![]() Ханс Ленк (Hans Lenk) — доктор философии, профессор Университета Карлсруэ, Германия, бывший вице-президент Европейской Академии наук и философии права, бывший президент, а ныне почётный президент Всемирной Академии философии Международного института философии в Париже. Область научных интересов: философия и теория науки, философия техники, логика, социология и социальная философия. | |||||||||||||||||
Пятнадцать лет тому назад, и вплоть до нынешнего дня, я стал заниматься разработкой методологии интерпретационного конструкта, опираясь, в частности, на понятия и примеры из области теории действия, философского анализа разума, философии ценностей, психологии мотива и мотиваций, с помощью таких понятий, которые мы используем в повседневном опыте, как, впрочем, Эту методологию можно разрабатывать, соотнося её с более широкой философской гносеологией. Нет независимого от интерпретации подхода к миру, ни в области познания, ни в сфере деятельности, ни Такого рода философию, вероятно, можно было бы назвать трансцендентальным интерпретационизмом; однако сначала можно ограничиться разработкой метода и его изложением, анализом его возможностей; в этом смысле следовало бы говорить о методологическом интерпретационизме. Последний стал бы, так сказать, информационной версией первого. Трансцендентальный интепретационизм предоставляет возможность Этот методологически-интерпретационистский подход не вполне разработан, поскольку он ещё относительно нов, однако, как я полагаю, он даёт возможность свести воедино или даже интегрировать казалось бы даже изолированные друг от друга ареалы и области наук. Я полагаю, что и за пределами наук можно выдвинуть на первый план унифицирующую антропологическую и философскую точку зрения, — тех наук, о которых я упомянул вначале, где познание и деятельность слиты воедино, и где человек понимается как системно-символически познающее существо, а наука как производительная сила, благодаря способности человека вмешиваться в природу, например, при помощи естествознания, или социальных наук, или социальной активности. Следует отметить, что в актах познания и действия, будь то «пассивный» «опыт, или «активный», «понимающий» опыт, применяются принципы структурирования и различные способы наложения концептуальных сетей, или, выражаясь языком методологии, способы формирования и приложения образцов или абстрактных структур, которые мы всегда применяем, когда Уже Иммануил Кант выявил продуктивность гносеологического применения понятия схемы тем, что применил последнее к установлению связи между чувственным восприятием, с одной стороны, и понятийным схватыванием (пониманием), с другой. Кант определяет (в «Критике чистого разума») понятие «схема» как «продукт воображения», который «имеет в виду не единичное созерцание, а только «единство» созерцания «в определении чувственности» 2. Здесь речь идёт скорее о «представлении о методе (каким представляют в одном образе множество…) сообразно некоторому понятию, Однако Кант применяет понятие схемы к предметам опыта, данным в созерцании или сообразным представлению, следовательно, к образам представления: «В действительности в основе наших чистых чувственных понятий лежат не образы предметов, а схемы», например, схема треугольника как «правило синтеза воображения в отношении чистых фигур в пространстве». «Ещё в меньшей степени может быть адекватным эмпирическому понятию предмет опыта или образ такого предмета; эмпирическое понятие всегда непосредственно относится к схеме воображения как правилу определения нашего созерцания сообразно некоторому общему понятию… Образ есть продукт эмпирической способности продуктивного воображения, а схема чувственных понятий (как фигур в пространстве) есть продукт и как бы монограмма чистой способности воображения a priori; прежде всего благодаря схеме и сообразно ей становятся возможными образы, но связываться с понятиями они всегда должны только при посредстве обозначаемых ими схем, и сами по себе они совпадают с понятиями не полностью» 5. Схемы суть формы, которые должны быть приложимы к абстрактным всеобщим понятиям рассудка, с помощью которых поначалу формально мы строим наш, сообразный понятию, мир, тем самым познание может применяться к реальным отношениям, к действительному, реальному миру. Согласно Канту, это происходит в первую очередь с временными и пространственными формами созерцания. Схемная интерпретация есть любое из понятий, опосредованных временными представлениями — помыслим каузальность и соответствующие условные формы высказывания, которые прежде всего представляют собой чисто формальные отношения; причинное истолкование условного предложения является