Фрэнсис Фукуяма:
Конец, он же начало истории.
Интервью

Предисловие Владислава Иноземцева

Профессор Департамента политических наук в Вашингтонском университете Джонса Хопкинса, политолог и философ Фрэнсис Фукуяма получил международную известность в конце 1980-х годов. Его статья «Конец истории», которая была напечатана в неоконсервативном американском журнале The National Interest, вызвала острую полемику по всему миру. Американский философ выдвинул весьма спорную концепцию: он утверждал, что с падением коммунизма триумф демократии будет обеспечен в общемировом масштабе, а это, в свою очередь, положит конец традиционным типам конфликтов и войн.

«Триумф Запада, западной идеи очевиден прежде всего потому, что у либерализма не осталось никаких жизнеспособных альтернатив. В последнее десятилетие изменилась интеллектуальная атмосфера крупнейших коммунистических стран, в них начались важные реформы. Этот феномен выходит за рамки высокой политики, его можно наблюдать и в широком распространении западной потребительской культуры, в разнообразных её видах: это крестьянские рынки и цветные телевизоры — в нынешнем Китае вездесущи; открытые в прошлом году в Москве кооперативные рестораны и магазины одежды; переложенный на японский лад Бетховен в токийских лавках; и рок-музыка, которой с равным удовольствием внимают в Праге, Рангуне и Тегеране», — писал в 1989 году Фукуяма.

При этом он был бесконечно далёк от ликования. Конец истории казался ему печальным. На место борьбы за признание, готовности рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, идеологической борьбы, требующей отваги, воображения и идеализма, неизбежно приходят экономический расчёт, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворение изощрённых запросов потребителя. «В постисторический период нет ни искусства, ни философии; есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории. Я ощущаю в самом себе и замечаю в окружающих ностальгию по тому времени, когда история существовала… Быть может, именно эта перспектива многовековой скуки вынудит историю взять ещё один, новый старт?» — вопрошал философ в конце статьи.

Как показали события последующих пятнадцати лет, миру было не скучно, история не закончилась, она взяла такой новый старт, что волей-неволей Фукуяма оказался в роли проштрафившейся Кассандры. Однако именно мощная полемическая волна, поднявшаяся по всему миру, создала миф о Фукуяме. За переделанной в книгу статьёй «Конец истории?» последовали другие работы — «Конец Порядка» (1997 год), «Доверие. Социальные ценности и созидание процветания» (1996), «Великий разрыв» (1999), «Наше постчеловеческое будущее. Последствия биотехнологической революции» (2002), «Государственное строительство: власть и мировой порядок в XXI веке» (2004), «Америка на распутье: демократия, власть и неоконсервативное наследие» (2006). В последней работе Фукуяма, по сути, отмежевался от американского неоконсервативного лагеря, вступившего в крестовый поход с миссионерской идеей сделать мир более либеральным и более демократичным. Апофеозом «проекта века» неоконов стала война в Ираке. Фрэнсис Фукуяма, ещё вчера поддерживавший тесные контакты с ведущими идеологами неоконсерватизма и даже сам отчасти являвшийся таковым, стал их убеждённым оппонентом. Об этом, а также о других проблемах нового мира, история которого только начинается, в беседе с выдающимся американским философом.

Интервью

Вопрос: Уважаемый господин Фукуяма, в своей последней книге вы резко критикуете современных американских неоконсерваторов, подчёркивая, что их курс опасен, если не губителен. В чём конкретно состоит эта опасность? Опасен ли он для США, так как ведёт к использованию огромных средств для достижения не вполне реалистичных целей, для мира, провоцируя экстремизм и терроризм, или же для отдельных народов и стран, которые провозглашаются «изгоями» и вынуждены искать способы защиты от американского произвола?

