Фрэнсис Фукуяма: Конец истории и последний человек. Примечания

«The End of History» The National Interest 16 (Summer 1989), стр. 3–18.
Первые Попытки ответить на некоторые из этих критических замечаний см. мою статью «Reply to My Critics», The National Interest 18 (Winter 1989–1990); стр. 21–22.
Локк и особенно Мэдисон не понимали, что одной из целей республиканского правления является защита гордого самоутверждения граждан республики.
Emile Fackenheim, God’s Presence in Historiy: Jewish Affirmations and Philosophical Reflections (New York: New York Universites Press, 1970), pp. 5–6.
Robert Mackenzie, The Nineteenth Century — A History, цитата приводится у Коллингвуда (R. G. Collinwood), The Idea of History (New York: New York Oxford Universites Press, 1956), p. 140.
Encyclopaedia Britannica, 11th edition (London, 1911) Vol. 27, p. 72.
Norman Angell, The Great Illusion: A Study of the Relation of Military Power to National Advantage (London: Heinemann, 1914).
Paul Fussel, The Great War and Modern Memory (New York: New York Oxford Universites Press, 1956).
Эту мысль высказал Modris Eksteins, Rites of Spring: The Great War and the Birth of the Modern Age (Boston: Houghton Mifflin, 1989, pp. 176–191); см. также Fussel (1975), pp. 19–20.
Эрих Мария Ремарк, Лениздат 1959, с. 19.
Цитируется у Экштейна (Ekstein 1989), с. 291.
Это замечание принадлежит Жан-Франсуа Ревелю (Jean-Franois Revel), «But We Follow the Worse» The National Interest (Winter 1989–1990): 99–103.
См. ответ Гертруды Гиммельфарб (Gertrude Himmelfarb) на исходную статью «The End of History?», The National Interest (Winter 1989): 25–26. См. также статью Лешека Колаковского (Leszek Kolakowsky) «Uncertainties of a Democratic Age», Journal of Democracy 1, № 1 (1990): 47–50.
Курсив наш. Henry Kissinger, «The Perlament Challenge of: U. S. Policy Toward the Soviet Union» в книге Kissinger, America Foreign Policy, third edition (New York: Norton, 1977), p. 302.
В том числе и автора этой книги, который в 1984 году писал, что «среди американских обозревателей, пишущих о Советском Союзе, сложился очень последовательный стиль: преувеличивать проблемы советской системы и недооценивать её эффективность». Обзор под редакцией Роберта Бёрнса (Robert Bernes), After Brezhnev в The American Spectator 17, № 4 (April 1984), p. 35–37.
Жан-Франсуа Ревель (Jean-Franois Revel), How Democracies Perish (New Zork: Harper and Row, 1983), p. 3.
Jeanne Kirpatrick, «Dictatorshops and Double Standarts», Commentary 68 (November 1979); 34–35.
Хорошую критику Ревеля, написанную до перестройки и гласности, см. Stephen Sestanovich, «Anxiety and Ideology», University of Chicago Law Rewiew 52, по. 2 (Spring 1985): 3–16.
Revel (1983), p. 17; Не вполне ясно, насколько сам Ренель верил своим более резким формулировкам насчёт относительной силы и слабости демократии и тоталитаризма. Многие его издевки над провалами демократии могут быть отнесены на счёт риторической необходимости пробудить собратьев-демократов от очевидной дремоты и раскрыть им глаза на угрозу советской мощи. Очевидно, если бы он считал демократии столь никчёмными, какими он их описывает, незачем было бы писать How Democracies Perish.
Джерри Хоуг (Jerry Hough), The Soviet Union and Social Science Theory (Cambridge (MA): Havard University Press, 1977), p. 8. Хоуг продолжает так: «Есть, конечно, учёные, которые предположили бы, что политическое участие в Советское Союзе в чём-то не настоящее… что слово «плюрализм» не может быть употреблено в разумном смысле при описании Советского Союза… такие утверждения я не считаю достойными длительного и серьёзного обсуждения». Hough (1977), p. 5.
Джерри Хоуг, переписывая классическую работу по советскому коммунизму Merle Fainsod How the Soviet Union is Giverned, большой раздел отводит под описание старого брежневского Верховного Совета, который Хоуг защищает как форум, где формулируются и отстаиваются социальные интересы. Эту книгу любопытно перечитывать в свете деятельности Съезда народных депутатов и нового Верховного Совета, созданных Горбачёвым после XIX партийной конференции в 1988 году, и многих республиканских верховных советов, возникших после 1990 года. См. How the Soviet Union is Giverned (Cambridge (MA): Havard University Press, 1979), pp. 363–380.
James McAdams, «Crise in the Soviet Empire: Three Ambiguites in Search of Prediction», Comparative Politics 20, № 1 (October 1987): 107–118.
О советском общественном договоре см. Peter Hauslohner, «Gorbathev’s Social Contract», Soviet Economy 3 (1987), 54–89.
См., например, утверждение Ригби, что коммунистические страны достигли легитимности на основе «целесообразности». «Introduction: Political Legitimacy, Weber and Communist Mono-organizational System», сб. под редакцией Rigby and Ferenc Feher, Political Legitimation in Communist States (Nnew York: St. Martin Press, 1982).
Samuel Huntington, Political Order in Chanbung Societes (New Haven: Yale University Press, 1968), p. 1. См. также заключение в работе Timothy J. Colton, The Dilemma of Reform in Soviet Union, расширенное и переработанное издание (New York: Council on Foreign Relations, 1986), pp. 119–122.
Общее описание см. Dankwart A. Rustow «Democracy: A Global Revolution?» Foreign Affairs 69, № 4 (Fall 1990): 75–90.
Понятие легитимации было весьма разработано Максом Вебером, который классифицировал знаменитое трёхчленное разделение властей как традиционное, рациональное и харизматическое. Велись серьёзные споры, какая из этих веберовских категорий лучше характеризует власть в таких тоталитарных странах, как нацистская Германия или Советский Союз. См., например, различные работы в книге Rigby and Feher (1982). Оригинальные рассуждения Вебера о типах власти можно найти в The Theory of Social and Economic Organization под редакцией Talcott Parson (New York: Oxford University Press, 1947), pp. 324–423. Трудность классификации тоталитарных государств по категориям Вебера наводит на мысль об ограниченности этой довольно формальной и искусственной системы идеальных типов.
Положение сформулировано в ответе Кожева Штрауссу, «Tyranny and Wisdom» в книге Leo Straus, On Tyranny (Ithaca, New York, Cornell University Press, 1963), pp. 152–153.
Внутреннее инакомыслие в государстве Гитлера проявилось в июле 1944 года в виде заговора на его жизнь и стало бы, наверное, таким же всепроникающим, как в Советском Союзе, если бы этот режим продержался ещё несколько десятилетий.
По этому поводу см. введение к сборнику под редакцией Guillermp O’Donnell and Phillippe Schmitter, Transition from Authoritarian Rule: Tentative Conclusions about Uncertain Democracies (Baltimore: John Hopkiens University Press, 1986d), p. 15.
Классический труд на эту тему — сб. под редакцией Juan Linz, The Breakdown of Democratic Regimes: Crisis, Breakdown and Reequilibration (Baltimore: John Hopkiens University Press, 1978).
Цитата из статьи некоего швейцарского журналиста в работе Phillippe C. Schmitter, «Liberation by Golpe: Retrospective Thoughts on the Demise of Authoritarianism in Portugal», Armed Forces and Society 2, № 1 (November 1975): 5–33.
См. там же и в Thomas C. Bruneau, «Continuity and Change in Potuguese Politics: The Years after the Revolution of 25 April 1974» в сб. под редакцией Geoffrey Pridham, The New Mediterranean Democracies: Regime Transition in Spain, Greece, and Portugal (London: Frank Cass, 1984).
Kenneth Maxwell, «Regime Overthrow and Prospects for Democratic Transition in Portugal» в сб. под редакцией Guillermo O’Donnell, Phillippe Schmitter, and Lawrence Whitehead, Transition from Authoritarian Rule: Southern Europe (Baltimore: John Hopkins University Press, 1986c), p. 136.
Kenneth Medhurst, «Spain Evolutionary Pathway from Dictatorship to Democracy» B Pridham (1984), pp. 31–32, и в Jose Casanova, «Modemization and Democratization: Reflections on Spain’s Transition to Democracy», Social Research 50 (Winter 1983): 929–973.
Jose Maria Maravall and Julian Srtamaria, «Politieal Change in Spain and the Prospect for Democracy», B O’Donnell and Phillippe Schmitter (1986c), p. 81. Опрос, проведённый в декабре 1975 года, показал, что 42,2 процента опрошенных и 51,7 процента процента выразивших мнение склонялись к необходимости изменений, чтобы вывести Испанию на уровень демократических государств Западной Европы. John F. Coverdale, The Political Transformation of Spain after Franco (New York: Praeger, 1979), p. 17.
Несмотря на оппозициютвёрдых франкистов, 77,7 процента всех граждан, обладающих избирательным правом, голосовали на декабрьском референдуме в 1976 году, и из них 94,2 процента проголосовали «за». Coverdale (1979), р; 53.