тогда, разумеется, временным истолкованием — а именно таким, что определённое причинно обусловленное событие с необходимостью («согласно правилу») имеет своим следствием вполне определённое событие, вызывающее то или иное следствие. Эта временная интерпретация является для Канта истоком такого представленного в образах схематизирования — и это весьма важно. Он называет этот схематизм методом, который в состоянии вообще гарантировать непрерывность процесса познания, познаваемость событий или предметов, причём благодаря этому удаётся выйти за рамки чисто формального, чтобы быть определённым образом связанным с представлениями, чтобы «доставить» понятиям посредством воображения именно образ, определённое образное представление, которое и является этой схемой. Следует особенно подчеркнуть, что категории, которые имел в виду Кант, ныне становятся всё более гибкими, изменчивыми, умеренными. Всё, что произошло после Канта с неизменными, фиксированными категориями, которые для каждого разумного существа таковыми и являются, — неповторимыми, единственными в своём роде, однозначными — означало упорядочение фундаментальной структуры разума и его обобщающей, рефлектирующей деятельности. Всё это можно заметить и по сегодняшнему состоянию знания, хотя ныне мы имеем как в науке, то есть при интерпретациях посредством научных гипотез и теорий, так Понятие схемы представляет собой идею, которая прежде и вплоть до сегодняшнего дня играла и играет огромную роль в психологии. Уже в начале столетия немецкий психолог Отто Зельцер, один из первых, кто использовал схемные представления в психологии (1913), теоретически обосновал понятие схемы. Уже Кант в главе о схематизме из «Критики научного разума» подробно и обстоятельно обсуждал это эмпирическое толкование понятий; он ясно видел, что с понятиями мы остаёмся наедине в пустом формальном пространстве, что мы можем нечто понять и структурировать, не отделяя сущности от содержания, полученного в актах созерцания; следует напомнить его знаменитый тезис: «Мысли без созерцаний пусты, созерцания без понятий слепы» 6. Эти слова могут быть отнесены также к соответствующим представлениям схем, образов или квазиобразов, к содержательным или признако-систематизирующим образцам, которые затем в схеме подчиняются соответствующим формальным структурам, причём выражение «образ» («Bilder») здесь употребляется метафорически. Если мы представления называем «образными», то это иносказание, аналогия; мы можем их описать лишь как «квазиобразные». Когда мы видим нечто, это нечто остаётся всё же Однако, что должны описывать эти схемы? Как следует их понимать и как должны они, так сказать, «применяться» (при известных условиях подсознательно)? В качестве схемы можно прежде всего рассматривать все возможные формы структурирования или структурные образования репрезентативного характера, которые «извне» замещаются знаками, а «изнутри» — представлениями и активизацией образов. Схемы подчиняются определённой иерархии, имеют архитектонический характер. Они не полностью воспроизводят ту или иную ситуацию, но подчёркивают самое существенное, тем самым оставляют вариативными определённые черты и моменты данной ситуации, то есть схемы «конструируются» таким образом, что мы можем их варьировать, во всяком случае так утверждают психологи, работающие в области когнитивной психологии. Психологи, прежде всего представители так называемой когнитивной психологии, ныне полагают, что наши схемы репрезентируют целостное знание, что мы в конечном счёте нечто удерживаем и аккумулируем в памяти всегда с помощью таких структурированных схем, и что мы, по мере надобности, лишь повторно можем добавлять определённые частности к такого рода схеме, что в основном всегда удерживается лишь схематическое структурное содержание, которое затем налагается на другие подобные ситуации. Мы «схватываем» и накапливаем эти схемы, которые таким образом вводят нас в положение дел, в повторное узнавание ситуаций и подключают к их всеобщей связи. Субординация, понятийное включение, классификация — все эти и другие родственные операции являются весьма важными; они возможны лишь тогда, когда имеются соответствующие схемы для них. Но как поточнее это назвать? Каким образом существуют такие схемы? Что они собой представляют? По поводу этого всё ещё нет ясного представления. Даже Кант полагал, что истинная природа и порядок, каким осуществляется этот род схематизма и, как он говорил, достигается нашей «душой», пребывают в абсолютной темноте, это то нечто, которое человек якобы никогда не познает. Может, это и так, однако, в последнее время здесь явно наблюдается значительный прогресс, по крайней