Никита Глебович Алексеев:
Проектирование и рефлексивное мышление

Введение. К постановке проблемы

Вхождение понятий «проектирование» и «рефлексия» в отечественную психологию:

Термины «проектирование» и «рефлексия» — одни из наиболее «частотных» по употреблению в психолого-педагогической литературе — в настоящее время уже вышли за научные рамки и сейчас начали укореняться в обыденном языке, становятся естественными и обычными.

Ещё совсем недавно было не так. В качестве курьёза вспоминается разговор, состоявшийся у меня в самом конце 1970-х годов с одним известным и уважаемым доктором психологических наук. Речь шла об открытии секции «рефлексия» в рамках психологического сообщества. В начале разговора она, обращаясь ко мне, с явным удивлением заметила: «Вы же методолог и, насколько я помню, никогда не занимались рефлексами». История повторилась, один к одному: при защите в 1975 году диплома на психологическом факультете МГУ В. К. Зарецким ему снизили оценку до четырёх за широкое использование неизвестного термина — рефлексия. В целом же сие весьма примечательно и способствует размышлению. Нечто аналогичное можно пронаблюдать, если попытаться выяснить, когда же в психологические исследования вошло проектирование. Встретить его (за исключением небольшой группы исследователей, о которых речь ниже) в те же 1980-е годы на страницах психолого-педагогических публикаций не удаётся. Зафиксировать указанные факты необходимо, ибо в них своеобразный репер, точка отсчёта намечавшегося движения «за», за рефлексию и проектирование.

В этой связи не могу не привести ещё одну примечательную историю: прогноз, сделанный автором при чтении на психологическом факультете первого в истории МГУ курса по рефлексии. В его конце слушателям, а это были в основном преподаватели, приехавшие для повышения квалификации, нужно было просто и убедительно показать социальную значимость, а главное — перспективность их личного включения (переключения) в разнообразную и для них новую тематику связанных с изучением рефлексии психологических исследований. Прогноз строился посредством графиков экспонент, где по оси абсцисс откладывались годы, а по оси ординат рост той или иной характеристики. В качестве характеристик (соответственно наукометрическим параметрам) были выбраны: 1) рост числа публикаций, 2) рост защищаемых кандидатских диссертаций и 3) естественно, с отставанием — докторских диссертаций, а также 4) превращение научного термина в обычное слово естественного языка. Прогноз оправдался, причём практически по всем позициям (строились они соответственно на 3, 5, 10 и 20 лет) досрочно, что мы сейчас и видим. Прошедшие два десятилетия, таким образом, имеют и помечены по разбираемой теме исходной и достигнутой (чуть не записал — конечной) точками данной кривой.

Пояснение предмета и структуры статьи:

Из уже написанного у читателя может возникнуть естественный вопрос: «Уж если дело дошло до защищённых докторских, да и сам я неоднократно встречал эти слова на газетных страницах и вполне понимаю их, то какой смысл в данной авторской статье?» Закономерный вопрос: ведь конечная точка движения в целом ещё не достигнута, более того — далеко ещё не достигнута и многое ещё только предстоит сделать. «Абстрактно сказано», — заметит тот же читатель, и опять резонно. Постараемся ответить более конкретно и заодно высветить предмет (предмет, от старославянского предметою, пред-целью) и структуру данной статьи.

Ответ начну несколько странным образом — с различения коммуникационной и опосредованной трансляции [1]. Коммуникационная трансляция — непосредственная передача опыта, прямо «из рук в руки», в обслуживании и, как правило, в реализации того или иного дела. Опосредованная трансляция — сообщение (например, лекция), публикация, в которых непосредственная включённость слушающего (читающего) в практическом плане отсутствует.

Преимущественное понимание и использование понятий «рефлексия» и «проектирование» лишь в вербальном плане:

Сделаю утверждение, оно весьма резковато, хотя, на мой взгляд, точно отражает положение дел даже на сегодняшний день: для подавляющего большинства людей рефлексия и проектирование — передаваемые прежде всего в процессах опосредованной трансляции — ими понимаются и используются прежде всего в вербальном плане.

Думаю, что это характерно также и для значительной части научных исследователей, даже той их подчасти, которая занимается, например, изучением рефлексии. При подчинении изучения задачам и процессам опосредованной трансляции в центре внимания последних оказывается исследование, пусть и подтверждаемое экспериментальными результатами, а не конструирование и организация применительно к условиям конкретных практических дел. Возможно, сказанное — сильное, даже сверхсильное утверждение, но для меня оно оправдывалось и многократно удостоверялось наблюдением за психологами и социологами на тех многочисленных (более сотни) организационно-деятельностных играх, в которых мне приходилось участвовать. Многие читавшие и даже писавшие про рефлексию, порой могут очень интересно про это рассказывать, но… и в этом «но» вся изюминка — они беспомощны и бессильны в её практике, не могут организовать и провести рефлексию для других и часто — как это ни парадоксально — в том числе и личную, для себя.