P. Nikiforos Diamandouros, «Regime Change and Prospects for Democracy in Greece: 1974-l983», в O’Donnell, Schmitteri and Whitehead (1986c), p. 148.
На отсутствие у военных уверенности в себе указало восстановление традиционной иерархии командования, которое выбило почву из-под ног главы режима, бригадир-генерала Деметриоса Иоаннидеса. «Transition to, and Consolidation of, Democratic Politics in Greece, 1974–1983: A Tentative Assessment», B Pridham (1984), pp. 53–54.
См. Carios Waisman, «Argentina: Autarkic Industrailization and Illegitimacy» в сб. под редакцией Larry Diamond, Juan Linz and Semour Martin Lipset, Democracy in Developing Countries, Vol. 4, Latin America (Boulder, Colo: Linne Rienner, 1988b), p. 85.
Cyntia McClintock, «Peru; Precarious Regimes, Authoritarian and Democratic», B сб. Diamond et al. (1988b), p. 350. Кроме того, резкое противостояние между традиционной перуанской олигархией и реформистской партией страны АПРА к тому времени достаточно смягчилось, чтобы президент из этой партии смог прийти к власти в 1985 году.
Об этом периоде бразильской истории см. Thomas E. Skidmore, The Politics of Military Rule in Brazil, 1964–1985 (New York: Oxford University Press, 1988), pp. 210–255.
Charles Guy.Gillespie and Luis Eduarcto Gonzaicz, «Uruguay: the Survival of Old and Autonomous Institutions» В СБ. Diamomd et al. (1988b), pp. 223–226.
Фервурд, министр по делам коренного населения после 1950 года и премьер-министр с 1961 по 1966 год, учился в Германии в 1920-е годы и привёз оттуда в Южную Африку «неофихтеанокую» теорию Народа (Volk). См. T. R. H. Davenport, South Africa: A Modem History (Johannesburg: Macmillan South Africa, 1987), p. 318.
Цитируется у John Kane-Berman, South Africa’s Silent Revolution (Johannesburg; South African Institute of Race Relations, 1990), p. 60. Разумеется, заявление было сделано в ходе предвыборной кампании 1987 года.
К этим примерам можно добавить Ирак под властью Саддама Хусейна. Как и многие полицейские государства XX века, Ирак выглядел просто великолепно, пока его военная сила не рухнула под тяжестью американских бомб. Впечатляющая военная машина, самая большая на Ближнем Востоке и основанная на нефтяных запасах, уступающих только Саудовской Аравии, оказалась гнилым орехом, поскольку иракское население вовсе не желало сражаться за режим. Это сильное государство показало коренную слабость, в течение одного десятилетия втянувшись в две разрушительные и ненужные войны — такие войны, которые вряд ли затеял бы демократический Ирак, ответственный перед своим народом. Хотя Саддам Хуссейн, к удивлению своих противников, пережил войну его будущее и статус Ирака как сильной державы в регионе под серьёзным вопросом.
Забастовки и протесты действительно сыграли определённую роль в добровольных уходах авторитарных правительств в Греции, Перу, Бразилии, Южной Африки и так далее, но в других случаях падение режима определялось, как мы видели, внешнеполитическим кризисом. Однако никак нельзя сказать, что эти факторы вынудили отстранение прежних режимов от власти — те вполне могли бы удержаться, если бы решили цепляться за власть.
В сборнике под редакцией Ю. Афанасьева «Иного не дано» (Москва, «Прогресс» 1989), с. 510.
Стандартное определение тоталитаризма было дано в книге Carl. J. Friedrich and Zbignew Brzezinski, Totalitarian Dictatorship and Autocracy, second edition (Cambridge, Mass: Harvard University Press, 1965).
Mikhail Heller, Cogsm the Wheel: The Formation of Soviet Man (New York: Knopf, 1988).
Custine, Marguis de. Journes for Our Time N 4 1951. P. 30.
Все эти юго-восточные европейские страны после 1989 года прошли путь одной и той же эволюции. Осколки бывшего коммунистического режима сумели перекраситься в «социалистов» и выиграть приемлемо честные выборы, но потом попали под огонь интенсивной критики, поскольку население радикализировалось в своих требованиях демократии. Такое давление свергло режим в Болгарии и сильно ослабило других «перекрашенных», кроме Милошевича в Сербии.
Ed Hewett, Reforming the Soviet Economy: Equality versus Efficiency (Washington, D. C.: Brookings Institution, 1988), p. 38.
Андерс Аслунд (Anders Aslund); цифры Селюнина и Ханина и Абела Аганбегяна приводятся в работе Aslund, Gorbachev’s struggle for Economic Reform (Ithaca, New York, Cornell University Press, 1989), p. 15. Аслунд указывает, что советские расходы оборону в процентах от ВНП, по оценке ЦРУ достигавшие 15–17 процентов чистого материального продукта в течение почти всего послевоенного периода, на самом деле доходили до 25–30 процентов. В начале 1990-х годов такие официальные представители Советского Союза, как Эдуард Шеварднадзе, обычно указывали цифру оборонных затрат в советской экономике в размере 25 процентов ВНП.
Там же.
Обзор этих различных школ советской экономики см. Aslund (1989), pp. 3–8, и Hewlett (1988), pp. 274–302. Репрезентативный пример советской критики центрального планирования см. в статье Гавриила Попова «Реструктуризация управления экономикой» в сб. под редакцией Афанасьева (1989), стр. 621–623.
Совершенно ясно, что и Андропов, и Горбачёв до некоторой степени понимали размеры экономического застоя, когда занимали свой пост, и что ранние реформы обоих этих лидеров были продиктованы пониманием необходимости предотвратить экономический кризис. См. Marshall I. Coldman, Economic Reform in the Age of High Technology (New York: Norton, 1987), p. 71.
Почти все внутренние причины неэффективности и патологии централизованного планирования, вскрытые в ходе перестройки были документально изложены в 1950-х годах в таких книгах, как Joseph Berliner, Factory and Management In the USSR (Cambridge (MA): Harvard University Press, 1957), основанных на беседах с эмигрантами. Предположительно, КГБ вполне был в состоянии провести аналогичный анализ для таких советских лидеров, как Горбачёв и Андропов, после их прихода к власти.
В 1985 году Горбачёв фактически восхвалял деятельность Сталина в целом; к концу 1987 года он (как ранее Хрущёв) всё ещё одобрял действия Сталина в период коллективизации. И только в 1988 году он оказался готов согласиться с ограниченной либерализацией, которую отстаивали Бухарин и Ленин в период нэпа в начале 1920-х готов. См. упоминание о Бухарине в речи Горбачёва на торжественном заседании, посвящённом семидесятой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.
На самом деле существуют русские националисты правого крыла вроде Александра Проханова, поддерживающие антикапиталистическую и антидемократическую идеологию, которая всё же не является марксистской. В таких склонностях обвиняют Александра Солженицына, но он в конечном счёте является критичным сторонником демократии. См. его статью «Как нам обустроить Россию» в «Литературной газете», № 18 (от 18 сентября) 1990 года, стр. З–6.
Я полностью подписываюсь под точкой зрения Джереми Азраэля (Jeremy Azrael), который считает, что перед русским народом следовало бы извиниться и его многочисленным западным хулителям, считавшим его неспособным выбрать демократию, и собственной русофобской интеллигенции.
Среди университетских советологов шёл долгий спор относительно окончательного успеха тоталитарного проекта, а также о том, точен ли термин «толитарный» при описании режимов послесталинского СССР или любого из его бывших сателлитов в Восточной Европе. Датирование конца тоталитарного периода СССР сегодняшним днём поддерживает Андраник Мигранян в статье «Долгая дорога к европейскому дому», «Новый мир», № 7 (июль 1989), стр. 166–184.
Vaclav Havel e. a. The Power of Powerless (London: Hutchinson, 1985), p. 27. Этот термин также использует Хуан Линц (Juan Linz) для описания коммунистических режимов брежневской эпохи. Неправильно было бы говорить, что Советский Союз под управлением Хрущёва и Брежнева стал просто ещё одним авторитарным государством. Некоторые советологи, например Джерри Хоуг (Jerry Hough), считали, что видят возникновение «групп интересов» или «институционального плюрализма» в Советском Союзе 1960–1970-х годов. Но хотя некоторые переговоры и компромиссы имели место, скажем, между различными советскими экономическими министерствами или между Москвой и партийными лидерами провинций» подобные взаимодействия происходили в рамках очень жёстких правил, определённйхтамим государством. См. сборник под редакцией H. Gordon Skilling and Franklyn Griffiths, Interest Groups in Soviet Politics (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1871) И Hough (1979), pp. 518–529.
Ху Яобан, бывший помощник Дэна, студентами воспринимался как сторонник реформ в Коммунистической партии Китая. Хронологию этих событий см. Lucian W. Pye, «Tiananmen and Chinese Political Culture», Asian Survey 30, № 4 (April 1990b): 331–347.
