Виталий Яковлевич Дубровский:
Введение в общую теорию деятельности. Лекция 3. Второе понятие системы — Полиструктура

1. На прошлой лекции

В. Дубровский: На прошлой лекции, на основании критики естественнонаучных представлений о системе мы пришли к выводу, то есть вы не возражали, что система — это не реально существующая вещь, а тип представления сложных объектов, соответствующий системному анализу, как способу решения проблемы сложности.

Мы реконструировали метод системного анализа, содержащегося в диалоге Платона «Кратил». Мы затем модифицировали его, пополнив понятием структуры, заимствованном из структурной химии, интерпретируя, однако, связи не как естественные процессы или материальные крепления, а, вслед за Кантом и Г. П. Щедровицким, как обозначение логических операций синтеза.

Мы также обсудили отличие полученного метода от предложенного Георгием Петровичем. Первое, следуя Платону, мы уточнили, что сложный объект должен задаваться именно своими функциями или действиями, а не просто какими-то характеристиками. Второе, на основании впервые введённого Платоном в «Кратиле» различения двух типов частей сложного объекта — единиц и элементов, мы, следуя Платону, ввели в системный анализ ещё два этапа в — (1) пошаговое разложение Единства на Единицы и (2) обратный этап пошагового синтеза структуры сложного объекта из структурных единиц. Третье, различение Единиц и Элементов позволило нам более подробно рассмотреть центральный этап системного анализа — реконструкцию простой единицы из элементов, результатом которой и является то, что мы назвали структурной единицей.

Мы обсудили огромное значение разработки структурных единиц в истории науки и проектировании. Мы ввели понятие параллельных структур и рассмотрели ряд способов объединения структурных единиц в единицы более высокого уровня, основанных на понятии параллельных структур. Я также пытался обосновать своё возражение против введения Георгием Петровичем этапа построения структуры из отдельных связей, настаивая на том, что понятие структуры, которое включает конфигурацию связей, снимает понятие отдельной связи и логически предшествует ему. Мы обсудили понятие иерархической системы, включающей иерархическую Организацию — конфигурацию отношений объемлемости и со-объемлемости Единиц и иерархическую Структуру — соответствующую организации конфигурацию связей подчинения/со-подчинения Элементов. В этом контексте мы обсудили различие понятий отношения и связи.

В результате мы пришли к выводу о том, что система-моноструктура есть схематическое представление идеального объекта, соответствующее методу системного анализа.

Есть ли какие-то вопросы по прошлому разу?

Н. Верховский: У Вас в конспекте прошлой лекции есть ещё одна схема (Схема 1). Будете ли Вы её раскрывать?

В. Дубровский: Я думал её обсуждать, но раздумал. Но поскольку Вы задали этот вопрос, я сделаю несколько замечаний об этой схеме. Это набросок категориальной схемы Системы. Она организована относительно процесса системного анализа, и сконструирована в соответствии с методом Аристотеля, который я буду обсуждать на этой лекции. А раздумал обсуждать я её по целому ряду причин. Одна из них — терминологические затруднения. Если помните, ещё Маяковский жаловался: «Как бедна у мира слова мастерская. Подходящее — где взять?» Эта схема основана на перекрестном противопоставлении внешнего — внутреннего и сложного — простого. К сожалению, здесь следует учитывать и омонимию и то, что, пользуясь терминами Канта, я бы назвал амфиболией рассудочных и разумных понятий. Например, внешнее — внутреннее используется и на уровне рассудка и на уровне разума, но совершенно различных смыслах. Другой пример, мы часто говорим «сложное целое» и «простые части», не всегда осознавая, что «целое — часть» рассудочная категория а «сложное — простое» понятие разума. Так вот обсуждение этих вопросов я и хотел избежать.

Схема 1.

Вопрос: Уместна ли в этом месте процедура типологизации? Когда мы эту массу единиц типологизируем …

В. Дубровский: Я не пользовался здесь типологическим методом. Я пользовался, если помните, как и в первой лекции, аристотелевым перекрестным противопоставлением. Я уже упоминал, что рассматриваю типологию не как теоретический метод, а как особый метод эмпирического анализа. Если помните, научный метод, по Георгию Петровичу, включал четыре этапа: (1) нисхождение от эмпирически конкретного к эмпирически абстрактному, (2) переход от эмпирически абстрактного к логически абстрактному, (3) восхождение от логически абстрактного к логически конкретному и (4) соотнесение логически конкретного с эмпирически конкретным. По моему убеждению, типологический метод должен использоваться на первом этапе — нисхождении. Тип — это и есть эмпирически абстрактное представление объекта. Моя схема — это попытка логически конкретного представления системы-моноструктуры.

2. Проблема соотнесения сложного процесса и сложного предмета

Темой сегодняшнего обсуждения является второе понятие системы — полиструктура. Раньше это понятие называли также «четырёхслойка» и второе понятие системы. Я буду вводить понятие полиструктуры иначе чем это делал Георгий Петрович. Для введения второго понятия системы, я буду пользоваться Аристотелевым методом онтологического конструирования. Но прежде чем переходить ко второму понятию системы, мы должны уяснить необходимость такого перехода, или иначе, уяснить, почему нас не устраивает первое понятие системы — моноструктура, рассмотренное на прошлой лекции.

2.1. Категориально-предметная ориентация схематических представлений в натурализме

После того как Аристотель в «Физике» утвердил в онтологических правах движение, минимальной целостной единицей представления объектов стала связка предмет — процесс (Схема 2).

Схема 2.

Нам она более знакома в утвердившемся со времён Аристотеля предметно ориентированном натуралистическом варианте, согласно которому «движение есть свойство предмета». При таком предметно ориентированном представлении, один предмет может иметь множество свойств — процессов, или как иногда говорят, обладать целым репертуаром поведения (Схема 3).

Схема 3.

Аристотель полагал, что простому предмету соответствует простой процесс, или движение, и в течении веков физики имели дело именно с такими предметами и процессами. Это положение имплицитно содержит другое положение — сложному предмету соответствует сложный процесс и наоборот.

Я уже упоминал, что главной задачей системного анализа является решение проблем сложности. Моноструктура решает многие проблемы связанные со сложностью, Однако, будучи предметно-ориентированным представлением, она не решает «главной задачи системного анализа» (Щедровицкий, 1995, с. 253), или «главной проблемы, которая вызывает больше всего затруднений» (с. 255), а именно, проблемы соотнесения сложного процесса и сложного предмета. Нам более знакомы частные варианты, или стороны, этой проблемы — проблема носителя и проблема поведения.

2.2. Проблема носителя

Проблема носителя состоит в определении строения или организованности сложного предмета на основании знания сложного процесса, или поведения, этого предмета (Схема 4).

Схема 4.

В контексте исследования целью является определение строения предмета, которое бы объясняло данное поведение предмета, исходя из взаимодействия его частей. В контексте проектирования целью является создание такой предметной организованности, которая осуществляла бы данное поведение, рассматриваемое как требование к проектируемому объекту. Одним из методов решения проблемы носителя является известный метод «чёрного ящика», который позволяет реконструировать только функциональную организованность сложного предмета, или, как говорят кибернетики, реконструировать предметную организованность «с точностью до изоморфизма». Другим, можно сказать классическим примером этой проблемы является проблема объяснения поведения животных и людей в научной психологии. Как известно, научная психология полагает, что и процессы поведения и психические процессы детерминированы нейронными механизмами. Специальная отрасль психологии — физиологическая психология — ставит своей задачей выяснение физиологических механизмов поведения и психики. О сложности проблемы носителя свидетельствует психофизиологическая, или более широко, психофизическая проблема, для которой не существует не только общепринятого решения, но нет даже общепризнанной формулировки.

2.2. Проблема поведения

В контексте исследования проблема поведения состоит в предсказании возможного поведения сложного предмета исходя из знания его строения или организованности (Схема 5).

Схема 5.

Как известно, это не менее сложная проблема, чем проблема носителя. Примером может служить «проблема трёх тел» в небесной механике. Определение движения двух тел под влиянием только их взаимного гравитационного притяжения труда не составляет. Но стоит вам добавить третье тело, и вы имеете дело с «фундаментальной проблемой небесной механики», для которой до сих пор не существует точного общего решения. За решение одного из частных случаев академик Колмогоров получил Нобелевскую премию. В контексте проектирования классическим примером проблемой поведения является планирование военных операций, исходя из имеющихся у военачальника подразделений, их состояния, организации и вооружения, и соответствующих данных о противнике.

2.3. Проблема соотнесения сложных процесса и предмета

Необходимость решения проблемы двустороннего соотнесения сложного процесса и предметной организованности встала в системотехнике, когда возникла потребность в разработке больших систем в условиях когда ни процесс ни предметная организованность даны не были и разработка системы формулировалась не скорее как задача, а как проблема. Примером может служить посадка человека на Луну (Схема 6).

Схема 6.

В рамках ММК эта проблема возникла в контексте исследований мышления. С одной стороны, в анализе мышления как деятельности на материале Аристарха Самосского Г. П. Щедровицкий представлял мышление как процесс, состоящий из процессуальных единиц — процедур получения атрибутивного знания, в свою очередь, состоящих из процессуальных элементов — операций сопоставления, замещения и отнесения. С другой стороны, в исследованиях способов решения задач школьниками Г. П. Щедровицкий и С. Г. Якобсон пришли к заключению, что мышление следует представлять скорее как структуру, нежели как процесс. Затем было осознано, что мышление является и процессом и структурой и, таким образом, возникла проблема соотнесения этих двух представлений мышления.

Итак, основная проблема, которую нам надо было решить, это соотнесение сложного процесса и сложно предметной организованности, или для простоты, сложного предмета.

Вопрос: А какой-нибудь пример можно было бы привести?

В. Дубровский: Не стоит. Я ведь только что упомянул мышление, но Вам ведь это ничего не дало. Дело в том, абстрактном на уровне противопоставления всякий пример, который я вам приведу, сделает все только более непонятным. В этом проблема абстрактного — оно не наложимо на эмпирический материал. Поэтому эмпирические примеры только запутают дело.

3. Предварительные идеи заимствованные из инженерии

Второе понятие системы в явной, хотя и предварительной, форме впервые было предложено в одной из ранних работ Владимира Александровича Лефевра «О способах представления объектов как систем» (1962). Это понятие основывалось на двух взаимосвязанных идеях — множественности представлений системных объектов и идее конфигурирования.

Суть этих идей состоит в следующем. Для решения многих задач, особенно в инженерии, одного представления объекта исследования или проектирования оказывается недостаточно. Приходится иметь дело с разными представлениями одного и того же объекта и необходимостью их систематического рассмотрения при решении задачи. Лефевр приводит пример радиотехники, в которой радиотехническое устройство обычно представляется тремя типами схем — принципиальной, рабочей (блочной) и монтажной схемами, которые представляют разные аспекты одного и того же радиоустройства. Другим примером может служить начертательная геометрия, в которой предмет задаётся тремя проекциями. Одним из средств систематического рассмотрения является модель — конфигуратор, или конфигуратор — объект — синтетическое представление объекта, по отношению к которому различные его представления могли бы интерпретироваться как его проекции или «стороны» и которое бы задавало возможные логические переходы от одной «стороны» к другой. Построение конфигуратора предполагает рефлексивную позицию исследователя по отношению к множеству представлений, которые сперва лишь полагаются представлениями одного и того же объекта (Схема 7).

Схема 7. (Лефевр, 1967, с. 10).

Общее понятие системы «искусственного толка» возникло в системотехнике. Если в общем система задавалась через её цель, или миссию, скажем, посадка человека на Луну, то, с одной стороны, требовалось определить и сорганизовать совершенно разнородные процессы, как связанные с непосредственным осуществлением этой миссии, так и с многообразным её обеспечением, научным, техническим, производственным и организационно-управленческим. С другой стороны, требовалось спланировать разворачивание соответствующих проектных организаций, исследовательских лабораторий, производственных мощностей и спроектировать системы полёта и его управления, наземного обеспечения и прочего. Иными словами, именно системотехника впервые столкнулась с общей задачей системного проектирования — соотнесения сложных процессов и сложных предметных организованностей (Схема 6). Практически подобные задачи решались путём многих локальных и общих итераций. Как было отмечено в классической работе Good и Macol (1959), итерации требовались в связи с тем, что решения, принимаемые на начальных фазах проектирования, зависели от решений, принятых на заключительных фазах.