Спрашивается, почему? Они занимались исследованием, и только исследованием — делом несомненно важным и нужным, оставаясь почти полностью в рамках исследовательской парадигмы, и не вышли к проектной, конструкторской и организаторской деятельности, то есть в соответствующие парадигмы [2], где основным становится воплощение, вживление идеи в массовые и повсеместные практики. И это дело более трудное, долговременное и не менее (а может быть, более) творческое. В проблемах реализации коммуникационная трансляция выходит на первый план.

Вопрос о построении массовых практик рефлексии и проектирования — главный предмет статьи:

Закончу свой ответ воображаемому читателю-оппоненту: за рассматриваемое двадцатилетие был накоплен фундаментальный материал по рефлексии и проектированию: в настоящее время основным является построение их массовых практик. Проблемы их построения и организации являются одним из главных предметов данной статьи.

Структура статьи:

Для лучшего схватывания её общей направленности целесообразно вкратце представить её общую структуру, раскрывающую общую постановку центральной проблемы связей и взаимоотношений проектирования и рефлексивного мышления:

1. Выяснение исходных «праточек» их возникновения.
2. Краткая история развития учений о рефлексии до середины 1960-х годов.
3. Краткая история развития деятельности проектирования прежде всего в нашей стране.
4. Обсуждение точки соединения деятельности проектирования и рефлексивного мышления в разработках Московского методологического кружка (ММК).
5. Техники рефлексивного мышления.

Этимологический очерк

Вряд ли стоит особенно доказывать важность рассмотрения исходных, выделяемых в этимологическом анализе, значений в первую очередь для общих, несущих категориальную нагрузку слов; лишь подчеркну, что при всех их дальнейших по истории трансформациях эти первоначальные значения задают, как правило, деятельностную характеристику.

Понятие «проект»:

Примечательно движение слов — переход от «проблемы» к «проекту». Проблема — по-древнегречески — «нечто брошенное (бросаемое) вперёд»; то, к чему ещё следует прийти. Интересно отметить, что в латыни «project» фиксируется в обобщённом и выделенном смысле проекта с сохранением древнегреческого образа действия. Любопытно отметить, что данное второстепенное значение существует и в современном английском языке. Как сопрягаемое и близкое по значению и предполагающее такое бросание вперёд — уже не материальных вещей, а мыслей, идеальных образов — имеет слово «утопия», по-древнегречески «у-топос», буквально — не имеющее места. Одной из первых таких утопий — ещё раз подчеркну, направленной на будущее — был образ идеального государства, разработанный Платоном. Этот образ породил, вернее его интенциональность (общая направленность) породила ряд утопий Средних веков и нового времени, вплоть до антиутопий настоящего.

В русском языке слово (а не как термин специально фиксируемой, выделенной деятельности) появилось как калька с французского (и первоначально звучало как прожект) в XVIII веке, где имело узко ограниченный круг использователей. Интересно отметить, что за двумя кальками — проект и прожект — в дальнейшем было закреплено отличающееся по отношению значение: ироничное и фиксирующее тип профессиональной работы.

Значимые признаки проекта и определения проектирования как деятельности:

Итак, в исходном значении слова и ряде его последующих трансформаций можно выделить следующие важные для проводимого дискурса признаки: 1) отнесение к будущему, близкому или далёкому; 2) как такового этого будущего ещё нет, но оно желательно либо нежелательно; 3) это будущее просматривается в идеальном плане. На основе этих трёх признаков само проектирование уже как деятельность, как её особый идеальный или чистый (по М. Веберу) тип можно определить так — процесс промысливания того, чего ещё нет, но должно (не должно) быть. Думается, это удобное рабочее определение.

Понятие «рефлексия»:

Слово «рефлексия» производно от латинского слова «рефлексус», что означало: внутреннюю, обращённую к морю и отражающую его волны сторону залива. Нечто подобное мы имеем и в русском языке в названии бытового и промышленного прибора (части его устройства) — рефлектор. Не вникая подробно во все последующие трансформации, лишь укажем, что уже в XIII веке это слово в науке того времени использовалась в сочетании — «рефлексия света». Впервые же это слово как философское понятие было введено Дж. Локком [3] в смысле очень близком к современному — осознание опыта.

История термина «рефлексия» в России:

Весьма интересна и поучительна история проникновения этого слова в русский язык. В XVII веке появился пришедший из Киева первый неприжившийся и, по всей видимости, неудачный перевод — восклонение. Только в 1848 году в работах В. Г. Белинского была впервые введена калька с немецкого, то есть наше современное звучание (и смысловое осознание) этого слова.

Отвлечёмся несколько в сторону — уж больно любопытен следующий факт: первым рефлексивным героем в русской литературе по В. Г. Белинскому был лермонтовский Печорин. В связи с языковыми инновациями В. Г. Белинского с обвинениями в его адрес выступил академик А. А. Шахматов, упрекая, что русский язык засоряется иностранными словами, и в качестве примера была приведена гегелевская триада «абстрактное-рефлексия-конкретное». Правильно ли поступил В. Г. Белинский (по-моему, так да) или нет — не так уж существенно.

