Дуглас Норт:
Институты, институциональные изменения и функционирование экономики.
Часть I. Институты.
Глава 3. Поведенческие постулаты в институциональной теории

В явном или скрытом виде все теоретические исследования в области социальных наук опираются на некоторые концепции человеческого поведения. Некоторые подходы берут начало в экономической гипотезе ожидаемой полезности или в положениях этой гипотезы, распространяемой на другие социальные науки, что получило несколько расплывчатое название теории рационального выбора. В других подходах поднимаются некоторые весьма фундаментальные вопросы, ставящие под сомнение традиционные экономические представления. Хотя мне известно совсем немного экономистов, которые по-настоящему разделяют мнение, что исходные поведенческие постулаты экономической науки достоверно отражают человеческое поведение, они (в основном) действительно считают, что эти постулаты могут быть использованы для построения экономических моделей рыночного поведения и до сих пор являются наилучшими (хотя и менее продуктивными) гипотезами в политологии и других общественных науках.

Я полагаю, что эти традиционные поведенческие постулаты помешали экономистам всерьёз взяться за весьма фундаментальные вопросы и что пересмотр этих постулатов имеет очень важное значение для дальнейшего развития социальных наук. Мотивации «актеров» сложнее (а их предпочтения менее стабильны), чем принято считать. Как правило, наиболее спорный (и наименее понятный) среди поведенческих постулатов тот, который молчаливо признает, что «актер» имеют познавательные системы, дающие правильные модели тех ситуаций, в рамках которых предстоит сделать выбор, или, по крайней мере, что «актеры» получают информацию, ведущую к сближению первоначально расходящихся моделей. Очевидно, что это неверно в отношении большинства интересных проблем, с которыми мы сталкиваемся. Индивиды делают выбор на основе субъективно выработанных моделей, которые отличаются от моделей других индивидов, и информация, получаемая «актерам», характеризуется такой неполнотой, что в большинстве случаев не проявляется никакой тенденции к сближению этих расходящихся моделей. Только признав эти модификации в принципах поведения актёров, можно понять смысл существования и структуру институтов и объяснить направление институциональных изменений. В этой главе я сначала рассматриваю теорию ожидаемой полезности, затем перехожу к вопросам мотивации и отношений между сложной окружающей средой и субъективными моделями реальности, которыми располагают «актеры», а затем связываю воедино эти рассуждения, чтобы объяснить существование институтов.

I

Итак, какое же поведение совместимо с миром, где нет институтов (или, по крайней мере, где институты функционируют без издержек)? Я начну с цитаты из работы Марка Макины, раскрывающей содержание понятия «ожидаемая полезность», которое является основополагающим поведенческим постулатом в неоклассической теории:

В качестве теории индивидуального поведения модель ожидаемой полезности содержит в себе многие фундаментальные исходные допущения стандартной теории потребления. Все они предполагают, что объекты выбора, будь то наборы потребительских благ или рискованные предприятия, могут быть описаны однозначно и объективно и что ситуации, в конечном счёте предусматривающие одинаковый набор возможностей (например, возможностей расходования средств), приведут к одинаковому выбору. Все исходные допущения также предполагают, что индивид способен произвести математические вычисления, необходимые для того, чтобы оценить набор возможностей, например, найти сумму количеств, содержащихся в торговых упаковках различного размера, или просчитать вероятность сложных или зависимых событий. Наконец, все исходные допущения предполагают, что предпочтения характеризуются свойством транзитивности, то есть если индивид предпочитает один объект (например, набор потребительских благ или рискованный проект) другому, а этот, второй, объект он предпочитает третьему, то это значит, что потребитель предпочитает первый объект третьему (Макина, 1987, с. 124–125).

