2.1. Принцип соразмерности метода и объекта исследования2.1.1Приступая к собственно научному или методологическому исследованию категорий сложности в изыскательских работах, мы прежде всего должны определить, в каких средствах анализа и с помощью каких методов можно и нужно проводить эти исследования, чтобы получить теоретически и практически значимые результаты. Ибо отнюдь не всякий набор средств и методов исследования и отнюдь не всякий подход могут обеспечить нам эту значимость. Мы убедились в этом практически в первой фазе разработок и теперь вынуждены специально обсуждать этот вопрос и формулировать Совершенно ясно, что эти принципы и критерии меняются исторически: то, что значимо и адекватно теме на одном историческом этапе оказывается незначимым и неадекватным на следующих. Из этого можно сделать вывод, что критерии значимости не могут быть предметно-содержательными, а должны быть либо ситуационными, либо формально-содержательными. Но первые не применимы в области теоретических, в частности естественнонаучных исследований, ибо напрямую связывают знания с ситуационными практическими или техническими целями и, по сути дела, исключают глубокие идеализации. Следовательно, остаются прежде всего формально-содержательные критерии и принципы адекватности и значимости. 2.1.2Обычно, когда обсуждают формально-содержательные критерии значимости и правильности проводимых исследований, то формулируют в качестве основного методологического критерия принцип соразмерности (или взаимного соответствия) метода и объекта исследования. В плане организации исследований это очень важный методологический принцип, но условия осмысленного использования его отнюдь ни тривиальны, и многое здесь зависит от способа его прочтения и истолкования. Как и всякое другое высказывание об отношении этот принцип имеет три смысловых фокуса и, соответственно, три точки объективации. Мы можем прочитать его таким образом, что зафиксируем требование: метод исследования должен соответствовать объекту; можем прочитать в обратном отношении: объект должен соответствовать методу исследования; а можем то же самое положение прочитать таким образом, что смысловой фокус ляжет на само отношение между объектом и методом: объект и метод исследования должны находиться в отношении соответствия друг другу (см. Pис. 2.1). Первая трактовка принципа соразмерности метода и объекта явно или неявно задаёт и вводит такую ситуацию, в которой объект полагается как уже известный, и задача или проблема состоит в том, чтобы подобрать к нему адекватные методы исследования.
Вторая трактовка принципа соразмерности вводит ситуацию, в которой в качестве известного и фиксированного полагается метод исследования и для него (или под него) надо подобрать или сконструировать соответствующий объект. Третья трактовка принципа соразмерности существенно отличается от двух первых: для неё не имеет значения, даны ли какие-либо члены рассматриваемого отношения актуально или не даны; она может работать с методом исследования и объектом как с переменными, как с искомыми, и лишь требует, чтобы они соответствовали друг другу. Таким образом, первая и вторая трактовки принципа соразмерности намечают его предметно-содержательные использования: одна уже заданная организованность мышления и деятельности исследователя должна быть достроена другой организованностью на основе принципа соответствия. Третья трактовка этого принципа является формально-содержательной: мы можем свободно строить объекты и методы исследования, но при этом всё время ориентироваться на отношения соответствия между ними. 2.1.3Эта троякая трактовка принципа соразмерности метода и объекта исследования позволяет нам использовать его по методу «молевого сплава»: на первом этапе работы мы можем пользоваться схемой «метод — отношение соответствия — объект» как чисто функциональной структурой и выкладывать её на планшет исследования в виде своеобразного трафарета, ячейки которого ещё должны быть заполнены материалом, затем начинать заполнение либо со схем и маркеров методов, либо со схем и маркеров объектов и таким образом как бы перепрыгивать со схемы отношения как целого на морфологию отдельных элементов этого отношения и, наконец, на третьем шаге анализа снова прыгать к другому члену отношения, а само отношение соответствия использовать в качестве логического принципа, определяющего процедуры выбора или конструирования морфологических организованностей второго члена отношения. 2.2. Принцип множественности знаний и объектов мысли. Пространственная организация мышления2.2.1Уже те первые пояснения и иллюстрации, которые мы сделали, вводя принцип соразмерности метода и объекта исследования, показывают, что работа на основе этого принципа предполагает не совсем обычную для научных исследований организацию пространства мыследеятельности и постоянное оперирование не с одним знанием и не с одной схемой объекта, а сразу с несколькими знаниями и несколькими схемами объектов, которые определённым образом размещаются в пространстве мыследеятельности, в Если использовать уже проведённое обсуждение принципа соразмерности метода и объекта в качестве иллюстрации, то можно будет сказать, что он предполагает всегда связки по меньшей мере из трёх объектов мысли и трёх соответствующих им типов знаний. Первый объект мысли задаётся схемой объекта исследования, второй — схемой метода, а третий — схемой отношения соразмерности (или соответствия) между ними. Материально эта трехплановость мыслительной деятельности может быть выражена и зафиксирована путём использования трёх разных листов бумаги, или, ещё лучше, трёх бумажных лент, на которых мы изображаем соответственно объекты исследования, методы и критерии или принципы соразмерности (соответствия) (см. Pис. 2.2.)