мере, в том, что относится к «естественнонаучному» пониманию или естественнонаучной стороне такого схемообразования. Мы должны обратиться к нейробиологии и нейропсихологии, благодаря которым в последнее время возникла возможность провести сравнительные исследования, в частности, с помощью неинвазивных методов, таких как томография позитронной эмиссии или томография спинового магнитно-ядерного резонанса (NMR: «Nuclear Magnetic Resonance Spectrography») и другие (ср., например, Raichle, 1994). В отношении схемообразования здесь получилось нечто совсем неожиданное — а именно то, что познавательные акты в определённом смысле могут быть нейробиологически обоснованы, то есть в некотором расширительном смысле нейробиологически «объяснены», поскольку в качестве схематизирующего структурирования, например, при восприятии, становится возможным представить определённые нейронные ансамбли, как утверждают исследователи головного мозга, связанными в нейронные сети, которые динамически взаимосвязаны параллельным включением. Следовательно, если мы пытаемся обнаружить определённый контур, например, поперечные балки в поле зрения, непременно возбуждаются нейроны, которые специализируются именно на обнаружении этих балок. Это было экспериментально подтверждено Хубелем (Hubel) и Визелем (Wiesel), в частности, в опытах с обезьянами. Итак, мы имеем дело с определёнными возбуждениями долей головного мозга, которые могут усиливаться и таким образом реагировать на специфические сигналы, которые, например, оказывают влияние на сетчатку. Последние поначалу перерабатываются раздельно, разобщённо, весьма специфическим и обособленным образом и лишь на более высокой ступени снова интегрируются, приближаясь к формированию связанного воедино образа; в каждом отдельном случае, например, при распознавании контура или цветового пятна реагируют совсем другие клетки. Единый образ, который мы видим, возникает довольно поздно, на относительно высокой ступени переработки, причём при этом имеет место взаимный переход актов активизации сенсорных и моторных систем. Образ восприятия всегда обнаруживает себя как определённая конструкция, определённая интеграция; он не является просто отражением действительности или внешних сигналов, как они есть «сами- Эту переработку можно себе представить по новым исследованиям, проводимым учёными, исследующими головной мозг, в Институте им. Макса Планка во Франкфурте (Wolf Singer, 1990, Engel-Кцпig — Singer, 1993), таким образом, что, к примеру, распознавание определённой структуры на определённом фоне представляет собой процесс нарастания колебаний соответствующих нейронных ансамблей, колебаний, сгущающихся в одно когерентное колебание. Первоначальный «образ», который сначала проявляется, вероятно, весьма неотчётливо, выделяется как раз в зрительных долях, выделяясь на общем фоне благодаря этому более интенсивному контрастно- и контурпрофилирующему способу самоусиления, и этот первоначальный образ постепенно стабилизируется как способ распознавания этой модели. Так, видимо, совершаются акты обнаружения познавательных моделей и тем самым устанавливается динамический способ репрезентации и реагирования нейронных сетей, и он относительно стабилизируется посредством обратной связи. Впрочем, нейробиологи даже пытались с помощью живых организмов более низкого порядка, например, морского слизня Aplysia Californica, по отношению к которому им это удалось сделать, установить целостную модель нейронной системы — физиологических процессов образования и стабилизации синапсов при осуществлении такого рода нейронных сетей, следовательно, попытались выяснить целостную электрофизиологическую и биохимическую основу соответствующих процессов. Может сложиться впечатление, что образование синапсов и нейронных сетей у животных более высокого вида вплоть до самого человека идентично. Всё это позволяет выдвинуть вероятную гипотезу, которая до сих пор не является теорией, но тем не менее даёт возможность принципиального понимания: относительно стабильные, но весьма быстро формирующиеся модели Динамический фон основывается на базовых частотах колебаний, которые генерируются нейронами и порядок величин которых составляет предположительно 40 герц. Затем соседние нейроны или нейроны, которые будут объединены в формирующуюся нейронную сеть, будут колебаться с той же самой частотой, то есть осциллировать когерентно, или же подстраиваться к изменению соответствующих амплитуд или частей в зависимости от того, идёт ли речь об изменении колебаний с модулируемой амплитудой или модулируемой частотой. Образования, полученные объединением представлений в единую целостность, тем дольше существуют, чем