Это предполагал Генри Киссинджер в статье «The Caricature of Deng as Tyrant Is Unfair», Washington Post (August I, 1989), Р. А21.
lan Wilson and You Ji, «Leadership by ’Lines’: China’s Unresolved Succession», Problems of Communism 39, № 1 (January-February 1990): 28–44.
Разумеется, общества такого типа весьма различно рассматриваются в таких отдельных дисциплинах, как «синология», «советология» или «кремлинология», которые обращают внимание не на широкие просторы гражданского общества, но лишь на политику её предполагаемого суверена, а зачастую на политику группы десятка или дюжины людей у власти.
Dokumente zu Hegels Entwicklung под редакцией Hoff J. Hoffmeister (Stuttgart, 1936), p. 352.
Обзор этой перемены дан, в частности, в статье Sylvia Nasar «Third World Embracing Reforms to Encourage Economic Growths, New York Times (July 8, 1991), p. Al.
По поводу переосмысления легитимности революционных диктатур, которое произошло за последние десять лет в Латинской Америке, см, Robert Barros, «The Left and Democracies: Recent Debates in Latin America, Telos 6 (1986): 49–70. Пример замешательства, в которое события в Восточной Европе повергли левых, см. Andre Gunder Frank, Revolution in Eastern Europe: Lessons for Democratic Social Movement (and Socialist?) Third World Quarterly 12, № 2 (April 1990); 36–52.
James Bryce, Modern Democracies, Vol. 1 (New York, Mac-millan, 1931), pp. 53–54.
Принимая поправки Шумпетера к определениям демократии в XVIII веке, мы можем вместе с ним сказать, что демократия есть «свободная конкуренция между кандидатами в лидеры за голоса электората». Joseph Shumpeter, Capitalismus, Socialismus and Democracy (New York: Harper Brothers, 1950), p. 284. См. также дискуссию об определении демократии у Хантингтона — Samuel Huntington, «Will More Countries Become Democratic» Political Sciense Querteerly 99, № 2 (Summer 1984); pp. 193–218.
Расширение избирательного права в большинстве демократических стран, включая Англию и Соединённые Штаты Америки, было постепенным процессом; многие современные демократии достигли всеобщего избирательного права достаточно позд-но в XX веке, и всё же их можно было назвать демократиями ещё до этого. См. Bryce, Vol. I (1931), pp. 20–23.
Вслед за восточноевропейскими революциями 1989 года началось движение за демократизацию в различных странах Ближнего Востока, таких как Египет и Иордания. Но в этом регионе мира сильным барьером на пути демократии оказался ислам. Как показали алжирские муниципальные выборы в 1990 году или на десять лет раньше иранские события, большая степень демократии не обязательно ведёт к большей либерализации, поскольку приводит к власти исламских традиционалистов, желающих установить нечто вроде народной теократии.
Хотя Ирак и исламская страна, партия БААС Саддама Хусейна — откровенно светская арабская националистическая организация» Попытки Хусейна примерить на себя мантию ислама после вторжения в Кувейт были лицемерием в свете его прежних усилий выставить себя защитником секулярных ценностей от исламских фанатиков в Иране во время войны с этой страной.
Конечно, он может бросить вызов либеральной демократии бомбами и пулями террористов — вызов значительный, но не губительный.
Предположение, что либеральной демократии нет жизнеспособной альтернативы, высказанное в моей исходной статье «Конец истории?», вызвало множество возмущённых откликов от людей, указывавших на исламский фундаментализм, национализм, фашизм и многие другие возможности. Но никто из этих критиков не считает, что эти альтернативы выше либеральной демократии, и во всей совокупности возражений на статью никто, насколько мне известно, не предложил альтернативной формы социальной организации, которую лично считал бы лучше демократии.
Разнообразные отличия такого сорта указаны в статье Robert M. Fishman, «Rethinking State and Regime: Southern Europe Transition to Democraty», World Politics 42, № 3 (April 1990): 422–440.
Эта таблица с некоторыми модификациями основана на таблице, приведённой в работе Michael Doyl, «Kant, Liberal Legacies, and Foreign Affairs», Philosophy and Public Affairs (Summer 1983а); 205–235. Условия Доила, при которых страну можно считать либеральной демократией, включают рыночную экономику, представительное правление, внешнеполитический суверенитет и юридические права. Исключаются страны с населением меньше миллиона. Включение многих из этих государств в список либеральных демократий может, вполне вероятно, оказаться непоследовательным. Например, Болгария, Колумбия, Эль-Сальвадор, Никарагуа, Мексика, Перу, Филиппины, Сингапур, Шри-Ланка и Турция исследовательской корпорацией Freedom House названы лишь «частично свободными» — или из-за сомнения в честности последних выборов, или из-за неспособности государства защищать права отдельных людей. Был и обратный ход: Таиланд перестал быть демократией с 1990 года. С другой стороны, многие государства, не вошедшие в список, стали с 1991 года демократиями или решили в ближайшем будущем провести свободные выборы. См. обзор «дома свободы» Freedom at Issue (January-February 1990).
Афинская демократия могла казнить своего самого знаменитого гражданина, Сократа, фактически за то, что он пользовался правом на свободу слова и развращал молодёжь.
Howard Wiarda, «Toward a Framework for Study of Political Change in Iberio-Latin Traditions, World Politics 15 (January 1973): 106–135.
Howard Wiarda, «The Ethnocentrism of Social Science (sic): Implications for Research and Policy», Review of Politics 43, № 2 (April 1981): 163–197.
Ницше Ф. Соч. в двух томах, Т. 1. — М., 1990. С. 213.
Геродот, так называемый «отец истории», фактически написал такое энциклопедическое исследование по греческим и варварским обществам, но практически без какой-либо связующей общей нити, очевидной не эзотерическому читателю.
См. «Государство», книга VII, и «Политика», книга VIII.
По этому вопросу см. Leo Strauss, Thoughts on Machiavelli (Glengoe, I 11.: Free Press, 1958), p. 299.
О двух весьма различных точках зрения на прошлые попытки написать Универсальную Историю см. J. B. Bury, The Idea of Progress (New York: Macmillan, 1932) И Robert Nisbet, Social Change and History (Oxford: Oxford University Press, 1969).
Современная практика нумерации годов до и после Рождества Христова, принятая теперь и многими нехристианскими странами, начинается с работы одного из таких христианских историков седьмого века, Исидора Севильского. См. R. G. Collingwood, The Idea of History (New York: Oxford University Press, 1956), pp. 49, 51.
Среди других попыток написания универсальной истории в начале нового времени можно назвать Jean Bodin, Louis de Roy, De la vicissitude ou varit? des choses en l’univers, веком позже — Bossuet, Discours sur l’histoire universelle (Paris, F. Didot, 1852). См. Bury, pp. 37–47.
Цитируется в Nisbet (1969), p. 104. См. TaKxe Bury (1932), p. 104–111.
См. Nisbet (1969), p. 120–121.
Обсуждение эссе Канта см. Collingwood, pp. 98–103, H William Galston, Kant and the Problem of History (Chicago: University of Chicago Press, 1875), особенно стр. 205–268.
«Идея всеобщей Истории с космополитической точки зрения», в издании: Kant I. On history. Indianapolis, 1963. P. 11–13.
Там же, с. 16.
Кант, «Идея» (1963), стр. 23–26.
Поверхностно-неправильных прочтений Гегеля в эмпиристической или позитивистской традиции — миллионы. Например: «Но что касается Гегеля, я даже не считаю его талантливым. Он совершенно неудобоваримый автор. Как даже его самые страстные апологеты должны признать, стиль его «безусловно скандален». И что касается содержания его работ, превосходны они только в одном: в выдающемся отсутствии оригинальности… Заимствованные идеи и методы он с завидной целеустремлённостью, хотя без малейших признаков блеска, направил на одно: сражаться против открытого общества и тем служить своему хозяину, Фридриху-Вильгельму Прусскому… Вся эта история с Гегелем не стоила бы даже упоминания, если бы не её пагубные последствия, показывающие, как легко шут может оказаться «творцом истории»» (Карл Поппер, «Открытое общество и его враги»). «Из его метафизики следует, что истинная свобода состоит в повиновении произвольному авторитету, что свобода слова — зло, что абсолютная монархия — добро, что прусское государство есть лучшее из существующих на время написания его работ, что война есть добро, а любая международная организация ради мирного урегулирования споров была бы несчастьем» (Бертран Рассел, «Непопулярные статьи»). Традицию отрицания за Гегелем либерализма продолжает Пол Херст (Paul Hirst): «Ни один внимательный читатель «Философии права» Гегеля не может принять автора за либерала. Политическая теория Гегеля — это точка зрения прусского консерватора, который считает, что политические реформы после поражения под Иеной уже достаточно далеко продвинулись. («Endism», London Review of Books (November 23.1989)).
Это утверждение можно найти у Галстона (Galston, 1975), p. 261.
Эта цитата взята из записи лекций Гегеля по истории, которая дошла до нас как «Философия истории»; см. Hegel Y. W. F. The Philosophy of History. N 4., 1956. Р. 17–18.
Ibid. Р. 19.