То обстоятельство, что мы размещаем эти объекты мысли на трёх разных лентах и каждая лента маркирована соответствующим образом, гарантирует нам то, что мы не будем их смешивать или впрямую соединять и связывать друг с другом: каждый объект мысли имеет своё собственное пространство и принадлежит ему, и прямые переходы или связи между этими пространствами, которые можно было бы интерпретировать объектно, запрещены. Иначе говоря, перескакивать с одной ленты на другую мы можем, но это — наши собственные прыжки, и интерпретировать их как отражение, имитацию или моделирование 2.2.2Но эти запреты и ограничения на прямое связывание схем объектов из разных лент пространственной организации очень своеобразно отражаются на логике работы с знаниями, фиксирующими эти объекты. Прежде всего, уже само разделение объектов на типы служит весьма определённым запретом на сопоставление и связывание соответствующих им знаний. Здесь идея типа выступает прежде всего в логической функции, подобно тому, как это было у Фреге, Б. Рассела и в последующем логицизме. Но этот запрет относится только к знаниям об этих объектах как морфологических организованностях и не касается ни знаний об их функциях в объемлющих структурах, ни знаний о самих этих структурах. Здесь в типологии знаний и объектов появляется второе измерение, и они начинают типологизироваться иерархически. Иерархически более высокие типы знаний выступают в роли снимающих ситуации и отношения сопоставления объектов из нижележащих уровней иерархии, а вместе с тем — в роли снимающих неформализованные связки знаний нижележащего уровня. Таким образом, запреты на соотнесение и связывание знаний из разных лент пространственной организации казалось бы снимаются, но это происходит лишь в той мере, в какой удаётся преодолеть запрет на объективацию актов мыследействования и отношений сопоставления — противопоставления схем объектов и сконструировать новые типы объектов, соответствующие новым, иерархически более высоким типам знаний; формируясь в качестве знаний, фиксирующих акты сопоставления — противопоставления объектов разного типа, подобные мыслительные связи форм меняют затем своё содержание и начинают трактоваться как изображающие объекты нового типа. И если нам удаётся затем провести соответствующую идеализацию и схематизацию и представить содержание связи знаний в виде объекта нового типа, то мы уйдём из прежней пространственной организации мыследеятельности — в нашей иллюстрации она имела вид трельяжа — и должны будем ввести новую пространственную организацию мыследеятельности, соответствующую новому типу объектов. 2.2.3Эти рассуждения, хотя они и должны казаться весьма абстрактными, имеют самое прямое отношение к исследованию категорий сложности изыскательских работ. Дело в том, что на современном этапе категории сложности существуют только в мыследеятельности — в виде связок разнообразных знаний (разделений, ограничений, предписаний, нормативов, и тому подобного), объединяемых единством имени, и не имеют схематического представления, конституирующего их в виде объекта. Но в таком случае их вообще нельзя исследовать объектно ориентированными способами. Но и обратно. Если поставлено задание исследовать существующие категории сложности, то мы обязательно, чтобы выполнить его, должны представить категории сложности сначала в виде определённых объектов мысли, а затем и в виде объектов, подлежащих исследованию. И для этого мы должны осуществить в отношении знаний, фиксирующих категории сложности, процедуры идеализации и схематизации. Таким образом, ситуация, в которой мы находимся, много сложнее, чем та, которую мы привели в начале этого раздела. Задача состоит не столько в том, чтобы найти методы исследования, соответствующие категориям сложности как определённому объекту исследования, сколько в том, чтобы в сложном пред-исследовательском, методологическом движении ввести одновременно и параллельно как объектные схемы, изображающие категории сложности в виде объекта исследования, так и схемы методов исследования, соответствующих этому объекту. И здесь сходятся вместе и вместе начинают работать все четыре принципа, охарактеризованные нами выше: принцип множественности знаний и схем объектов мысли, принцип пространственной организации мыследеятельности, принцип соразмерности метода и объекта исследования и принцип молевого сплава. В условиях, когда мы заведомо не имеем схем, представляющих категории сложности и их системы в виде объекта исследования, мы можем опереться только на сам принцип соразмерности метода и объекта, сфокусировать его на отношении соответствия между методом и объектом и использовать саму идею соразмерности, или соответствия, как принцип параллельного конструктивного задания и развёртывания схем метода и схем объекта исследования в едином процессе (или в двух скоординированных процессах) методологической работы. В этом случае уже не средства и методы исследования подыскиваются или строятся в соответствии с заранее данным и фиксированным представлением об объекте, как этого требовала бы первая формулировка принципа соразмерности, а предположения о возможных средствах и методах исследования выдвигаются одновременно и параллельно с предположениями о возможном строении объекта исследования таким образом, чтобы на каждом шаге работы между тем и другим сохранялось отношение соответствия. В силу этого принцип соразмерности метода и объекта исследования, взятый в этой третьей интерпретации, становится основным принципом, регулирующим конструктивно-гипотетическое развёртывание двух главных элементов всякого исследования — схем объекта и схем метода. И в таком сложном случае, повторим, каким является задание исследовать категории сложности изыскательских работ, у нас, по сути дела, нет других путей и способов организовать исследование. 2.2.4Но чтобы сделать предлагаемый путь реальным и практически осуществимым, нужно ответить ещё на два вопроса:
Оказывается, что в современном мышлении ответ на оба эти вопроса содержится в двух группах средств, принципиально разных и обычно дополняющих друг друга: 1) в системах категорий и 2) в предметной организации мышления и мыследеятельности. И естественно, что они должны быть здесь хотя бы вчерне охарактеризованы и представлены. 2.3. Принцип категориальной определённости объекта и метода2.3.1Отношение соразмерности (или соответствия) объекта и метода исследования в силу принципа ортогональности знаний об объекте и методе и соответствующих схем не может выводиться из некоторого целостного представления или понятия и не является в этом плане аналитическим (в смысле И. Канта), а должно устанавливаться синтетически и, как правило, на основе опыта мышления и мыследействования. Этот опыт формируется исторически, очень медленно и трудно, а фиксируется и откладывается прежде всего в категориях и категориальной организации нашего мышления. Категории представляют собой структуры из связей (или отношений) соответствия, организующих в единой целое:
В контексте предшествующих обсуждений мы можем сказать, что метод объединяет по крайней мере три разные организованности мышления и мыследеятельности: знаковые формы (трактуемые либо как знаки, либо как знания), понятия и процедуры мышления. Между всеми четырьмя элементами категориальной структуры существуют отношения рефлексивного взаимоотображения, за счёт которых каждый элемент несёт в себе смысл и содержание других. Благодаря этому любой элемент категории может стать и становится её фокусом; тогда кажется, что он требует соответствующих восполнений, и именно в этом заключена нормативная и методологическая функция категорий в нашем мышлении. Среди понятий, принадлежащих каждой категории, есть так называемое категориальное понятие, знаковая форма которого даёт имя всей категории. В этом смысле мы говорим обычно о категориях вещи и свойства, единого и многого, отношения и связи, процесса и материала, структуры и системы и так далее. 2.3.2Наборы имеющихся в нашем распоряжении категорий являются основными средствами, которые мы используем при ответе на вопрос, соразмерен ли метод исследования объекту. И эти же наборы категориальных структур являются основными средствами, регулирующими конструктивно-гипотетическое развёртывание схем метода и схем объекта в рамках всякой новой темы исследования. При этом, конечно, в большинстве случаев нам приходится использовать не одну категорию — монокатегориальные объекты рассматривались преимущественно в XIX веке, — а целые серии их. Тогда главной проблемой выбора правильной линии работы (и правильного метода) становится определение последовательности, в какой мы будем использовать разные категории при конструировании и развёртывании схемы объекта. Методы, соответствующие отдельным категориям, выстраиваются в столбцы, а схема объекта усложняется и растёт за счёт того, что мы, если говорить в самом общем виде, рисуем одни схемы на других (этот способ главенствует при проектном подходе) или же встраиваем схемы друг в друга (что происходит при главенстве конструктивного подхода). Сама возможность произвести подобную прорисовку одних схем на других (мы говорим: вписать схемы друг в друга, встроить одни схемы в другие, и тому подобное), а затем произвести осмысленную теоретическую, техническую или практическую интерпретацию этих сложных схем (объективацию или оестествление их) служит подтверждением правильности нашего метода. Получающиеся в ходе этой работы цепочки методов, или, если говорить более детализированно, цепочки наших действий и процедур (оформляемые затем в виде операций и операторных структур), цепочки знаковых форм и цепочки понятий оформляются и фиксируются затем в виде алгоритмов и способов решения задач. Последние передаются в систему обучения и как средства или содержание обучения — в культуру. Они используются затем в качестве образцов и норм кодифицированной мыслительной деятельности и как таковые ещё раз повторно оформляются в виде «задач» и стандартных процессов и приёмов их решения. В тех случаях, когда цепочки и структуры подобных задач удаётся отобразить на сложные схемы объектов, то есть на коллажи и склейки схем, и выразить характерные особенности способов и приёмов мышления в специфических характеристиках этих коллажей и склеек схем, начинается, как правило, новая рефлексивно-аналитическая работа и все мышление, проявляющееся в процессах конструктивно-гипотетического развёртывания схем объектов и схем метода и последующих процессах решения задач оформляется в виде новой категории, структура которой связывает отношениями соответствия, или соразмерности, эти сложные типы схем и объектов с новыми типами знаковых форм, новыми понятиями и новыми связками процедур. Набор наших категориальных средств пополняется новой категорией, нормативно фиксирующей новый пучок соответствий между объектами и методами их анализа. 2.4. Предметная организация связей между объектом и методом2.4.1Второй формой фиксации отношений соответствия между объектами и методами анализа является предметная организация мышления и всей мыследеятельности в целом. В отличие от категориальных форм организации, которые фокусированы в первую очередь на мышлении, предметные формы организации фиксируются на полных структурах мыследеятельности и ориентированы в первую очередь на отношения соответствия между мышлением и мыследействованием. При этом существенно меняются, сравнительно с категориальной формой организации, трактовки объекта — из формы чисто мыслительной, идеальной, конструкции он должен быть переведён в реальность (реифицирован, как стали говорить в начале XX века), материализован и оестествлен. Меняется характер знаковых форм мысли — они должны получить связь непосредственно с материалом (природным, социально-биологическим, техническим и антропологическим). Существенно меняется характер и формы организации процедур — из чисто мыслительных, ориентированных только на работу со схемами и другими знаковыми формами мысли, они становятся мыследействовательными, ориентированным на работу также и с природным, социальным и техническим материалом. При этом происходит как бы абсолютная фокусировка на схемах объектов, эти схемы приобретают самостоятельное онтологическое (или сущностное) существование, а в структурах объемлющих их систем мыследеятельности появляются новые элементы, которых раньше не было в категориальных формах организации. Характер и число этих новых элементов зависят от вида и типа предметной организации. 2.4.2Существует большое число различающихся между собой форм предметной организации мыследеятельности, которые оформляются в виде разных предметов мышления, мысли-коммуникации и мыследействования — философские, метафизические, математические, исторические, технические, научно-исследовательские, методические, проектные, изыскательские, плановые, программные, методологические и так далее. Каждый из этих типов предметов характеризуется своим особым набором элементов и своими особыми связями и отношениями между ними. Одни из этих предметов, как например философские, исторические, математические и научно-исследовательские, анализировались и описывались в большей мере, другие — в меньшей. Соответственно этому мы имеем более полные представления о составе элементов и структуре одних и менее полные, практически совершенно смутные представления о составе или структуре других. Каждый из этих предметов, как мы уже отметили, имеет свои характерные специфические элементы: для группы проектных предметов таким специфическим элементом является проект, для группы плановых предметов — план, для группы научно-исследовательских предметов — система знаний или «научная теория» и отдельные единицы этой системы, знания об идеальных объектах. Но для каждого из этих предметов названные элементы являются отнюдь не единственно специфическими — как правило, их сопровождают ещё другие элементы, совсем не встречающиеся или встречающиеся крайне редко в других предметах. Например, для группы проектных предметов таким элементом являются предпроектные изыскания, для группы научно-исследовательских предметов — модели и эксперименты. 2.4.3Наиболее изученной из всех этих форм предметной организации мышления и мыследеятельности является научно-исследовательская форма, и только относительно неё мы можем строить осмысленные структурные схемы (см. Pис. 2.4). В чуть более упрощённых вариантах эта схема неоднократно проводилась и обсуждалась в литературе (см. [Разработка… 1975; Щедровицкий 1976 a; Щедровицкий 1981 a]), и поэтому мы здесь не будем повторяться, а отметим лишь те немногие моменты, которые непосредственно понадобятся нам при обсуждении категорий сложности изыскательских работ. Самое главное для характеристики предметных форм мышления и мыследействования, наверное, состоит в том, что они фокусированы и даже центрированы на блоке онтологических картин и онтологических схем. Поэтому предметные формы организации выступают чаще всего как преобразование, исследование, проработка, конструирование, проектирование и понимание объекта, а все остальные элементы и блоки предметной организации отступают на задний план и практически почти не обсуждаются, за исключением может быть блоков «знания» и «система знаний». Именно эта связка «знание — объект» первой была выявлена в философии и детальнее всего обсуждалась, сначала — в рамках эпистемологической организационной схемы, а затем — в рамках гносеологической организационной схемы.