В системотехнике изначально полагалось, что предметами системных разработок являются технические системы. Разрабатывая эти системы, проектировщики обнаружили, что постоянным источником «головной боли» разработчиков были люди, которые должны были этими техническими устройствами оперировать, но оперировали не очень хорошо. Если вначале доминировал традиционный подход психологии труда, что виноват человек и поэтому следует улучшить техники отбора и обучения операторов систем, то со временем было признано, что главными «виновниками» были разработчики, проектирующие устройства, которыми трудно, неудобно, а то и вообще невозможно управлять. Так возникло требование учитывать характеристики человека при проектировании техники, а поскольку объектом проектирования были именно технические системы, то человек автоматически стал рассматриваться как элемент среды системы, а его характеристики наряду с другими факторами среды. Так возникла область исследований и разработок, которая получила название «исследования человеческих факторов», — область, в которой начали работать инженеры наряду с исследователями из практически всех наук о человеке.

Довольно скоро, под влиянием системной идеологии, было осознано, что человек играет в работе технических систем значительно большую роль, нежели фактора среды, а именно, человек стал рассматриваться как полноправный компонент системы наряду с «машиной». Это привело к смене объекта проектирования — вместо технических систем стали проектировать системы «человек — машина». Исследователи поначалу описывали «человеческий компонент» системы в терминах для них понятных и удобных, а именно, в технических терминах. Иными словами, человека описывали просто как особую машину. При этом в условиях «кибернетического бума», учёные верили, что со временем, они смогут полностью описать функционирование человека в технических терминах, а значит и построить автоматическое устройство, которое будет работать эффективнее двуногого. Человека можно будет заменить таким устройством и восстановить идиллический объект инженерного проектирования — чисто техническую автоматическую систему.

Как известно, эти попытки ни к чему не привели и было признано, что без человека не обойтись, и что определённые функции он, в силу своих природных способностей, выполняет лучше чем автомат, и его прописка в системе стала постоянной. Осознание особенностей человека выдвинуло на первый план проектировочную задачу «распределения функций между человеком и машиной» и психолога, как специалиста, наиболее подготовленного к решению этой задачи. Так родилась область инженерной психологии.

В 1969 году на Факультете психологии МГУ была создана группа, а затем в 1970 году Лаборатория инженерной психологии, которой руководил Л. П. Щедровицкий и многие сотрудники которой были членами ММК. Это определило идеологию лаборатории. Мы быстро пришли к убеждению, что инженерная психология может быть определена как методология проектирования не «технарских» систем «человек — машина», а систем деятельности, в которых машины играют роль особых средств или орудий. Вначале мы, как сотрудники факультета психологии, ограничивались системой индивидуальной деятельности человека, но вскоре, вместе со всем ММК, сместили фокус с индивидуальной на кооперативную деятельность. Объектом исследования и проектирования, таким образом, стала кооперативная деятельность в контексте социотехнических систем.

Одной из основных стоящих перед нами задач было описание способа системного проектирования. Анализ литературы, в основном английской и американской показал, что в типичных случаях метод системного проектирования включает четыре основные этапа: (1) сначала определяется цель, или миссия системы, и основные процессы её реализующие, (2) затем осуществляется так называемое «функциональное проектирование», за которым следует (3) «материальное проектирование» и, наконец, (4) планирование производства и других мероприятий по реализации проекта системы. Каждому из этих этапов соответствует своё особое представление системы.

3.1. Идея «четырёхслойки»

То, что потом получило название «четырёхслойки» явилось результатом возвратно-рефлексивной интерпретации системных проектных представлений в общих терминах деятельностного подхода и системно-структурной методологии. Определение деятельности как объекта проектирования сразу выдвинуло на передний план именно процессуальное представление системы, поскольку именно процесс деятельности, как мы убедимся ниже, задаёт целостность системы.

Неудивительно, что имея дело с большими системами, которые по сути являются деятельностными и социальными, системотехники начинали с определения миссии и рассмотрения возможных процессов её реализующих. Следующим представлением являлась функциональная структура проектируемой системы, за ней следовала её «материальная структура, или то, что Георгий Петрович называл «морфологией», или «морфологической структурой», и, наконец, представление её как результата планируемых мероприятий по реализации проекта. Последнее представление Георгий Петрович называл «организованностью материала», подчёркивая, что это организованность не по отношению к основному процессу системы, а по отношению к процессу её происхождения — производства или генезиса. Эти четыре структуры и образуют, то что мы называли «слоями» системы. Отсюда и кличка «четырёхслойка».

Поскольку в процессе разработки проектировщикам систем каким-то образом удавалось соотнести все четыре слоя, то можно сказать, что, по крайней мере, для частных типов систем, проблема соотнесения сложного процесса и сложной предметной организованности каким-то образом решалась. Наша же задача была проанализировать эти решения и обобщить их для решения проблемы соотнесения для «системы вообще» — системы как особого идеального объекта.

Ещё раз подчёркиваю, что четыре системных слоя были определены нами в результате эмпирического анализа системного проектирования. Если мы хотим решить задачу соотнесения в общем виде, нам следует сконструировать представление четырёхслойной системы как идеального объекта и уже на нём задать принципы, или процедуры соотнесения или конфигурирования слоёв. Для представления системы как идеального объекта я воспользуюсь методом онтологического конструирования Аристотеля.

Вопросы?

В. Данилова: Виталий Яковлевич, а на каком основании Вы соотносите процесс и миссию? Вроде бы, миссию можно понимать как функцию проектируемой системы в более широкой, объемлющей системе. Но тогда она указывает не на процесс, а всего лишь на функцию.

В. Дубровский: Для этого у меня есть, по крайней мере, два основания. Поскольку именно процесс деятельности задаёт целостность системы, то у процессуальной структуры нет внешности, как нет внешности и у функциональной структуры (вспомните парадоксы среды). Внешность, и объемлющая структура возможна на уровне морфологическом, когда мы погружаем морфологию нашей системы в тотальную предметную организованность, или предметную среду. Это первое. Моё второе и главное основание является чисто эмпирическим. Я утверждаю, что в литературе по системному проектированию (а она в основном на английском языке) миссия указывает на процесс осуществляемый системой, а не на её функцию в объемлющей системе. То есть на этом уровне я делаю чисто фактическое утверждение. Его можно опровергнуть только эмпирически.

В. Данилова: Ну, в эмпирическом плане, хотя немного другой мотив — это работы Альтшулера по организации изобретательства — они ведь очень тесно перекликаются с работами по проектированию, то есть, по обеспечению творческого акта проектирования. И насколько я понимаю, то, что Вы называете «миссией», здесь понимается как идеальный конечный результат, и именуются он ещё принципиальным. То есть, «миссию» надо понимать не как некоторый процесс. Полет на Луну можно понять процессуально. Но наиболее эвристично миссию следует понимать через указание идеального конечного результата. Ведь результат же не в том, что лететь надо, а в том, что в результате этого полёта люди или какое-то устройство должно оказаться на Луне. Вот идеальный конечный результат.

В. Дубровский: Я, к моему глубокому сожалению, с работами Альтшулера не знаком, но много о них слышал. Мне очень импонирует то, что он, как мне сказали, нормирует процесс творчества.

В. Данилова: Да.

В. Дубровский: Но из того, что Вы сейчас сказали, у меня складывается ощущение, что Альтшулер отождествляет миссию с целью. Но понятие «цели» как идеального представления конечного результата действия является нелепым древним заблуждением, которое своим источником имеет целевую причину Аристотеля. Но поскольку целостность системы деятельности задаётся и целью и способом её достижения, то цель категориально не может быть ни предметом, ни состоянием предмета. И дальше я буду говорить об этом подробно.

В. Данилова: Виталий Яковлевич, у меня-то основание, в общем, именно категориальное, то есть, я привыкла мыслить процесс как то, что задаёт динамику. А миссия задаёт некоторый, я бы всё-таки сказала, способ включения того, что имеет миссию, в объемлющее целое. И никуда Вы от этого не денетесь — миссия всегда определяется относительно некоторого объемлющего целого.

В. Дубровский: Я понимаю источник Вашего заблуждения.

В. Данилова: Поясняйте тогда. (Смеется)

В. Дубровский: Источником Вашего заблуждения является Георгий Петрович, который тоже пребывал в этом же заблуждении, когда он говорил, что процесс непосредственно невозможно изобразить схематически, и что схема структуры есть остановленный процесс. Я с этим категорически не согласен, и собираюсь сегодня на пальцах, очень ясно продемонстрировать свою точку зрения.

В. Данилова: То есть, Вы считаете заблуждением то, что процесс задает динамику?

В. Дубровский: Конечно. Ведь мы изначально противопоставили процесс организованности. Это значит, что процесс задаёт не динамику, а кинематику. Динамика возникает в результате соотнесения процесса, или кинематики, с предметной организованностью.

Н. Верховский: Но это не отвечает на вопрос о миссии. Функционально миссию действительно вписывают в то, что имеет большую миссию, так сказать, миссию …

В. Дубровский: Поскольку он задаёт целостность, процесс деятельности не может иметь внешности. Парадокс внешности системы может быть объяснён только с помощью четырёхслойки.

В. Данилова: Но это только значит, что миссия к процессам не имеет никакого отношения. Это прямо следует за тем Вашим утверждением, что процесс не имеет внешности.

В. Дубровский: Почему? Полет человека на Луну, — какая у него внешность?

Сорокин: Кому это надо.

В. Дубровский: Какая внешность у полета на Луну, у процесса полёта на Луну? Какая внешность?

Н. Верховский: А чья это миссия — полёт на Луну?

В. Данилова: Тогда это не миссия. Исключительно по смыслу слова «миссия».

В. Дубровский: Для меня «миссия» категориально — процесс. Но даже если Вы правы, это не возражение мне. Смотрите, ведь я говорю «как это делается в инженерии». Ведь множественному представлению системы у Лефевра не хватало процесса, а функции там были. А вот при проектировании систем «человек — машина» всегда начинали с процесса. Более того, несколько позднее в 1965 году О. И. Генисаретский и Лефевр предложили так называемый «нотный портрет» деятельности, который был весьма элегантным процессуальным представлением процесса деятельности.

На уровне акта деятельности я как и Альтшулер уподобил бы миссию цели. Но цель я, в отличие от него не понимаю категориально как предмет. Я включаю в неё также и процесс. Но об этом позднее. Сейчас же, чтобы двинуться дальше я сделаю более мягкое утверждение. Согласно моему пониманию, системные проектировщики (и я среди них) употребляют термин «миссия» таким образом, что оно имеет категориальное значение «целевого процесса». Такое понимание породило идею процессуального слоя, как главного слоя системы деятельности, поскольку именно он задаёт её целостность.

4. Категориальные ориентации и базисные онтологемы

Но вернёмся к нашим «баранам». Аристотелев метод конструирования онтологической картины включает три основных этапа: (1) схематизацию смыслов, основных принципов, начал или элементов, как их называли греки, а мы будем называть их базисными онтологемами; (2) построение начальной абстрактной онтологической схемы и (3) конкретизирующее развёртывание начальной абстрактной схемы. Мы будем двигаться в соответствии с этими этапами и начнём со схематизации смыслов базисных онтологем.

Как я уже упоминал, что Аристотель в «Физике», разработав кучу необходимых понятий, включая понятие времени и движения, и разрешив знаменитые парадоксы Зенона, восстановил в онтологических правах движение. Физика, или наука о природе, по Аристотелю, занималась изменяющимися объектами, а изменений без объектов быть не может, то минимальной целостной единицей представления мира природы стала связка предмета, или изменяющегося объекта и процесса, или объектного изменения (Схема 2).