Хорошие коррективы к обычным взглядам на Гегеля как на авторитариста можно найти у Shlomo Avonery, Hegel’s Theoty of Modern State (Cambridge: Cambridge University Press, 1972), и Stephen B. Smith, «What is Recht in Hegel’s Philosophy of Richt?», American Political Science Review 83, № 1 (1989а) 3–18. Вот несколько примеров, как неправильно понимали Гегеля: хотя он действительно поддерживает монархию, его концепция монархии в абзацах 275–286 «Философии права» близка к современному пониманию сути руководителя государства и вполне совместима с существующими в настоящее время конституционными монархиями — пониманию, очень далёкому от оправдания прусской монархии его дней, Гегеля можно прочесть как эзотерическую критику её практики. Верно, что Гегель был противником свободных выборов и ратовал за сословную организацию общества. Но это не было связано с возражениями против принципа народного суверенитета как такового. Корпоративизм Гегеля можно считать сравнимым с «искусством объединения» Токвиля: в большом современном государстве участие в политике должно быть опосредовано рядом более мелких организаций и ассоциаций, иначе оно будет бессмысленно и бесполезно. Членство в сословии зависит не от рождения, но от рода занятий, и открыто для всех. Насчёт приписываемого Гегелю прославления войны см. часть пятую данной книги.
Прочтение Гегеля, подчёркивающее недетерминистские аспекты его системы, см. Terry Pinkard, Hegels Dialectic: The Expansion of Possibility (Philadelphia: Themple University Press, 1988).
Hegel (1956). Р. 318–323.
«Историцизм» в этом смысле следует отличать от использования этого термина Карлом Поппером в «Нищете историцизма» и других работах. Со своим обычным отсутствием проницательности Поппер идентифицирует историцизм как претензию на умение предсказывать будущее по историческому прошлому, и в этом смысле такой философ, как Платон, верящий в существование неменяющихся глубинных основ человеческой природы, оказывается таким же «историцистом», как Гегель.
Это исключение составлял Руссо, у которого во «Втором дискурсе» представлено историческое описание человека, природа желаний которого со временем меняется в корне.
Это означает среди прочего, что люди не полностью подчиняются законам физики, управляющим всей остальной природой. Сейчас, наоборот, большинство современных общественных наук строятся на предположении, что изучение человека может быть встроено в изучение природы, поскольку суть человека не отличается от сути природы. Быть может, это допущение и является причиной того, что социальная наука не может утвердить еебя как широко признанная «наука».
См. рассуждения Гегеля об изменчивой природе желаний в абзацах 190–195 «Философии права».
Гегель о консюмеризме; «То, что англичане называют «комфортом», есть нечто неистощимое и неограниченное. (Другие могут открыть, что то, что вы считаете) комфортом, на самом деле есть дискомфорт, и эти открытия никогда не кончатся. Поэтому необходимость ещё большего комфорта не возникает непосредственно в вас, она предлагается вам теми, кто надеется получить выгоду от его создания». Курсив наш. «Философия права», добавление к параграфу 191.
Такая интерпретация Маркса стала модной в результате работы Георга Лукача «История и классовое сознание».
По этим вопросам см. Shlomo Avineri, The Social and Political Thoughts of Karl Marx (Cambridge: Cambridge University Press, 1971).
Лекции Кожева в Ecole Pratique приведены в Introduction? la lecture de Hegel (Paris: Gallimard, 1947), английский перевод Introduction to the Reading of Hegel, перевод James Nichols (New York: Basic books, 1969). Среди учеников Кожева было в последующие годы много прославленных имён: Raymond Queneau, Jacques Lacan, George Bataille, Raymond Aron, Eric Weil, Georges Fessard И Maurice Merleau-Ponty. Полный список см. Michael S. Roth, Knowing and History (Ithaca, New York, Cornell University Press, 1988), pp. 225–227. О Кожеве см. также Barry Cooper, The End of History: An Essay on Modem Hegelianism (Toronto: University of Toronto Press, 1984).
Raymond Aren, Memoirs (New York and London: Holmes and Meier, 1990), pp. 65–66.
Конкретнее: «После этой даты (1806) что произошло? Ничего вообще, подтягивание провинций. Китайская революция была всего лишь введением в Китае кодекса Наполеона». Из интервью в La quinwine literaire, 1–15 июня 1968 года, цитируется у Рота (Roth, 1988), с. 83.
Кожев, (1947), с. 436.
Нельзя безоговорочно считать самого Кожева либералом, поскольку он часто высказывал страстное восхищение Сталиным и утверждал, что нет существенной разницы между Соединёнными Штатами Америки, Советским Союзом и Китаем 1950-х годов: «Если американцы кажутся богатыми совето-китайцами, то это потому, что русские и китайцы — это единственные американцы, которые до сих пор бедны, но быстро богатеют». Тем не менее тот же Кожев был верным слугой Европейского Сообщества и буржуазной Франции и верил, что «Соединённые Штаты уже достигли окончательного этапа марксистского «коммунизма», видя это практически в том, чтобы все члены «бесклассового общества» могли присваивать всё, что им кажется хорошим, без необходимости работать для этого больше, чем душа пожелает». Определённо, послевоенные Америка и Европа реализовали «универсальное признание» полнее, чем сталинская Россия когда бы то ни было. Поэтому Кожева более правдоподобно определить как либерала, чем как сталиниста, Кожев (1945), с. 436.
Max Betoff, «Two Historians, Arnold Toynbee and Lewis Namier», Encounter 74 (1990): 51–54.
Не существует единого текста, дающего авторитетное определение теории модернизации, и за много лет появилось много вариантов исходного проекта. Помимо работы Daniel Lerner, The Passing of Traditionell Society (Glencoe, I 11.: Free Press, 1958), теория модернизации развивалась и в других работах Talcott Parsons, особенно The Structure of Social Action (New York: Mc-Grow-Hill, 1937), и в работах Edward Shils, Towarda General Theory of Action (Cambridge (MA): Harvard University Press, 1951) И The Social System (Glencoe, I 11.: Free Press, 1951). Сокращённая и относительно доступная версия взглядов Парсонса (Parsons) содержится в его работе «Evolutionary Universals in Society», American Sociological Review 29 (June 1964): 339–357. В этой традиции написаны девять томов, спонсированных американским советом по социологическим исследованиям (American Sociological Research Councii) между 1963 и 1975 годами, начиная с Lucian Pye, Communication and Political Development (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1963) И Konqaa Raymond Grew, Crises of Political Development in Europe and the United States (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1968). Обзоры истории этой литературы см. в статьях amuel Huntington and Gabriel Almond в сборнике под редакцией Myron Weiner and Samuel Huntington Understanding Political Development (Boston: Little, Brown, 1987), а также Leonard Binder «The Natural History of Development Theory», Comparative Studios in Society and History 28 (l 986); 3–33.
«Страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой лишь картину её собственного будущего». К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Второе издание. Т. 23. С. 9.
См., например, Lerner (1958), p. 46.
Хотя концепция экономического развития достаточно интуитивна, это в меньшей степени относится к «политическому развитию». В этом понятии неявно скрыта иерархия исторических форм политической организации, которая для большинства учёных современной Америки находит свою кульминацию в либеральной демократии.
Таким образом, стандартный американский учебник для студентов-политологов гласит: «Литература о политическом развитии остаётся сильно нагруженной ориентацией демократического плюрализма на стабильность и упором на модифицирующие изменения… Концептуально неготовая иметь дело с радикальными изменениями и фундаментальными преобразованиями систем, американская социология пропитана нормативной приверженностью к порядку». James A. Bill and Robert L. Hardgrave, Jr., Comparative Politics: The quest for Theory (Lanham, Md.: University Press of America, 1973, p. 75.
Mark Kesselman, «Order or Movement? The Literature of Political Development as Ideology», World Politics 26 № 1 (October 1973): 139–154. См. также Howard Wiarda, «The Ethnocentrism of Social Science (sic): Implication for Research and Policy», Review of Politics 43, № 2 (April 1981): 163–197.
Среди других критических работ этого направления можно назвать Joe Migdal, «Studying the Politics of Development and Change: The State of the Art» в сб. под редакцией Ada Finifter Political Science: The State of the Discipline (Washington, D. C.: American Political Science Association, 1983), pp. 309–321; a TaioKe Nisbet (1969).
Так Гэбриэл Алмонд (Gabriel Almond) в обзоре теории модернизации, отвечая на обвинения в этноцентризме, цитирует Lucian Pye, Communications and Political Development, утверждая, что «воспитание целого поколения в духе культурального релятивизма оказало своё действие, и социальные мыслители сейчас настораживаются от любой крнцепции, которая могла бы предполагать веру в «прогресс» или «стадии цивилизации». Weiner and Huntington (1987), p. 447.
У циклической теории есть решительные сторонники и в наши дни. См. ответ Ирвинга Кристола (lrving Kristol) на мою исходную статью «End of History?», The National Interest 16 (Summer 1989): 26–28.