Следующим наиболее важным блоком из структуры предметной организации, который стал интенсивно обсуждаться и анализироваться, был, Только после этого, вероятнее всего, началось осознанное обсуждение проблем взаимоотношений объектов и процедур (или операций) нашего мышления и мыследействования. В первую очередь это было связано с переходом от практического действия к мыслительному оперированию. Во всяком случае, уже у Аристотеля во всех его книгах, и в первую очередь в «Физике», проблема адекватных объекту процедур и операций ставится именно таким образом. Его знаменитое обсуждение, имеет ли кривая линия длину, и категорический ответ, что не имеет, так как её нельзя измерить прямым отрезком, является классическим примером откровенного операционализма, которому могли бы позавидовать Бриджмен, Эддингтон и Эйнштейн. По сути дела, обсуждение вопроса о том, как та или иная процедура относится к объекту анализа, и есть уже обсуждение вопроса о взаимоотношениях между методом и объектом, но рафинированную форму обсуждения проблем самого метода оно получает в движении совсем по иной линии, а именно — в анализе структур рассуждений или умозаключений, то есть в том, что сейчас называется логикой. И это тоже не случайно, ибо вся проблематика реально развёртывается не в рамках бинарного отношения «объект — процедуры», а в рамках «треугольного» отношения, связывающего их с знаниями и способами их получения. Здесь возникает та самая знаменитая двойственность, которая в течение многих веков инициировала и стимулировала развёртывание логико-методологической проблематики: с одной стороны, метод нужен нам не столько для работы с объектом (который во многом есть вторичная конструкция), сколько для получения правильных знаний, но, с другой стороны, если не работать посредством правильных процедур с объектом, с его идеальной схемой, с картиной или с конструкцией объекта, то правильного знания не получишь. Так завязывается тот узел, который на протяжении веков будет то соединять, то разделять логику и методологию в зависимости от того, на что больше будет ориентирована мысль философа — на рассуждения, представляющие собой оперирование с абстрактными сущностями и понятиями, как во времена ранней схоластики, или на сопоставления и противопоставления объектов, как, скажем, это было в начале XVII века. Но по мере того как разделялись объекты оперирования и появлялось всё большее число эпистемических сущностей — знания, система знаний, онтологическая картина объекта, опытные данные и опытный материал, — параллельно всему этому, должны были дифференцироваться и размножаться проблемы метода работы, ибо для каждого такого объекта оперирования нужны были, очевидно, разные наборы процедур и операций. А по мере того как разделялись эти объекты, происходило разделение логические форм и нормативных представлений, с одной стороны, и средств мышления и мыследействования, с другой. Само это различие средств и методов является принципиальнейшим, но оно появляется и фиксируется лишь по мере того, как мы опрокидываем в формы организации нашего мышления и мыследействования различие наших концепций и подходов в анализе и описании мышления: на мышление переносятся орудийные схемы нашего практического действования, и постепенно оно само начинает оформляться в орудийно-средственных и машинно-механических формах. И это есть прямой результат определённого типа методологизации нашего мышления. И в этом плане графикация содержания мысли и мышления играла практически ту же самую роль, ибо позволяла за счёт графем «захватывать» смысл понимания и превращать его в материал последующих действий: ведь смысл, зафиксированный в графеме, есть уже материальный и реальный объект, с которым можно действовать в точном смысле этого слова, а не только в понимании и через понимание. Решающую роль здесь играла математика, которая создавала такие графемы-объекты, которые были непосредственно связаны с процедурами-операциями и позволяли производить прямую имитацию преобразований объектов за счёт и в форме переходов от одних знаков к другим; дальше все это оформлялось в виде операторных структур и оперативных систем. Но от оперативных систем был уже всего один шаг до модельной их интерпретации и моделей, и это начали делать предшественники Галилея, а последний создал уже модель в прямом и точном смысле слова. Но модель как совокупность знаков, обладающих самодвижением, могла уже впрямую проверяться на её соответствие «реальному миру», а если говорить точнее, то «реальный мир» мог уже проверяться на соответствие/несоответствие его модели, и эта процедура породила эксперимент. Модели и эксперименты были теми двумя блоками в предметной организации мыследействований, которые определили специфику собственно научных предметов. Они возникли на материале и в структурах философии, технической практики и математики. Все три были уже объектно ориентированными, но иначе организованными предметными формами мышления и мыследействования. Теперь на их основе родилась ещё одна, начавшая своё трехсотлетнее победоносное шествие, с претензией на оснащение средствами других видов мыследействования и получение правильных и адекватных объектам знаний. При этом средства и методы самого научного мышления длительное время оставались на периферии или вообще за пределами анализа: довольно простые структуры знакового моделирования (включая сюда конструирование самих моделирующих схем и знаковых форм) заменили сложные рассуждения, требовавшие специальной и весьма изощрённой логической и диалектической техники. Но по мере того как росло число и разнообразие объектов, охватываемых научным подходом, усложнялись структуры рассуждений, сопровождающих научный анализ, и росла та часть мышления и мыследействования, которая была связана с разработкой средств и методов научного исследования. Это приводило ко всё большему выпячиванию методологической части научной работы, выделению её в самодовлеющую систему и отрыву методологии научных исследований и разработок от самой науки. С точки зрения последней жёсткая предметная организация научного мышления и мыследействования была уже не преимуществом и силой, а недостатком, который нужно было преодолеть. И методологический анализ начинал всегда с того, что распредмечивал системы научно-исследовательского мышления и мыследействования, разрывал присущие ему связи и соответствия между схемами объектов и схемами методов и начинал все как бы заново, опять фиксируя во всей его остроте и непримиримости вопрос о соразмерности или соответствии схемы объекта и схемы метода. Но всё это разворачивалось уже в распредмеченных и лишь предметизуемых по ходу дела системах мыследействования. 