За последние двадцать лет этот подход подвергался суровой критике, но нашёл и энергичных защитников. Острая критика исходила со стороны представителей экспериментальной экономики, авторов психологических исследований и других эмпирических работ; все они выявили в этом подходе серьёзные противоречия эмпирическим данным ¹. Вкратце эти противоречия могут быть сгруппированы следующим образом: нарушение гипотезы транзитивности; проблемы формулировки выбора (различия в формулировке одной и той же альтернативы выбора ведут к тому, что индивид делает разный выбор); нарушение шкалы предпочтений, когда порядок размещения объектов в последовательности присвоенной им оценки предпочтительности противоречит порядку, установленному индивидом в ситуации реального выбора; проблемы формулирования, использования и переработки субъективных вероятностных оценок в ситуациях неопределённого выбора.

Многие из этих противоречий выявились в ходе тщательно проведённых экспериментов, которые были посвящены весьма ограниченному кругу вопросов. Далее в этой главе я постараюсь показать, что эти эксперименты непосредственно не применимы к обсуждаемой сейчас теме значение поведенческих постулатов для формирования и самого существования институтов. Но всё-таки они дают основания для критических размышлений над тем кругом вопросов, который мы сейчас рассматриваем.

Наилучшее изложение неоклассических постулатов человеческого поведения принадлежит, вероятно, перу Сидни Уинтера. Он утверждает, что классическая аргументация в защиту этих постулатов последовательно опирается на семь утверждений:

1. Имеются основания рассматривать экономический мир как мир, находящийся в состоянии равновесия.
2. Индивиды — экономические «актеры» — всё время сталкиваются с одинаковыми ситуациями выбора или с последовательностью альтернатив, очень похожих друг на друга.
3. Индивиды имеют устойчивые предпочтения и поэтому оценивают результаты индивидуального выбора, исходя из устойчивых критериев.
4. Оказавшись в уже знакомой ситуации, любой индивид способен разглядеть доступные ему возможности получения более высоких результатов и воспользуется ими; если речь идёт о фирме, то она поступает таким же образом, чтобы не стать жертвой конкурентной борьбы.
5. Следовательно, не может возникнуть такого равновесия, в котором индивиды не максимизируют свои предпочтения.
6. Поскольку мир находится в состоянии, близком к равновесию, то в нём действуют модели поведения, примерно соответствующие постулату о максимизирующем индивиде.
7. Детали адаптивного процесса сложны и, вероятно, специфичны для каждого конкретного индивида и его ситуации. Напротив, общие закономерности равновесия, ведущего к оптимизации, сравнительно просты; поэтому для лучшего понимания экономической жизни соображения экономии усилий требуют теоретического изучения этих закономерностей и их сравнения с результатами других наблюдений. ²

Здесь следует подчеркнуть следующее. Используемые экономистами поведенческие постулаты вовсе не означают, что действия каждого человека соответствуют принципам рационального выбора. Но эти постулаты всё-таки опираются, в конечном счёте, на посылку о том, что действие сил конкуренции ведёт к выживанию тех, чьё поведение рационально (в описанном выше понимании), и к проигрышу тех, кто не придерживается рационального поведения; поэтому в развивающейся конкурентной среде (где имеет силу исходная посылка всех неоклассических теорий о редкости и конкуренции) устойчиво наблюдаемым поведением является поведение тех людей, которые действуют согласно стандартам рациональности. Прежде чем перейти к критике этого подхода и его приложения к институциональной экономической теории, важно отметить и некоторые его позитивные стороны. В тех условиях, которые примерно соответствуют вышеупомянутым принципам, неоклассическая модель очень эффективна для анализа экономических явлений. Например, при исследовании финансовых рынков, где имеется тенденция формирования вышеописанных условий, использование этих простых допущений позволило добиться большого успеха ³.

II

Чтобы рассмотреть недостатки теории рационального выбора применительно к проблеме институтов, необходимо остановиться на двух особых аспектах человеческого поведения:

1. Мотивация.
2. Расшифровка информации об окружающем мире.