Кумулятивносгь и прогрессивность природы современной науки оспаривал Томас Кун, указавший на разрывы и революционную природу изменений в науках. В самых радикальных своих утверждениях он вообще отвергал возможность «научного» познания природы, поскольку все «парадигмы», с помощью которых учёные понимают природу, в конечном счёте оказываются непригодными. Имеется в виду, например, что теория относительности не просто добавила новые сведения к уже установленным истинам механики Ньютона, но показала, что вся ньютоновская механика в некотором фундаментальном смысле неверна. Однако скептицизм Куна к нашей теме не имеет отношения, поскольку научная парадигма не должна быть «верной» в каком бы то ни было окончательном эпистемологическом смысле, чтобы приводить к верным и далеко идущим выводам. Она всего лишь должна давать человеку возможность прогнозировать природные явления и в них вмешиваться. Тот факт, что механика Ньютона не годится при скоростях, близких к скорости света, и не подходит как теоретическая база для создания атомной электростанции или водородной бомбы, не значит, что она неадекватна при покорении природы в других аспектах — например, в морской навигации, передвижении с помощью парового двигателя или создании дальнобойной пушки. Более того, среди парадигм есть иерархия, установленная не человеком, а природой: теория относительности не могла быть открыта до открытия законов движения Ньютона. Именно эта иерархия парадигм обеспечивает преемственность и направленность движения научного знания. См. Thomas S. Kuhn, The Structure of Scientific Revolutions, second edition (Chicago: University of Chicago Press, 1970), в особенности с. 95–110, 139–143 H 170–173. Обзор критики Kyна см. Terence Ball, «From Paradigms to Research Programs: Toward a Post-Kuhnian Political Sciences, American Journal of Political Science 20, № 1 (February 1976): 151–177.
Есть примеры, как менее технологически развитая страна «побеждала» более развитую: Вьетнам и Соединённые Штаты Америки, Афганистан и Советский Союз, но причины этих поражений — слишком различные политические ставки с обеих сторон. Не приходится сомневаться, что в обоих этих случаях преимущество в технологии обеспечивало возможность победы.
См. Samuel Huntington, Political Order in Changing Societies (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1968), pp. 154–156. То же утверждается в работе Walt Rostow, The Stage of Economic Growth: A Non-Communist Manifesto (Cambridge: Cambridge University Press, 1960), pp. 26–27, 56.
Huntington (1968), pp. 122–123.
Сравнение процессов модернизации в Турции и Японии см. сборник под редакцией Robert Ward and Dankwart Rustow, Political Development in Japan and Turkey (Princeton, N. H.: Princeton University Press, 1964).
О прусской реформе см. Gordon A. Craig, The Politics of the Prussian Army 1640–1945 (Oxford: Oxford University Press, 1955), pp. 32–53, H Hajo Holborn, «Moltke and Schlieffen: The Prussian-German Schoolo в сб. под редакцией Edward Earl The Makers of Modem Strategy (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1948), pp. 172–173.
Alexander Gerschenkron, Economic Backwardness in Historical Perspective (Cambridge, Mass: Harvard University Press, 1962), p. 17. Такого рода реформа «сверху» является, конечно, обоюдоострой: разрушая старые, традиционные или феодальные институты, она создаёт новые, «современные» формы бюрократического деспотизма. В случае Петра Великого Гершенкрон указывает на то, что модернизация повела к усилению гнёта российского крестьянства.
Много есть и других примеров модернизации по военной необходимости, как, скажем, «Сто дней» в Китае, запущенных поражением Китая от Японии в 1895 году, или реформы шаха Резы в 1920-х годах после советских и британских вторжений в 1917–1918 годах.
Тем не менее высшие советские военные чины, такие как бывший начальник Генерального штаба маршал Огарков, не считали радикальные экономические реформы и демократизацию решением проблемы модернизации вооружённых сил. Необходимость сохранить конкурентоспособность в военной области была для самого Горбачёва более весомым фактором в 1985–1986 годах, чем в последующий период. Когда цели перестройки стали более радикальными, боевая готовность отошла на второй план перед более серьёзными внутренними задачами. К началу 1990-х годов процесс реформ сам по себе резко ослабил советскую экономику и понизил её военную конкурентоспособность. Обзор взглядов советских военных на необходимость экономических реформ см. Jeremy Azrael, The Soviet Civilian Leadership and the Military High Command, 1976–1986 (Santa Monica, Calif.: The RAND Corporation, 1987), pp. 15–21.
Многие из этих тем сформулированы у Найпола (V. S. Naipaul), Among the Believers (New York: Knopf, 1981).
Nathan Rosenberg and L. E. Birdzell, Jr., «Science, Technology, and the Western Miracle», Scientific American 263, № 5 (November 1990): 42–54; о доходе на душу населения в XVIII веке см. David S. Landes, The Unbound Prometheus: Technological Change and Industrial Development in Western Europe from 1750 to the Present (New York: Cambridge University Press, 1969), p. 13.
Технология и законы природы, на которых она основана, обеспечивают определённую регулярность и последовательность процесса изменения, но они никак не определяют характер экономического развития механически, как иногда подразумевают Маркс и Энгельс. Например, М1спае1 Рюге и Спаг1е8 8аЬе1 утверждают, что американская модель организации промышленности, в которой с XIX века делался акцент на массовое производство стандартизованных товаров и весьма детализированное разделение труда за счёт пренебрежения искусством работника, не является необходимой, и странами с иными традициями, например Германией и Японией, была перенята в гораздо меньшей степени. См. The Second Industrial Divide (New York: Basic Books, 1984), pp. 19–48, 133–164.
Мы будем пользоваться термином «организация труда» вместо более привычного «разделение труда», поскольку последний стал подразумевать всё возрастающее разделение ручных работ на простые до отупения. Хотя такое и произошло в процессе индустриализации, имеются другие направления развития технологии, которые обращают этот процесс и заменяют ручные работы другими, гораздо большего интеллектуального содержания и сложности. Предвидение Маркса, что в индустриализованном мире рабочие станут просто придатками машин, в общем, не оправдалось.
Возникновение и распространение новых, всё более специализированных задач предполагает, в свою очередь, новые приложения для технологий в производственном процессе. Адам Смит в «Богатстве наций» указывает6 как сосредоточение на единственной простой работе часто открывает такие новые возможности для машинного производства, которые ускользнули бы от искусного ремесленника, внимание которого рассеяно между различными работами; следовательно, разделение труда зачастую приводит к созданию новой технологии — и наоборот. Adam Smith, An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations, Vol. 1 (Oxford: Oxford University Press, 1976), pp. 19–20.
Чарльз Линдблом указывает, что в конце 1970-х годов половина американского населения работала в бюрократических структурах частного сектора, а ещё 13 миллионов американцев работали в правительственных учреждениях страны, штата и местного самоуправления. См. Charles Lindblom, Politics and Markets: The World’s Political-Economic System (New York: Basik Books, 1997), pp. 27–28.
Маркс соглашался, что Адам Смит прав, подчиняя машинное производство разделению труда, но только относительно периода производства до конца XIX столетия, когда машины использовались лишь спорадически.
Трудно поверить, что это знаменитое пророчество из «Немецкой идеологии» было высказано всерьёз. Помимо экономических последствий от отмены разделения труда, неясно, может ли такая дилетантская жизнь вообще кого-то устраивать.
В этом отношении Советы были, в общем, разумнее, хотя у них тоже были свои пунктики насчёт того, чтобы одновременно быть и «красным», и «спецом». См. Maurice Meisner, «Marx, Mao and Deng on the Division of Labor in History» в сборнике под редакцией Arif Dirlil and Maurice Meisner, Marxism and the Chinese Experience (Boulder, Colo.: Westview Press, 1989), pp. 79–116.
Durkheim указывает, что концепция разделения труда асе больше используется в биологических науках для характеристики не человеческих организмов и что одним из основных примеров этого я влени» выступает биологическое разделение труда между мужчинамил женщинами в создании детей. См. The Division of Labor in Society (New York: Free Press, 1964), pp. 39–41, 56–61.
Большие и централизованные бюрократические системы были характерны для империй прежних времён, например, Китая и Турции. Однако эти системы не были созданы для оптимизации экономической эффективности, и потому были совместимы со стагнацией и традиционным общественным строем.
Конечно, эти революции часто пользуются возможностью, предоставленной сознательным политическим вмешательством в виде земельной реформы.
Juan Linz «Europe’s Southern Frontier: Evolving Trends toward What?» Daedalus 108, № 1 (Winter 1979): 175–209.
То есть Руссо в отличие от Гоббса и Локка утверждает, что агрессия не является естественной для человека и неотъемлемой частью его естественного состояния. Поскольку у естественного человека Руссо потребностей мало, а те, что есть, относительно легко удовлетворяются, то нет причины грабить или убивать своих собратьев, нет причины на самом-то деле жить в гражданском обществе. См. Discours sur l’Origine, et les Fondaments de l’ingalit? parmi les Hommes в Oevres Complutes, Vol. 3 (Paris:? ditions Gallimard, 1964), p. 136.
Обсуждения значения этой природной целостности и sentiment de l’existence у Руссо см. Arthur Melzer, The Natural Goodness of Man: On the System of Rousseau’s Thought (Chicago: University of Chikago Press, 1900) в частности стр. 69–85.