Интересна последующая история этих трёх слов, скалькированных с немецкого. «Абстрактное» и «конкретное» быстро и благополучно прижились в русском языке и сейчас ощущаются как свои, и родные большинством его носителей, а вот с «рефлексией» произошла заминка почти на полтора века. Долгие и долгие годы это слово влачило жалкое существование на страницах академических журналов. И только недавно воспряло к более активной жизни. Почему же такая разная судьба? Свой ответ на этот вопрос мы дадим несколько ниже.

Значимые признаки рефлексии:

Сейчас же, как и в предыдущем случае, выделим характерные признаки в использовании этого слова:

1. отражение (отображение) нечто поступившего извне неким субстратом (волна моря — берегом, свет лампы — рефлектором, опыт — сознанием человека);
2. это отражение (отображение) всегда преобразовано согласно природе отображающего;
3. 3 — интенционально оно направлено на нечто уже бывшее (например, на опыт, всегда накопленный, прошедший опыт).

Соединение понятий «проектирование» и «рефлексия» через отношение к мыслительной деятельности:

Завершить этот фрагмент статьи, предполагаю, следует указанием (уже из проанализированных значений слов, а не понятий) — на чувствуемую, пусть и подспудно, их взаимосвязь: и то и другое относится к мыслительной деятельности, одно к её началу, второе к концу: проектирование связано с реализацией замысла, рефлексия — с осознанием уже проделанного. Именно эта связь является основанием, базовой предпосылкой для происходящего сейчас объединения техник рефлексии с техниками социокультурного проектирования, но об этом специально также ниже.

Краткая реконструкция истории изучения и обоснования рефлексии

Этимологический анализ имеет свои ограничения, он применим к изучению истории слов, но не понятий. Для них требуется другая науковедческая (методологии науки) техника. Мы будем использовать аппарат, базирующийся на понятии «концептуальная схема» (здесь не место его специально презентировать, для знакомства см. [4] [5]).

Представление о рефлексии в учении Дж. Локка:

Впервые понятие о рефлексии, как уже было отмечено, было введено Дж. Локком, вкратце рассмотрим соответствующее его моделирующее представление, сконструированное как бы в преформистском духе. Представим себе, что в голове человека сидит другой маленький человечек, который наблюдает и фиксирует, что делает большой человек. Вот эти наблюдения маленького человечка и были поименованы рефлексией. Возникающая на основе этого моделирующего представления концептуальная схема, учитывающая эмпирический подход Дж. Локка, легко выводится и просчитывается: а какие же действия совершает маленький человечек? Да те же самые, что и большой, — фиксирует, сравнивает, различает и обобщает, выражает в знаковых формах; различие только в направленности: первый делает, а второй наблюдает за действиями первого. Вышеперечисленный состав действий плюс их направленность и составляют содержание концептуальной схемы рефлексии Дж. Локка. И не случайно И. Кант, высоко его ценивший, считал ядром рефлексии действие сравнения.

Развитие представлений о рефлексии в немецкой классической философии:

В немецкой классической философии (особенно по отношению к развитию представлений о рефлексии) выделяются две фигуры — И. Г. Фихте и Г. В. Ф. Гегель: ими был сделан следующий важный шаг, который в наиболее общем виде можно обозначить как переход к деятельностной её трактовке. Рефлексия начала пониматься как особый вид субъектной активности, всеобщей для всех субъектов деятельности. Этот сдвиг от позиции наблюдения (Локк Дж.) к позиции деятеля, а фактически преобразователя привёл совсем к иному пониманию места, роли и функций рефлексии. Разберём это чуть-чуть подробнее.

Рефлексия как преобразующая активность:

Большие философы ставят простые вопросы, иногда кажущиеся самоочевидными, порой даже смешными. Таков знаменитый вопрос И. Г. Фихте: «Как человек может быть свободным от своего собственного мышления?» Столь же прост и одновременно гениален его ответ: «Вынести его и положить перед собой, то есть объективировать».

Выделим самые существенные следствия из данной связки «вопрос-ответ». Во-первых, сразу же рефлексия оказалась связанной не столько с опытом, сколько со свободой от него, что, пожалуй, является самым принципиальным. Но как можно быть свободным от собственного опыта, то есть фактически от самого себя? И это уже указывается в ответе. Во-вторых, рефлексия уже начала пониматься не как наблюдение (в рамках сенсуалистического материализма), а как преобразующая активность — для того, чтобы сделать нечто надо не наблюдать (хотя это и не помешает), а совершать действия. В-третьих, свобода — в её предельном виде свободы мышления — была поставлена в связь с собственной деятельностью человека (субъекта), стремящегося её обрести, то есть она должна быть им завоёванной. На мой взгляд, концептуальная схема рефлексии по И. Г. Фихте графически может быть выражена в связке двух цепочек. Как видно по приведённой схеме 1, фактически был построен прообраз «механизма действия рефлексии»: с чего и почему она начинает действовать, продукты каких двух видов появляются в результате совершенной деятельности рефлексии.

Рефлексия как механизм развития мышления:

Намеченная И. Г. Фихте линия рассуждения была продолжена Г. В. Ф. Гегелем в его конструировании метода восхождения от абстрактного к конкретному. Ранее, рассказывая об истории с В. Г. Белинским, мы уже приводили концептуальную схему этого метода: «абстрактное-рефлексия-конкретное».