Очевидно, что человеческое поведение гораздо сложнее того, которое описывают экономисты в своих моделях, опирающихся на функцию индивидуальной полезности. Во многих случаях следует говорить не только о максимизации личной выгоды, но и об альтруизме и самоограничении, которые радикально влияют на результаты выбора индивида. Далее мы видим, что люди воспринимают внешний мир путём переработки информации с помощью пред-существующих ментальных конструкций, обеспечивающих понимание окружающего и решение возникающих проблем. Чтобы разобраться в этих вопросах, надо принять во внимание способность игроков перерабатывать информацию и сложность проблем, которые предстоит решить. Рассмотрим сначала мотивацию индивидов.

В последние годы социобиологи и экономисты объединили усилия для изучения параллелей между основополагающими чертами генетического выживания и эволюционного развития животных и аналогичными моделями поведения людей. Многие экономисты пришли к выводу, что этот подход не только заслуживает внимания, но и позволяет сделать важные заключения о человеческом поведении. Джек Хиршлейфер в 1987 году следующим образом сравнил биологические и социоэкономические эволюционные модели:

Все эволюционные модели имеют некоторые общие черты. Во-первых, предмет всех моделей — популяция. Даже когда мы говорим об отдельных единицах, то если процесс изменений носит эволюционный характер, его можно описать как изменение в популяции микроединиц. Так, эволюционный процесс болезни в теле отдельного человека — это результат отношений между популяциями бактерий, антител, клеток и так далее. Эволюция экономики какого-либо отдельного государства — это результат изменения отношений между популяциями индивидов, торговых организаций, и так далее. Эволюционные модели представляют собой сочетание постоянства (наследования) и изменения. Должны быть как неизменные, так и меняющиеся элементы, и даже сам изменяющийся элемент должен быть наследуемым, если мы говорим о системе как эволюционной. В биологической эволюции упор делается на различия в выживании и репродукции органических типов или свойств от одного поколения к другому. Здесь постоянство обеспечивается менделевским наследованием неизменных моделей кодированных генетических инструкций (генов). Вариации происходят вследствие действия различных сил, включая внутренние мутации генетических инструкций (ошибки в генетическом кодировании), рекомбинацию генов в сексуальной репродукции и внешнее давление естественного отбора. Социоэкономическая эволюция в основном состоит в различии типов роста и выживания социальных организаций. Главный наследственный элемент — это груз социальной инерции, поддерживаемый сознательно передаваемой традицией. Что касается изменчивости, то аналогом мутаций являются ошибки в воспроизведении усваиваемых традиций. Также продолжает действовать естественный отбор. Наконец, имитация и рациональное мышление образуют дополнительные негенетические источники социоэкономической изменчивости (Хиршлейфер, 1987, с. 221).

В этой эволюционной модели эффективность не обязательно имеет тот положительный смысл, который придают экономисты этому термину, а часто обозначает доминирование одной группы за счёт другой. Но также следует отметить, что, как убедительно показал Даукинс, альтруизм может быть частью этой модели ⁴. Данный подход позволяет объяснить, каким образом репутация, доверие и другие аспекты человеческого поведения, на первый взгляд являющиеся альтруистическими и не сочетающимися с индивидуальной максимизацией личной выгоды, в некоторых ситуациях оказываются свойствами, наиболее эффективно ведущими к выживанию ⁵.

Таким образом, в рамках модели индивидуальной ожидаемой полезности мы можем построить более широкие модели сложного человеческого поведения, включающего некоторые аспекты альтруизма. Однако альтернативный подход, представленный Беккером в его исследовании семьи 1981 года, рассматривает альтруизм просто как один из элементов модели максимизации полезности: благополучие других — часть совокупной суммы благ, которой мы располагаем. Однако этот вопрос глубже, чем семейный альтруизм. Как работы по экспериментальной экономике, так и множество психологических исследований показывают, что «проблема безбилетника», проблемы честности и справедливости входят в функцию полезности и не обязательно вписываются в постулаты максимизации, понимаемые в том узком смысле, который только что описан ⁶. Эти проблемы проявляются в том, как голосуют законодатели; многие отмечают, что поведение законодателей при голосовании невозможно объяснить в узких рамках модели «принципал — агент», в которой агент (законодатель) честно отстаивает интересы принципала (избирателей). Собственная функция полезности агента — его суждение о том, каким должен быть мир — играет роль в том, каковы будут результаты его деятельности.

