Фрэнсис Фукуяма:
Великий разрыв.
Часть II. О генеалогии морали.
Глава 11. Самоорганизация

Биология человека создаёт предпосылки к решению проблем коллективных действий, но отдельные нормы и мета-нормы, которым следует данная группа индивидов, являются культурным выбором, а не результатом действия природы, точно так же как конкретный язык, которым они владеют, зависит от культуры, в которой они родились, хотя предрасположенность к овладению языком является врождённой. Поэтому необходимо рассматривать не познавательные и эмоциональные структуры, универсальные для всех людей, а конкретные нормы, которые были порождены и развиты человеческими сообществами.

Чтобы сделать это, мы должны обратиться к двум отдельным проблемам — как вообще создаются нормы и как они развиваются после того, как были созданы. Четыре квадранта схемы 11.1, основанные на схематической системе норм, рассмотренной в главе 8, очерчивают четыре способа создания норм. Они могут возникать как результат рационального и иерархического выбора, как в случае американской конституции; они могут происходить из иррационального и иерархического источника, подобно тому как Моисей получил десять заповедей на горе Синай; они могут быть результатом рациональных и спонтанных переговоров, как в случае «грузиков» или неписаного закона в англо-саксонской правовой традиции; или они могут возникать спонтанно из иррациональных источников, как в случае табу на инцест или народных религий. Несколько упрощая, мы можем описывать эти квадранты как политический, религиозный, самоорганизационный и естественный. Было бы безрассудным и эмпирически необоснованным делать какие-либо обобщения относительно важности каждого из этих квадрантов в создании новых норм, кроме того, что каждый из них составляет нетривиальную группу.

Можно предположить, как это делают многие, что, когда общества модернизируются, всё меньше норм создаётся в нижних квадрантах, а все больше — в верхних, и в частности, в верхнем левом (властью правительства). Термины, которые классически ассоциируются с модернизацией такими теоретиками, как Мейн, Вебер, Дюркгейм и Теннис, — рационализация, бюрократизация, переход от статуса к контракту и от общины (Gemeinschaft) к обществу (Gesellschaft) — свидетельствуют, что формальная, рациональная легальная власть, часто облечённая в форму государства, становится главным источником порядка в современных сообществах. Однако тот, кто пытался пробраться сквозь толщу неписаных законов относительно существующих в США современных взаимоотношений полов на рабочем месте или в учебном заведении, знает, что неформальные нормы не исчезли из жизни и маловероятно, что они исчезнут в будущем.

Кодифицируют ли формальные законы существующие социальные практики или они играют роль в образовании морали? Каждая точка зрения имеет своих сторонников. Теоретик права Роберт Элликсон называет «легальными периферистами» тех, кто рассматривает формальный закон в качестве отражения неформальных норм, а тех, кто признает закон в качестве решающего фактора для оформления норм, — «легальными нейтралистами» ¹. Анализ того, откуда берутся нормы, окрашен сильными идеологическими предпочтениями, которые имеются у людей относительно того, откуда они должны браться. То, что государство должно отмереть и быть заменено не гоббсовской войной всех против всех, а мирным сосуществованием, основанным на добровольном соблюдении неформальные социальных норм, является голубой мечтой анархистов XIX века, хиппи 1960-х годов, радикальных сторонников свободы воли — противников правительства справа и техно-либералов слева. Лучший вид порядка, другими словами, — спонтанный порядок. В противоположность этому, существует множество людей с левыми взглядами, считающих неформальные нормы пережитком элитаристского, буржуазного, расистского или сексистского прошлого и желающих использовать формальную иерархическую власть государства для переделки индивидов по тому или иному образцу (например, «новый советский человек» или феминизированный, заботливый современный мужчина). Их оппоненты справа рассчитывают на иерархическую религию для достижения сходных результатов.

Так как люди скорее бывают осведомлены о нормах, исходящих от иерархической власти, чем о «распространяющемся порядке человеческого сотрудничества» Хайека, может быть полезно более внимательно изучить два квадранта на правой стороне схемы 11.1, чтобы понять влиятельность и границы спонтанного порядка. Самоорганизация стала притчей во языцех не только среди экономистов и биологов, но и среди гуру информационных технологий, специалистов по управлению, а также преподавателей бизнес-школ, многие из которых зарабатывают на жизнь, советуя организациям отказаться от иерархии и организовать себя «биологически», то есть посредством сильно децентрализированных форм добровольной кооперации ². Однако хотя самоорганизация является важным источником социального порядка, она может стать реальностью только при определённых условиях и не является универсальной формулой для достижения координации в человеческих группах.