Отметим два важных для последующих разработок по рефлексии момента этой концептуальной схемы. Во-первых, рефлексия была объявлена и многообразно прописана (зафиксирована) как механизм развития мышления, что специально обозначалось её срединным местом в схеме, чего у И. Г. Фихте ещё не было. Специально следует подчеркнуть, что на этом вроде бы небольшом техническом достижении появляется понимание рефлексии как метамышления, мышления над мышлением. Во-вторых, действие рефлексии как механизма было продемонстрировано сразу в двух аспектах: 1) в движении категорий и систематики основных философских категорий в учении о развитии мирового духа; 2) на конкретных образцах развития философской мысли в исследованиях по истории философии.

Вкратце остановлюсь на последнем пункте, почему-то часто упускаемом из внимания, поскольку ему, видимо, не придавалось значения. Осовременив в терминах, несколько переинтерпретирую Г. В. Ф. Гегеля через рассмотрение того, а что же он делал (кстати, чисто методологический подход), анализируя исторические образцы. Выбрав определённую подвижку в развитии философской мысли и зная (что существенно) дальнейшие продвижения, их логику, он распредмечивал социокультурную ситуацию подвижки, то есть выделял её предзаданную прошлым необходимость и в соответствии со сложившимися условиями намечал новые возможности; впоследствии в методологии Московского методологического кружка эта концептуальная схема была переработана в схему «шага развития» [6].

Итоги развития представлений о рефлексии в немецкой классической философии:

Подытожим развитие представлений о рефлексии в немецкой классике:

• она открыла рефлексивное мышление, ибо после неё для последующей философской мысли оно стало фактом;
• по резюме К. Маркса [7] — центральная задача сместилась с объяснения на изменение (преобразование).

Забегая несколько вперёд, добавлю: для этого необходимо (особенно это касается уже нашего времени) разработать и воплотить в жизнь техники, создающие условия для развития рефлексивного мышления.

История развития проектирования в России

Появление проектирования в России как особого вида деятельности и его характеристики:

Наиболее полную и рельефную картину начала развития проектирования в нашей стране можно получить по повести В. М. Гаршина «Изыскатели», в которой рассказывается о строительстве железной дороги на Урале в конце XIX века. Не обременённый научно-техническими формами, писатель рассматривает это строительство в более широкой рамке как социотехнический проект одновременно с его реализацией, давая тем самым его целостную картину.

Именно указанным временем можно датировать появление в России проектирования как особого вида деятельности. Рассмотрим некоторые её характеристики, существенные для проводимого дискурса. Во-первых, эта была деятельность, осуществляемая (организуемая и проводимая) представителями новой страны — нарождающейся и быстро развивающейся — инженерии. Во-вторых, как деятельность проектирование ещё не было институционализировано, то есть не возникли ещё специальные, легитимизированные её формы; В-третьих, её объекты носили сложный комплексный характер.

Дальнейшее движение по развитию проектирования (более широко — проектного подхода, при всех имевшихся достижениях и коллизиях) тесно обусловлено тремя указанными характеристиками. Разберём чуть более подробно.

Развитие проектирования с ростом индустриализации страны:

В стране, особенно после объявленного периода (пятилетки) и вслед за индустриализацией, начался активный рост «инженерного класса», в том числе и такой его составляющей, как проектировщики. Любопытен следующий факт: уже к середине 1970-х годов общее число проектных организаций превысило число всех различных научно-исследовательских; естественно — общее количество проектировщиков превзошло количество исследователей, хотя для гуманитарных областей «до поры до времени» дело обстояло не так. Профессия проектировщика была легитимизирована и узаконена по всем необходимым показателям.

Следует отметить, что сильно возросла сложность проектируемых объектов, как в техническом плане, так и по наличию (значимости в них) социального фактора. Проектироваться стали такие сложные системы, как «градообразующие предприятия — города». Так, например, ещё до войны было запланировано строительство металлургического завода мощностью в 8 млн т. выплавки стали с соответствующим переустройством города Череповца. В 1956 году «Северсталь» частично уже начала работать.

Вхождение проектирования в социокультурную сферу:

Общее движение проектирования стало захватывать и социокультурную сферу — образование и здравоохранение. В силу объективной причины — наличия в стране командно-административной системы — оно зачастую приобретало уродливые и неадекватные формы, само проектирование велось фактически только с одной стороны — сверху. Его результаты носили амбивалентный характер.

Приведу два примера из личного опыта, которые это характеризуют значительно лучше пространных рассуждений. Первый из них связан с работой автора в Центре биологических исследований АН СССР в городе Пущино в качестве исследователя от сектора творчества Института истории естествознания и техники той же академии. Город, основное население которого составляли учёные и члены их семей, захотел построить свой широкоформатный кинотеатр, и средства на это были. Да вот неувязка: его население составляло по общей численности в то время около 12 тысяч человек, а по норме такой кинотеатр допускался только для городов свыше 20 тысяч населения. Ему отказали. Второй пример. Уже в конце 1980-х годов у автора шли переговоры о разработке программы развития города Перми. В процессе обсуждения один из его участников заметил: «А у нас ведь есть план развития, составленный ГИПРОГОРом, ленинградским институтом проектирования городов». Я попросил его посмотреть, и мы все пошли за ним. В небольшой комнатке на верхних полках лежало пять увесистых фолиантов, поразительной оказалась толщина слоя пыли, покрывавших их. На всякий случай я всё-таки спросил: «А вы когда-нибудь обращались к этим томам?» Ответ был отрицательный. Комментарии, как говорится, излишни.