Я также уже упоминал, что эта схема более известна в категориально предметно ориентированном варианте принятом в естественных науках, где предмет изображается как самостоятельно существующая сущность, в то время как процесс рассматривается как его свойство, или атрибут. При таком предметно ориентированном представлении, один предмет может иметь множество свойств — процессов, обладать целым репертуаром поведения (Схема 3).

Вопрос: «Предмет» здесь — в смысле, «вещь»?

В. Дубровский: В частном случае. У Аристотеля этого термина не было. Но речь здесь может идти также и о понятии и знаке.

В. Данилова: Правильно ли я понимаю, что движение здесь выступает как свойство этой вещи. Свойство или проявление.

В. Дубровский: Спасибо за вопрос. Это и есть следующий пункт.

4.1. Предметная ориентация натуралистического подхода

Аристотель был предметно ориентирован, поскольку он строил онтологию природы. Его первичная субстанция была, грубо говоря, вещь, а более точно, чувственное единое целое, или целая вещь. Для пояснения, в «Метафизике» он приводит следующий пример. Если отрезать палец, то этот кусок тела перестанет быть пальцем, поскольку он не будет сгибаться. Он как кусок, конечно будет чувственно единым целым, но не пальцем. Палец является пальцем только как часть живого тела, как чувственно единого целого.

И Вы, Вера Леонидовна, абсолютно правы, что у Аристотеля движение было свойством предмета, или «атрибутом сущности» (Схема 3). Это я и называю предметной ориентацией. Один предмет может быть соотнесён со множеством движений, или изменений, или, что то же самое, один предмет может иметь множество свойств-изменений. Предметная ориентация, утвердившаяся со времён Аристотеля, является доминирующей и в настоящее время.

Известно, что основной, а может и единственной логической операцией у Аристотеля является атрибуция — приписывание предмету атрибута, или существенного, или как говорил Аристотель, «непривходящего» свойства. Например, «Сократ — человек». Здесь «человек» есть атрибут. А вот в «Сократ — бледен» или «Сократ — болен», «бледен» и «болен» — это не атрибуты, а привходящие, или случайные, свойства. Завтра Сократ выздоровеет, а послезавтра загорит и уже не будет ни бледным, ни больным. А вот человеком он останется. Так вот, в предметной ориентации движение, или изменение, приписывается предмету как атрибут.

Мы привыкли мыслить предметно-ориентировано. Это проявляется в том, что в высказываниях предмет у нас всегда субъект, а движение — предикат. Вспомните максиму диамата: «движение есть атрибут материи». Но вы никогда не слышали «материя есть атрибут движения». Мы говорим, что атрибутами дерева являются рост, зеленение, цветение, плодоношение и увядание. Мы знаем, что зеленеют не только деревья, но высказывание, что деревья, трава, кусты, и прочее являются атрибутами зеленения звучит для нас нелепо, поскольку мы воспитаны в предметной ориентации.

Вопрос: А для методолога — это нормально?

В. Дубровский: Это хороший вопрос, поскольку он приводит к следующему пункту нашего обсуждения.

4.2. Процессуальная ориентация деятельностного подхода

Оказывается, что когда речь заходит о деятельности, предметная ориентация оказывается неадекватной. Аристотель противопоставляет деятельность, или искусство и природу над основанием причинности. Он говорит, что в то время как природа является внутренним началом или принципом изменения и движения предметов, деятельность является внешними началом изменения предметов. Например, деятельность строительства является «высшей» причиной дома: дом строится, потому что его строит строитель, строитель строит дом потому, что способен строить, способность же строить существует, благодаря искусству, или правилам (мы теперь говорим «нормам»), строительства. Последняя, по Аристотелю, и есть высшая причина дома.

4.2.1. Необходимость категориальной процессуальной ориентации в представлениях деятельности

Рассмотрим пример строительства более подробно. Смотрите, чтобы построить дом, нам нужен мастер, проект, кирпичи, раствор, и корыто для раствора, мастерок и многое другое. В терминах Аристотеля, мы должны признать, что сущность, или «форма» этих предметов определяется по отношению к строительству. Эта каша в корыте является раствором только благодаря своему употреблению в строительстве, благодаря своему отношению к кирпичам, мастерку, мастеру и дому. Иными словами, мы здесь имеем дело не с чувственно единым, или целым предметом, а с чувственно множественной предметностью, которая должна быть каким-то образом осмысленна как некоторое единство, или целостность. Возникает вопрос, что объединяет все эти предметы в единое целое? Что, например, объединяем кирпичи и дом, или вообще, что объединяет исходный материал с продуктом, с орудиями, с мастером, с погодными условиями, и тому подобным?

Реплика: Проект.

В. Данилова: Процесс строительства.

В. Дубровский: Проект не объединяет реально. Реально объединяет все это множество предметов именно процесс строительства, а лучше действие строительства, поскольку, будучи категориально процессом, действие обладает ещё и целостностью. Причём, действие, кроме вещей, людей, и знаков (проект), вовлекает также и знания, умения и навыки, и многое другое. Таким образом, все разнотипное многообразие предметов, вовлечённых в действие, приобретает единство благодаря именно действию. А целостность действия задаёт цель.

4.2.2. Понятие цели

Теперь, если я спрошу, что такое «цель», то мне, как правило, отвечают в духе Альтшулера — это субъективное представление результата действия.

В. Данилова: Прошу прощения. За Альтшулера приходится вступаться. У него идеальный конечный результат ни в коем случае не субъективен.

В. Дубровский: Для меня это даже лучше, — объективен. Например, мы можем сказать, что цель — «социально принятое представление о требуемом результате». Мне не столько важно — цель субъективна или объективна, мне важно, что она категориально предметна. Другими словами, традиционно цель определяется как предметное представление о результате действия. А это и есть то древнее заблуждение, о котором я говорил.

Если я спрошу: зачем вы пошли в магазин — вы отвечаете: купить картошку. Зачем Сара Пейлин выступает на митингах, даёт интервью и так далее? Чтобы стать вице-президентом, если Джона Маккейна изберут президентом США. Смотрите «стать президентом», «быть богатым». На любой вопрос по поводу цели мне всегда отвечают в двух частях: первая часть глагол — процесс, действие: «купить», «быть», «стать», и так далее. В зависимости от типа глагола можно выделять различные типы целей, как это, например, делают Schenk и Abelson в блестящей книжке «Scripts, Plans, Goals, and Understanding» («Протоколы, планы, цели и понимание»). Например, цели «достижения» характеризуются глаголами «стать», «быть», «иметь», «получить» — «стать президентом», «быть богатым», «иметь крышу над головой», «получить диплом врача». Но для нас здесь важно выделить тип актуальных целей, например, «купить картошку» или «построить дом». Цели «достижения» не являются актуальными целями. Им соответствуют сложные деятельности, включающие многообразие действий.

4.2.3. Акт = Действие + Ситуация

Актуальная цель задаёт целостность отдельному действию. Действительно, цель есть общая характеристика действия как целого. Например, если цель «купить картошку» и мы её действительно купили, то действие завершено, осуществилось, окончено. Обратите внимание, ели предмет, или вещь, существует, то действие осуществилось (цель достигнута) и нет его. В этом суть его задаваемой целью целостности. Будучи категориально процессом, действие имеет начало и конец, и, благодаря цели, этот конец как бы замкнут на начало. Вначале цель задана, в конце та же цель реализована. И вот эта замкнутость конца на начало и придаёт действию целостность. А действие, в свою очередь, придаёт целостность многообразию вовлечённых в него и соответственно сорганизованных предметов — ситуации.

Если раньше мы говорили о чувственно единых целых и, будучи предметно ориентированными, относили к ним процессы как их свойства, или атрибуты, то теперь мы сменили категориальную ориентировку с предметной на процессуальную, рассматривая действие, как то, что задаёт целостность вовлечённому в действие многообразию предметов — предметной организованности, или ситуации. Вот эту логическую связку «действие — ситуация» мы и будем называть актом деятельности.

Заметьте, я изобразил акт деятельности категориально нейтрально, чтобы проиллюстрировать первую проблему, с которой мы сталкиваемся — рассмотренную выше проблему соотнесения сложного процесс со сложной предметной организованностью. На схеме справа акт изображён в категориально процессуальной ориентации — действие изображено как охватывающее предметную организованность — ситуацию, задавая её целостность. Это изображение иллюстрирует вторую проблему с которой нам придётся иметь дело. Действие целостно — осуществилось и нет его, а исследовать мы можем только «вечные» объекты, так как идеальные объекты — вечны.

Вопрос: А с какой целью и для чего нужно исследовать это действие? Потому что, на мой взгляд, нам важнее всё-таки предмет, который мы получили. Потому что мы эту картошку получили там — купил, украл, нашёл.

В. Дубровский: А зачем Вам картошка? Опять же, чтобы с ней что-то сделать. Скажем, поджарить и съесть. Обратите внимание, цель — это задание действия в целом, потому что купить, а не украсть — задаёт способ действия, а картошка задаёт предмет-результат действия. Вот что важно.

Реплика: Я понял насчёт актуальных глаголов, типа «украсть», «убить» и глаголов состояния, «быть», и так далее. А как там формулируется, если это не деятельностные глаголы, а глаголы состояния?

В. Дубровский: Актуальные цели задают способ действия. А, скажем, цели «достижения», например, «стать президентом» или «быть богатым» на способ не указывают. Но сейчас я бы эту линию не рассматривал, потому что она только усложнит понимание четырёхслойки. Мы могли бы вернуться к её рассмотрению при обсуждении онтологии деятельности.

В. Данилова: Вроде бы наличие определённой связки между целью и способом её достижения характерны для задач и задачного подхода. В связи с этим, вот возникает предположение, что Вы сейчас редуцируете деятельностный подход до задачного.

В. Дубровский: Нет. Во-первых, я нахожусь на таком абстрактном уровне, что всякое отнесение к эмпирическому материалу запрещается, но я Вам объясню мою мотивацию…

В. Данилова: Подождите, а при чём здесь отношению к эмпирическому материалу? Я говорю на абстрактном уровне: задача отличается от проблемы тем, что проблема даётся чистенькой, а задача — цель соотнесена со способом достижения. То есть, там, «купить картошку» — это задача.

В. Дубровский: Здесь я говорил только о цели. Никаких проблем и никаких задач я не изображал. Для меня проблема — это когда я не могу определить способа. Например, если у меня есть деньги, то купить картошку есть цель, а не проблема — иду и покупаю. Для меня задача, по этимологии, — это цель которую мне кто-то задал.

Вопрос: Виталий Яковлевич, Вы когда, аргументировали свой взгляд на цель, вы апеллировали к тому, как люди говорят?

В. Дубровский: И к этому тоже. Но главное, я исхожу из того, что целостное представление должно включать связку процесс — предмет или предмет — процесс, в зависимости от ориентации. «Акт = действие + ситуация» и есть такая связка. И если цель задаёт целостность действия, она должна задавать, его способ (процесс) и результат (предмет). И, добавляю я, недаром люди так говорят. Ведь естественный язык сформировался, прежде всего, для обслуживания деятельности.

Н. Верховский: «Купить картошку» — так это же вроде не цель. Цель — «поесть». И «стать президентом» — это не цель. И зачем мне картошка, по большому счету?

Реплика: Нет, но ведь люди говорят по-разному. Спрашивают: что ты будешь делать — он говорит: я буду спать.

В. Дубровский: А я ведь не спрашиваю «что ты будешь делать?» Я спрашиваю «какова цель твоего действия?»

Мы привыкли к тому, что говорим в основном о производственных действиях, действиях с внешним результатом. А там, говорил Аристотель, где нет внешнего результата, результат находится в деятеле. «Я посмотрел и увидел» — и вот это видение находится в деятеле. Ситуация здесь та же — есть способ действия и предмет-результат, но только этот предмет не внешне выражен, а находится в деятеле. И в этом смысле, предметом является человек, который будет спать, и который будет выспавшимся.