2.5. Новое уточнение целей и смысла разработки2.5.1По сути дела, рассуждения, проведённые нами выше, представляют собой продолжение проблематизации исходного тематического задания (см. главу 1) и как таковые могли бы рассматриваться как анализ ситуации разработок. Этот анализ позволяет нам существенно уточнить цели нашей работы и реальный смысл тематического задания, как оно выступает теперь уже для нас — разработчиков средств и методов исследования по теме в той ситуации, в которой мы оказались. Начав с поиска методов, адекватных неявно заданному нам объекту исследований, мы вынуждены были перейти к общему обсуждению принципов, регулирующих отношения между объектами и методами исследований, и в ходе его обнаружилось, что в аспекте научных исследований полученное нами задание, по сути своей, является заданием на построение совершенно нового научно-исследовательского предмета. Сначала, работая в методологической манере, мы должны его построить и только после этого сможем перейти к собственно научным исследованиям и получить интересующие нас знания о категориях сложности. Всякий другой путь будет давать только фиктивно-демонстративные продукты. Но строительство научно-исследовательского предмета представляет собой особую и, по сути дела, автономную задачу: оно требует своего особого контекста, своих особых методов и определяется целым рядом внешних заданий и ограничений. Всё то, что мы обсуждали в предшествующих пунктах по поводу соотношения между схемой объекта и методами исследования, является строительством научного предмета как бы изнутри, со стороны его отдельных элементов и связей между ними. Для того чтобы все эти ходы нашей мысли получили полную определённость и могли бы оцениваться на правильность, нужно ещё оформить их как бы извне, со стороны внешних требований на вид и тип предмета в целом, и только через это — на вид и тип отдельных его элементов и связей между ними. Дело в том, что всякий предмет и всякое научно-предметное исследование (даже если оно носит чисто теоретический характер) всегда погружены в определённый контекст мыследеятельности и протекающих в нём процессов. В одних случаях это будет контекст практики, в других случаях — контекст той или иной технической работы, например организационной, работы по созданию новых средств мыследеятельности, скажем, новых машин, или работы по развитию существующих систем мыследеятельности. И даже в тех случаях, когда это будет, казалось бы, автономная работа по построению теоретических систем, всё равно она будет развёртываться в контексте общих процессов развития теоретической мысли. Поэтому всякое строительство новых научных предметов должно иметь определённое целевое назначение и осуществляться под определяющим влиянием тех функций, которые накладываются этим контекстом мыследеятельности на будущее существование и функционирование создаваемого нами предмета (ср. главу 1). 2.5.2В применении к научно-исследовательским предметам, продуктом которых являются знания, это положение означает, что каждый из этих предметов должен каким-то образом отображать, снимать, углублять и Поэтому, когда мы приступаем к строительству какого-либо научного предмета, то прежде всего должны начать эту работу с анализа того опыта, который накоплен в соответствующих системах мыследеятельности, и произвести такую его схематизацию, которая позволит затем перевести этот опыт в форму онтологических картин и схем объекта. Таким образом, онтологические представления оказываются тем вторым блоком внутри научного предмета, к строительству и заполнению которого мы приступаем после того, как очерчен материал, предназначенный для заполнения блока «феноменальный опыт практической и технической мыследеятельности». Таким образом реализуется в исследовательской работе первая внутренняя связь в структуре научного предмета, идущая от блока «феноменальный опыт практической и технической мыследеятельности» к блоку «онтологические схемы и картины». 2.5.3Естественно, что в эту игру должны включиться средства и методы онтологической работы, привносящие в блок «онтологические схемы и картины» определённые формы выражения как для самих схем нового предмета, так и для сопровождающих их понятий, а вместе с этими формами также и особое формальное содержание. При этом происходит сопряжение смысла и содержания, вычерпываемых из опыта мыследеятельности, объемлющей научный предмет, со смыслом и содержанием теории, выполняющей методологические функции. Эти две группы смыслов и содержаний должны сомкнуться таким образом, чтобы специфическое содержание, извлекаемое из опыта практической или технической мыследеятельности, получило для себя хотя и не точное и недостаточно определённое, но обязательно адекватное формальное выражение в схемах, представлениях и понятиях методологической теории. И если удаётся этого достичь, то в структуре вновь создаваемого научного предмета заполняется основной базовый блок онтологии (на котором, как мы уже отметили, фокусируются все остальные блоки), а в системе вновь создаваемой теории появляется первое, путь пока неполное, неточное, недостаточно специфицированное и так далее, но всё равно достаточное для того, чтобы начать работу, представление об объекте исследования. Саму эту процедуру выражения опыта практической и технической мыследеятельности в формальных средствах, извлекаемых из методологической теории, ни в коем случае нельзя мыслить и представлять себе как подыскивание в методологической теории одной 2.5.4Дальше строительство научного предмета может идти по нескольким разным линиям (см. Pис. 2.4). Мы можем перейти к описанию полученной онтологической картины или схемы либо в отдельных знаниях, либо в системе знаний. Можем, если онтологическая схема достаточно проста, прямо перейти к экспериментальной или имитационной проверке её на реальность или реализуемость в условиях практической или технической мыследеятельности. Можем, исходя из полученной онтологической картины, перейти к конструированию или прорисовке модели, описывающей и объясняющей достаточно точно и конкретно тот фрагмент опытного материала, который мы на первом шаге строительства научного предмета поместили в блок феноменального опыта. На схеме научного предмета этот вид работ изображён как двойное движение к модели I. И, наконец, мы можем, исходя из онтологической картины, или онтологической схемы, сконструировать или прорисовать так называемую прожективную модель — модель II, которая затем будет проверяться на реальность или реализуемость в эксперименте или в имитации. Какая из этих линий будет осуществляться в первую очередь, а какие во вторую и третью, зависит от многих обстоятельств, задаваемых конкретными ситуациями работы, но в конечном счёте все они должны быть осуществлены и реализованы, если мы хотим довести строительство научного предмета до конца. 2.6. Первая схематизация сущности категорий сложности изыскательских работ2.6.1Теперь мы должны реализовать те методологические предписания по организации исследовательской работы, которые были зафиксированы в предшествующих пунктах. Первым шагом должно быть обращение к опыту работы с категориями сложности в сфере ПИР. В принципе это достаточно сложная процедура, предполагающая свои особые средства, методы и организационные формы. Она в особенности сложна ещё и потому, что в сфере ПИР с категориями сложности реально работает от 20 до 30 разных позиционеров, использующих категории сложности с разными целями в разных ситуациях и контекстах мыследеятельности. И для того чтобы зафиксировать их опыт работы, надо организовывать и проводить специальные и весьма изощрённые по своей технике исследования. Затем, когда исследование будет проведено и опыт работы зафиксирован, нам ещё придётся проводить специальные сопоставления и искать или строить такие формы знания и такие схемы, в которых его можно было бы правильно и адекватно выразить. Не имея возможности провести такое исследование, мы вынуждены были пойти другим путём и мыслительно проимитировать отношение к категории сложности изыскательских работ примерно с 15 разных позиций, занимающих ключевые места в сфере ПИР. Затем эти имитирующие суждения по поводу категорий сложности были подвергнуты рефлексивному анализу и сопоставлению, а на базе этих сопоставлений в конце концов была осуществлена первая принципиальная схематизация, использовавшая в качестве основных форм представления системного подхода и представления разных теорий, описывающих мышление, деятельность и мыследеятельность. 