразования объектов, действительно может служить в качестве исходной абстрактной структуры. Но для всего этого нужно большее углубление в эмпирические данные, нежели то, которое я могу сейчас позволить. При этом нужно было бы анализировать все те гипотезы, которые выдвигались на этот счёт раньше, показывать все те парадоксы, которые возникали при тех или иных вариантах решений, и так далее, и тому подобное. Всего этого я, конечно, не могу делать в курсе лекций. Именно поэтому утверждения о том, что абстрактными структурами в области нашей темы являются зависимости от структур деятельности, и я ввёл как постулат.

Кроме того, наверное, я должен был бы более подробно обсуждать на эмпирическом материале взаимоотношения между «взаимоотношениями» как особой действительностью (причем не только в плане содержания, но и в плане формы её изображения), и тем что называется деятельностью, но это точно так же потребовало бы значительного времени и специальных исследований, которые при всём их значении, увели бы нас далеко в сторону от проблем методологии.

Не делая всего этого, я задал в качестве постулата утверждения, что в основе всего лежит деятельность и вместе с тем наметил основные направления дальнейшего анализа.

81. Первая характеристика абстрактных структур деятельности

Итак, какова же та деятельность, которая определяет первую, абстрактную форму взаимоотношений?

Если теперь мы вернёмся к положению рассматриваемого нами исследователя и будем считать, что все проанализированное нами в какой-то мере имитирует последовательный ход его работы, то нам придётся сказать, что именно в этом месте он возложил на себя тяжкое бремя строить специальные изображения деятельностей, то есть изображения, обозначенные нами на последней схеме буквой А. И если бы в современной науке не было никаких изображений деятельности, то ему, хотел бы он того или не хотел, пришлось бы все это строить. И тогда, естественно, ему пришлось бы уйти от исследования взаимоотношений ещё дальше и войти в обсуждение таких вопросов и проблем, которые сами по себе составляют целую науку. Но реально дело заключается в том, что в других исследованиях уже были намечены и даже встроены схемы и языки для изображения и описания разных видов деятельности в том числе, осуществляемых ими объектных преобразований. Поэтому наш исследователь мог просто заимствовать все эти изображения. Ему нужно было лишь взять их, а затем посмотреть, в какой мере они могут служить для его специфических целей.

Это тоже достаточно сложный вопрос, ибо в общем-то не ясно, так ли уж они пригодны. Во всяком случае, он попробовал это сделать и кое-что ему удалось. Именно эти схемы, которые были им заимствованы и сработали, я и буду сейчас описывать и излагать. Но предварительно ещё одна оговорка.

Когда мы поднимаем вопрос об изображении деятельности, то сразу должны заметить, что одна и та же деятельность, рассматриваемая с разных точек зрения, будет фиксироваться и изображаться в разных схемах. Наиболее значимыми и развиваемыми оказались три типа изображения деятельности:

1. Деятельность берётся как мировой универсум — здесь рассматривается воспроизводство деятельности, передача её из поколения в поколение, механизмы, обеспечивающие процесс воспроизводства, и тому подобное (представления об этих способах изображения деятельности вы можете получить из тех статей, которые я уже называл, и поэтому я ничего больше не буду говорить об этих изображениях, хотя мы будем ими постоянно пользоваться).
2. Фрагменты массовой деятельности, взятые с точки зрения их развития и функционирования.
3. Комплексы частных деятельностей (они описаны в наиболее полной форме в книге С. Г. Якобсон и Н. Ф. Прокиной [Якобсон, Прокина, 1967]).