Положение дел начало меняться в связи с перестройкой, развязавшей (поначалу это шло со скрипом, скорее декларативно, чем по существу) инициативу деятельности снизу. Правда, было больше желания, чем умения. И тем не менее, люди потихоньку стали сами для себя проектировать формы, средства и стиль работы своих организаций. Продолжение этого процесса, его результаты мы наблюдаем сейчас. Трудно, например, найти образовательное учреждение, которое не занималось бы разработкой проектов или программ развития собственной деятельности. Не остался в стороне и комплекс педагогических наук: по той же самой экспоненте бурно растёт количество публикаций по тематике «проектирование», за всеми ними уже и не уследишь, также растёт число защит, и так далее. Здесь опять-таки резонен вопрос: не является ли это простой имитацией — модой, возникшей в результате повышенного спроса, диктуемого зачастую «сверху». Да, бывает и так. Но это не главное, суть в том, что переменилось отношение, сознание людей, почувствовавших себя — пусть порою и частично — субъектами своей деятельности. Лёд тронулся, и его уже нельзя было остановить.

Соединение проектирования и рефлексивного мышления

Соединение проектирования и рефлексии в работах Московского методологического кружка (ММК):

Автор специально в данной статье разделял развитие представлений о рефлексивном мышлении и развитие деятельности проектирования. И не по своей прихоти, поскольку их развитие шло различными путями, практически не связанными друг с другом; существовали проектирование и рефлексивное мышление как бы сами по себе. Положение стало меняться сначала в очень узкой сфере — проработках Московского методологического кружка (ММК), сейчас же захватывает общности (научные, производственные и так далее) на несколько порядков больше. Закономерности и процессы такого объединения постараюсь по мере возможности прописать в данном фрагменте статьи, сделав акцент на развитии ММК (более подробное изложение в [6]).

Особенности появления и деятельности ММК:

Это было весьма необычное собрание действующих лиц: студентов старших курсов и аспирантов философского факультета МГУ (Зиновьев А. А., Щедровицкий Г. П., Мамардашвили М. К., Грушин Б. М.), которые сразу осознанно и целенаправленно «завербовали» и включили в свой состав несколько перспективных на их взгляд младшекурсников, в числе которых был и автор данной статьи. Необычна была для тех времён их общая целевая установка: они понимали, что сделать что-либо конкретное в имеющемся жизнеустройстве (а шёл 1953 год) невозможно, а действовать надо, и решили разрабатывать новое мышление, содержательную логику.

По ряду аспектов необычна была и деятельность данного кружка: чрезвычайной интенсивности работы, сейчас мне просто трудно представить, как молодые тогда люди могли собираться на вечерние семинары длительностью несколько часов сначала раз в неделю, а потом всё чаще и чаще, вплоть до практически ежедневных; силе жизненной экспансии — в работу кружка осознанно и целенаправленно втягивались все новые и новые участники, существенно различные по своей профессиональной принадлежности. Укажу лишь некоторые ставшие значимыми фигуры старшего поколения — В. В. Давыдов, В. П. Зинченко, А. Л. Пятигорский, Э. Г. Юдин, О. И. Генисаретский, В. М. Розин — целенаправленно осуществлялась и работа по «выращиванию» новых поколений; закончу этот аспект внушительной, на мой взгляд, цифрой — сейчас в рамках созданного ММК движения, в его традициях работает не менее десятка тысяч человек; 3 — специфике стиля работы — её коллективный характер, отсутствие монологов в диспутах, практически обязательное участие всех уже освоившихся членов кружка в комментировании предшествовавшего выступления, фактически его рефлексия с собственной позиции.

Общая направленность работ по изучению рефлексии и становлению:

Вернусь к «продуктово-содержательной» стороне. В рассматриваемой первой стадии ММК было не только снова и широко введено само слово «рефлексия», но и проработан ряд направлений её изучения. Рамки статьи не дают возможности сколько-нибудь их охарактеризовать, поэтому укажу всего лишь их общую направленность, авторов, а также отправлю заинтересовавшихся читателей к соответствующим публикациям: Г. П. Щедровицкий — схема рефлексивного выхода [8], Н. Г. Алексеев — постановка рефлексивной задачи [9, 10], В. А. Лефевр — рефлексивный конфликт [11], О. И. Генисаретский — рефлексия и управление [12].