Реплика: У меня возникло подозрение, что есть ещё одна группа глаголов, которые в целеформировании не участвуют — модальные глаголы. «Я хочу быть президентом». «Хочу быть президентом» — и не действие, и не состояние.

В. Дубровский: Для меня достаточно того, что, как Вы сказали, они в целеформировании не участвуют. Это не значит, что нам не надо уточнять понятие «цели». Тем более, что мы сейчас начинаем относить понятие цели к эмпирическому материалу. Отложим их до эмпирического исследования деятельности.

Реплика: Виталий Яковлевич, по-моему, Вы обещали разгромить понятие «цели» и показать, как Вы это сделали.

В. Дубровский: Я считаю, что я это сделал.

Реплика: Я просто не уловил — а где? (Говорят одновременно)

В. Данилова: Как-то вроде наоборот.

В. Дубровский: Я сказал, что представление о «цели», как о желаемом или требуемом результате действия, является общепринятым древним заблуждением. В обыденной жизни на вопрос о цели действия люди обычно отвечают фразой, которая включает глагол, обозначающий способ действия, и существительное, обозначающее предмет-результат. Я также сослался на эмпирические исследования Schenk and Abelson.

Но главное, это то, что цель, задавая целостность действия должна иметь соответствующее содержание — задавать и способ и результат. Ведь если цель задаёт действие, то разные действия должны иметь разные цели. Не будете же Вы возражать, что покупка картошки и кража картошки являются разными действиями. Поскольку задания предметного результата — картошки недостаточно для различения этих действий, то задание способа — купить или украсть — необходимо.

Вопрос: А «цель», в данном случае, это … или «goal», или …?

В. Дубровский: Это «goal». Потому что есть ещё «purpose», «objective», «aim», «intent», «end» и другие.

Н. Верховский: То есть, разгром заключается в том, что «цель» это не идеальное представление результата деятельности, а…

В. Дубровский: А задание результата действия и его способа. Она помимо задания результата включает и задание способа — «купить» «картошку», а не «украсть». Разные цели — разные действия. Если указать только цель «картошку», то в задании, а ведь это и есть функция цели, действия покупки картошки от кражи картошки не отличить.

Н. Верховский: А! То есть, вместе со способом?

В. Дубровский: Да.

В. Данилова: А мне не очень понятна модальность Вашего утверждения. То есть, «цель», на самом деле, это не идеальное представление — из какой позиции Вы делаете это утверждение? И я могу пояснить свои основания. Вроде бы и Альтшулер… И я думаю, что я могу вспомнить ещё парочку сходных подходов к организации изобретательства, с одной стороны, и как психотерапевт, я могу назвать ещё несколько Школ — они занимаются как раз тем, что пытаются разорвать эту связку между представлением о продукте и определённости действия, утверждая, что вот эта связка, которую Г. П. Щедровицкий назвал задачной … Что вот именно эта связка человека ограничивает. И если человек сможет помыслить идеальный результат отдельно, а свои возможные действия отдельно, он там, например, получит возможность выйти из той ситуации, которую он сейчас представляет себе как тупиковую.

В. Дубровский: Я отвечаю на этот вопрос следующим образом. Эта связка способ — результат не ограничивает человека, а задаёт действие. Преодолеть ситуацию не есть актуальная цель. Это нечто другое.

В. Данилова: А понятно, что я по принципу противопоставилась? То есть, я противопоставилась утверждению, что «цель», на самом деле, это вот такое. Я говорю: да нет никакого «на самом деле», есть разные контексты, в которые включается цель, и разные антропотехники или социотехники, которые учат цели ставить.

В. Дубровский: Обратите внимание, что говорит Вера Леонидовна. Она говорит: «Слушайте, Вы боретесь с натурализмом, Вы боретесь с этой «морфологической онтологизацией», как будто в мире есть объект как таковой и он Вам дан. Вам дан этот объект, «цель» и Вы, как Господь Бог, её видите, какая она есть «на самом деде». И это, вместо того, чтобы проанализировать, как её употребляют разные люди в разных мыслительных контекстах.

В. Данилова: Да. Если у нас миссия есть система стабилизации человеческого поведения, мы будем стремиться к определённости способа действия. Если у нас миссия в том, чтобы человеческое поведение развивалось, и возникали новые связки между действием и целью, мы будем стремиться их расщепить.

В. Дубровский: После комментария Веры я забираю слова «на самом деле», потому что такую позицию невозможно защищать в этой комнате.

В. Данилова: Да. (Смеется)

В. Дубровский: Но обратите внимание, чтобы задать действие с помощью цели, вы обязаны включить в неё обе эти части — способ и результат. Только после этого, Вы можете их расщеплять или закреплять, в зависимости от Вашей «миссии».

Кстати, независимо от того, согласны вы с моей трактовкой цели или нет, вы согласились с необходимостью процессуальной ориентации при исследовании деятельности, на том основании, что именно действие задаёт единство многообразию вовлечённых в него предметов, организованность которых я назвал ситуацией (Схема 8). Цель мне нужна была для того, чтобы легче было объяснить, замкнутость, а лучше целостность самого процесса действия, которое начинается с задания цели и заканчивается её достижением. Кроме того, цель называя, или именуя действие, задаёт его, или его с помощью принятого культурного значения слов входящих в формулировку цели. Замечу, что всякая цель, а не только актуальная задаёт целостность деятельности. Я выбрал актуальную цель только в дидактических целях.

4.2.4. Понятие целостности ситуации

Мы оцениваем действие как успешное, если цель его достигнута. Для успешного действия, ситуация должна удовлетворять определённым требованиям целостности (от слова «цель») — требованиям полноты и устойчивости. Согласно требованию полноты, ситуация должна включать все предметы, без которых успешное действие невозможно. Требование устойчивости позволяет конкретизировать требование полноты: должна включать также те предметы, которые позволяют изолировать, демпфировать и/или компенсировать те неизбежные факторы ситуации, воздействия которых иначе сделали бы успешное действие невозможным.

Вопрос: А что Вы называете «ситуацией»?

В. Дубровский: Выше я положил ситуацию как организованность чувственно множественной предметности, которая соответствует действию, как сложному процессу.

Вопрос: Значит, там человека вообще может и не быть?

В. Дубровский: Нет, он должен быть. На Схеме 8 он изображён в виде традиционной для ММК «морковки».

Вопрос: Но он там как предмет нарисован?

В. Дубровский: Конечно, он и есть предмет, пусть особенный, но предмет. В организованности ситуации, этот предмет играет роль особого средства — агента действия, или актора, осуществляющего действие. Деятельность ведь бессубъектна (мы это будем специально обсуждать), а человек здесь на уровне отдельного акта, даже не индивид, а только актор — исполнитель действия.

Сорокин: Ещё вопрос об этой картинке. Вот там, в поздний период ММК распространялось такое понятие, что ситуация, она чья-то ситуация.

Реплика: Да.

Сорокин: Что она, в некотором смысле, субъективирована. И вот этот человек, включённый — в этом смысле, это его ситуация? Или он туда включён, а ситуация, она как бы ситуация деятельности?

В. Дубровский: Это ситуация действия, в этой ситуации человек-индивид есть только актор. В поздний период ММК фокус внимания действительно был смещён на индивида, однако, на мой взгляд, только декларативно, и до деятельностной онтологической реконструкции «субъективности» ещё далеко.

4.2.5. Иллюстрации практической значимости процессуальной ориентации

Интересно то, что хотя смена предметной категориальной ориентации на процессуальную звучит очень просто, в исследованиях деятельности и практических приложениях она имеет достаточно драматические последствия.

Я хотел бы проиллюстрировать это тремя случаями, относящимися к системному проектированию. Первые два случая относятся ко времени, когда проектирование имело дело с системами «человек — машина», в которых оператор рассматривался как компонент системы наряду с машиной. Другими словами, объект проектирования рассматривался в предметной ориентации — технические требования формулировались к системе «человек — машина», характеристикой которой было осуществление требуемых функций. Поскольку к тому времени подход в Лаборатории инженерной психологии МГУ был уже деятельностный, то для нас объектом проектирования была уже система деятельности человека, естественно, рассматриваемая, прежде всего, процессуально, а машина была лишь особым орудием — элементом предметной ситуации деятельности. Таким образом, в нашей лаборатории смена объекта проектирования с систем «человек — машина» на системы деятельности привела к смене категориальной предметной ориентации на процессуальную.

Случай фабрики «Черемушки»:

В начале 1970х годов группа студентов Психфака МГУ делала групповой курсовой проект на Московской фабрике «Черемушки», выпускающей, главным образом, женское белье. Главный инженер фабрики поставила перед студентами задачу модернизации диспетчерского пункта для пожилой женщины-диспетчера, на которой, по словам главного инженера, держалась вся работа фабрики в 10 000 женщин. Стоило ей заболеть, и фабрика останавливалась. Главный инженер сказала, что готова потратить любые деньги, заказать из-за границы телефоны, коммутаторы и другое оборудование.

Во время обследования, целью которого был сбор проектных требований к новому диспетчерскому пункту, диспетчер, игнорируя вопросы о пункте, повторяла одну и ту же жалобу на, то что лифты на фабрике часто не работают и ей, в её возрасте, приходится целый день бегать по этажам пешком, и поэтому её единственное требование, чтобы лифты отремонтировали. (Смех) Они ей говорят: «Зачем Вам лифты? Вы будете сидеть в удобном кресле в диспетчерском центре и будете руководить по телефону?» А она им: «Не нужна мне ваша аппаратура, мне нужно, чтобы лифты отремонтировали». И разговаривать с ними о диспетчерской не желала.

В ответ на жалобы студентов, что они никак не могут установить раппорт с диспетчером, я предложил им сменить категориальную ориентацию на процессуальную, то есть вместо разработки предмета — диспетчерского пункта перейти к усовершенствованию деятельности диспетчера. Для начала, я предложил студентам понаблюдать в течении полного рабочего дня за работой диспетчера, задавая ей вопросы в ходе рабочего процесса.

К тому времени, мы уже хорошо знали, что без эмпирического наблюдения за работой оператора, его описание своей работы ничего дать не может. Это связано не столько с тем, что люди, как правило, не обучены правильно описывать то, что они делают, сколько воспитаны не описывать подробности своих действий, а давать лишь кратко упомянуть наиболее интересное и необычное. Примером может служить детальное описание кинофильма шестилетним ребёнком, которое займёт столько же времени, сколько сам фильм, и краткое суммарное описание его взрослым в течении нескольких минут. С другой стороны, только эмпирические наблюдения за работой оператора, без дополнительного описания её оператором, также ничего не дадут. Ведь не можем мы видеть что творится у него в «черепке». Поэтому наша методика обследования состояла в задавании вопросов оператору в процессе наблюдаемой нами деятельности. При этом одним из средств, для формулировки вопросов и оценки полноты полученных описаний были модели деятельности, разработанные к тому времени Лабораторией.

Когда студенты вернулись на фабрику и применили эти принципы, то они, по их словам, пережили «сатори» — просветление. Они увидели, что свои обязанности диспетчер выполняет как «организационный психотерапевт». Главной диспетчерской проблемой на фабрике были нестандартные материалы, отличающиеся от спецификаций или по оттенку, или по рисунку, или по фактуре, или по чему-то ещё. Чтобы решить эту проблему, диспетчер, заходя в очередной цех, говорит начальнице: «Машенька не упрямься — прими заготовки от Тани, ну а то, что оттенок не тот, то я уговорю французов (заказы тогда были для Франции) их принять. А так — цех бездействует только потому, что ты заартачилась — «не соответствует спецификации и все». А та отвечает: «А ты знаешь, куда Танька меня вчера послала?» — «Ну так у неё позавчера ребёнок заболел, а муж в запое. Хочешь, она перед тобой на колени встанет? Я её уговорю». И в следующий цех, без лифта по лестницам. Понимаете, фабрика работала, благодаря вот этим её усилиям. У нас ведь всё так делалось.