Фрэнсис Фукуяма: Сегодня можно говорить о негативных тенденциях в каждой из перечисленных сфер. Ввязавшись в войну в Ираке, США растратили значительную часть своего политического влияния в попытке достичь сомнительной цели. И каков результат? Угроза терроризма возросла. Мы лишились поддержки и понимания со стороны России, стран Западной Европы, Китая и многих других государств. Внутри самих Соединённых Штатов господствует недоверие ко всему происходящему в последние годы, что отразилось в предельно низком уровне популярности президента Джорджа Буша. Сегодня можно уверенно утверждать: вероятность поддержки избирателями какой-либо ещё попытки вмешательства в разворачивающиеся в том или ином регионе мира процессы крайне низка. Разве всего этого недостаточно, чтобы считать проводимую политику опасной?

Вопрос: Часто говорят, что современный американский неоконсерватизм столь влиятелен сегодня потому, что его сторонники имеют финансовую поддержку со стороны крупнейших нефтяных компаний. Какую роль эта связка играет в американской политике и, в частности, в иракской войне?

Фрэнсис Фукуяма: Эта связка обсуждается часто, но я считаю, что пока нет оснований для однозначных оценок. По крайней мере зависимость американской политической элиты от нефтяных интересов несоизмеримо меньше той, какая существует, скажем, в России. Это же относится и к Ираку. Сегодня часто говорят, что желание США контролировать ближневосточную нефть стало основной причиной операции. Этот подход мне кажется ошибочным. Нефтяные компании могут покупать нефть у кого угодно и затем поставлять её сюда, в Америку. Поэтому самое правильное было бы даже снять санкции с Саддама Хусейна, что вызвало бы снижение цен на нефть и сделало бы её более доступной. Война в Ираке преследовала в первую очередь геополитические и идеологические цели.

Вопрос: Разве удручающая зависимость Соединённых Штатов от ближневосточной нефти — это не геополитическая проблема? И разве в самой богатой стране мира не могут быть найдены такие сценарии и варианты развития, способные в короткий срок положить конец этой зависимости?

Фрэнсис Фукуяма: Нет. Любой сценарий будущего Соединённых Штатов, предполагающий в последующие двадцать–двадцать пять лет радикальное снижение зависимости от импорта нефти, следует признать нереалистичным. В ближайшее десятилетие может произойти определённый сдвиг в сторону ядерной энергии или использования различных видов биологического топлива, однако добиться заметного снижения зависимости и тем более в короткие сроки — абсолютно нереально. Хотел бы добавить, что не вижу никого в лагере демократов, кто осмелится пойти на выборы с таким лозунгом. Дело в том, что дешёвая замена нефти невозможна и подобная программа будет очень дорогостоящей, причём с далеко не очевидным результатом…

Вопрос: Однако в экспертных кругах широко распространено мнение, что, например, при достижении цены на нефть в 130–135 долларов за баррель многие убыточные ныне способы получения энергии станут вполне прибыльными.

Фрэнсис Фукуяма: Да, конечно. Но проблема в том, что вам всё равно потребуется много времени для оценки их применимости и принятия соответствующих стратегических решений. Не нужно, повторю ещё раз, недооценивать инерционность и нашего мышления, и наших действий. Возьмите этиловый спирт. Насколько я знаю, использование его в качестве горючего становится эффективным уже при цене на нефть в пятьдесят восемь долларов за баррель. Соответственно, этим вполне можно заниматься уже сегодня. Однако для внедрения такой практики необходимы огромные инвестиции ради перестройки всей автомобильной промышленности на выпуск двигателей, способных работать на спирте. Конечно, вы ответите, что это не самые критичные по своему размеру инвестиции, — и будете правы. Характерно, что бразильцы практически уже сделали это на своих автозаводах, а дальше начинаются более сложные, политические вопросы. В США этиловый спирт сегодня получают в основном из кукурузы, а это не самый эффективный и дешёвый способ. Единственный вариант, который может сделать производство эффективным, — использование в качестве сырья сахарного тростника. Однако администрация сегодня делает всё, чтобы закрыть дорогу на рынок южных штатов спирту из стран Латинской Америки. Поэтому хотел бы ещё раз отметить: всё это — политические проблемы, которые сегодня неразрешимы. Только если рост цен будет безостановочным, возникнет серьёзная экономическая потребность в реформе.