В основе последнего способа изображения деятельности лежит гипотеза, что объектно-продуктивная часть деятельности может быть выделена из самой деятельности и описана в сравнительно простых схемах. Этой объектно-продуктивной частью деятельности является преобразование объекта из вида О1 в вид О2. Можно выдвинуть принцип, что любая деятельность может быть выделена и зафиксирована по производимому ей преобразованию такого типа. Если мы будем пользоваться этим утверждением как скрытым определением, то оно будет фактически означать, что мы будем считать целостной единицей деятельности лишь те структуры, которые будут производить подобные преобразования. И наоборот, мы будем считать, что всякое преобразование имеет в качестве своего источника и причины определённый комплекс выступающий в роли единицы деятельности. По сути дела, деятельность выступает здесь как то, что лежит над преобразованиями объектов. Собственно, так обычно и подходили в философии, психологии и теории мышления. Но дальнейший анализ показал, что трактовать деятельность как то, что лежит как бы над объектными преобразованиями и обособлено от них, очень не выгодно. В принципе, можно, но невыгодно. Значительно более выгодно трактовать деятельность не как лежащую над преобразованиями объектов, а как включающую их в себя. Из этого мы и будем исходить в дальнейшем анализе.

Если мы задали структуру, изображающую одновременно как объектно-продуктивную, так и субъективную части деятельности (см. схему), то мы можем набирать из неё разнообразные линейные или разветвлённые цепи. Характер этих цепей будет определяться теми связями и переходами, которые мы считаем возможными для подобных структур деятельности.

Схема (отсутствует в исходном материале архива).

Для дальнейшего можно заметить, что сложные комбинации орудий и объединяющей их деятельности превращаются затем в машины разного рода — вещественные или знаковые. Вместе с тем усложняются и возможные комплексы деятельности. Анализ всех этих структур деятельности — достаточно сложное дело, требующее своих особых методов. Я не буду их излагать, а отошлю вас к разнообразным и сейчас уже многочисленным исследованиям.

Если теперь мы выделим из структур, изображающих деятельности, цепи объективных преобразований, то получим очень интересное средство для формального разветвления оснований, на которых можно строить и анализировать различные комплексы деятельностей. Существенно и интересно, что сложные цепи объективных преобразований легко могут свёртываться в простые, а простые, соответственно, могут развёртываться в сложные и длинные цепи. Это обстоятельство даёт возможность сильно упрощать все рассуждения.

Если теперь предположить, что мы для каждой деятельности можем построить соответствующие ей цепи преобразований, то затем можно будет начинать обратный предваряющий анализ, в частности, мы можем разбить длинные цепи преобразований на группы и произвести распределение этих групп по разным людям. Основание для подобных определений могут быть весьма различными: в одних случаях — тождество временных отрезков, в других — различие потребных средств, в третьих — владение определёнными орудиями и так далее. Зафиксируем эту процедуру, проводя на схеме вертикальную штриховую линию между группами преобразований.

Схема (отсутствует в исходном материале архива).

Одна подобная простая добавка создаёт новые комбинаторные возможности. По сути дела, введя в схемы изображения самих людей, я создал две относительно независимых плоскости объектов. В одной плоскости лежат преобразования объектов. Это то, что фактически является продуктом или результатом деятельности. В другой плоскости изображены «человечки» — носители энергетических и интеллектуальных потенций деятельности. В плоскости преобразований деятельность выступает как непрерывность, в плоскости людей она разбита на отдельные изолированные, никак не связанные друг с другом части или куски. Поскольку преобразования объектов не осуществляются сами собой, а привязаны к людям, которые их осуществляют, они точно также оказываются разбитыми на куски, и поэтому нужны какие-то специальные связи и средства связи, чтобы опять образовать их всего этого одно целое.

Прежде чем двинуться дальше в анализе самого объекта, рассмотрим один тонкий вопрос, касающийся способов изображения подобных объектов и специфики смысла разных графических средств.

Схема (отсутствует в исходном материале архива).

Предположим, что осуществляется какая-то цепь преобразований объектов. Если теперь мы распределим эти преобразования по отдельным людям и снова изобразим все уже с учётом этого момента, то нам, чтобы добиться целостности каждого отрезка преобразований, придётся несколько преобразовать сами схемы и ввести дополнительные значки. Выглядеть это будет так:

Схема (отсутствует в исходном материале архива).