И неудивительно, что студенты пришли к следующему решению: (1) денег на аппаратуру не тратить, (2) отремонтировать лифты и (3) учитывая, что возраст диспетчера почти пенсионный, нанять выпускника Психфака МГУ ей на смену в будущем.

В. Данилова: Тогда всё и развалится.

В. Дубровский: Конечно имелось в виду — к ней в подмастерье, с хорошей зарплатой, и лучше девушку.

Реплика: И починить лифты.

В. Дубровский: И немедленно починить лифты.

Случай пульта судоводителя:

Где-то в конце 1960-х годов Министерство Речного Флота СССР поручило своей Лаборатории инженерной психологии проанализировать проблему слишком частых аварий грузовых судов и принять меры по их предотвращению или уменьшению их частоты. Лаборатория заменила навигационные и другие приборы и перепланировала пульты, приведя все в полное соответствие с инженерно-психологическими стандартами. К сожалению положение с авариями не изменилось.

Тогда министерство обратилось в МГУ. Ответственным исполнителем проекта был сотрудник нашей Лаборатории Юрий Фёдорович Гущин. Он сразу сменил предметную ориентацию на процессуальную и вместо разработки нового проекта пульта, отправился с кинокамерой на суда. Прежде всего он выяснил, что аварии состоят в том, что суда часто садятся на мель, а большинство других аварий происходит у дебаркадеров при швартовке и отчаливании. Наблюдения за работой капитанов и штурманов и их опрос показали, что посадки на мель происходят из-за невозможности видеть и/или прочесть стоящие вдоль берега знаки — они либо слишком низкие и не видны из-за бугров, либо спереди заросли деревьями, либо сильно выцвели. Что же касается аварий у дебаркадеров, то планировка капитанской рубки, даже стоящему у окна, не позволяла видеть бортов судна, которые так и оставались в «мёртвой зоне» обзора, и им приходилось при швартовке и отчаливании аппроксимировать, полагаясь на свой опыт и интуицию. Естественно, что при этом все навигационные приборы были абсолютно бесполезными. Рекомендации Юрия Фёдоровича по отношению к береговым знакам очевидны. Что же касается швартовки и отчаливания, то он полностью перепроектировал капитанский мостик и пульт управления судном, в соответствии именно с процедурами управления. В результате, борта судна были полностью видны даже сидящему за пультом капитану и/или штурману. (Правда, пульт пришлось потом ещё раз перепроектировать потому, что, согласно «требованию генерала», капитан и штурман обязаны были во время вахты стоять.)

Следует отметить, что в настоящее время в системном проектировании процессуальная ориентация стала превалирующей.

5. Второе понятие системы — полиструктура

5.1. Абстрактная полиструктура

В. Дубровский: Итак, мы фактически схематизировали смысл основных онтологем, с которыми мы будем иметь дело. Мы сформулировали проблему соотнесения сложного процесса со сложным предметом, или предметной организованности. Мы пришли к выводу, что целостность чувственно множественной предметности может быть задана процессом, вовлекающим это множество предметов. На этом основании, мы сменили натуралистическую категориальную предметную ориентацию на процессуальную. Мы также решили, что действие является таким процессом, который сам обладает целостностью, благодаря цели. Мы определили ситуацию, как целостную организованность, соответствующую действию как процессу. Мы эксплицировали целостность ситуации с помощью требований полноты и устойчивости ситуации, как предметной организованности.

Получилось, что мы можем мыслить действие и ситуацию только в соотнесении их друг другом, но не знаем как это соотнесение осуществить. Иными словами, мы должны решить проблему соотнесения сложных процесса и предмета, но теперь уже в более конкретных деятельностных терминах действия и ситуации.

Первым шагом решения «проблемы соотнесения» является потрясающе простой и мощный трюк, который мы заимствуем у Аристотеля. Мы говорим, что сначала мы соотнесём сложные процесс и предметную организованность на предельно абстрактном уровне путём их противопоставления как онтологем. По Аристотелю, онтологемы должны противопоставляться как два полярных вида над единым основанием общего им рода и принадлежать одной и той же категории (Схема 9).

Схема 9.

Обратите внимание на то, что в таком противопоставлении, вы одновременно задаёте три понятия, два вида и род. При этом, вы задаёте противоположности друг через друга и объединяете их на основании их принадлежности к одному и тому же роду. В терминах первого понятия системы, употреблённого в рефлексивной позиции, общий род выступает как системное единство, противопоставленные онтологемы — как его элементы, связанные связью противопоставления. Принадлежность к одной категории означает, что, если вы противопоставляете качества, то и род должен быть качеством, и полярные виды тоже должны принадлежать к категории качества.

Реплика: Виталий Яковлевич, Вы противопоставление и оппозицию разводите? Потому что … по-разному…

В. Дубровский: Нет. В данном случае для меня это то же самое.

Аристотель различает четыре типа противопоставления: (1) как соотнесённые, например, раб — рабовладелец; (2) как противоположности, например, тоталитаризм — демократия; (3) как обладание и лишённость, например, зрение — слепота и (4) как противоречие, например, «он сидит» — «он не сидит». Соотносительно противопоставленные не могут мыслиться одно без другого. В начале этой лекции мы положили, что процесс — предмет является минимальной единицей представления, то есть мы не можем представлять процесс без соответствующего изменяющегося предмета, и не можем представлять предмет безотносительно к соответствующему изменению. Поэтому мы соотносительно противопоставляем сложный процесс и сложный предмет над основанием системы в рамках категории сложности (Схема 10).

Схема 10.

Вопрос: А категория?

В. Дубровский: Категория здесь сложность. Дело в том, что вся системная методология введена для того, чтобы как-то справиться с проблемой сложности. И система есть организованность относительно метода системного анализа, с помощью которого мы решаем проблему сложности.

Вопрос: А можно не бежать?

В. Дубровский: Нужно.

Реплика: Для меня совсем не очевидно, что процессы и предметы относятся к категории сложности.

В. Дубровский: Я для краткости сказал «предмет» и «процесс», но имел ввиду и изображал на схеме «сложный процесс» и «сложный предмет».

Реплика: Абсолютно непонятно, поскольку если у вас сложное становится на место подлежащего, а то, что это предмет или процесс — на место его определения, то тогда, вроде как, не проходит оппозиция.

В. Дубровский: Спасибо. Это очень хороший вопрос, поскольку на схеме род подлежит видам, категория подлежит роду. В «Метафизике», рассматривая противопоставление противоречащих, Аристотель специально показывает, что вид, как форма, логически предшествует роду как особой материи. И это не удивительно, в «Категориях» он устанавливает иерархию сущностей, в которой первичной и главной является единичная сущность «вот это вот», а все общие сущности, или универсалии, сказываются о них, затем идут виды, и уж затем роды. Поэтому в рассматриваемой схеме противопоставления подлежащими являются виды, а род и категория о них сказываются, а точнее, согласно Аристотелю, являются частью их определения.

В отличие от натуралистического представления о том, что такое система (что это вещь, то есть она реальна), мы говорим, что это определённая форма представления сложного объекта мышления. Причём, заметьте, сложность это категория, а род над которым происходит противопоставление не сложность, а система. Система является организованностью относительно системного анализа сложного объекта мысли. Сложный процесс является системой — моноструктурой (первое понятие системы) противопоставленной другой системе — моноструктуре — сложному предмету. Процесс и предмет являются видовыми отличиями этих полярных систем.

Вопрос: То есть, эта система как Вы её в прошлой лекции задавали?

В. Дубровский: Как в прошлой лекции. То есть речь идёт о первом понятии системы — моноструктуре. И поскольку эти полярные типы систем — моноструктур противопоставляются над их общим родом системы — моноструктуры, то этот род выступает в качестве системного единства, по отношению к которому противопоставленные системы являются элементами, связанными формальной связью противопоставления. Поэтому я и замыкаю этот кружок на Схеме 10. При этом, эта система, состоящая из единства — рода, элементов — моноструктур и связи противопоставления, есть рефлексивное, по отношению к системному анализу и моноструктуре, представление. Мы можем охарактеризовать эту схему как метасистему.

Вопрос: Но статус вот этих двух картинок внутри общего кружка — это два фокуса, а есть ли там ещё что-то, что и не процесс и не предмет?

В. Дубровский: На этом уровне абстракции — нет.

Вопрос: То есть, это дихотомия или нет?

В. Дубровский: Да, на этом уровне абстракции.

Вопрос: Но тогда, значит, не может быть того, что не было бы ни тем, ни тем?

В. Дубровский: На этом уровне абстракции, не может.

Вопрос: И не может быть того, что было бы и тем, и тем одновременно?

В. Дубровский: На этом уровне абстракции, абсолютно не может быть. Как говорит Аристотель, члены противопоставления не могут входить в состав друг друга.

Реплика: Всё понятно. Как бы или предмет, или процесс?

В. Дубровский: Абсолютно точно.

Вопрос: И между ними ничего нет?

В. Дубровский: На этом уровне абстракции, между ними ничего нет.

Вместе с тем, Ваши вопросы бьют в самую точку. Заметьте, я, как дятел, всё время повторяю — «на этом уровне абстракции», или, что то же самое, «на уровне противопоставления». По интенции Вы правы, потому что мы на этом уровне не можем остановиться. Абстракции этого уровня невозможно ни отнести к эмпирическому материалу ни употреблять для решения практических задач. Поэтому следующий этап в методе Аристотеля — это конкретизирующее развёртывание абстрактной схемы противопоставления.

5.2. Аристотелев метод конкретизации

Конкретизирующее развёртывание схемы противопоставления включает два шага: (1) конструирование промежуточных онтологем из противопоставленных онтологем (2) переинтерпретация противопоставленных онтологем в терминах промежуточных (Схема 11). В результате должна быть получена система, имеющая структуру, включающую четыре конкретных элемента, которую можно и накладывать на эмпирический материал и употреблять в практике.

5.2.1. Атрибуция — Основная логическая операция

Основной логической операцией в методе Аристотеля является атрибуция. По содержанию, атрибуция есть приписывание предмету A атрибута, или «не привходящего» свойства b, например, «Сократ человек», но не «Сократ болен». Мы будем обозначать предмет большой буквой, а атрибут маленькой, тогда результат атрибуции будет выглядеть как bA. Формой такого приписывания является предикация, то есть приписывание предиката субъекту, например «Сократ есть бледный», или сокращённо, «Сократ бледен». На в этом примере «бледен» не является атрибутом, а есть случайное, или «привходящее» свойство. Чтобы предикация осуществляла атрибуцию, атрибут должен быть существенным свойством как, например в «Сократ человек». Субъект как то, чему приписывается предикат, Аристотель называет также «субстратом». Например в высказывании «береза белая», «береза» является субъектом и субстратом, а «белая» — предикатом.

Схема 11.

Как я уже упоминал, Аристотель различает два вида предметов или «сущностей». Первичные сущность — индивидуальные предметы, например вот этот стол. Первичные сущности ни о чём не сказываются, а все сказывается о них. Например, вот этот стол большой, тяжёлый, деревянный и так далее. Вторичные сущности, или универсалии — это общие понятия, которые сказываются только о первичных сущностях или о друг друге, например, в высказывании «вот это — стол» «вот это» есть первичная сущность, а «стол» универсалия. Всё остальное сказывается либо о первичных сущностях, либо об универсалиях. Пример последнего — «стул — это то, на чём сидят».

Итак, обычная функция универсалий это быть атрибутом первичной сущности — единичного предмета, например, «этот камень — известняк». Но универсалии также могут служить атрибутами друг друга. Например, «крыло птицы», здесь «птицы» выступает в функции атрибута крыла. Заметьте, что высказывание «птица крыла» звучит нелепо. Аристотель говорит, что эти две универсальные сущности не соразмерны, потому что не только птицы могут иметь крылья. Поскольку в данном случае для соразмерной универсалии нет специального слова, он обозначает её «крылатое». Высказывание «крылатое крыла» звучит также осмысленно как и «крыло крылатого».