Формирование практики рефлексивного мышления:

Самое важное достижение, как мне представляется, что за эти годы произошло реальное формирование практики рефлексивного мышления, которое в силу уже своей собственной внутренней логики «искало» и «нашло» широкую область практического применения и развития. В подобных ситуациях всегда подворачивается случай, что и свершилось. Группа методологов во главе с Г. П. Щедровицким стала работать во Всесоюзном научно-исследовательском институте технической эстетики (ВНИИТЭ), позднее их сменила другая в составе Э. Г. Юдина, Н. Г. Алексеева, Н. Н. Семёнова, В. К. Зарецкого. Основными профилями работы ВНИИТЭ были инженерная психология и художественное проектирование, то есть проблемы повышения качества и условий труда в различных видах производства и проектирование новых форм самого различного ассортимента изделий. Пришедшие методологи начали заниматься в первую очередь проблемами организации и соорганизации производственных позиций в широком регистре: от таких предельных общих и широких единиц, как отдельная область науки (пример — эргономика), до уровня отдельной проектной или исследовательской лаборатории (предприятия); в фокусе внимания оказались основные теоретические и организационно-практические проблемы и средства их решения.

Соединение рефлексивного мышления и социокультурного проектирования:

Рассмотренные выше линии общекультурного движения совпали по факту, так сказать, по служебному месту. На единой площадке сошлись рефлексивное по своей культуре мышление с практикой и теорией социокультурного проектирования. Факт центральный для нашего экскурса, поясним его в нескольких аспектах.

Переход мыследеятельности от позиции описания и исследования к конструктивной практике:

Первый и предельно общий — культура мыследеятельности, гуманитарная по своей природе, перешла от позиции описания и исследования к конструктивному отношению к обширной и быстро развивающейся производственно-технологической практике, формируя совместно с её представителями теоретико-организационные основы. Тем самым она выступила как метатеория проектирования (отмечу, что для культуры в целом это не единственный факт, есть и разрабатываются металогика, метаматематика, метапсихология — термин введён З. Фрейдом, металингвистика и так далее), то есть как проектирование проектирования.

Использование рефлексивного мышления в процессе проектирования:

Во-вторых, рассмотрим, что и как делали пришедшие методологи, каковы были результаты их вторжения. Первое пояснение до банальности просто — они делали то, что могли. Что же они умели? Вернусь к предыдущим страницам: у них была отработана техника коллективного обсуждения проблем; они явились средством экспансии методологического подхода на все новые и новые области проектирования (с расширением числа направлений и организаций), с привлечением в свою «идеологию» специалистов всё новых и новых профилей; у них имелась культура рефлексии, связанная с представлениями о рефлексивном выходе, предполагающем построение более широкого контекста анализа проблем, то есть расширение привычных и порой зауженных рамок; техника постановки рефлексивной задачи и перенос рефлексивных процессов в управление и самоорганизацию. Всё перечисленное они и делали, не просто репродуцируя все уже ранее наработанное, но развивая и обогащая арсенал своих методологических средств.

Рефлексируя новый опыт своей работы (а рефлексия превратилась уже в обязательную, специально организуемую и фиксируемую часть или процедуру любого обсуждения), сама методология вышла уже на новый этап развития. Думается (а лично я в этом уверен), что на новый этап развития вышло и рефлексивное мышление. Достаточно развёрнуто это описано в [13].

Появление организационно-деятельностных игр (ОДИ):

Коренные сдвиги всегда отмечаются каким-либо событием. Таким событием, подытоживающим предшествующее и открывающим новые горизонты, было проведение первой организационно-деятельностной игры (ОДИ) в 1979 году. За прошедшие с той поры уже более двадцати лет проведено более тысячи таких игр, и они продолжаются, в них воспиталось третье поколение методологов, укажу лишь некоторых наиболее известных из них — Ю. В. Громыко, С. В. Попов, П. Г. Щедровицкий; общее же их перечисление заняло бы не один десяток страниц. Наконец, сама методология, развиваемая этим сообществом, получила эпитет-характеристику — мыследеятельностная методология.

Но, по порядку. Первая ОДИ, проведённая с представителями проектирования, имела специфические собственные черты, основные из них транслировались в последующие игры и сохраняются в настоящее время. Выделю всего лишь одну из них — соединение в обсуждении, проводимом по выделенной общей проблеме и длящемся несколько дней, методологов и лиц, никогда не имевших к ней прямого отношения. Первые организовывали обсуждение и проводили методологическое консультирование, вторые преобразовывали своё практическое видение проблем, рефлексировали и переопределяли его. В рассматриваемом нами ракурсе по сути дела шло обучение рефлексивному мышлению, оно «садилось» на участников, активно ими «надевалось» на себя. Подчеркну, что общее количество таких «заражённых» (термин «заражение» был выдвинут Л. Н. Толстым для характеристики основной функции искусства, художественного творчества) уже исчисляется десятками тысяч и продолжает расти. Подробнее ознакомиться с историей ОДИ можно в монографии Ю. В. Громыко [14] и методологических журналах (в России имеется всего три специальных научно-методологических журнала: «Кентавр», «Вопросы методологии» и «Россия–2010», они перечислены в порядке их появления. — Прим. авт.).