2.6.2В результате охарактеризованного выше анализа мы можем сказать, что категории сложности изыскательских работ, как и категории сложности природных условий при изыскательских работах — в этом плане между ними нет никаких различий, — используются в мышлении и деятельности всех позиционеров, включённых в сферу ПИР, прежде всего в качестве средства организации, соорганизации и координации их мыследеятельности с мыследеятельностью других участников общей работы, а также в качестве эффективного средства корректировки этой организации и соорганизации в тех случаях, когда она по тем или иным причинам не срабатывает и не обеспечивает соответствия проведённых работ существующим нормам и нормативам, содержательным или экономическим. В этих случаях категории сложности работ, как и категории сложности природных условий, используются в качестве средства оперативной соорганизации экономических нормативов с теми изыскательскими работами, которые были проведены в конкретных ситуациях, и таким образом обеспечивают «разумность» выплачиваемой изыскателям заработной платы и «разумность» расчетов организации-исполнителя с организацией-заказчиком. 2.6.3По сути дела, эта первая характеристика категорий сложности изыскательских работ (или природных условий) указывает на их функции и назначение внутри проектно-изыскательской мыследеятельности; формы организации и морфология категорий сложности здесь пока совсем не затрагиваются, и это отнюдь не случайно, а несёт в себе принципиальный методологический смысл, соответствующий логике организации собственно научных исследований такого сложного и «хитрого» объекта, каким являются категории сложности. Конечно, в этой первой характеристике объекта исследований нет ещё той теоретичности и тех идеализаций, которые необходимы для собственно научного исследования. Но этого определения уже достаточно для того, чтобы начать работу по идеализации в духе описанного выше методологически организованного одновременного конструирования схемы объекта и схемы метода и выдвинуть ряд принципиальных конструктивных гипотез как в отношении первой, так и в отношении второй. 2.6.4Главное наше предположение в отношении категории сложности как идеального объекта исследования строится на двух стандартных процедурах онтологической работы: во-первых, мы должны мысленно поместить категорию сложности в пространство и рамки объемлющих её систем реальности, а во-вторых, уже внутри этих рамок определить формы и способы существования категории сложности как объекта. После того как такое определение будет дано и мы сможем выразить его в схеме объекта, мы перейдём к последующим процедурам развёртывания научного предмета и выстроим на основе исходной онтологической схемы все остальные элементы-блоки, необходимые для функционирования научного предмета. 2.6.5Реализуя первую из намеченных процедур, мы выдвигаем очень важное онтологическое допущение, что категории сложности изыскательской деятельности, как и категории сложности природных условий деятельности, существуют в мире проектно-изыскательской мыследеятельности и, следовательно, должны рассматриваться как порождаемые этой мысдедеятельностью и существующие в ней, в её процессах и по её законам (а не по законам природы или природных условий). Это положение, объявляемое нами онтологическим допущением, может казаться тривиальным с точки зрения практики изыскательской работы и обыденного здравого смысла, но оно впрямую расходится с идеологией и методологией установления и кодификации категорий сложности в практике нормативной работы, а также с идеологией и методологией всех традиционных исследований категорий сложности природных условий, и в том случае, если мы его принимаем, должно кардинально изменить наши подходы к этой теме и все наши средства и методы исследования. Поэтому открытая фиксация этого момента имеет важное значение. 2.6.6Дальше, в соответствии с принципом соразмерности метода и объекта исследования и «стратегией сплавщика», мы должны обратиться к методологии исследования (или, как мы часто говорим, «подходам») и определить, какие из существующих типов методологии и подходов будут соответствовать первой онтологической характеристике объекта наших исследований, то есть утверждению, что категории сложности изыскательских работ существуют в мыследеятельности и по её законам. 2.7. Инвентаризационный перечень основных подходов к объекту исследований2.7.1Из первых фундаментальных гипотез, определяющих мир, в котором существуют категории сложности, — а это должен быть мир человеческой деятельности и мыследеятельности, — следует перечень тех исследовательских подходов, которые в принципе соразмерны этому миру — одновременно и как потребителю знаний, и как «вместилищу» соответствующих объектов исследования. К настоящему времени оформились и зафиксированы в методологической и научной литературе пять основных подходов, которые соответствуют «природе» мыследеятельности:
Эти пять подходов различаются между собой прежде всего характером основных онтологических схем и, соответственно, характером тех процессов в мыследеятельности, которые они выделают и фиксируют, но одновременно сходы между собой в том, что они опираются на одну и ту же категорию системы [Щедровицкий 1964 a, Проблемы… 1965, Разработка… 1975] и реализуют её как в своих объектно-онтологических построениях, так и в логике конструктивно-теоретической работы. Обычно говорят, что эти пять подходов, будучи предметно-онтологическими, реализуют в себе системный подход, который силу этого своего отношения к другим подходам определяется как формальный, или, если говорить более точно, как непредметный. 2.7.2Основной смысл категории системы состоит в требовании, что всякий объект исследования, который мы хотим представить в виде моносистемы, должен быть расслоен по меньшей мере в пять планов существования:
Понятие моносистемы является очень сильной абстракцией, и идеализация, на которой оно построено, содержит ряд внутренних противоречий, обусловленных необходимостью встраивать и вписывать представление о моносистеме в реальный контекст, где каждая моносистема существует всегда в окружении других систем, с которыми она взаимодействует. Поэтому представление о моносистеме содержит, с одной стороны, идею полной замкнутости и изоляции от всякого окружения — и здесь реализуется понятие системы в его противоположности понятию элемента, — с другой стороны, оно содержит идею множества различных окружений и включённости в их контекст чуть ли не на правах элемента, что фиксируется в представлении о внешней структуре функций системы. Этот парадокс разрешается в категории полисистемы, которая охватывает и снимает в себе категорию системы, и тогда внутренние противоречия понятия моносистемы объясняются и оправдываются тем, что само это представление о моносистеме должно нести и фиксировать в себе, одновременно и рядоположно, как момент включённости в полисистему, так и возможность рассматривать её автономно и изолированно в качестве совершенно замкнутого объекта, живущего исключительно в своих внутренних процессах и по своим внутренним законам. Такого рода абстракция сильно упрощает анализ объекта на первых этапах, но в дальнейшем, как правило, нам приходится переходить к полисистемному анализу, и тогда наличие, казалось бы, избыточного плана представления внешней структуры функций моносистемы обеспечивает незатруднённое, чуть ли не автоматическое включение моносистемных схем объекта в целый ряд полисистемных контекстов, в частности, в случае анализа и списания организационно-технических полисистем (см. далее главу 4). Эти соображения определяют в общих чертах схему полисистемного исследования: чтобы представить какой-либо объект исследования в виде полисистемы, нужно выделить в нём ряд относительно автономных процессов, вокруг каждого из них реконструировать соответствующую моносистему — и это каждый раз будут те или иные идеальные системные объекты, — а затем определить формы соорганизации и структурирования их в одно полисистемное целое. На следующих этапах системного и системно-предметного мышления эти формы и способы соорганизации и структурного синтеза в одно целое нескольких различных моносистем рефлектируются, фиксируются как приёмы и способы решения стандартных задач системного синтеза, нормируются в специальных методологических принципах и логических правилах, а потом на основе этого строятся «обратные» приёмы и способы разложения и расслоения сложных объектов, квалифицированных по предположению как полисистемные, на составляющие их моносистемы. И эти приёмы и способы разложения и расслоения полисистемных объектов тоже фиксируются в методологических принципах и логических правилах, а затем оформляются в виде стандартных задач системного анализа. 