Bill McKibben в работе The End of Nature (New York: Random House, 90), утверждает, будто мы вот-вот не оставим в природе ничего, не затронутого человеческой деятельностью. Конечно, это наблюдение верно, но Мак-Киббен ошибается в датировке этого момента лет на-четыреста. Первобытные племенные сообщества тоже изменяли природные условия своего обитания; разница между ими и современными технологическими цивилизациями лишь в масштабах. Но проект покорить природу и заставить её служить благу человека был ядром научной революции начала новых времён; и поздно сейчас начинать жаловаться на манипуляции с природой в принципе. То, что мы сегодня считаем «природой» — будь то озеро в национальном парке Анджелес или Адирондакская тропа, — во многих отношениях такой же результат человеческого искусства, как Эмпайр-Стейт-Билдинг или космический шаттл.
Сейчас нам не следует принимать допущение о благой роли современной науки или экономического развития, которое она за собой ведёт, а потому не надо; торопиться с суждением о том, как следует рассматривать возможность глобального катаклизма. Если наши исторические пессимисты окажутся правы и современная технология не послужит тому, чтобы люди стали счастливее, а вместо этого окажется их госпожой и уничтожительницей, то перспектива катаклизма, который, если можно так выразиться, сотрет все с доски и заставит человечество начать сначала, окажется проявлением благожелательности природы, а не её жестокости. Такова была точка зрения таких классиков политической философии, как Платон и Аристотель, которые без всяких сантиментов считали, что все человеческие изобретения, в том числе их собственные работы, должны будут в конце концов пропасть при переходе человечества от этого цикла к следующему. По этому поводу см. Leo Strauss, Thoughts on Machiavelli (Glencoe, I 11.: Free Press 1958), pp. 298–299.
Как утверждает Strauss, «трудность, подразумеваемая допущением, что изобретения, относящиеся к искусству войны, должны поощряться, — единственная, создающая основу макиавеллиевской критики классической политической философии». Strauss, с. 299.
Альтернативным решением было бы заменить международную систему государств мировым правительством, которое могло бы силой ввести мораторий на опасные технологии либо поистине глобальное соглашение об ограничении технологий. Помимо различных причин, по которым такого трудно было бы достичь даже в мире после катаклизма, проблема технических новшеств при этом вовсе не обязательно была бы решена. Научный метод по-прежнему останется доступным для криминальных групп, организаций национального освобождения или других диссидентов, и поведёт к международному соревнованию технологий.
О Дойчере (Deutcher) и других авторах, веривших в будущую конвергенцию Запада и Востока на оснрве социализма, см. Alfred G. Meyer, «Theories of Convergence» в сб. под редакцией Charles Johnson Change in Communist Systems (Stanford, Calif.: Stanford University Press, 1970), pp. 321 ff.
Термин «высокое массовое потребление» принадлежит Уолту Ростоу (Walt Rostow), в The Stages of Economic Growth: A Non-Comunist Manifesto (Cambridge: Cambridge University Press, 1960), «технотронная эра» — Збигневу Бжезинскому (Zbigniew Brzezinski, в Between Two Ages: America’s Role in Technetronic Era, New York: Viking Press 1970), а «постиндустриальное общество» — Дэниелу Беллу (Daniel Bell); см. его работу «Notes on the Post-Industrial Society» I и II, The Public Interest 6–7 (Winter 1967a): 24–35 M (Spring 1967b): 102–118, и его описание источника концепции «постиндустриального общества» в The Coming of Post-Industrial Society (New York: Basic Books, 1973), pp. 33–40.
Bell (1967), p. 25.
Цифра, приведённая в Lucian W. Pye, «Political Science and Crisis ofAuthornarianism», American Political Science Review 84, № 1 (March 1990): 3–17.
Даже в этих старейших отраслях социалистическая экономика заметно отстала от капиталистической в модернизации производственных процессов.
Цифры приведены Hewlett, (1988), p. 192.
Арона цитирует Jeremy Azrael, Managerial Power and Soviet Politics (Cambridge (MA): Harvard University Press, 1966), p. 4. Azrael на ту же тему также цитирует следующих авторов: Otto Bauer, Isaac Deutscher, Herbert Marcuse, Walt Rpstow, Zbigniew Brzezinsky M Adam Ulam. См. также Alien Kassof, «The Future of Soviet Society» в сб. под редакцией Kassof, Prospects for Soviet Society (New York: Council on Foreign Relations, 1968), p. 501.
Обсуждение способов, которыми советская система приспосабливалась к требованиям растущей промышленной зрелости, см. Richard Lowenthal, «The Ruling Party in a Mature Society» в сб. под редакцией Maric G. Field Social Consequences a/Modernization in Communist Societies (Baltimore: John Hopkins University Press, 1976).
Azrael (1966), pp. 173–180.
По отношению к Китаю это отметил Фридман в работе Edward Friedman, «Modemization and Democratization in Leninist States: The Case of China, Studies in Comparative Communism 22, nos. 2–3 (Summer-Autumn 1989): 261–264.
Цитируется по Lucian W. Pye, Asian Power arid Politics: The Cultural Dimension of Authority (Cambridge (MA): Harvard University Press, 1985), p. 4.
В. И. Ленин, «Империализм как высшая стадия капитализма. Популярный очерк». // В. И. Ленин. Полное собр. соч. Т. 27. — М., 1980. С. 299–426.
Обзор этой литературы см. Ronald Chilcote, Theories of comparative Politics: The Search for a’Paradigm (Boulder, Colo.: Westview Press, 1981); James A. Capoiaso, «Dependence, Dependency and Power in the Global System: A Structural and Begavior Analysis, International Organization 32 (1978): 13–43, а также «Dependency Theory: Continuities and Discontinuities in Development Studies», International Organization 34 (1980): 605–628 и J. Samuel Valenzuela and Arturo Valenzuela, «Modernization and Dependency: alternative Perspectives in the Study of Latin American Underdevelopment», Comparative Politics 10 (July 1978): 535–557.
Выводы этого комитета излагались, в частности, в El Segundo Decenio de las Naciones Unidas Para el Desarollo: Aspectas Basicos del la Estrageria del Desarollo de America Latino (Lima, Peru: ECLA, 14–23 April, 1969). Работу Пребиша продолжали такие экономисты, как Osvaldo Sunkel и Celso Furtado, а популяризировал в Северной Америке Andre Gunder Franh См. Osvaldo Sunkel, «Big Business and’Dependenda’»; Foreign Affairs 50 (April 1972): 517–531; Celso Furtadd, Economic Development of Latin America: A Survey from Colonial Times to the-Cuban Revolution (Cambridge: Cambridge University Press, 1970); Andre Gander Frank, Latin America: Underdevefopmeat of Revolution (NewYork: Monthly Review Press, 1969). В том же жанре писал Theotonio Dos Santos, «The Structure of Dependency», American Economic Review 40 (May 1980): 231–236.
О Пребише см. Walt W. Rostow, Theorists qf Economic Growth from David Hume to the Present (New York: Oxford University Press, 1990), pp. 403–407.
Osvaldo Sunkel и Pedro Paz, цитируется в Valenzuela Hnd Valenzuela (1978.), p. 544.
Это утверждение впервые было сделано относительно развития Германии в XIX веке Торстенсий Вебленом (Thorsten Veblen) в работе Imperial Germany and the Industrial Revolution (New York: Viking Press, 1942). См. также Alexander Gershenkron, Economic Backwardness in Historical Perspective (Cambridge (MA): Harvard University Press, 1962), p, 8.
Некоторые последующие теоретики зависимости, признавая, что на самом деле в Латинской Америке обрабатывающая промышленность развивается, начинали отличать небольшой, изолированный «современный» сектор, связанный с западными транснациональными корпорациями, от традиционного сектора, чьи возможности развития подорваны первым. См. Tony Smith, «The Underdevelopment of Development Literature: The Case of Dependency Theory», World Politics 31, № 2 (July 1979): 247–285, а также «Requiem or New Agenda for Third World Studies?» World Politics 37 (July 1985): 532–561; Peter Evans, Dependent Development: The Alliance of Multinational, State and Local Capital in Brazil (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1979); Fernanda H. Cardoso and Enzo Faletto, Dependency and Development in Latin America (Berkley: University of California Press, 1979) и Cardoso, «Dependent Capitalist Development in Latin American, New Left Review 74 (July-August 1972): 83–95.
Многие, но не все. Например, Фернандо Кардозо признавал, что «предпринимателей, по-видимому, привлекает «демократический либерализм» точно так же, как привлекает прочих действующих лиц общества», и что «похоже, что существуют структурные элементы, образовавшиеся при формировании массового индустриализованного общества, которые ведут к поиску социальной модели, где гражданское общество ценится выше государства». «Entrepreneurs and the Transition Process: The Brazilian Case»; в работе O’Donnell and Schmitter (1986b), p. 140.