чаще реактивируются. Реактивация, упражнения и тренировка, определённый режим, слаженность — всё это великие мастера обучения. Этот ритуализированный процесс повторения приобретает внутреннюю стабильность и является необходимой предпосылкой, способствующей тому, чтобы Прежде всего один вывод, относящийся к схемообразованию и использованию схем. Использование и применение схем, как здесь мы попытались это обрисовать, сводится к активации и реактивации соответствующих носителей (например, нейронных ансамблей или сетей), поэтому мы можем сказать, что образование таких относительно стабильных схем и их повторное применение есть один и тот же процесс; оба эти процесса совершаются одним и тем же способом. Активируются, относительно стабилизируются и повторно активируются соответствующие носители процессов и благодаря этому они становятся ещё более стабильными. Другими словами, в этом состоит очевидное совпадение схемообразования, представленное так называемым нарастанием колебаний нейронных ансамблей, с одной стороны, и реактивацией сетей или ансамблей, однажды уже набравших колебания благодаря реактивации (повторному приведению в действие). Реактивировать — означает то же самое, что активировать, эти процессы лишь чередуются. Из этого можно сделать вывод, что формирование понятий для описания предметного мира или его понимания есть в принципе тот же самый процесс, что и их применение, повторное активирование: конституирование схем и реконструирование, равно как реактивирование определённых схем, которые мы уже конституировали, происходит тем же самым способом и на той же самой основе. Это важное утверждение. Хотя формально мы можем провести различие между процессами конституирования, например, образованием классов предметов концептами или структурными формами, с одной стороны, и аналитическим воспроизведением этого акта структурирования, с другой стороны, однако, в конечном счёте, базисные носители их аналогичны. В случае образования схем речь в принципе идёт о первой или состоявшейся на начальной стадии стабилизации таких нейронных ансамблей динамического или относительно стабильного характера. И в случае «конструкции», понятой в узком смысле слова, и при определённой реконструкции, носящей сознательный характер, следовательно, также при повторном распознавании в смысле обнаружения уже наличной или имеющейся в распоряжении схемы мы находим повторное приведение в действие (реактивацию) тех же самых нейронных ансамблей. Итак, применение и образование схем представляют собой весьма сходные, достаточно родственные, или тождественные по своей структуре процессы. Поэтому здесь имеет смысл говорить об образовании и применении схем как о всеобъемлющем понятии, Как деятельные и познающие существа мы обладаем способностью иерархического упорядочения актов интерпретативно-схематизирующей деятельности, которая обнаруживает себя в ранее названных актах схематизирования, имеющих нейробиологическое происхождение. Тем самым мы имеем возможность понять акты схематизирования как динамическое образование и повторную активацию нейронных ансамблей, а также их стабилизацию. Метасхематизирование следует аналогичной модели: оно относительно стабилизируется в носителях процессов. Здесь следует допустить как бы наведение мостов между нейробиологией, с одной стороны, и психологией или науками о духе, с другой. Разумеется, тем самым никоим образом не устраняется семантический пробел между якобы внешним естественнонаучным описанием процесса, с одной стороны, и содержательным, интенциональным пониманием, с другой. Это обстоятельство вообще является центральным для понимания того факта, что схемное интерпретирование является необходимым, что мы не можем обходиться без обнаружения и применения образцов и моделей в репрезентирующих, ментальных актах. Всё это подлежит осмыслению как «схватывание» определённого нечто (причём познание и деятельность переходят друг в друга) Но теперь я хотел бы сказанное несколько уточнить; слово «пропитывание» («Impregnieren») является особенно примечательным — и соответственно многозначным — выражением, которое должно сохраняться не только для случая чистой нагруженности модельными образованиями. Эта многозначность нуждается в определённом уточнении: в теории науки даже говорят о теоретической нагруженности понятий или опыта, или наблюдений (Хэнсон, Фейерабенд и Кун). Эту «завязанность» на теоретическое истолкование или эту теоретическую «нагруженность» я бы назвал «пропитанностью» теорией (Teorieimprdgniertheit) и это слово является более гибким выражением — но я хотел бы выражение «пропитывание» применять лишь для того случая, когда внешний мир или «мир- Следовательно, и применение схем относится к подобному роду ипрегнирующей деятельности, которая отчасти Итак, схемное интерпретирование необходимо в любом акте восприятия, понимания, мышления, поведения, вообще деятельности. Интерпретирование в этом смысле является объединительным, собирательным знаком для многообразных способов, формирующих образы, представления, репродуктивных актов деятельности, и прежде всего символического изображения и репрезентации, которые определяются и осуществляются сознательно действующим субъектом, — но также отчасти подсознательно подвергаются селекции и структурированию. Значит, мы всегда познаем уже нечто структурированное, что нами упорядочивается в соответствующие формы восприятия. Другими словами, все познание и деятельность несут на себе печать схемной интерпретации и структурируются при её посредстве. Это фундаментальное положение схемно-интерпретаторного импрегнирования (лучше сказать: схемной интерпретации и схемного импрегнирования) и оно пригодно для всех схемно-интерпретативных актов деятельности. Все акты схемосозидающей деятельности мыслятся в этом фундаментальном положении. Если мы специально интерпретируем нечто как нечто, так сказать усиливаем две ступени схемы, то тогда мы должны «Нечто» в качестве определённого Нечто дистанцировать от определённых форм или конструктных образований. Следовательно, мы нуждаемся как бы в предмете или квазипредмете, определённом Нечто, которое мы сначала дистанцировали, а затем должны понять. Нечто и есть уже конституированное нечто, которое не является абсолютно данным в качестве определённого, такового нечто. Разумеется, бесчисленное множество того, что можно представить в качестве данного Нечто, может быть весьма большим, — это могут быть чувственные данные, совокупность восприятий, форм движения, жестов, световых и звуковых различений, различий по энергетическому потенциалу и так далее, которые придают предмету соответствующие отличительные характеристики. При визуальном восприятии возможны значительные различия, однако это имеет силу лишь для более высокой ступени восприятия, для образования абстрактных знаков, даже суперзнаков (знаков для обозначения знаковых классов или групп); но это не относится к актам зрения и слуха вообще 7, а также к чувствам, состояниям сознания, намеренным или интенциональным актам и так далее. Я уже говорил об интерпретационных конструктах. Сейчас это слово мне не хотелось бы определять строго, я предпочёл бы употреблять его довольно свободно, потому что речь скорее идёт о собирательном знаке, понятом как родовое понятие, доступное пониманию (в теоретико-познавательном и техническом планах) благодаря родовому признаку. Это напоминает «семейное сходство» в смысле позднего Витгенштейна. Интерпретационные конструкты суть результаты применения схем на соответствующем абстрактном уровне, при этом во внимание берётся способ дистанцирования и абстрагирования. «Die Etwasse» — отвлечённое нечто, — посредством которого осуществляются схемные интерпретации, и результаты схемного интерпретирования мне бы хотелось назвать интерпретационными конструктами в самом широком смысле слова. Это не означает, что нечто должно конструироваться сознательно; сознательное конструирование есть частный случай конструирования. Полагают, что конструирование есть Говорят, что существует внешний мир, который оказывает влияние на наши установки, конструкции, интерпретации, представляющий модель теоретико-познавательного и повседневно-психологического характера, которую мы все должны разделять, исходя из оснований практического, жизненного свойства, мнение, которое, однако, отнюдь не является само собой разумеющимся. В сущности здесь речь идёт также о глубоко укоренившемся, быть может, даже развитом в эволюции интерпретационном понимании или об определённой модельной форме, которая настоятельно напрашивается сама собой, но тем не менее остаётся модельным представлением. В целом мы осознаем, что интерпретирование схем и любое интерпретирование, даже специальный случай интерпретирования текстов, в определённом смысле являются «завязанными» на действие, включёнными в деятельностный контекст, во взаимодействие с окружающим или внешним миром, обусловленными нашим вмешательством, отчасти подсознательным, отчасти сознательным, планомерно построенными и соответственно разработанными и выполнимыми операциями. Взаимодействие и вмешательство существенно необходимы, тем самым вообще обеспечивается применение, использование схем или их определённое интерпретирование. Кантовское высказывание, уже приводившееся выше, «Созерцания без понятий пусты; мысли без созерцания слепы», — можно