Замечание о роли ММК в развитии рефлексивного мышления и проектирования:

У автора по ходу написания возникли сомнения, а не «перебарщивает» ли он, относя развитие рефлексивного мышления и проектирования к философам и вообще отмеченным именам, относя соединение рефлексивного мышления и проектирования только к работам ММК и так далее. Во избежание недоразумений сформулирую тезис: и рефлексивное мышление в первую очередь, и проектирование как тип деятельности, конечно, коренятся в массовой практике и уже оттуда выносятся и оформляются в трудах философов и учёных, когда наступает подходящее для этого время. Их оформление лишь способствует дальнейшему их развитию. Замечено, что после таких удачных оформлений, как бы в их продолжение всегда находятся праформы и прототипы, выстраивающие тем самым традиции. То же самое можно сказать и о роли ММК, выступившего инициатором слияния рефлексивного мышления и проектирования.

Техники рефлексивного мышления

Интенциональность — общая специфика рефлексивного мышления:

Общая специфика рефлексивного мышления по сравнению с другими его формами заключается в интенциональности (направленности на действия в различных ситуациях от простой жизненной до самых сложных научных и социокультурных). Наиболее чётко это проявляется в форме знаний, в которых оформляются результаты; действительная рефлексия, а не просто воспоминания или размышления о чём-либо, на мой взгляд, всегда имеют двухплоскостной характер, сворачиваемый в итоге в два ряда схем.

Разверну эту мысль в образе. Представим себе две пересекающиеся под прямым углом плоскости, например, развёрнутую тетрадь или книгу. Одну из них (левую) обозначим как плоскость онтологии, то есть понимания рассматриваемого в мысли, другую (правую) как организацию действий, связанных с этим пониманием и приводящих к желаемому результату, связанную с рефлексией. Между этими двумя плоскостями поставим стрелки перехода с одной на другую. Вообразить или представить себе на рисунке задаваемую общую схему легче всего рисуя плоскости под углом, когда нижние и верхние стороны плоскостей направлены вниз, что, кстати, и делается для изображения раскрытой книги. Этот образ — наглядное представление одной из базовых для методологии схем — схемы ортогоналей. В ней чётко фиксируется «двойная» природа знания: видение и понимание (онтологическая плоскость) чётко как связывается, так и отграничивается от применения этого видения в организации последующих действий (организационно-деятельностная плоскость). Каждый раз необходимо фиксировать переходы, что составляет важную часть культуры рефлексивного мышления, например, возникает возможность ставить вопросы о соответствии понимания и действия. В целом же схема ортогоналей не только резко дисциплинирует мыслительный дискурс, но и является существенной, лежит в основании конструирования концептуальных схем.

Концептуальные схемы рефлексии:

К рассмотрению концептуальных схем рефлексии (где каждая из них задаёт соответствующую технику) мы сейчас и перейдём. В методологии разработано несколько таких схем, я остановлюсь в своём разборе на двух — схеме организации рефлексии и схеме действия, к сожалению, оставив в стороне схему проведения психолого-педагогических разработок [15] по двум простым причинам: мне как их конструктору легче рассказать именно о них; также важно не выходить за стандартный объём статьи.

Схема организации рефлексии:

Схема организации рефлексии возникла после первой ОДИ (она шла под номером 26, примерно через год после первой игры), на которой автор участвовал в качестве руководителя группы исследователей ОДИ. Это была игра, проводимая Г. П. Щедровицким и ведущими преподавателями Московского института нефтехимии и газовой промышленности (участвовало около 100 человек, разбитые на подгруппы). Суть моего исследования заключалась в выделении функциональных этапов проведения рефлексии, продуктом моей работы была следующая их цепочка:

Остановка — начальный шаг к рефлексии:

Разверну её. Пожалуй, самым важным и начальным шагом в любой рефлексии является прекращение совершающегося мыслительного действия, иначе невозможно появление установки на его анализ. Люди начинают хаотично вспоминать и, следовательно, продолжать то, что уже было, например: — «Вот здесь я должен был сделать вот так-то» — и мысль поворачивается на иное продолжение ранее завершённого действия. О какой рефлексии может идти речь, если начинаются новые, относимые к старому предмету размышления мысли. Их-то и надо остановить. Это, кстати, наиболее трудная часть работы — как с другими, так и в случае личностной рефлексии. Следует отметить, что остановка широко используется — правда, в другой форме — в техниках дзен-буддизма.

Фиксация — второй функциональный этап рефлексии:

Ранее проделанные действия мало просто остановить, с одной остановкой ничего нового не появится, следовательно, их надо и удержать. Появляется второй функциональный (то есть идущий по логике и часто не совпадающий точно по времени) этап — фиксация. Невозможно, да и не нужно восстанавливать все, достаточно выделить узловые пункты и характер (причинные связи) переходов между ними. Достигается это не так просто: люди привыкли нечто фиксировать в достаточно развёрнутой форме, в связке предложений; требование фиксации каждого выделенного ими фрагмента одним, максимум двумя-тремя словами вызывает затруднения. И эти отдельные фиксации, чтобы они не утерялись в потоке сознания, должны быть закреплены либо на листке бумаги (в индивидуальных случаях), либо на доске, плакате (в коллективных случаях, прежде всего ради удобства обозрения). Кстати, не случайно обязательным инструментом каждой ОДИ является доска, как правило, школьная; сейчас такие доски стали появляться во всех — а их достаточно много — организациях, прошедших ОДИ.