Сравнивая втрое и третье из этих изображений с первым, мы видим, что в них появились новые связи или переходы, которые мы изображаем штриховыми линиями. Они не соответствуют никаким реальным преобразованиям объектов, а лишь фиксируют или выражают смену функциональной определённости объектов при переходе из одной структуры деятельности в другую. На этом простом примере различие между реальными преобразованиями и превращениями объектов и сменой их функциональных характеристик очевидно, но во всех более сложных случаях оно доставляет массу хлопот исследователям, ибо синтез подобных определений осуществляется по иным логическим схемам, нежели синтез структур соответствующих реальным преобразованиям. Было бы неверно полагать, что круговым стрелкам соответствует определённая реальность, а штриховым — не соответствует, что первые имеют реальный объектный смысл, а вторые — чисто формальный. И те и другие имеют реальный смысл, хотя этот смысл у них различен, и именно это обстоятельство создаёт новые принципиальные возможности. Если с помощью круговых линий мы изобразили преобразования материала, то с помощью штриховых — взаимоотношение и связанность разных актов деятельности. Фактически, я мог бы проинтерпретировать штриховые линии дважды и двояко: один раз как связность и сочленённость актов деятельности, а другой раз — как переход материала из структуры одного акта деятельности в структуру другого акта деятельности.

Схема (отсутствует в исходном материале архива).

Если мы будем рассматривать организацию работ на каком-либо предприятии, то второй вид связи получит реальное существование в виде процессов транспортировки материала и орудий, в частности, эту задачу решает конвейер. Но эта связь менее интересна для нас, чем другая — чем связь актов деятельности. Чтобы деятельность могла осуществляться как один непрерывный процесс, разные акты деятельности должны быть связаны друг с другом. Остаётся выяснить, за счёт чего и как устанавливаются подобные связи.

Чтобы ответить на этот вопрос, я проделаю достаточно сложное рассуждение и буду просить вас наблюдать на ним, ибо в логике этого рассуждения заключён известный объектно-онтологический смысл.

Если вы помните, начиная своё рассуждение, я задал определённую целостность. Это была целостность объектных преобразований. Потом я разделил эту целостность на части. Фактически я произвёл лишь мысленное разделение, ибо задал возможность реального разделения. Я объяснил возможности реального разделения частей деятельности тем, что она разделяется между независимыми, отделёнными друг от друга «человечками». Я включил изображение «человечков» в схемы деятельности и тем самым зафиксировал факт реального разделения деятельности (хотя вся моя работа по-прежнему была сугубо мысленной).

Теперь у меня имеются три изолированных акта деятельности, три части бывшего единым процесса преобразования. Поскольку я рассматриваю эти акты деятельности как части исходного целого, идея и критерий целостности остаются в моём сознании и продолжают действовать. Это значит, что разделённые акты деятельности, рассматриваемые мной как разделённые, должны быть вместе с тем такими, чтобы их можно было рассматривать как части целостности, вместе как одну целостность. Но пока это требование не выполнено, ибо отдельные акты не связаны друг с другом в целостности. Таким образом, у меня была целостность. Я её мысленно разорвал на части, но рассматриваю эти части вместе по-прежнему как целостность. Но у меня не хватает того, что фиксировало бы эту целостность как реальность. Итак, исходно введённое целое предстаёт как разорванное передо мной, но оно должно быть целостным. Это и есть то, что обычно называется ситуацией разрыва. Два момента здесь существенны: телеологическая установка на целостность и противопоставленная ей фиксация разорванности на части. А теперь следует основной вопрос: 1) рассматриваемый объект разорван; 2) рассматриваемый объект должен быть целостным — за счёт чего может быть достигнута целостность при реальной разорванности? Мы знаем лишь один ответ на этот вопрос. Нужно задать какие-то связи или связки. Связка должна быть новой, ибо по условиям моего рассуждения исходная целостность распалась.