Исследования, которыми мы располагаем по вопросам идеологии, альтруизма и самоограничения, свидетельствуют о том, что соотношение между материальным богатством и этими, другими ценностями характеризуются кривой с отрицательным наклоном. Иными словами, если цена, которую платит индивид за возможность выражать свои собственные ценности и интересы, невысока, то они будут занимать большое место в том выборе, который делает индивид; но если цена за выражение идеологических взглядов, норм или предпочтений индивида очень высока, то они будут играть значительно меньшую роль в человеческом поведении (Нельсон и Сильберберг, 1987). Я ещё вернусь к этому вопросу, потому что он помогает многое понять в институтах и в их влиянии на принятие решений. Я собираюсь показать, что институты глубоко меняют цену, которую платит индивид, и поэтому ведут к тому, что идеи, идеологии и догмы часто играют наиболее важную роль в том выборе, который делает человек.

III

Второй наиболее важный элемент для нашего понимания человеческого поведения — это расшифровка информации, поступающей из внешнего мира. Этот вопрос играет незначительную роль, или вообще не играет роли, в стандартных экономических исследованиях, хотя Лукас (1986) признает: выводы из моделей рационального ожидания не имеют смысла без обучения со стороны игроков, а также вне условий устойчивого равновесия и конкуренции (эти условия указаны Уинтером), что делает выбор и альтернативы хорошо понятными для игроков. На первый взгляд посылки об устойчивом равновесии и знании альтернатив весьма привлекательны, потому что наша жизнь состоит из привычных действий, в процессе которых проблема выбора возникает по отношению к обычным, повторяющимся и достаточно ясным вопросам, так что 90 процентов наших ежедневных действий не требует особых размышлений. Но на самом деле именно существование «встроенного» набора институтов позволяет нам избежать обдумывания проблем и столкновения с ситуациями, когда приходится делать выбор. Мы легко принимаем решения, поскольку наше взаимодействие с окружающим миром институционализировано таким образом, чтобы снизить неопределённость. Но как только мы переходим от выбора, касающегося личных и устойчиво повторяющихся вопросов, к выбору, выходящему за рамки личного опыта и относящегося к неповторяющемуся взаимодействию с миром, неопределённость результатов возрастает. Чем сложнее и уникальнее стоящие перед нами вопросы, тем выше неопределённость. У нас просто нет теорий, которые позволили бы надёжно предсказать последствия наших решений, а информация, которую мы получаем в таких ситуациях, часто не позволяет обновить и тем самым улучшить наши модели поведения. Об этом очень хорошо написал Герберт Саймон:

Если мы признаем ценности объективными и данными извне, если мы постулируем объективность описания мира таким, каков он на самом деле, и если мы считаем, что индивид, принимающий решения, располагает неограниченной способностью производить вычисления и расчёты, то из этого последует два очень важных вывода. Во-первых, нам не нужно проводить различие между реальным миром и его восприятием со стороны индивида, принимающего решения. Индивид воспринимает мир таким, каким он действительно является. Во-вторых, мы можем предсказать выбор, который будет сделан рациональным индивидом, исходя исключительно из наших знаний о реальном мире, и нам не обязательно знать, как индивид воспринимает мир и как вырабатывает решение. (Но, конечно, нам нужно знать его функцию полезности.)

С другой стороны, если мы принимаем точку зрения о существенной ограниченности знаний индивида и его способности к вычислениям и расчетам, то мы должны проводить различие между реальным миром и его восприятием со стороны индивида. Иными словами, мы должны выработать теорию процесса принятия решений (и проверить её эмпирически). Эта теория должна описывать не только мыслительный процесс, но и процессы выработки в сознании индивида субъективного представления о стоящей перед ним проблеме, требующей решения, и его внутреннюю систему координат.