соответственно перефразировать: схемные интерпретации без интеракции и вмешательства пусты, интеракция и вмешательство без схемных интерпретаций слепы. Следовательно, «зрячими» интерпретации становятся тогда, когда они связаны с действиями, с деятельностью, которая, по крайней мере, принципиально или потенциально направлена на внешнее. Следовательно, интерпретация зависит от интеракции и интервенции. И это применимо к ранее введённому выражению, касающемуся специального варианта интерпретирования, понятого как импрегнация, следовательно, применимо к «реально существующему», которое меняется в зависимости от интерпретации. Естественно, существуют границы интерпретации или границы внутреннего описания или понимания в свете интерпретаций, причём слово «границы» является метафорическим. Не всё можно разрешить лишь применением схем, и это доказывает, к примеру, включение факторов внешнего мира, обобщённое выражением «импрегнация». Что интерпретативность является феноменом, связанным с перспективностью, свидетельствует также тот факт, что интерпретирование в определённом смысле является ограниченным определённым видением, точкой зрения или позицией, углом зрения и так далее. То, что мы отводим определённое место перспективам, формам, структурам, схемам и тому подобному, само собой разумеется. Следовательно, чрезмерное доверие к интерпретации вполне понятно и имеет своё оправдание, но следует отчётливо видеть и понимать, что интерпретации подлежит «все», что мы могли бы чудесным образом вытащить наружу мир, находящийся в нас при помощи интерпретации. Интерпретировать нечто означает «понять нечто со смыслом, значением», «суметь понять» или «в качестве определённого или многообразного значения ввести в более широкий контекст». Интерпретирование в этом смысле, связанно с пониманием, всегда представляет собой деятельность, процесс репрезентирующий реконструкции и как таковой он выносит предмет на более высокий уровень теоретико-познавательного анализа. Следовательно, интерпретативно конструирующие модельные образования играют определённую роль, — строить, опираясь на преднайденные в качестве теоретических предпосылок частичные элементы, основоположения, которые, в свою очередь, создаются посредством первичных схемных интерпретаций предметных и квазипредметных образований. Схемно-интерпретирующие формы деятельности служат закваской для всей нашей жизни, это, конечно, метафора, но она полезна, поскольку репрезентирующие акты схемно-интерпретативной деятельности, которые, нечто обозначают и характеризуют символическим образом, являются или становятся для нас знаками, симптомами или символами, допускают значительную вариативность и гибкость способов изложения и представления и вообще делают нашу жизнь более изменчивой и богатой. Именно поэтому мы отводим особое место репрезентации, реконструкции, конструктивным схемно-интерпретативным актам деятельности на высоком символическом уровне Поскольку такие традиционные философские проблемы как проблема истины, проблема значения, проблема отношения, связи предметов, следовательно, проблема референции отчасти должны быть переформулированы в свете интерпретационного подхода, то это теперь относится к различным ступеням и уровням интерпретации — как раз потому, что концепт понимается в методологическом, теоретико-познавательном смысле. Ступени и уровни схемно-интерпретаторной деятельности Итак, должны иметь место ступенчатые, уровневые различения, и следует пояснить, что эти различения, со своей стороны, не являются абсолютными, но также представляют собой формальные различения, которые в дальнейшем могут совершенствоваться, уточняться. Тем самым обнаруживается лишь первый ориентировочный пункт для различений и для дальнейшей разработки соответствующих теоретико-познавательных проблем. Схемное интерпретирование можно и нужно подвергнуть дальнейшим различениям, на что мы уже многократно указывали. Мы уже провели различие между основоположениями и конструктными образованиями в узком смысле слова, между импрегнациями, в которых внешний мир выполняет свою роль и чисто креативными, продуктивными интерпретациями в узком смысле слова. Мы также провели различия между метаинтерпретациями и интерпретациями, следовательно, подчеркнули, что человек в состоянии делать предметом анализа свои интерпретации, поднимаясь на так называемый метауровень. Теперь попытаемся эти ступени и уровни интерпретации представить в их связи.