Объективация — работа над фиксацией — третий этап рефлексии:

Третий этап — работа над фиксациями, в основном они достаточно хаотичны, их может быть много. Начинается их преобразование, сведение к некоторой целостной форме, к некоторому одному или нескольким объектам (первое представляется предпочтительнее). Данная процедура и получила название объективации. Вспомним вышеизложенный фрагмент о И. Г. Фихте, который для многих современных мыследеятельностных методологов является праотцем их традиции. Выделение (построение) объекта (в отличие от фиксации) уже определяет возможность работать с ним в различных контекстах, то есть рефлексия объективирует свои результаты, переводя фиксации в онтологическую плоскость.

Отстранение — условие для беспристрастной рефлексии:

Отстранение — термин взят из русской формальной школы литературоведения, статьи В. Б. Шкловского «Искусство как приём». Суть этого функционального этапа, если кратко — в беспристрастности, в предотвращении ухода в анализе своей или чужой деятельности в оценки «хорошо-плохо», которые сильно мешают нормальному проведению рефлексии (на всех рассмотренных этапах), уводя в сторону от сути дела, ведя к очередному «влипанию» в продолжение того, что уже было и что теперь нужно отрефлексировать. Как видно, функционально этот этап сквозной, проходящий через все другие.

Отмечу, что данная схема была принята на вооружение практически без изменений, но с отдельными вариациями на всех последующих ОДИ, то есть прошла более чем тысячекратную проверку. Сообщение о ней было сделано на международном симпозиуме в Хельсинки в 1986 году [16]. Очень интересно отметить, что вторая схема имеет свой аналог в практике американской когнитивной психотерапии [17, 18]. Сравнение моей схемы с соответствующими схемами данного направления психотерапии проведено в работе А. Б. Холмогоровой и Н. Г. Гараняна [19].

Схема действия:

Схема действия готовилась для проведения ОДИ на крупном военно-промышленном комплексе, испытательном центре, «новостройке» в 1988 году. Руководителем игры был автор, в ОДИ участвовало свыше 50 человек из отдела управления и ведущих специалистов ИТР. По этой схеме строилась программа, расписание игры по дням. Схема была апробирована, а затем использовалась в ряде других ОДИ. Я приведу эту схему в сопоставлении с известной схемой П. Я. Гальперина, моего учителя по психологии (блестящего психолога, перед которым буквально преклонялись все студенты тогда единого философского факультета МГУ, в котором обучались совместно философы, психологи и логики).

Соотношение предложенных схем действия:

Данные схемы заменяют и не противоречат друг другу, хотя обе относятся к процессу целенаправленного формирования, но в разных пространствах. Первая (Схема 3) в учебном, где цель действия уже заранее предопределена и в первую очередь очевидная для формирующего. Ведь именно он ведёт обучающихся в их ориентировке, прослеживает её полноту и так далее, а затем по схеме этапов умственного действия переводит их из внешнего развёрнутого плана исполнения во внутренний, соответственно — в заключении — исполнение нужно проконтролировать. Эффективность данной схемы была апробирована в целом ряде экспериментальных исследований. Думается, она вполне пригодна при формировании различных навыков, как физических, так и умственных. Схема в целом разработана в исследовательской парадигме [20].

Вторая схема (Схема 4) была ориентирована изначально на первую (Схема 3), возможно даже подсознательно, и она воспроизводит её внешнюю структуру (три компонента, прослеживающие движение от начала до конца), но построена уже в проектной парадигме. Началом становится не ориентировка, а замысел, идеал последующих действий, замысел не предзадан, а ещё должен быть порождён индивидуальными или коллективными усилиями и для этого — в этом суть методологически проработанной организации — должны быть созданы соответствующие условия. Вместо перевода из речи в автоматизм выдвигается реализация, то есть воплощение замысла в жизнь, функция не менее творческая по сравнению с созданием идеи, и, наконец, рефлексия, то есть не просто оценка правильности исполнения, а функции освоения накопленного в действии нового опыта, тем самым подготавливающая возможность новых замыслов, новых планомерных действий.

В дальнейшем обе эти схемы были обобщены моими учениками — В. К. Зарецким и Р. Г. Каменским в более широкой схеме четырёх пространств — функционирования и развития деятельности: ситуативном, социальном, культурном и экзистенциальном [21].

Пояснение двойной структуры рефлексивного знания на примере схем:

Закончив описание двух приведённых примеров конкретных техник, вернусь к началу данного подраздела статьи. Там говорилось о методологическом принципе ортогоналей, о двойной структуре рефлексивного знания. Теперь уже можно пояснить это на разобранных примерах рефлексивных схем.

В обоих случаях их можно трактовать и 1) как организационно-деятельностные, то есть с их помощью организовывать действие, например, на ОДИ, на различных семинарах и даже в диалогах двух лиц, структурируя с их помощью процесс, ведущейся мыслью, и 2) как онтологические, строящие видение, то есть рассматривать их как объекты, упрощая или усложняя их, встраивая в ряд других объектов и так далее.