Из этого рассуждения следует, что мы уже никак не можем вернуть систему в исходное состояние. По сути дела, её распадение на обратимый процесс, прежняя целостность может быть достигнута лишь за счёт включения в систему новых компонент.

Важно также, что я соотношу мои мысленные предположения с реальностью. я всё время полагаю, что если распад или разрывы могут быть зафиксирована мысленно, то это значит, что они могут произойти и реально. А если они происходят реально и затем также реально должна быть целостность, то я спрашиваю, за счёт каких реальных элементов это может быть достигнуто. Следовательно, я должен не только нарисовать какие-то связи или связки, лежащие в более высоком слое объектов, но я должен также объяснить, что им будет соответствовать в реальности и чему в реальности они соответствуют.

Но любая связь реализуется через какие-то реальные средства и механизмы. Поэтому я спрашиваю: за счёт каких материальных средств эта целостность, выступающая теперь как связность, может быть достигнута?

Здесь становится возможны два типа рассуждений, идущих как бы в разные стороны. В одном случае сам человек как осуществитель актов деятельности вообще выбрасывается из схемы. Это вполне возможно и оправдано, так как сам человек на первых этапах был для меня лишь средством, с помощью которого я задал сам разрыв. Хотя сам человек, конечно, всегда присутствует в деятельности, но меня это не будет интересовать. Я сосредоточу всё внимание на тех интеллектуальных, семиотических средствах, за счёт которых могут объединяться в одно целое отрезки или кусочки разорванной мной деятельности. Поняв это я могу обратиться к эмпирическому материалу истории и искать в нём те интеллектуальные, семиотические средства, которые были выработаны человечеством для преодоления разрывов такого типа, которые я вводил на своей схеме. Это означает также, что я интерпретирую введение мной схемы на определённый эмпирический материал, нахожу в нём подобные же разрывы и выясняю, за счёт каких семиотических средств они реально преодолевались в истории человечества. Очень интересные примеры подобного поиска средств даны в книге С. Г. Якобсон и Н. Ф. Прокиной, к которым я вас и отсылаю.

Как показывают многочисленные исследования, в одних случаях эти связки оставляют деятельность неизменной, в других случаях, наоборот — перестраивают и переорганизовывают её в новые цепи и системы.

Осуществление исследований по первой линии даёт нам необходимые знания о коммуникации и мышлении в малых группах. В этом случае мы рассматриваем совместную деятельность группы людей как погружённую на одну систему преобразований объектов, можно придумывать здесь самые разные разрывы и искать средства, обеспечивающие заполнение или преодоление их.

Второе направление исследований ориентировано на самого человека и его место в малой группе. Дело в том, что организация систем деятельности предполагает наличие у людей не только общих для всей этой системы средств, задаваемую всем, но также и воздействия на самих людей, проводимые другими людьми. Здесь перед нами возникают проблемы совершенно нового, особого типа проблемы ведущей нас непосредственно к человеческим взаимоотношениям.

Разбив цепи преобразований на части и распределив эти части между людьми, мы вместе с тем прикрепляем людей к этим частям преобразований и деятельности. Каждый из них получает строго определённое место относительно этой цепи преобразований. Но из-за этого вся система деятельности превращается уже в трехплоскостную или трехслойную систему. В первой плоскости лежат преобразования, которые разорваны и которые должны быть соединены. Во второй плоскости лежат наборы средств, которое необходимы каждому индивиду, чтобы осуществлять свою часть преобразований и связываться в деятельности с другими индивидами. Это, таким образом, нормативная система средств, без участия которых ни одна часть деятельности не может быть включена в общую систему, это — инвентарь, который обязательно даётся или придаётся каждому месту в системе деятельности. И, наконец, в третьей плоскости лежат сами «места», занимаемые людьми. «Места» сами образуют особую систему или, точнее, особую организацию, ибо каждое из них имеет особое положение в системе и характеризуется особым набором средств. В дальнейшем мы увидим, что эти характеристики «мест» людей в деятельности живут разной «жизнью» и существенно расходятся между собой.