2.7.3В свете такого понимания сути системного и полисистемного подходов различие пяти основных подходов в анализе мыследеятельности можно проинтерпретировать как различие, возникающее в результате того, что в мыследеятельности в соответствии со схемами системного и полисистемного анализа выделяются в качестве основных и ведущих разные процессы, затем фиксируются соответствующие им внешние и внутренние структуры связей и функций, а в заключение определяются обеспечивающие и несущие их организованности материала. Но тогда эти пять подходов, используемых при исследовании мыследеятельности, если брать их из общего перечня по отдельности, выступают как чисто аналитические: каждый из них даёт представление о мыследеятельности только в плане одного 2.7.4Категории сложности, как бы мы ни определили их в дальнейшем, могут рассматриваться в рамках и с точки зрения каждого из названных выше подходов автономно и независимо от других. В таком случае мы получим по меньшей мере пять существенно различающихся между собой их трактовок. Каждая из этих трактовок будет оформлена в виде особой онтологической схемы категорий сложности как объекта исследования, каждая будет существовать на правах самостоятельного идеального объекта, и мы затем, если захотим получить целостное представление о категориях сложности, должны будем осуществить конфигурирование этих онтологических схем [Щедровицкий 1984]. Но это значит, что системный синтез разносторонних представлений об объекте, полученных за счёт и в рамках разных подходов, будет проходить не в общем виде, то есть не на уровне средств и методов, а на уровне отдельных и единичных объектов. После каждого акта такого синтеза мы будем получать новую конфигурированную схему какого-либо объекта, но будем оставаться в том же самом положении и состоянии в отношении самих средств и методов, принадлежащих разным подходам. Но эти же пять подходов в исследовании различных мыследеятельных объектов, во-первых, можно брать и применять не по отдельности и независимо друг от друга, а в определённых связях и зависимостях друг от друга, например, в определённой и чётко фиксируемой последовательности, а это значит — в рамках каждого последующего подхода применять и использовать представления и знания об объекте, полученные в рамках ранее использованных подходов. И тогда многостороннее и целостное представление об исследуемом объекте будет строиться уже по ходу сложного полиподходного исследования. И этот путь организации исследований сложного полисистемного объекта является альтернативным по отношению к ранее описанной форме организации исследования, завершающейся конфигурированием. Во-вторых, на базе и в контексте так организованной исследовательской работы мы можем начать обсуждать в общем виде связи и отношения между самими этими подходами и соответствующими им схемами объектов и таким образом в ходе этого обсуждения подготавливать каркасы для синтеза знаний не только на уровне схем отдельных объектов (как правило, схем-моделей), но также и на уровне онтологических картин, лежащих в основании каждого из этих подходов, на уровне средств, специфических для этих подходов, и на уровне характерных для них логик и методов. Такой путь синтеза и соорганизации наших представлений и знаний о сложном полисистемном объекте представляется значительно более удобным и перспективным уже хотя бы в силу выигрыша в работе, но он достаточно сложен и предполагает предварительное (или попутное) решение ряда методологических проблем. Прежде всего, системный синтез на уровне подходов предполагает специальный критический анализ в рамках общеметодологического исследования возможностей каждого из этих подходов и проведение чётких демаркационных границ между ними, причём все это должно быть сделано для всех составляющих и компонентов самих подходов — для средств, методов (включая логику рассуждений) и онтологических схем, фундирующих каждый подход и задающих тот класс объектов, к которым он может применяться. Одной из путеводных ниточек при обсуждении и решении этого круга вопросов могут стать процедуры отображения схем, средств и методов, характерных для одного подхода, на схемы, средства и методы, характерные для других подходов. Но эта работа в свою очередь предполагает, что, с одной стороны, будет проанализирована логическая структура самих подходов, а с другой стороны, будут проанализированы и нормативно представлены процедуры отображения одних онтологических схем на другие, одних средств на другие средства и одних методов на другие методы. А этот круг проблем поставлен в общей методологии только в самые последние годы и до сих пор для них нет сколько-нибудь удовлетворительных решений. Поэтому, несмотря на свою перспективность и совершенно очевидную практичность и экономичность, эта линия исследований и разработок остаётся в области одних лишь благих пожеланий. Мы указали здесь всего лишь на несколько принципиальных групп проблем, которые надо разрешить, чтобы реализовать линию системного синтеза разноподходных представлений и знаний в общем виде, то есть на уровне самих подходов. В принципе таких групп проблем значительно больше, и они образуют широкое направление общеметодологических исследований, призванных обеспечить операционализацию и технологизацию работ, реализующих идеи системного синтеза и комплексной соорганизации разноподходных и разнопредметных исследований и разработок. 2.8. Следующие шаги в определении сущности категорий сложности изыскательских работ2.8.1Включение в работу двух групп подходов — системных, с одной стороны, и мыследеятельностных (в самом широком смысле этого слова), с другой — позволяет сделать следующий шаг в конструктивно-гипотетическом определении категорий сложности как объекта исследований. Рассматривая их пока только с точки зрения системного подхода, мы можем предположить, что они должны задаваться и обсуждаться прежде всего как особые организованности в системах проектно-изыскательской мыследеятельности, а затем — как структуры из этих организованностей. Обоснования этого предположения достаточно тривиальны. Поскольку системный подход знает всего пять основных родов существования — выше они были перечислены, — наша задача в этом пункте состоит в том, чтобы подвести категории сложности под одну из сущностей. Крайние члены системного представления сразу исключаются — категории сложности, очевидно, не могут быть ни чистым процессом, ни чистым материалом — и, следовательно, остаются три типа представлений: структура связей, структура функций и морфология, — которые мы и берем. Но из них в силу нашего исследовательского (а не проектного, скажем) подхода морфологический способ существования объявляется главным и решающим, ибо категории сложности для нас существуют прежде всего как