В неоклассических теориях рациональный индивид всегда вырабатывает решение, которое объективно, или по существу, является наилучшим с точки зрения заданной функции полезности. Рациональный индивид когнитивной психологии следует такому процессу принятия решения, который разумен и обоснован с точки зрения доступного индивиду знания и методов расчёта (Саймон, 1986, с. 210–211).

В этих рассуждениях Саймону удалось, на мой взгляд, ухватить суть вопроса о том, почему субъективная и неполная переработка информации играет главную роль в принятии решений. Они объясняют, почему идеология, основанная на субъективном восприятии реальности, имеет ведущее значение для человеческого выбора ⁷. Они вводят понятия сложности и неполноты нашей информации, показывая, как мы пытаемся наощупь расшифровать её. Саймон обращает внимание на необходимость устойчивых стереотипов человеческого взаимодействия для того, чтобы справляться с этой сложностью, и полагает, что эти устойчивые взаимодействия, которые мы называем институтами, могут быть очень неадекватными или далеко не оптимальными (что бы мы ни понимали под оптимальностью). Короче говоря, такой взгляд на поведение человека близок к моей точке зрения о формировании институтов, которую я изложу далее в этой главе.

Рональд Хайнер в работе «Происхождение предсказуемого поведений» (1983) излагает очень похожие мысли. Он утверждает, что разрыв между способностью человека расшифровывать стоящие перед ним проблемы и трудностью выбора наиболее предпочтительных альтернатив (он называет это CD gap) (Разрыв (gap) между способностью (competence) и трудностью (difficulty). — Прим. пер.) — это главный ключ к пониманию человеческого поведения. Его исследование основано на простой идее о том, что чем шире этот разрыв, тем скорее люди выработают упорядоченные и очень немногочисленные стереотипы реакций на окружающий мир, чтобы справиться со сложностями и неопределённостями, которые вызываются наличием разрыва. Более того, Хайнер утверждает, что эта неопределённость не только порождает предсказуемость поведения, но и является источником существования институтов. Его статья — уникальная попытка связать неопределённость и поведение с созданием институтов. Но Хайнер опирается на эволюционный подход и не оставляет возможности включения индивидуальных понятий о справедливости в поведенческие решения человека.

IV

Резюмируя вышесказанное, вернёмся к семи доводам в защиту неоклассической экономики, изложенным Уинтером.

Концепция равновесия является полезным инструментом для решения некоторых аналитических задач, однако в большинстве случаев, с которыми мы встречаемся, существует не одно равновесие, а множество равновесий. Это множество возникает потому, что «существует континуум теорий, которых могут придерживаться люди и на основе которых они действуют, никогда не сталкиваясь с ситуациями, заставляющими изменить эти теорий (Хан, 1987, с. 324).

Хотя индивиды часто встречаются с повторяющимися ситуациями и, как отмечено выше, могут при этом поступать рационально, они также встречаются с многочисленными уникальными и неповторяющимися ситуациями, требующими выбора при недостатке информации и неопределённости результатов.

Хотя Беккер и Стиглер в 1977 году убедительно показали, что изменения относительных цен могут объяснить многие изменения в предпочтениях, проблему устойчивости предпочтений нельзя оставлять в стороне. Речь идёт не только об аномалиях предпочтений, обнаруженных психологическими исследованиями на дезагрегированном уровне, но и об изменении предпочтений во времени, о чём свидетельствует исторический опыт. Отмену рабства в XIX веке невозможно объяснить, не принимая во внимание изменение суждений о легитимности положения, при котором один человек владеет другим.

Каждый индивид хотел бы улучшить результаты своей деятельности, но обратная информационная связь может быть так слаба, что он не в состоянии увидеть более благоприятные для него альтернативы.

Конкуренция может быть настолько слабой, а её сигналы — такими беспорядочными, что адаптация экономических агентов будет происходить очень медленно или в неправильном направлении, и результаты конкуренции, предусматриваемые классической эволюционной теорией, не будут проявляться в течение очень длительного времени.