Команда президента Джорджа Буша упустила историческую возможность, которая представилась после терактов одиннадцатого сентября. Этой трагедией был открыт достаточно короткий период — где-то в полгода, в течение которого американцев можно было подвигнуть на самоограничение в использовании топлива и проведение решения о новых налогах на бензин. Выставить сегодня такой лозунг — значит обречь себя на поражение. Повторяю: переход к новым видам топлива будет происходить, но не быстро и не радикально.

Вопрос: Если политики столь инертны, то чем объясняется, что США легко втянулись в иракскую авантюру? Почему те, кто не может изменить привычек собственных граждан, рискуют вмешиваться в дела несостоятельных государств и заниматься государственным строительством? Вы могли бы назвать возможные варианты развития событий — исходя из того, как они развивались в этих регионах за последние три-четыре года?

Фрэнсис Фукуяма: Я не могу назвать сегодня ни одного варианта выхода из того кризиса, который происходит в Ираке. И это, строго говоря, не кризис государственного строительства. Это, скорее, кризис в сфере безопасности, приобретший невообразимые масштабы. Очевидным просчётом коалиционных сил было то, что они не предполагали его размеров и не имели действенных инструментов борьбы с ним. Даже если бы проблема не разрослась, я не уверен, что мы в будущем получили бы тот демократический Ирак, о котором говорят сейчас чиновники администрации как о своей цели. Необходимы более детальная проработка таких операций и изучение механизмов взаимодействия между различными национальными контингентами. В последние месяцы здесь, в Вашингтоне, чувствуется нарастающее давление на администрацию (причем исходящее порой от умеренных республиканцев) с требованиями как можно быстрее начать вывод войск из Ирака — пусть и ограниченный. Сейчас страна совершенно к этому не готова. Если вывод состоится, Ирак неминуемо скатится к гражданской войне и хаосу. Самый оптимистичный прогноз в сегодняшней ситуации — это Ирак как хроническая болезнь Америки, которая отступает очень медленно и при этом ещё беспокоит долгие годы.

Вопрос: Хотелось бы перейти к часто подчёркиваемой связи демократии и сырьевого изобилия. Не секрет, что многие политологи сегодня прямо заявляют: странам, щедро наделённым природными ресурсами, на роду написано отставать в своём экономическом и политическом развитии.

Фрэнсис Фукуяма: Конечно, ни о какой предопределённости говорить не приходится: достаточно взглянуть на ту же Норвегию, где очень удачно распорядились огромными доходами от экспорта нефти, направив большую их часть в так называемый фонд будущих поколений. Тем самым была создана своего рода страховка на случай падения сырьевых цен или исчерпания нефтеносных пластов. Проблемы начинаются там, где правительства пренебрегают ответственной финансовой политикой, наращивают свои расходы и потом не могут обеспечить прежний уровень благосостояния населения. В условиях снижения экспортных поступлений обостряется борьба за контроль над источниками природной ренты, за перераспределение собственности и полномочий. Если при этом в стране значимую роль играют религиозные или этнические противоречия, как, например, в случае с Нигерией, — экономические проблемы быстро перерастают в политическую нестабильность, если не гражданскую войну.

Вопрос: Но не считаете ли вы, что в глазах западных политиков все страны, специализирующиеся на экспорте нефти и газа, автоматически заносятся в особую группу нефтедобывающих государств и отношения с каждым из них строятся по этой особой схеме — как отношения не с индустриальной державой, а со слаборазвитой страной, запутавшейся в своих нефтедолларах?

Фрэнсис Фукуяма: В этом случае я советовал бы соблюдать определённую последовательность. Многое зависит от той доли, которую нефтяной экспорт составляет в валовом продукте той или иной страны. В этом отношении Норвегия и Россия, чьи доли поставляемого за рубеж чёрного золота намного меньше, чем, например, в Саудовской Аравии, не так нефтезависимы. С другой стороны, всё зависит не от того, как к вам приходят ваши деньги, а от того, как вы ими распоряжаетесь. Не следовало бы стремиться к какому-то единому шаблону.