нормативные положения и перечни различений, фиксированные в знаковом материале. Вместе с тем — и мы уже отметили это в предшествующих пунктах обсуждения — для категорий сложности весьма существенны функции, как инструментальные, так и смысловые: они весьма разнообразны, но должны быть стянуты в единство — отсюда необходимость структурного представления этих функций; а кроме того категории сложности множественны и в своём морфологическом существовании, что фиксируется в множественном числе их имени, но должны быть представлены в виде единого объекта исследования — отсюда необходимость структуры внутренних связей. Таким образом, мы обосновали выбор основных определений и характеристик категорий сложности в рамках системной парадигмы. Но если мы ограничимся только ими, то не получим полного системного представления и у нас не будет собственно системного объекта исследований. Как процессы, так и материал обязательно должны быть привлечены в исследовании. Поэтому мы и утверждаем, что при системном подходе категории сложности не могут рассматриваться и анализироваться сами по себе, а обязательно должны рассматриваться и анализироваться в рамках и в контексте мыследеятельности, ибо именно мыследеятельность несёт в себе те процессы, которые составляют «жизнь» категорий сложности, и, следовательно, образует и задаёт ту рамку и ту область материала, в которых категории сложности обретают свою системную полноту и целостность. Иными словами, только внутри мыследеятельности и в её контексте категории сложности изыскательских работ могут существовать в качестве полного объекта системных исследований. И чтобы они стали таким объектом, их самих нужно представить в качестве морфологических организованностей, структур связей и структур функций. 2.8.2Поскольку сама мыследеятельность при этом рассматривается в пяти подходах и каждый из этих подходов выявляет и фиксирует свои особые проекции процессов в мыследеятельности, свои особые структуры связей и функций, соответствующих этим процессам, свои особые морфологические организованности и фрагменты материала, постольку и категории сложности должны расслоиться и предстать перед нами в пяти видах и планах:
Каждый из этих подходов будет задавать свою особую полисистему, в контексте которой будут существовать в качестве морфологических организованностей и структур из этих организованностей категории сложности изыскательской работы, и, одновременно, свой особый идеальный объект исследования, который может рассматриваться автономно и независимо от других. Вместе с тем, реальное и практически ориентированное исследование, как уже отмечалось, предполагает синтез или, во всяком случае, соорганизацию этих планов исследования и описания по методу и, одновременно, синтез или соорганизацию соответствующих представлений и схем объектов. 2.8.3Как только мы принимаем идею синтеза и соорганизации разноподходных и разнопредметных представлений по ходу исследований объекта (а не после того, как они проведены автономно и до конца в рамках каждого отдельного подхода и предмета), так тотчас же перед нами возникает вопрос, с какого же из этих подходов надо начинать исследовательскую работу и какое из представлений объекта будет базовым, или ядерным, то есть таким, к которому мы будем привязывать все остальные. Правда, ответы на этот вопрос могут быть отнюдь не лобовыми и весьма разнообразными. Во-первых, можно помыслить такую ситуацию, когда начинать исследование можно будет сразу с двух сторон: I) со стороны внешней объемлющей рамки и двигаться преимущественно структурно-функционально, прочерчивая поляи сети функций, покрывающих всю область исследований, и 2) со стороны ядра будущей теоретической картины объекта, к которому постепенно шаг за шагом пристраиваются и все другие представления и схемы; последний путь является по преимуществу морфологическим. Во-вторых, вполне может быть, что все схемы и представления, получаемые в рамках перечисленных выше подходов, будут совершенно равноправными друга относительно друг, ни одно из них не сможет выступить ни в качестве рамочного, ни в качестве ядерного, а соорганизация и синтез разных представлений объекта будут осуществляться в соответствии с чисто методологическими или логическими схемами организации исследований, скажем, такими, как метод восхождения от абстрактного к конкретному или метод комплексной соорганизации исследований и разработок. В применении к объектам, подобным категориям сложности изыскательских работ, все эти вопросы остаются открытыми. Мы знаем лишь, что очень часто функцию рамки берут на себя системо-деятельностные представления и исполняют её весьма эффективно, ибо системо-деятельностные представления легко и естественно могут расширяться до предела универсума мыследеятельности или задавать одну из предельных границ всякой сферной организации мыследеятельности. Поэтому мы можем с достаточной степенью вероятности предположить, что и в случае исследования категорий сложности системо-деятельностные представления могут выступать в такой же роли. С другой стороны, мы знаем, что в качестве ядерных схем и представлений нередко используются схемы актов и систем мыследействования. Когда речь идёт об исследовании процессов и механизмов происхождения каких-либо организованностей и структур или об их развитии, именно эти схемы являются весьма эффективными. Но в этой же роли с не меньшим успехом могут выступать системомыслительные и мысле-коммуникационные схемы и представления. Какие из них должны быть ядерными в данном случае, совершенно неясно. Поэтому в качестве полярных системо-деятельностным представлениям и схемам мы можем рассматривать схемы и представления любого из остающихся подходов; системо-мыследеятельностные схемы имеют приоритет в качестве рамочных для трёх других групп схем — системомыслительных, мысле-коммуникационных и мыследействовательных [Щедровицкий, Котельников 1983 c], но к настоящему времени они развиты меньше других, и реальные способы соорганизации и синтеза всех названных представлений в рамках системо-мыследеятельностных остаются на уровне методологической идеологии и самых общих принципов и не распространяются на конкретную технику работы. Поэтому решать проблемы конфигурирования и синтеза схем и представлений из разных подходов нам придётся каждый раз специально и особо для каждой новой прорабатываемой темы, исходя из её предметного содержания, и только потом с помощью специального рефлективного анализа обобщать и обобщённо оформлять средства, методы, приёмы и способы, найденные или сконструированные нами в ходе конкретной проработки темы. И в данном случае, при анализе категорий сложности изыскательских работ, у нас нет другого пути: нам придётся прорабатывать категории сложности последовательно по всем названным выше подходам, а затем искать практически, технически и теоретически значимые для нас формы конфигурирования и синтеза полученных представлений. При этом, естественно, мы будем ориентироваться на зафиксированные нами различия рамочных и ядерных конструкций и двигаться сразу как бы с двух сторон. Начнём мы это движение в рамках системо-деятельностного подхода, считая его пока самым общим и задающим внешнюю, объемлющую рамку для всех мыследеятельностных систем (в самом общем смысле), но при этом постоянно будем держать перед глазами и все другие подходы, считать выход к ним и зашнуровку самых разных представлений целью работы и при этом будем, параллельно с развёртыванием всех предметных представлений, развёртывать также и методологию схематизации, преобразования одних схем в другие и соорганизации разных схем в коллажи, морфологические организованности и структуры. |
||||||||||||||