Ход всей мировой истории даёт огромное количество свидетельств, что поведение человека значительно сложнее простого рационального некооперативного поведения.

Принятые экономистами поведенческие постулаты полезны для решения некоторых проблем. Но они не способны решить многие вопросы, стоящие перед представителями социальных наук, и являются главным препятствием к пониманию существования, образования и развития институтов.

V

Эту главу следует завершить точной и аккуратной поведенческой моделью, которая не только объяснила бы, почему институты являются необходимым продолжением присущих человеку способов обработки информации, но и смогла бы предсказать сложное смешение мотиваций, формирующих выбор. Мы продвинулись достаточно далеко, чтобы это сделать: достаточно подробно объяснили существование институтов и (менее подробно) мотивацию индивидов, которая способствует формированию институтов и создаёт механизмы включения альтруизма и иных ценностей, не ведущих к максимизации личной выгоды, в набор альтернатив выбора.

Институты существуют для уменьшения неопределённостей, сопровождающих взаимодействие между людьми. Эти неопределённости возникают вследствие сложности как самих проблем, требующих решения, так и «программ» решения (если воспользоваться компьютерной терминологией), которыми располагает индивид. Данное утверждение не следует понимать в том смысле, что институты всегда являются эффективными.

Сложность окружающего мира — предмет рассмотрения следующей главы. Здесь достаточно отметить, что неопределённости возникают из неполноты информации о поведении других индивидов в процессе человеческого взаимодействия. Ограниченные возможности человека к расчёту определяются способностью сознания перерабатывать, организовывать и использовать информацию. Эта ограниченная способность в сочетании с неопределённостями при расшифровке поступающий извне информации порождают правила и процедуры, призванные упростить данный процесс. Возникающая вследствие этого совокупность институтов структурирует человеческое взаимодействие и тем самым ограничивает набор вы£юров, с которым сталкиваются индивиды.

Несомненно, что способности сознания перерабатывать информацию ограничены. Но каким образом в процесс принятия решений вступает мотивация индивида? В строгой социобиологической модели мотивацией индивида служит максимизация его способности к выживанию. Иногда — но не всегда — такая мотивация совпадает со стремлением к максимизации личной выгоды. Сложность окружающего мира, с учётом ограниченных способностей к переработке информации, может объяснить субъективные восприятия реальности, формирующие понимание внешнего мира, и даже возникающие у индивида ощущения справедливости или несправедливости институциональной среды. Если взять классические примеры, то нетрудно понять, почему промышленный пролетарий чувствовал себя объектом эксплуатации со стороны буржуазии или почему американский фермер в конце XIX века винил в своих несчастьях железные дороги. В обоих случаях имелись готовые идеологические конструкции, которые объясняли беды пролетариев и фермеров. Но гораздо труднее объяснить, каким образом люди действовали на основании этих идеологических убеждений, стремясь решить «проблему безбилетника».

Можно было бы, подобно многим неоклассическим экономистам, отбросить в сторону широкий спектр человеческих поступков и вариантов поведения, таких, как анонимная сдача крови, бескорыстное служение коммунизму или другим идеологиям, глубокая преданность религиозным предписаниям и даже принесение собственной жизни в жертву абстрактным идеалам, если бы такие поступки, варианты поведения были единичными. Но очевидно, что это не так, и мы должны принять их во внимание, если хотим продвинуться в понимании человеческого поведения. Даже если наше понимание мотивации слишком неполно, мы всё же можем сделать важный шаг вперёд, ясно представляя себе, что институты меняют цену, которую мы платим за наши убеждения, и, следовательно, в решающей степени влияют на то, как мотивации, не связанные со стремлением к максимизации личной выгоды, определяют наш выбор. Мы рассмотрим это в следующих главах. Но вначале следует подробно разобраться в том, что же делает окружающий нас мир таким сложным.