Заметьте, когда мы приписываем одной универсалии в качестве атрибута соразмерную ей универсалию, как в «крыло крылатого», то мы употребляем одну сущность-универсалию в функции атрибута другой. Получается некая функциональная перекатегоризация сущности в атрибут или качество. Очевидно такая перекатегоризация может быть взаимной только для соразмерных универсалий. Например, имея такие универсалии как «речь» и «мысль», мы говорим об «осмысленной речи» и «изречённой мысли». Здесь употребление речи и мысли как соразмерных, имплицитно означает, что неосмысленная речь — не речь и неизречённая мысль — не мысль. В «Физике» и «Метафизике» Аристотель специально обсуждает значение смены грамматической формы при подобной атрибуции — универсалия в функции субстрата выражается существительным, а в функции атрибута прилагательным, например, «медный шар».

5.2.2. Конструирование промежуточных онтологем с помощью перекрестной атрибуции

Тот факт, что полярные виды, как универсалии всегда соразмерны, позволяет осуществить первый шаг конкретизации исходной абстрактной схемы противопоставления — конструирования промежуточных онтологем, с помощью процедуры, которую мы назовём перекрестной атрибуцией противопоставленных онтологем. Формально, если мы противопоставили A и B то промежуточными онтологемами, «сконструированными» с помощью их перекрестной атрибуции будут bA и aB (Схема 11).

Вопрос: Как предикат субъекту?

В. Дубровский: Да. На формальном уровне. Ведь предикация есть форма, в которой атрибуция выражается. Атрибуция — это в плане содержания. Предикация в плане речевой формы.

Вопрос: И при этом неявно допускается, что переходы предикации субъекта возможны и законны, что как бы от «медь» можно перейти к «медному»?

В. Дубровский: Совершенно верно. Функциональная перекатегоризация сущности в атрибут выражается в такой смене грамматической формы существительного на прилагательное.

Вопрос: То есть, процесс может быть процессным, а предмет — предметным?

В. Дубровский: Нет. Предмет может быть процессуальным, а процесс предметным.

Вопрос: Нет, ну как бы может быть переход от процесса к процессному, а от предмета к предметному, то есть, такое вот как бы?

В. Дубровский: Совершенно верно. Как смена грамматической формы. Это мы и будем делать.

Итак, при перекрестной атрибуции мы из противопоставленных A и B конструируем промежуточные элементы, или онтологемы, bA («бейное» А) и aB («айное» В). Как видите промежуточные онтологемы ориентированы– bA ориентирована на A, а аВ — на В. Так сконструированные промежуточные элементы являются уже не абстрактными, а конкретными элементами онтологической схемы. Очевидно, что промежуточные онтологемы принадлежат к тому же роду, что и противоположности, по видунаходятся междупротивоположностями и логически слагаются изпротивоположностей. При этом, согласно процедуре перекрестной атрибуции, может быть сконструировано две и только две промежуточных онтологемы.

5.2.3. Конкретизирующая переинтерпретация противопоставленных онтологем с помощью возвратной атрибуции лишённости

На втором шаге конкретизирующего развёртывания онтологической схемы системы — полиструктуры, мы, следуя методу Аристотеля, должны переинтерпретировать крайние онтологемы A и B в терминах промежуточных bA и aB, как предельные, или «нулевые», случаи последних. Поскольку bA и aB являются конкретными, то такая переинтерпретация должна конкретизировать крайние онтологемы. Эта переинтерпретация осуществляется с помощью процедуры, которую я бы охарактеризовал как возвратную атрибуцию лишённости.

В требовании интерпретации крайних онтологем в терминах промежуточных имеется явное противоречие. С одной стороны, мы должны проинтерпретировать противопоставленный элемент в терминах ориентированного на него промежуточного, например A в терминах bA. С другой стороны, как пишет Аристотель: «противопоставленные не могут входить в состав друг друга», а значит непонятно, как мы можем интерпретировать A в терминах bA, если b входит в состав bA как его атрибут.

Аристотель разрешает это противоречие с помощью весьма элегантного трюка, прибегая к понятию лишённости. Он говорит, что мы можем проинтерпретировать A в терминах bA, сказав, что A, как противопоставленное B, лишено b (А лишено «бейности») или, другими словами, мы приписываем A лишённость b, обозначив это как b₀ А. Точно также мы интерпретируемB в терминах аВ, приписывая ему лишённость a, обозначив это как а₀ В. Аристотель отмечает, что лишённость является положительной характеристикой предмета. Дело в том, что лишённым чего-то, может быть лишь то, чему это что-то обычно присуще. Например, лишённость зрения — слепота, может быть приписана только тому, чему «по природе» свойственно быть зрячим. Так человек может быть слепым, а камень не может. Слепота, как лишённость зрения, — это как бы «предельное» зрение, или сведённое к нулю зрение. Таким образом, Аристотель за счёт лишённости снимает противоречие — он характеризует одну противоположность в терминах другой, но при этом, эта другая в состав первой не входит, в силу её лишённости.

Реплика: А каким правилом определяется что может стать свойством, а что нет? Почему «медный шар» можно сказать, а «шарная медь» — нельзя. Ведь шар это такое же общее понятие.

В. Дубровский: Это не простой вопрос, так как он связан со сложнейшими Аристотелевыми категориями формы, материи и сущности (субстанции). Поэтому я попробую ответить, но объяснять мой ответ не буду, надеясь, что он будет очевиден. Первое это то, что шар и медь — не являются соразмерными понятиями, в отличие от «формы» и «материи», которые соразмерны. Поэтому для них мы можем употребляем обе атрибутивные ориентации — «материализованная Форма» (энтелехия) и «формальная Материя» (смесь четырёх элементов — огня, воздуха, воды и земли).

Реплика: То есть, может быть и А «бейное», и Б «айное»?

В. Дубровский: Да, но только если А и Б соразмерны.

Ещё очень важный момент. До сих пор мы рассматривали формальную процедуру метода Аристотеля. Конкретизация схемы системы позволяет накладывать её и на эмпирический материал исследования и на практические реалии. Такое наложение позволяет содержательную интерпретацию схемы. Соотнесение схемы с эмпирией или практикой можно представить, как «черпания» понятийного материла с помощью «категориальной ловушки» (идея ловушки, по-моему, была впервые выражена Олегом Игоревичем Генисаретским). С помощью категориальной ловушки мы тестируем категориальное соответствие эмпирических понятий составляющим схемы. Но это лучше рассмотреть на конкретном материале системы.

5.3. Промежуточные системные онтологемы — функциональная и динамическая структуры

5.3.1. Функциональная структура

Поскольку мы противопоставили сложные Процесс и Предмет, то формально процессуально ориентируемая промежуточная онтологема должна задаваться как опредмеченный Процесс — результат приписывания процессу как субстрату предметности как атрибута. Если сложный процесс-действие как единство вовлекает все предметы, образующие ситуацию, то его единицы и элементы вовлекают отдельные фрагменты ситуации. При этом, естественно, одна составляющая процесса может вовлекать более одного предмета. Например, простая операция нажатия на кнопку предполагает, по крайней мере, кнопку, обладающего навыком нажатия на кнопку индивида и предмет, который преобразуется в результате нажатия на кнопку. С другой стороны один и тот же предмет может участвовать во множестве процессуальных элементов. Очевидным примером является индивид, который осуществляет множество операций в процессе выполнения действия. Другим примером может служить тумблер, имеющий четыре позиции.

Распределение многообразия предметов ситуации между единицами и элементами действия определяют участие предметов ситуации в действии. При этом каждый элемент характеризуется исключительно той ролью, которую он выполняет в действии, и теми функциями, которые он осуществляет по отношению к другим элементам. Например, если цель действия — выпить утренний кофе, то, очевидно, для её реализации необходимы индивид, пьющий кофе, само кофе и чашка или стакан, содержащие кофе. Такое представление принято называть функциональной структурой. Элементами функциональной структуры являются роли, а связи обозначают функции ролей по отношению друг к другу. При этом роли характеризуют предметы исключительно в терминах действия. Например, индивид характеризуется как актор способный пить кофе из стакана, стакан — как ёмкость, содержащая 200 грамм жидкости, из которой удобно пить кофе. Связи между актором, кофе и стаканом, как элементами функциональной структуры, обозначают, функции этих предметов в процессе «кофепития». Например, тернарная конфигурация функциональных связей, объединяющая актора, кофе и стакан, может быть охарактеризована как «актор — предмет преобразования — средство — актор».

Функциональная структура содержит только основные предметы ситуации, то есть те, которые непосредственно участвуют в действии. Только основные предметы соответствуют критериям категориальной ловушки — могут рассматриваться как атрибуты действия и/или его составляющих. Как мы увидим ниже, в действии принимают участие и другие не основные «привходящие» предметы ситуации. Их участие в действии опосредованно другими процессами, относящимися к следующей промежуточной системной онтологеме — динамической структуре.

5.3.2. Динамическая структура

Не вошедшие в функциональную структуру предметы ситуации играют вспомогательную роль, обеспечивая устойчивость ситуации. Примером может служить подстаканник, который позволяет комфортабельно пить кофе из горячего стеклянного стакана, а также стол, на который этот стакан можно поставить, и стул, на котором пьющий может удобно сидеть. Вспомогательные предметы ситуации, наряду с основными, относятся к другой промежуточной онтологеме — процессуальному предмету, или действующей предметной организованности, включающей все предметы так или иначе вовлечённые в действие, то есть все предметы ситуации. Мы назовём эту структуру динамической. Георгий Петрович называл её «морфологией», термин который по ряду соображений меня не устраивает.

Элементы динамической структуры могут воздействовать на другие её элементы и/или реагировать на воздействия других элементов. Каждый элемент динамической структуры может характеризоваться тремя типами свойств: (1) основными свойствами, или свойствами назначения, (2) побочными свойствами и (3) рабочими характеристиками. Свойствами назначения основных элементов динамической структуры являются способности осуществлять основные воздействия на другие её элементы или желательным образом реагировать на воздействия других элементов. Такие воздействия и реакции являются механизмами реализации действия. Примерами свойств назначения могут служить способность актора использовать стакан для питья кофе, способность стакана быть ёмкостью до 200 года горячего напитка и иметь форму, удобную для держания и питья. Побочными свойствами элементов являются способности осуществлять нежелательные воздействия на другие предметы и подверженность нежелательным воздействиям других предметов. Например, стакан подвержен нагреванию горячим напитком, а актор подвержен неприятному воздействию горячего стекла стакана. Побочные свойства могут влиять на свойства назначения. Например, подверженность стеклянного стакана нагреванию может привести к ожогу или дискомфорту актора. Характеристики влияния побочных свойств на свойства назначения принято называть рабочими характеристиками. Примерами таких рабочих характеристик в технике являются точность, надёжность и помехоустойчивость.

Поскольку побочные свойства могут отрицательно влиять на рабочие характеристики, в ситуацию приходится вводить вспомогательные предметы, действие которых должно нейтрализовать или, по крайней мере уменьшить это влияние. Примером может служить подстаканник, который позволяет комфортабельно использовать даже очень горячий стакан. Как элемент динамической структуры, подстаканник, в свою очередь, имеет свойства, ради которых он включается в ситуацию — свойства вспомогательного назначения. Он также имеет побочные свойства и соответствующие рабочие характеристики. Например, серебряный подстаканник со временем темнеет и может потребовать вспомогательные средства второго порядка для улучшения его рабочих характеристик.

Именно в динамических структурах можно выделить подструктуры — обособившиеся, или относительно независимые конфигурации элементов и связей. Их часто называют «подсистемами». Например, говорят о таких «системах» организма как кроветворная, нервная, внутренней секреции, сердечно сосудистая, и так далее. В жилищных системах выделяют системы водоснабжения и канализации, отопления и охлаждения, электроэнергетическая и другие.