Естественный отбор действует слепо; хотя результатом его является приспособление, сам процесс часто расточителен. Процесс создания человеческих норм может происходить в равной степени слепо. Как мы видели, табу на кровосмешение развилось, по-видимому, из иррационального и естественного отвращения к инцесту. Мы полагаем, что многие народные обычаи не были ни иерархически заданы, ни рационально оговорены, но начали существовать просто потому, что какой-то культурный герой решил, к примеру, относиться к скале как к источнику охотничьей удачи, в результате чего почитание скалы распространилось на все племя. Даже применительно к современной экономике не обязательно всегда можно считать, что организации вводят новшества на рациональных основаниях; они часто изменяют свои технологии или внутреннюю организацию случайно и надеются, что это сработает. Конкуренция в длительной перспективе автоматически уничтожает худшие варианты ³.

Создание людьми норм тем не менее часто является делом более сложным и целенаправленным, нежели случайная генетическая мутация. Хотя нормы могут создаваться на псевдослучайной основе, чаще они являются результатами эксплицитных переговоров и сделок. Большинство теоретических и практических исследований спонтанного возникновения порядка за последние годы связано с экономикой и смежными дисциплинами — такими, как экономическое право и экономическая теория рационального выбора. Многие ранние исследования в этой области касались происхождения норм, регулирующих права собственности ⁴. Так называемые общественные ресурсы, которыми пользуются все члены сообщества — луга, водоемы для ловли рыбы, леса, подземные воды, воздух, которым мы дышим, — представляют особенно сложную проблему для сотрудничества, поскольку являются объектом того, о чём Гарретт Хардин говорил как о «трагедии общего» ⁵. Такие общие ресурсы являются общественным имуществом, которое может использоваться группой людей безотносительно от индивидуального вклада в их создание или поддержание, — или, иначе говоря, они оказываются объектами для позитивных и негативных воздействий (индивид, который запускает мальков форели в реку, приносит выгоду не только себе самому, но и любому другому, кто рыбачит здесь; и наоборот, он может загрязнить реку и заставить расплачиваться за это всё остальное сообщество).

«Трагедия общего» — это фактически расширенная на многих участников игра в решение «дилеммы заключённого», где каждый имеет выбор между содействием сохранению общественных ресурсов (сотрудничество) и их использованием только в собственных интересах (мошенничество). В отличие от «дилеммы заключённого» с участием двух игроков проблема хищнического использования общих ресурсов не может быть легко решена при помощи простой инерации, особенно если размер группы сотрудничающих людей оказывается большим. В более крупных группах такого человека намного сложнее обнаружить. Проблема хищнического использования общественных ресурсов является объектом пристального внимания экономистов и других специалистов в области социальных наук на протяжении жизни последнего поколения, поскольку и ней видят ключ к решению более широкой проблемы происхождения человеческого сотрудничества ⁶.

Хардин доказывает, что «трагедия общего» ведёт к социальной катастрофе — когда из морей выловлена вся рыба, а луга вытоптаны скотом. Проблема распределения общественных ресурсов может быть решена, согласно ему, только иерархической властью — возможно, государством или даже наднациональным регулятивным органом ⁷. Пример, который он приводит, — перенаселённость, с которой приходится бороться с помощью жёстких мер по ограничению рождаемости, поскольку стремление родителей иметь детей приводит к истощению ресурсов планеты. Экономист Манкур Олсон доказывает в своём классическом исследовании, что проблема сохранения общественных благ может быть решена либо при помощи иерархического метода Хардина (принудительных государственных мер, направленных на то, к примеру, чтобы заставить людей платить налоги), либо усилиями одного пользователя, намного более крупного, чем все остальные, который готов обеспечивать воспроизводство общественных благ в одностороннем порядке и допускать эгоистическое использование их, потому что блага равно необходимы всем ⁸.

В противоположность этому иерархическому подходу к происхождению норм некоторые экономисты предлагают более спонтанный процесс. Простое решение заключается в том, чтобы приватизировать общественные ресурсы. Экономист Говард Демзец доказывает, что в результате «интернализации экстернальностей» — то есть в результате превращения общественной собственности в частную — собственники получат стимул защищать её ⁹. У индейцев полуострова Лабрадор в начале XVIII века сложился, как он утверждает, именно такой паттерн. Дуглас Норт и Роберт Томас применили тот же метод для объяснения возникновения прав собственности в Европе на протяжении продолжительного периода — с 1000-го по 1800 год ¹⁰. Трудность заключается в том, что многие общественные ресурсы и общественные блага нельзя превратить в частную собственность, поскольку они двигаются (как воздух и рыба) или не могут быть с лёгкостью разделены между собственниками (как авианосцы и ядерное оружие).