Прежде всего мы устанавливаем «самые низкие уровни», базисную ступень На второй ступени ( На третьей ступени речь идёт об истолкованиях посредством принятых, устанавливающих по определённым правилам некие пределы: нормированные образцы: закрпеленные в социальной традиции, которые определённым образолм детерминируют наше поведение, и которые, со своей стороны, репрезентируются по большей части уже в языке) с помощью схем. В то время как в случае доязыковых различений проводится определённый способ утановления отличий чисто доязыковых различений от квазиязыковых, то здесь речь тогда уже идёт о случаях тождественности, регулярноти, соответствии правилу, равным образом о нормированных или конвенциональных реакциях на определённые ситуативные признаки. К этому нам необходимо добавить определённые ситуации, связанные с развитием личности, или ситуации учителя и ученика, которые практически осуществляются согласно определённым образцам и схемам. Итак, мы должны то, что закреплено в социальной и культурной традиции, то, что сообщается посредством правил, разучивать в ситуациях действия согласно тому или иному образцу. Применение схем должно всякий раз подлежать разучиванию, тренировке на практике; мы обучаемся как совершенствованию интерпретационной практики, тем самым мы учимся, как следовать правилам, сознательно их усваивать. Проблема следования правилу и усвоения правил тогда является весьма интересной и важной философской проблемой, которая, начиная с позднего Витгенштейна играет огромную роль. Что это означает — следовать правилам и насколько глубоко проникают социально установленные, формируемые культурой и заимствованные ей правила в наши понятийные образования, в наши способы репрезентации и понимания? Можно с уверенностью сказать, — Наверное, бросается в глаза, что я ещё совсем ничего не сказал о языковом образовании понятий. Фактически в рамках ступени Итак, можно и следовало бы провести различия между уровнями Четвёртая ступень охватывает собой интерпретации, связанные с операциями включения и классификации, в случае которых в «осознанном» порядке располагаются структуры, схемы, которые уже смогли быть оформлены в языке, определённые элементы, к примеру, уже конституированные, — идёт ли речь об операциях подведения под понятие, классификации, более подробного или уточняющего описания, видовом образовании, или характерном, примечательном образовании, опосредованном и переданном в языке. Все виды целенаправленного, систематизированного структурного и понятийного образования репрезентирующего характера с применением языковых или языкоподобных средств представляют собой интерпретации, связанные с операциями включения и классификации. Пятая ступень ( Вероятно, надо ещё упомянуть, что на этой ступени полагаются не только научные, то есть теоретические структурирования, потому что даже в быту, в повседневном опыте мы все и всегда в широком смысле слова теоретизируем. Следовательно, ступень То, что такой единый или основополагающий способ понимания, истолкованный в смысле всеохватного методологического конструкта имеет место, обнаруживается в способах интерпретации, схемообразования и использования схем. Теоретико-познавательные и методологические метаинтерпретации метода интерпретационного конструкта теперь мы находим на ступени Исследование методологии или теоретико-познавательных подходов интерпретационного конструкта имеет место также в рамках определённой модельной конструкции — а именно снова соответственно на более высоком уровне. Речь идёт об определённой модельной конструкции более высокого метауровня, и она структурно подчиняется тем же самым условиям, что были представлены на выше рассмотренных ступенях. Она тоже зависима от принципа интерпретационной импрегнированности всех способов понимания. Таким же образом осуществляется анализ метода интерпретаций или самого интерпретационного конструкта снова как пример инстанцирования самого этого метода. Тем самым метод даёт возможность применять по отношению к самому себе накопленные слой за слоем модели; модель интерпретационного конструкта представляет собой также модельный интерпретационный конструкт, используемый как конструкт над конструктом, собственно метод, находящийся над В заключение можно сказать: развитый здесь в общих чертах интерпретационный подход в первую очередь следует понимать в методологическом аспекте, возможно, его следует расширить до уровня трансцендентального подхода. Последний связан с утверждением, что все акты познания и понимания нечто в качестве Нечто, будь оно «идеальным» или «реальным», или выступающим как «действительность» — оно всё равно подлежит интерпретации, описаниям, зависимым от истолкования и оформляется с их помощью. | |||||||||||||||||
Примечания: | |||||||||||||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||||||||||
Библиография: | |||||||||||||||||
| |||||||||||||||||