5.3.3. Соотнесение функциональной и динамической структур

Я хотел бы обратить ваше внимание на следующие различия функциональной и динамической структур. Единство функциональной структуры полностью задаётся действием. Поскольку действие как процесс целостно, то и функциональная структура целостна и не имеет никакой внешней или объемлющей структуры. В то же время динамическая структура ситуации «погружена» в предметный мир, является его частью и подвержена его воздействию. Единство, или целостность, динамической структуры также задаются действием, но не непосредственно, а через полноту и автономность ситуации. Именно автономность обеспечивается вспомогательными элементами динамической структуры, нивелирующими нежелательное влияние элементов окружения и элементов ситуации на окружение до степени, несущественной для выполнения действия. Выражаясь на языке биологии клетки, можно сказать, что такие вспомогательные элементы образуют своеобразную «мембрану» динамической структуры, играющую роль её динамической границы, отделяющей её от окружающей предметной среды и, тем самым обеспечивающей её единство.

Говоря о динамической структуре, следует соблюдать осторожность и не отождествлять предметную среду с реальностью природы. Под предметной средой я разумею тотальность предметов, заданную нашей лексикой. Каждый предмет обозначен словом, имеющим определённое культурное значение. Предметная среда существует в онтологии деятельности, не в онтологии природы.

Поскольку функциональная структура не имеет никакой внешности, взаимодействие систем на уровне функциональных структур не представимо. Оно представимо только на уровне динамических структур, погружённых в общую объемлющую динамическую структуру. Георгий Петрович обозначил это как способность систем взаимодействовать только на уровне морфологии. Именно на уровне динамических структур можно выделить инфраструктуры, или конфигурации элементов и связей предметной среды, на которых пересекаются динамические структуры различных систем.

Главное отличие элементов функциональной структуры — это то, что они характеризуются только свойствами назначения и не имеют побочных свойств и рабочих характеристик. Именно поэтому функциональная структура не имеет вспомогательных элементов, только основные. В функциональной структуре питья кофе стакан — это ёмкость, из которой удобно пить кофе, и только. Он не бьётся не нагревается и так далее. Все эти побочные свойства стакан обретает только как элемент динамической структуры. Каждому элементу функциональной структуры соответствует функциональный узел динамической структуры — связка основных и вспомогательных элементов. Например, узел стакана включает подстаканник, стол и мойку, а узел актора — стол и стул.

5.4. Крайние системные онтологемы — процессуальная и генетическая структуры

После того как мы обсудили промежуточные системные онтологемы, перед нами возникает задача конкретизирующей переинтерпретации крайних членов в терминах промежуточных онтологем. Как мы видели выше, формальной процедурой такой переинтерпретации является возвратная атрибуция лишённости.

5.4.1. Процессуальная структура

Чтобы проинтерпретировать крайнюю системную онтологему — сложный процесс в терминах промежуточной онтологемы — функциональной структуры (опредмеченного процесса, мы, согласно процедуре возвратной атрибуции лишённости), мы должны приписать сложному процессу атрибут лишённости предметности и в результате получить обеспредмеченный процесс. Последний, после мучительной терминологической агонии, я назвал процессуальной структурой.

Чтобы пояснить, что значит «обеспредмеченный процесс», я начну с нашего примера питья кофе. В функциональной структуре питья кофе есть «стакан», играющий роль ёмкости, из которой удобно пить кофе. Этот «стакан», не имеет побочных свойств — он не нагревается и не бьётся, и функции его определены по отношению к актору и кофе. Тем не менее, он был определённым предметом, поскольку каждому известно культурное значение слова «стакан». Если мы изымем из этой роли предметную определённость «стакана» и оставим только характеристику его вовлечённости в процесс питья, то есть его чисто процессуальную характеристику — «то», посредством чего удобно пить горячий кофе. Это «то» обычно предметно, но мы приписываем ему лишённость предметности, характеризуя его только через вовлекший его процесс. Заметьте, мы здесь опускаем даже такую предметную характеристику как ёмкость. Эту лишённость предметности следует приписать всем ролям функциональной структуры, участвующим в питье кофе, кроме входящего в формулировку цели кофе. Например. индивид предстаёт как «тот», кто выпивает кофе. В результате процесс питья горячего кофе может быть описан не как абстрактное «выпивание кофе», а как конкретное «выпивание кофе тем, кто выпивает кофе с помощью чего удобно пить кофе».

В общем случае, в процессуальной структуре лишённость предметности выражается в том, что то, что обычно обладает предметностью, охарактеризовано через сам процесс, или, как выражал это Георгий Петрович, как «отблеск» или «отражение» процесса. Если мы отнимем у ролей функциональной структуры их предметные характеристики, оставив только «отблески» и «отражения» действий, то мы не только получаем конкретную процессуальную структуру. Мы также обеспечиваем свободу творчества, о которой упоминала Вера Леонидовна, ссылаясь на Альтшулера. Например, в кафетериях продают горячие напитки на вынос и вместо стеклянного стакана, или фаянсовой чашки, напиток наливают в тонкий пластиковый стакан, и вместо подстаканника, вы можете использовать теплоизоляционное картонное кольцо, надеваемое на стакан. А если вы хотите, чтобы напиток не остывал быстро, вы можете надеть специальную пластиковую крышку с отверстием для питья. В условиях невесомости космоса вам придётся придумывать иной способ питья. А возможно и вообще обойтись без ёмкости, если «кофеварка» будет готовить кофе прямо у вас во рту. Можете продолжать фантазировать. Другими словами, в процессуальной структуре, лишённой предметности, вы имеете дело с нулевой, или виртуальной предметностью. Эта форма предметности снимает с вас предметные ограничения, открывая возможность творчества.

Единицами процессуальной структуры действия может быть иерархия единиц — поддействий, вплоть до простых действий. Простые действия состоят их элементов — стадий. Действие, поддействия и стадии могут находиться в трёх различных состояниях — не выполнено, выполняется, выполнено. Связи между элементами обозначают переходы от выполнения одной стадии к другой. При этом в процессуальной структуре временные отношения состояний и переходов противоположны тем, которые имеют место в предметных структурах. Состояния характеризуются не моментами, а переходы не длительностями, а прямо наоборот — состояния длительны, а переходы моментальны. Состояние всего процесса, таким образом, может характеризоваться выполняющейся стадией. Эта стадия делит процесс выполнения действия на две части — уже выполненную, состоящую из выполненных стадий, и невыполненную, состоящую из стадий ещё не выполненных. Это отражается в нашей обыденной речи, когда мы, например, спрашиваем: «на какой стадии сейчас ваш проект?»

5.4.2. Генетическая структура

Согласно методу Аристотеля, вторая крайняя онтологема — сложный предмет должен получить свою конкретизирующую интерпретацию как лишённая процесса предметная организованность, или лишённая действия ситуация. Такое представление казалось бы противоречит требованию, согласно которому всякая схема должна иметь соотнесённые предметную и процессуальную категориальные составляющие.

Это противоречие разрешается следующим образом. Хотя, имея начало и конец, действие осуществилось и нет его, вовлекаемые в действие в процессе его осуществления люди, вещи и знаки продолжают существовать как бы в ином времени, во времени непосредственной трансляции, отличном от времени осуществления действия. Если время осуществления считать синхронией, то время существования предметов между осуществлениями акта можно считать диахронией. К началу действия ситуация предстаёт как уже существующая или данная, как бы независимо от действия, которое ещё не началось. В этот момент её можно считать лишённой осуществления действия, или, что то же самое, предметной организованностью, лишённой данного процесса. Но это в синхронии. В диахронии ситуация должна сложиться в результате другого процесса — в самом широком смысле, процесса её происхождения, или генезиса — хранения, производства, формирования и так далее, результатом которого она является. Системное представление предметной организованности, соответствующей процессу генезиса, назовём генетической структурой (Георгий Петрович называл её «организованностью материала»). Анализ генетических структур чрезвычайно сложен. Чтобы вы получили впечатление об этой сложности, приведу несколько примеров на весьма грубом уровне.

Например, что может быть проще генетической структуры предмета, который является результатом производственных операций монтажа. Эту структуру обычно представляют в форме, подобной монтажной схеме. Элементами здесь являются детали и средства их соединения (болты, гайки, клей, припой, etc), а связи обозначают монтажные операции. Содержание подобных представлений обычно называется устройством. Но устройство не обладает целостностью, так как оно лишь продукт — элемент ситуации его производства. Чтобы устройство соотнести с динамической структурой системы, его надо «включить» или «погрузить» в предметную среду, наряду с другими предметными составляющими ситуации. Например, компьютер следует включить, подключив к источнику электроэнергии, а возможно и к Интернету.

Примером другого типа может служить живой организм. С самого зарождения он включён и погружён в предметную среду. Его генезис — становление происходит в предметной среде, и его динамическая структура, казалось бы совпадает с генетической в каждый момент времени. Тем не менее среда развития, например, яйцо и среда жизни рождённого организма различны. При этом, чем более высок эволюционный уровень организма, тем трудней определить что является его развитым состоянием. Например, что следует назвать человеческим организмом? Религиозные фундаменталисты верят, что человек начинается с зачатия. А шутка гласит, что еврейский зародыш становится человеком только после получения докторской степени. В любом случае, в органических объектах совсем не просто различить динамическую структуру и структуру «строения» как результат генезиса, которую я бы назвал морфологической структурой.

Третий пример, лишь упомяну, полагая, что ваша интуиция подскажет трудность определения генетической структуры, которая является результатом организации (глагол) и управления и которую принято называть организационной структурой.

Эти примеры иллюстрируют два общих положения, касающиеся генетических структур. Первое — это то, что предметные организованности — функциональная, динамическая и генетическая структуры как бы «зажаты» между двумя процессами — сложным процессом, явно представленным процессуальной структурой, и процессом генезиса, который имплицитно представлен своим результатом — генетической структурой. Второе положение — это то, что генетическая структура неполна относительно процесса генезиса. Например, устройство лишь элемент ситуации монтажа или производства. Но помимо результата в этот процесс включено множество других предметов, образующих производственную ситуацию. Грубо говоря, и монтажник и гаечный ключ, и конвейер, в структуру продукта не входят, но, очевидно, вовлечены в процесс производства.

Наконец, только затрону вопрос о соотношении процесса и организованности, действия и ситуации в отношении детерминации. Мы полагали, что процесс действия задаёт ситуацию. Но поскольку, генетическая структура ситуации не зависит от выполнения ещё не начатого действия, то спрашивается зависит ли действие от наличной ситуации? Этому вопросу Аристотель посвятил девятую книгу «Метафизики», рассматривая понятия действия и способности (потенции).

Я поясню его решение этого вопроса, воспользовавшись метафорой, заимствованной у О. И. Генисаретского или В. М. Розина, точно не помню. Представим себе процесс течения реки. Соответствующая ему организованность включает поток воды и русло. Спрашивается, что определяет что — течение реки определяет поток воды и русло или наоборот? Предлагаемый ответ состоит в следующем. В синхронии организованность детерминирует процесс — поток воды и русло детерминируют течение реки. В диахронии, наоборот, изменения процесса детерминируют организованность — со временем, изменения течения изменяет поток воды и русло. Я назвал это метафорой, потому, что понятийное перенесение вывода полученного на этом примере на действие и ситуацию предполагает учёт норм деятельности и процессов трансляции и нормировки.

5.5. Конфигурирование структур системы

Итак, у нас есть «четырёхслойка» — система, представленная в виде четырёх структурных слоёв, или просто структур: процессуальной, функциональной, динамической и генетической. Теперь нам надо соотнести их друг с другом, или конфигурировать. Как известно, существует два типа конфигураторов: конфигуратор-объект и конфигуратор-план.

5.5.1 Системный конфигуратор-план

Идею конфигуратора — объекта В. А. Лефевра мы обсуждали выше. Поясню её ещё раз с помощью метафоры. Я смотрю на предмет и говорю — круг, а вот Роман смотрит и говорит: нет, это — прямоугольник. Как говорит Георгий Петрович, в деятельности нам даны только предметы, а объекты, включая конфигураторы-объекты, производятся только рефлексивным мышлением. Сели мы с Романом, покумекали и, эврика: «Так это же цилиндр!» Как только мы цилиндр нарисовали, мы теперь можем «вывести» круг и прямоугольник, как его проекции, или стороны. Здесь цилиндр — конфигуратор-объект.