В Соединённых Штатах Америки точка зрения теории зависимости стала платформой для широкой атаки на теорию модернизации и её претензии на звание эмпирической социальной науки. Говоря словами одного из критиков: «доминирующие теории, используемые американскими социологами, никак не являются универсально верными, как утверждают их сторонники: они весьма конкретно связаны с весьма конкретными американскими интересами в Латинской Америке, а потому их куда точнее было бы назвать выражением идеологии, чем твёрдой основой научного знания». Концепция, что-либо политический, либо экономический либерализм развитого мира должен быть конечной точкой исторического развития, подвергалась нападкам как вид «культурального империализма», который «навязывает американскую — или, шире, западную — культуру другим обществам»… См. SusanneJ. Bodenheimer, «The Ideology of Developmentalism: American Political Science’s Paradigm-Surrogate for Latin American Studies», Berkley Journal of Sociology 15 (1970): 95–137; Dean C. Tipps, «Modernization Theory and the Comparative Study of Society: A Critical Perspective», Comparative Studies of Society and History 15 (March 1973): 199–226. Целая отрасль возникла вокруг усилий обратить теорию зависимости обратно ради весьма тенденциозного прочтения истории, в котором мир XVI века уже рассматривается как капиталистическая «мировая система», разделённая на «центр» и эксплуатируемую «периферию». Такая тенденция представлена в работах Иммануила Валлерштейна (Immanuel Wallerstein), в том числе в The Modem World-Systems в трёх томах (New York: Academic Press, 1974 H 1980). Критики, не полностью неблагожелательные, что раскрывает их взгляд на ход истории, — Theda Skocpol, «Wallerstein World Capitalist System: A Theoretical and Historical Critique», American Journal of Sociology 82 (March 1977): 1–75–1090; и Aristide Zolberg, «Origins of the Modern World System: A Missing Link», World Politics (January 1981): 253–281.
Это утверждение приводится в Руе (1985), стр, 4.
Цитируется там же. с. 5.
Там же.
Цифры взяты из «Taiwan and Korea: Two Path to, Prosperity», Economist 316, № 7663 (July 14, 1990); 19–22.
Один из показателей роста широкого и образованного среднего класса — регулярное чтение газет-акт, который, согласно Гегелю, заменит ежедневную молитву в обществах среднего класса в конце истории, в настоящее время показатель чтения газет на Тайване и в Корее не ниже, чем в Соединённых Штатах Америки. Руе (1990а), p. 9.
Там же. Тайвань в начале 1980-х имел наинизший «Коэффициент Джини» (показатель равенства распределения доходов) среди всех развивающихся стран. См. Gary S. Fields, «Employment, Income Distribution and Economic Growth in Seven Small Open Economies», Economic Journal 94 (March 1984); 74–83.
О других попытках защитить теорию зависимости от азиатской очевидности см. Peter Evans, «Class, State and Dependence in East Asia: Lessons for Latin Americanists», и Bruce Cumings, «The Origins and Development of the Northeast Asian Political Economy: Industrial Sectors, Product Cycles and Political Consequenceso, обе работы в сб. под редакцией Frederic C. Deyo, The Political Economy of the New Asian Industrialism (Ithaca, New York, Cornell University Press, 1989), pp. 45–83, 203–226.
О конкурентной природе успешных секторов японской промышленности см. Michael Porter, The Competitive Advantage of Nations (New York: Free Press, 1990), pp. 117–122.
Это утверждение высказано Лоренсом Гаррисоном (Lawrence Harrison) в Underdevelopment Is a State of Mind; The Latin American Case (New York: Madison Books, 1985).
Wemer Baer, The Brazilian Economy: Growth and Development, third edition (New York: Praeger, 1989), pp. 238–239.
Цифра из исследования Барансона приводится в Wemer Baer, «Import Substitution and Industrialization in Latin America: Experiences and Interpretations», Latin American Research Review 7, № 1 (Spring 1972); 95–122. Многие ранее слаборазвитые европейские и азиатские страны защищали зарождающиеся отрасли промышленности, но не ясно, явилось ли это причиной их раннего экономического роста. Как бы там ни было, но в Латинской Америке импортозамещение проводилось без всякого разбора и продолжалось куда дольше, чем это можно было бы оправдать защитой нарождающихся отраслей.
По этому поводу см. Albert 0. Hirschmari, «The Turn to Authorittrianism in Latin America and the Search for Its Economic Determinants» в сб. под редакцией David Collier, The New Authoritarianism in Latin America (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1979), p. 85.
Об общественном секторе в Бразилии см. Ваег (1989), pp. 238–273.
Hemando de Soto, The Other Path: The Invisible Revolution in the Third World (New York: Harper and Row, 1989), p. 134.
В предисловии к тому же, стр. XIV.
Цитируется в Hirschman (1979), с. 65.
См. Sylvia Nasar, «Third World Embracing Reforms to Encourage Economic Growth», New York Times (July 8, 1990), pp. A 1, D 3.
Ницше Ф. Соч. в двух томах. — М., 1990. Т. 2. С. 85.
Seymour Martin Lipset, «Some Social Requirements of Democracy: Economic Development and Political Legitimacy» American Political Science Review 53 (1959): 69–105. См. также главу «Economic Development and Democracy» B S. M. Lipset, Politicot Man: Where, How and Why Democracy works in the Modem World. (New York: Doubleday, 1960), pp. 45–76; Phillips Cutright, «National Political Development; Its Measurement and Social Correlate», American Sociology Review 28 (1963): 253–264; n Deane E. Neubauer, «Some Condition of Democracy», American Political Science Review 61 (1967: 1002–1009.
R. Hudson and J. R. Lewis, «Capital Accumulation: The Industrialization of Southern Europe?» в сб. под редакцией Allan Williams, Southern Europe Transformed (London: Harper and Row, 1984), pp. 182 См. также Linz (1979), с. 176. Эти темпы роста больше, чем за сравнимый период у шести исходных членов ЕС или девяти его членов после прекращения начального расширения сообщества.
Johan F. Coverdale, The Political Transformation of Spain after Franco (New York: Praeger, 1979), p. 3.
Linz (1979), p. 176.
Coverdale (1979), p.l.
»Taiwan and Korea: Two Path to Prosperity», Economist 316, № 7663 (July 14, 1990), p. 19.
Pye (1990a), p. 8.
Согласно одному источнику, в то время пятую часть африкандерского населения можно было бы назвать «белыми бедняками» с таким определением: «лицо, ставшее настолько зависимым по моральным, экономическим или физическим причинам, что не может без посторонней помощи найти для себя средства к жизни»… Davenport (1987), p. 319.
В 1936 году 41 процент африкандеров проживали в сельской местности; к 1977 году эта цифра упала до 8 процентов, при этом 27 процентов остались «синими воротничками» — рабочими, а 65 процентов стали «белыми воротничками» — менеджерами и специалистами. Цифры взяты из Hermann Gilomee and Laurence Schlemmer, From Apartheid to Nation-Building (Johannesburg: Oxford University Press, 1990), p. 120.
В начале 1960-х годов Питер Уаqлз указывал, что Советский Союз начинает обучать технократов своей элиты на основе функциональных, а не идеологических критериев, и это в конце концов заставит их понять иррациональность и прочих аспектов их Экономической системы. См. Political Economy of Communism (Cambridge (MA): Harvard University Press, 1962), p. 329. Moshe Lewin указывал на колоссальную важность урбанизации и образования как базы для перестройки. См. The Gorbachev Phenomenon: A Historical Interpretation (Berkley, Calif.: University of California Press, 1987).
Как отмечалось в части первой, в 1980-х годах многие африканские страны, включая Ботсвану, перешли К демократии, и ещё многие запланировали выборы органов власти на 1990-е.
Parsons (1964). pp. 355–356.
Есть и такой вариант этого функционального аргумента, что либеральная демократия необходима для гарантии правильной работы рынка. Дело а том, что авторитарный режим надзирает за рыночной экономикой и редко при этом готов не вмешиваться — у него постоянное искушение воспользоваться властью государства в интересах роста, справедливости, национальной безопасности или ради других политических целей, имя которым легион. И только наличие политического «рынка», можно было бы сказать, предотвратит не нужное вмешательство государства в экономику благодаря реакции и сопротивлению немудрой государственной полигики. Такой аргумент приводит Марио Варгас Льоса уде Сото (1989), стр. ХVIII-ХIX.
Нечто подобное происходило в Советском Союзе в 1960–1970-х годах, когда партия до некоторой степени стала меньше рулевым, направляющим курс экономического развития сверху, и больше третейским судьёй, посредником между интересами различных секторов, министерств и предприятий. Партия могла диктовать на идеологической основе, что сельское хозяйство должно быть коллективизировано, а министерства — работать по централизованному плану, но идеология мало может помочь в разрешении конфликта, скажем, двух отраслей химической промышленности, конкурирующих за инвестиционный ресурс. Утверждение, что советская партия, государство играла роль посредника в институциональных интересах, не подразумевает, что существовала настоящая демократия или что партия в других областях жизни общества не правила железной рукой.