Первоисточником всей области экономического права была часто цитируемая статья экономиста Чикагского университета Рональда Коуза «Проблема социальных расходов», в которой он доказывает, что если расходы на ведение переговоров равны нулю, то изменение в формальных правилах, устанавливающих ответственность, не будет иметь влияния на распределение ресурсов ¹¹. Иначе говоря, если переговоры между частными лицами бесплатны, то для правительства необязательно вмешиваться для обуздания тех, кто загрязняет окружающую среду или является виновником других негативных последствий, потому что те, чьи интересы задеты, будут иметь рациональную причину для того, чтобы организоваться и откупиться от нарушителя. Пример, который Коуз использует для иллюстрации, — это конфликт между скотоводами и земледельцами по поводу вытаптывания стадами полей. Государство может вмешаться, чтобы сделать владельцев ранчо ответственными перед законом за тот ущерб, который причиняет их скот, но Коуз указывает, что фермеры имели бы стимул просто заплатить владельцам ранчо, чтобы те предотвратили ущерб. Нормы социального регулирования, другими словами, будут возникать из взаимодействий преследующих свои интересы индивидов и не должны устанавливаться законодательно или формальными инструкциями.

Трудность применения теоремы Коуза к реальной жизненной ситуации заключается в том, что расходы на ведение переговоров почти никогда не равны нулю. Обычно частным лицам приходится нести определённые расходы для того, чтобы выработать соглашение друг с другом, особенно если один из них значительно богаче или могущественнее, чем другой. С другой стороны, расходы на ведение переговоров достаточно низки во многих случаях, так что экономистам удалось выявить множество любопытных примеров самоорганизации, когда социальные нормы были созданы благодаря процессам, идущим снизу вверх. Роберт Сагден описывает правила дележки плавника на английских пляжах, где тот, кто пришёл первым, первым и пользуется добычей, но только если это касается умеренного количества ¹². Роберт Элликсон приводит много примеров спонтанных экономических правил. Американские китобои XIX века, к примеру, сталкивались с потенциальными конфликтами тогда, когда кит, которого загарпунили с одного судна, освобождался и затем захватывался и продавался другим судном, которое не тратило времени и сил на охоту за ним. Китобои создали обширный набор неформальных правил для регулирования подобных ситуаций и справедливого дележа добычи ¹³. Собственные полевые исследования Элликсона показывают, что владельцы ранчо и фермеры графства Шаста в Калифорнии действительно выработали неформальные нормы для защиты своих интересов — как это и предсказывал Коуз ¹⁴.

Большое количество литературы, посвящённой спонтанному возникновению порядка, имеет тенденцию ограничиваться примерами и не даёт правильного понимания того, как часто новые нормы действительно создаются децентрализованным способом. Исключение составляет работа Элинор Остром, которая описала более пяти тысяч случаев использования общественных ресурсов: достаточно, чтобы сделать эмпирически обоснованные обобщения ¹⁵. Её основной вывод заключается в том, что человеческие сообщества разных времён и народов находят выход из «трагедии общего» намного чаще, чем это обыкновенно предсказывается. Многие из этих решений не включают ни приватизацию общественных ре сурсов (решение, пользующееся популярностью у многих экономистов), ни государственное регулирование (решение, которое обычно предлагают неэкономисты). Сообщества оказываются способными рационально создавать неформальные (а иногда и формальные) правила использования общих ресурсов таким образом, который справедлив и одновременно не ведёт к их преждевременному истощению. Эти решения облегчаются при том же условии, которое делает решаемой двустороннюю «дилемму заключённого», — при итерации. Другими словами, если люди знают, что им предстоит и дальше жить в ограниченном сообществе, где постоянное сотрудничество будет вознаграждено, они проявляют заинтересованность в собственной репутации, как и в контроле и наказании тех, кто нарушает правила сообщества.

Многие из примеров правил относительно распределения общественных ресурсов, которые приводит Остром, относятся к традиционным сообществам в доиндустриальном обществе, однако самоорганизация встречается и в развитом обществе. Один из её примеров повествует о распределении между собой источников подземных вод различными общинами в Южной Калифорнии ¹⁶. Эти ресурсы могли бы выделяться иерархической властью высшего уровня — такой, как федеральное правительство, — но Остром показывает, что местные округа и города, договариваясь друг с другом через судебную систему, оказались способны установить справедливые правила распределения ресурсов без их истощения. То, что не все графства Южной Калифорнии смогли достичь такого соглашения, показывает, однако, что нельзя всегда полагаться на самоорганизацию.

В дополнение к разрозненным примерам из жизни фермеров, китобоев, рыбаков и других сообществ, распределяющих общие ресурсы, можно обнаружить самоорганизацию даже на современных высокотехнологичных рабочих местах. Корпорации начала XX века, а также принадлежавшие им фабрики и конторы были бастионами вертикальной, иерархической власти, контролирующей тысячи рабочих через систему жёстких правил в крайне авторитарной манере. То, что мы видим, однако, на многих современных рабочих местах является противоположным — формальные, ограниченные правилами, иерархические отношения по вертикали заменяются горизонтальными, дающими подчинённым большие полномочия, или неформальными сообществами. На подобных рабочих местах координация действий возникает скорее снизу, а не оказывается навязанной сверху, и базируется на разделяемых нормах или ценностях, которые позволяют индивидам работать вместе для достижения общих результатов без формального руководства. Они основаны, другими словами, на социальном капитале, который становится всё более важным по мере возрастания сложности и технологической интенсивности экономических процессов.