По моему, идея конфигуратора — плана была предложена О. И. Генисаретским. Суть её состоит в том, что конфигуратор-объект не всегда возможен или нужен. Например, применяя разные исследовательские процедуры к одному и тому же эмпирическому объекту, мы можем получить совершенно различные представления об объекте. Полагая, что это различные предметные представления одного и того же идеального объекта, мы вместо того, чтобы строить конфигуратор — модель, задаем логические правила соотнесения различных предметных представлений объекта в связке с соответствующими процедурами. Это позволяет для данной задачи определить соответствующий порядок переходов между различными предметными представлениями — конфигуратор — план. Примером конфигуратора-плана может служить принцип дополнительности Бора. Смотрите, в отличие от нас с Романом, утверждающих, что цилиндр и круг и прямоугольник, Бор не утверждает, что свет является и волной, и частицей. Он говорит, что свет можно исследовать как волну, а можно — как частицу. Если вы будете пропускать свет через рефракторную решетку с нарезками, он будет интерферировать как волна, а если вы будете нацеливать его на кристаллическую решетку, он будет выбивать из неё электроны как частица. Эмпирически вы имеете дело с одним и тем же объектом — светом, но соответствующего единого идеального объекта, одной стороной которого была бы волна, а другой — частица, не строите.

Я не могу похвалиться, что полностью понимаю способ конфигурирования, предложенный Георгием Петровичем. Похоже, что он предлагает именно конфигуратор — план. Он предлагает с помощью приёма двойного знания «видеть» за понятием системы-моноструктуры четыре различных объекта — процесс, функциональную структуру, морфологию и материал, схематически представляя их как различные типы структур, и ставит задачу их соотнесения (ОРУ 1 и 2) (Схема 12). В «Кирпиче» он описывает метод полиструктурного анализа, который может рассматриваться как конфигуратор — план, задающий порядок рассмотрения различных типов структур, или слоёв, системы — полиструктуры.

Схема 12.

5.5.2. Конфигуратор объект

В отличие от Георгия Петровича, мы в Лаборатории инженерной психологии построили конфигуратор-модель, сперва ориентируясь не столько на системное исследование, сколько на системное проектирование. Однако, как идеальный объект, эта система-полиструктура, может с тем же успехом употребляться и в исследовательских целях.

Основная идея полиструктурной системы как идеального конфигуратора — объекта состоит в следующем. Мы рассматриваем структурные слои системы как, обсуждаемые на прошлой лекции параллельные структуры, то есть структуры, элементы которых имеют общие наполнения, но не имеют общих связей. В качестве таких наполнений выступают предметы, которые обычно называют компонентами. Компоненты характеризуются пятью типами свойств: (1) процессуальными свойствами (например, «то, с помощью чего удобно пить кофе»; (2) свойствами назначения — ёмкость в 200 году для питья, (3) побочными свойствами (стеклянный стакан нагревается и бьётся), (4) рабочими характеристиками, описывающими влияние побочных свойств на свойства назначения (горячий стакан некомфортно держать) и (5) генетическими свойствами, благодаря которым компонент получает свою идентификацию, независимую от процессуальной структуры (название «хрустальный стакан», ГОСТ 2345П, картинка, цена и другие параметры представленные в каталоге).

Выше, мы обсуждали два типа компонентов — основные (стакан) и вспомогательные (подстаканник). Основные компоненты задавались процессуальной структурой, вспомогательные — динамической. В то время как основные компоненты являются наполнениями элементов всех четырёх параллельных структур, вспомогательные служат наполнениями только двух — динамической и генетической При этом интегрирующее «сплющивание» этих параллельных структур, как это мы делали для параллельных моноструктур, неосмысленно, в силу их принципиальных категориальных различий. Таким образом, конфигуратор — объект позволяет соотносить различные структурные слои системы с помощью как бы «протыкающих» их компонентов и соответствующих этим слоям свойств. Схема такого конфигуратора задаёт пространство возможных межслойных логических переходов (Схема 13).

Схема 13.

Рассмотрим пример лекарства. Прежде всего, мне нужно «то, что может служить средством от головной боли» (процессуальная характеристика компонента). Просматриваю «каталог» моей семейной аптечки (генетическая структура). Tylenol меня по определённым причинам не устраивает. Чистый аспирин хорошо снимает боль, но он, будучи кислотой, имеет побочное действие на мой желудок. Ищу аспирин с Bufferin, который этот побочный эффект нейтрализует (buffered aspirin). Нахожу это лекарство в таблетках. Но таблетки я плохо глотаю — застревают в горле (ещё одно моё привередливое побочное свойство). Наконец, нахожу buffered aspirin в капсулах и, согласно инструкции, принимаю две капсулы, запивая водой из стакана (функциональный узел аспирина в динамической структуре). Ели вы рассмотрите действие, имеющего цель избавиться от головной боли, то думаю, у вас не будет проблем соотнесения всех четырёх структур.

6. Четыре типа генезиса: акт, онтогенез, филогенез и эволюция

Оставшееся время позволяет лишь быстро и догматически сделать несколько утверждений. Первое, Схему 13 я могу рассматривать как онтологическую картину системы-полиструктуры. Как мы увидим на следующей лекции, при соотнесением с эмпирическим материалом онтологическую картину можно сдвигать. В данном случае меня интересует следующая сдвижка. Я упоминал, что во всякой системе функциональная, динамическая и генетическая структуры как бы «зажаты» между двумя процессами — основным процессом, представленным процессуальной структурой, или как иногда говорят, функционированием и процессом происхождения, или генезиса, например процессом монтажа или производства. Мы может «сдвинуть» нашу систему и рассмотреть процесс монтажа как основной процесс. Мы должны будем описать его процессуальную структуру и спросить, какова соответствующая ему система и, в частности, каков процесс генезиса его генетической структуры? И ответив на этот вопрос, повторить эту сдвижку и сделать и этот генезис, в свою очередь рассмотреть как основной процесс. Сколько раз мы можем проделать эту сдвижку?

Каковы отношения между этими процессами и соответствующими системами?

В ответе на эти вопросы нам опять помочь может метод Аристотеля, а помешать омонимия в терминологии. На первом этапе мы противопоставим два типа процесса, скажем «акт-функционирование» и «генезис-происхождение» (эта терминология несовершенна, предложите другую). Чтобы определить основание для этого противопоставления — общий для акта и генезиса род, следуя манере Аристотеля, мы можем сказать, что, с одной стороны, происхождение и генезис часто употребляются как синонимы. С другой стороны, акт — функционирование, как мы увидим в следующей лекции, есть реализация способа. Как целое способ существует в двух формах — как норма действия транслируемая в культуре и как способность индивида, «переносящего опыт» между последовательными осуществлениями действия. Интересно, что способ и способность транслируются целиком, а реализуются поэтапно, как бы разворачиваясь в процессе осуществления акта. Эта разворачивание, в определённом смысле, тоже может рассматриваться как генезис процессуальной структуры. Таким образом, и акт-функционирование и генезис-происхождение в определённом смысле являются генезисами, или, иными словами, генезис и есть общий род для противопоставления акта-функционирования и генезиса — происхождения.

Согласно методу Аристотеля, мы должны преодолеть абстрактность противопоставления акта и генезиса (для краткости). Сначала нам следует ввести промежуточные перекрестно — атрибутивные онтологемы генетического акта и актуального генезиса, а затем проинтерпретировать крайние онтологемы акта и генезиса в терминах промежуточных онтологем, путём возвратной атрибуции лишённости — лишённый генезиса акт и лишённый актуальности генезис. Если бы мы имели время для эксплицитного использования категориальной ловушки, мы бы получили следующий ряд генезисов: акт (функционирование) — онтогенез (становление) — филогенез (развитие) — эволюция.

Существует два закона, которые для частных случаев связывают разные типы генезисов, и поэтому требуют обобщения.

Первый закон, связывающий акт и онтогенез — это закон Жане — Выготского, который в общей форме можно сформулировать следующим образом: высшие психические функции человека-индивида являются результатом интериоризации межиндивидуальной социальной кооперации. Как говорил Выготский, в результате интериоризации интерпсихическое преобразуется в интрапсихическое.

Я бы уточнил эти представления на основе того факта, что основным типом норм, задающим кооперацию людей, являются протоколы (называемые также «сценариями» и «скриптами»). Например, можно говорить о протоколах восприятия, состоящих из (1) указания внимания (мама спрашивает «где папа?»), (2) перцептивного действия (ребёнок смотрит, слушает, и тому подобное) и (3) отчёта о результатах перцептивного действия. Ребёнок должен усвоить значение слов в указании внимания («где папа?» или «папа спит?») и, таким образом, освоить произвольное внимание. Он также должен выработать базисные сенсорные навыки смотрения, слушания и так далее. Наконец, он должен научиться отвечать, в соответствии с указаниями внимания (указать пальцем на папу или сказать «папа», или «да» (папа спит) или «нет»). Когда ребёнок осваивает протоколы восприятия — даёт указания внимания себе, осуществляет сенсорную процедуру и себе же даёт отчёт о её результатах, мы говорим о восприятии. Точно так же существуют протоколы памяти, мышления, коммуникации и прочего. Возможно, что закон Жане — Выготского послужит ключом к формулировке общего принципа соотнесения акта и онтогенеза. Для меня этот принцип плюс понятие протокола есть ключ к деятельностной реконструкции психики и сознания.

Второй закон, связывающий онтогенез и филогенез — закон рекапитуляции. В общей форме закон рекапитуляции может быть сформулирован следующим образом: онтогенез индивида воспроизводит в сокращённой форме основные этапы филогенеза данного вида. Гегель формулировал вариант этого закона, как воспроизведение в процессе образования индивида основных этапов развития человеческого духа. Соответствующий принцип в биологии известен как «биогенетический закон Мюллера — Геккеля», согласно которому в своём развитии эмбрион в сжатом виде воспроизводит основные этапы филогенеза данного вида.

Таким образом, системы-полиструктуры, или второго понятия системы ещё недостаточно. Нам необходимо освоить ещё системный анализ генезисов от онтогенеза до эволюции. Для нас это особо важно в связи с культурно исторической точкой зрения на деятельность и нормы.

И последнее замечание, касающееся и первого или второго понятий системы. В ММК эти понятия описаны слишком «большими мазками». Но, как говорят, «дьявол-то в деталях». И стоит вам пристально взглянуть на эти детали, как открывается «банка червей» («can of worms») — логических проблем, требующих своего решения.

7. Идея системо-деятельностного подхода

Организованные в соответствии с системными принципами средства, методы и процедуры полиструктурного системного анализа и соответствующие способы знакового представления сложных объектов, а также программа дальнейших разработок образуют то, что мы называем «системный подход». Напомню, что мы рассмотрели системный подход в связи с необходимостью разработки новых категориальных средств для построения онтологической картины деятельности. Но это означает, что для нас системный подход имеет смысл только в связи с деятельностным подходом. Как особо отмечал Георгий Петрович, эта связь системного и деятельностного подхода, в данной социокультурной ситуации, может быть эффективно обеспечена только с помощью методологической организации мышления, в рамках которой мы можем говорить о едином системо-деятельностном подходе.

С точки зрения системо-деятельностного подхода, система выступает как особая форма схематического представления деятельности. Сама же деятельность выступает как содержание системной формы. Строго говоря, следуя Аристотелевым принципам конкретизации, мы должны говорить о системе не как об абстрактной форме, а как о конкретной содержательной, или категориальной форме, и, соответственно, о деятельности, как о соразмерном с системой, формальном, или идеальном содержании (идеальном объекте). Вопрос о том, что такое форма, лишённая содержания, и содержание, лишённое формы, я опущу за неимением времени.

Теперь, имея системные средства для схематического формально-категориального представления деятельности, мы можем приступить к конструированию её онтологической картины. Но сделаем мы это уже на следующей лекции. Благодарю за внимание.

20 октября 2008 года.