Вопрос: Существует теория о приливах и отливах демократизации. В качестве последнего прилива называют события, последовавшие за падением коммунизма. Считаете ли вы, что именно на водоразделе производящих и сырьевых экономик волна демократии истощалась и в конечном итоге захлебывалась?

Фрэнсис Фукуяма: Определённая связь, конечно, есть. Если государство получает возможность практически бесконечно пополнять свои финансовые резервы, никак не реформируя и не развивая общество, риск возникновения авторитарного бюрократического режима многократно возрастает. Подобные страны естественным образом самоустраняются от процесса глобализации, потому что глобализация — это не свобода торговли или беспрепятственные перетоки капитала и информации, но в первую очередь совместимость институциональных структур в различных странах мира. Прежде чем присоединиться к этой глобальной системе, необходимо установить права собственности, сформировать судебную систему, обеспечивающую верховенство закона и так далее. На протяжении истории стремление усовершенствовать институциональные нормы подстегивало отстающие страны, а постоянное переосмысление этих норм с учётом складывающейся новой ситуации вело вырвавшихся вперёд и далее по пути прогресса. И, разумеется, если вдруг в руки властей попадает источник неограниченного богатства, всякое развитие становится необязательным. Именно поэтому в регионе Персидского залива так распространены маленькие княжества, где абсолютные монархи поколение за поколением воспроизводят порядки, восходящие к временам Средневековья. Следует напомнить, что Япония или Южная Корея начали развитие с формирования своего человеческого потенциала, с образования и обучения своих народов.

В то же время тот факт, что Саудовская Аравия, самое большое королевство в Заливе и одновременно страна, обладающая крупнейшими запасами нефти в мире, стала родиной многих радикальных и экстремистских явлений, можно считать случайностью. Однако очевидно, что наличие нефти серьёзно расширило возможности экстремистов и позволило им стать влиятельной политической силой. Если бы у саудовцев не было нефти, мне кажется, что и террористическая угроза, с которой все мы сегодня столкнулись, была бы менее серьёзной. Большая часть денег, идущая на содержание по всему миру исламских центров, медресе, поддержку имамов и так далее, выходит именно из Саудовской Аравии, а за ними стоят её нефтяные сверхдоходы.

Вопрос: Как вам кажется, могут ли попытки демократизации вообще быть успешными, или же следует поддерживать только те шаги по демократизации, которые уже сделаны народами тех или иных стран?

Фрэнсис Фукуяма: Собственно, в этом и состоит одно из моих принципиальных разногласий с современными неоконсерваторами. Они считают демократические принципы организации общества чем-то совершенно естественным. Отсюда вытекает их идея, лежащая в основе всех последних неуклюжих попыток демократизации Ближнего Востока: если освободить народ от власти диктатора, он немедленно изберет демократический путь развития. Однако я считаю, что демократия — это в значительной мере феномен культуры и потребность в ней формируется только изнутри самого общества. Экспортировать или навязать демократию невозможно. Внешние силы могут сыграть критически важную роль, поддержав борьбу демократических сил, или, что даже более существенно, оказав помощь победившим молодым демократиям в строительстве тех институтов, которые являются необходимыми элементами современного правового общества. Но выбирать за народ, что ему нужно, я бы никому не советовал…

Вопрос: Мне кажется, что вопрос о взаимодействии с молодыми демократическими странами сегодня практически не интересует Запад…

Фрэнсис Фукуяма: Это критически важный вопрос. Действительно, сейчас мы имеем множество организаций, деятельность которых направлена на обеспечение перехода к демократии, — и в то же время почти нет таких, которые ориентировались бы на поддержание и развитие демократических институтов в странах, где этот переход уже состоялся. Ситуация в Украине является тому самым хорошим доказательством. Сначала события в этой стране вызвали неподдельный энтузиазм на Западе — почти эйфорию. Помощь шла со всех сторон, достигнув апогея на поздней фазе оранжевой революции. Президент Виктор Ющенко был главным героем глобальной политики зимой 2004–2005 годов. Но когда его успех стал данностью, об Украине стали быстро забывать. Сейчас популярность украинского президента снижается, а ощущение неудовлетворённости у участников демократического процесса растёт. И на все это нельзя не обращать внимания, так как проведение честных выборов — это первый, а не последний шаг на пути построения подлинно демократического общества. После выборов наступает время кропотливой работы по разработке и постоянному совершенствованию законодательства, построению партийной системы, укреплению независимости суда и свободы прессы. На всё это порой могут уходить десятилетия.

Вопрос: Это так, но недавно, например, было создано Сообщество демократий, в которое вошло свыше ста стран. Допустим, что все его члены действительно являются подлинными либеральными демократиями, — и что с того? Какая радость состоять в этом Сообществе? Можно ли создать такую организацию демократических стран, членство в которой заслуживало бы того, чтобы за него бороться?

Фрэнсис Фукуяма: Единственной организацией такого рода является Европейский Союз, участие в котором действительно очень выгодно для новых членов — оно сопровождается и трансфертами на экономическое развитие, и четким законодательством в социальной сфере, и свободой торговли и передвижения, и много чем ещё. В последнее время Европейский Союз стал главным двигателем демократических перемен в Восточной Европе, да и вообще сделал для популяризации демократизации намного больше, чем Соединённые Штаты Америки. Однако кроме ЕС я не могу назвать ни одной международной структуры, которая даже в среднесрочной перспективе могла бы сыграть подобную роль. Некие попытки — пусть и ограниченные сферой экономического управления — предпринимают Всемирный банк и Международный валютный фонд, но, с одной стороны, результаты их далеко не всегда блестящи, а с другой — они не располагают такими рычагами влияния на те или иные страны, которые имеет ЕС в отношении своих членов.

Вопрос: Сорок лет тому назад ЕС только делал свои первые шаги, а его будущее было туманным. Неужели сегодня, когда успехи столь очевидны, шансов на повторение этого эксперимента в других регионах нет?

Фрэнсис Фукуяма: Мне кажется, что в той завершённой форме, какую сейчас имеет ЕС, его копирование невозможно нигде в мире. Для формирования и развития Европейского Союза критически важными факторами были и остаются культурная и цивилизационная близость европейских народов, наличие у них общего исторического опыта, включающего в себя, разумеется, и ужасы двух мировых войн, стремление не допустить повторения которых по-прежнему остаётся одной из опор европейского единства. Всё это заставляет отказаться от надежд увидеть нечто подобное в Азии или Латинской Америке — по крайней мере в XXI столетии.

Разумеется, это не значит, что пытаться создавать региональные объединения и блоки не нужно. Начало им всегда дают зоны свободной торговли, которые впоследствии должны дополняться снижением ограничений на движение капитала и людей. Все эти меры не способствуют распространению демократии как таковой, однако обеспечивают совершенствование системы управления и делают государства более зависимыми от единых правил и стандартов. Чтобы убедиться в этом, достаточно рассмотреть пример ВТО. Многие страны, чтобы вступить в эту организацию, в конечном счёте вынуждены были сделать свои политические и правовые системы более современными. Это чётко прослеживается даже в случае с Китаем.

Вопрос: Могли бы вы сравнить положительные эффекты преобразований, осуществлённых в Китае в преддверии его принятия в ВТО, и реформ, предпринятых Турцией в надежде стать членом ЕС?

Фрэнсис Фукуяма: На мой взгляд, здесь есть основания для сравнения, однако я считаю, что ни стремление Китая вступить в ВТО, ни желание Турции быть членом Европейского Союза не стали определяющими факторами модернизации этих стран. Общая экономическая открытость, понимание бесперспективности конструирования собственных путей развития, отличных от опробованных и принятых в остальном мире, осознание правительствами того, что повышение благосостояния граждан должно в конечном счёте быть их основной целью — все эти обстоятельства обеспечили модернизационные процессы как в Турции, так и в Китае. Для этих государств участие в международных интеграционных проектах — это средство достижения поставленных целей, а не цель сама по себе.