О взглядах, возлагающих вину за ущерб природе на капитализм, см. Marshal Goldman, The Spoils of Progress: Environmental Pollution In the Soviet Union (Cambridge (MA): MIT Press, 1972). Обзоры экологических проблем в Советском Союзе и Восточной Европе см. Joan Debardleben, The Environment and Marxism-Leninism: The Soviet and East German Ezperience (Boulder, Colo. Westview, 1985); и B. Komarov, The Destruction of Nature in the USSR (London: M. E. Sharpe, 1980).
См. «Eastern Europe Faces Vast Environmental Blight», Washington Post (March 30, 1990), p. А1; «Czechoslovakia Tackles the Environment, Government Says a Third of the Country is Ecologically Devastated» Christian Science Monitor (June 21, 1990), p. 5.
Рассуждения на эти темы см. Richard Lowenthal «The Ruling Party in a Mature Society» в Field (1976), p. 107.
Эта точка зрения содержится во многих анализах в работах O’Donnel, Schmitter, Przewrski, опубликованных в томах transcription from Authoritarian Rule под редакцией O’Donnel, Schmitter (1986а, 1986b. 1986с, 1986d).
Однако в этой литературе по большей части обсуждается, как образование подготавливает людей к демократии и помогает её консолидировать, а не объясняется, почему образование должно предрасполагать людей к демократии. См., например, Bryce (1531), pp. 70–79.
В развитых странах наверняка можно найти полубезработных обладателей учёной степени, которые зарабатывают меньше строительных подрядчиков с дипломом средней школы, но в целом существует тесная корреляция между доходом и образованием.
Это утверждение приводит David Apter в The politics of Modernization (Chicago: University of Chicago Press, 1965).
Это утверждение принадлежит Хантингтону (Huntington, 1968), с. 134–137. Об экономических последствиях того, что американцы «рождаются равными», см. Louis Hartz, The Liberal Tradition in America (New York; Harcourt Brace, 1955).
Исключением из этого обобщения является возникновение большой испаноязычной популяции на американском юго-западе, которая отличается от прежних этнических групп размером и относительно малой степенью лингвистической ассимиляции.
Аналогичная ситуация существует в Советском Союзе, но здесь вместо старых общественных классов, оставшихся от феодализма, существует «новый класс» партийных чиновников и номенклатурных руководителей, окружённых привилегиями и властью. Как латифундисты Латинской Америки, свою традиционную власть они могут использовать, чтобы исказить электоральные процессы в свою пользу. Этот класс образует неодолимое препятствие на пути как капитализма, так и демократии, и, чтобы тот или другая могли возникнуть, власть этого класса должна быть уничтожена.
Диктатуры как таковой явно недостаточно, чтобы провести в жизнь эгалитарные реформы. Фердинанд Маркое использовал власть государства для награждения своих личных друзей, бередя тем самым существующее социальное неравенство. Но модернизирующая диктатура, направленная на достижение экономической эффективности, в теории могла бы выполнить глубокие преобразования филиппинского общества за куда более короткий отрезок времени, чем демократия.
Cynthia McClintock, «Peru: Precarious Regimes, Authoritarian and Democratic», Larrz Diamond, Juan Linzt and Sezmour Martin Lipset, Democratic in Devolpment Countres, Vol. 4, Latin America (Boulder, Reiner, 1988b), pp. 353–358.
Частично причиной этого явилось то, что большая часть отобранного у прежних олигархов была передана в неэффективный государственный сектор, который вырос от 13 процентов до 23 процентов ВВП, пока военные были у власти.
Интервью Андроника Миграняна и Игоря Клямкина в «Литературной газете» (16 августа 1989 года; а также «Долгая дорога к европейскому дому», «Новый мир», № 7 июль 1989): 166–184.
Аналогичное утверждение высказал Daniel H. Levine в своей критике книг O’Доннела и Шмиттера по поводу перехода от авторитаризма. Очень трудно представить себе возникновение демократии в какой бы то ни было форме, тем более её консолидацию и стабилизацию там, где никто не верит в демократическую легитимность ради неё самой. См. «Paradigm Lost Dependence to Democracy», World Politics 40, № 3 (April 1988): 377–394.
Обширная аргументация за превосходство авторитарных режимов в осуществлении ранней индустриализации приводится у Гершенкрона (1962). Связь между абсолютизмом и экономическим ростом в Японии после ’1968 года установлена Koji Taira, «Japan’s Modern Economic Growth: Capitalist Devolpment under Absolutism», в сборнике под редакцией Harry Wray, Hilary Conroy, Japan Examined: Perspectives on Modern Japanese History (Honolulu: University of Hawaii Press, 1983), pp. 34–41.
Цифры приведены в работе: Samuel P. Huntington and Jorge I. Dominguez, «Political devolpment» в сб. под редакцией Fred I. Grinston, Nelson Polsby, Handbook of Political Science, Vol. 3 (Reading, Mass.: Addison Wesley, 1975), p. 61.
И Сирия, и Ирак объявляют себя в некотором смысле социалистическими, хотя это заявление более отражает международную моду того времени, когда эти режимы пришли к власти, чем реальную суть их правления. Многие возразят против попытки классифицировать эти столь различные страны как «тоталитарные», учитывая ограниченность государственного контроля в каждой из них; наверное, лучшим термином был бы «неудавшийся» или «неумелый» тоталитаризм, что, однако, не уменьшает суровости режима.
Всё давно заметили, что коммунизм победил сперва не в развитой стране с большими массами промышленного пролетариата вроде Германии, как предсказывал Маркс, а в полуиндустриализованной и полузападной России, а потом в Китае, почти полностью крестьянском и сельскохозяйственном. Обзор попыток коммунистов сжиться с этой реальностью см, Stuart Schram and Helene Carrere-D’Encosse, Marxism and Asia (London: Allen Lane, 1969).
См. walt Rostow, The Stages of Economoc Growth (Cambridge: Cambridge University Press 1960), pp. 162–163.
Это замечание сделал Цветан Тодоров (Tsvetan Todorov) в обзоре работы Zygmunt Bauman, Modernity and the Holocaust в The New Republic (March, 1990): 30–33. Тодоров правильно указывает, что нацистскую Германию нельзя брать как пример современного; она содержала как современные, так и антисовременные элементы, и последние до некоторой степени объясняют, почему стал возможным Холокост.
См., например, классические работы вроде Ralf Dahrendorf, Society and Democracy in Germany (Garden City, New York, Doble-day, 1969) и Fritz Stern, The Politics of Cultural Despair (Berkley: University of California Press, 1961). Последняя — простеживает некоторые нацистские мотивы до ностальгии по органическо дудоиндустриальному обществу и широкого недовольства атомизирующими и отчуждающими свойствами экойомической современности. Параллельным примером может служить Иран под властью Хомейни: после Второй мировой войны Иран прошёл через крайне быстрый период экономического роста, полностью нарушивший традиционные общественные отношения и культуральные нормы. Фундаменталистский Шиизм, подобно фашизму, можно считать ностальгической попыткой восстановить в какой-то форме доиндустриальное общество новыми и радикально иными средствами.
Revel (1989–1990), pp. 99–103.
К. Маркс и О. Энгельс. Соч. Второе издание. — М., 1960, Т. 23. С. 33.
Два исключения составляют азиатские рыночно ориентированные авторитарные государства, к которым мы вернёмся в части четвёртой, и’исламский фундаментализм.
С исторической точки зрения нельзя утверждать превосходство одной формы «опровержения» над другой, в частности, нет оснований говорить, что государство, выживающее за счёт большей экономической конкурентоспособности, каким-то образом «легитимнее» того, которое выживает за счёт военной мощи.
Это утверждение и сравнение мировой истории с диалогом, сделанное Кожевым, приводится в Strauss (1963), pp. 178–179.
По этому поводу см. Steven B. Smith, Hegel’s Critique of Liberalism: Rights in Context (Chicago: University of Chicago Press, 1989), p. 225.
Утверждалось, что матриархальные общества существовали когда-то в Средиземноморье, но были в определённую историческую эпоху сметены патриархальными. См., например, Maija Gimbutas, Language of the Goddess (New York: Harper and Row, 1989).
Такой подход, однако, не лишён собственных проблем. Во-первых и в главных, возникает вопрос, откуда исходит транс-историческое понимание человека. Если мы не должны признать в качестве руководства религиозное откровение, то стандарт должен быть основан на какой-то форме частного философского отражения. Сократ это делал, наблюдая за другими людьми и вступая е ними в диалог. Мы, живущие после Сократа, можем вступать в аналогичные диалоги с великими мыслителями прошлых времён, глубже всего понимавшими возможности человеческой природы. Либо же можно заглядывать глубоко в душу самим себе, чтобы понять истинные источники человеческой мотивации, как поступал Руссо и неисчислимое количество писателей и художников. Сейчас в области математики и (в меньшей степени) в естественных науках частное размышление может дать межсубъективное соглашение о природе истины, в форме «ясных и отчётливых идей» Декарта. Никому не придёт в голову идти на рынке искать решение сложного уравнения в частных производных; можно обратиться к математику, верное решение которого будет одобрено другими математиками. Но в области гуманитарной нет «ясных и отчётливых идей», нет и общего согласия о природе человека, или о справедливости, или о человеческом удовлетворении, или о. лучшем режиме, который из этого выводится. Личности могут считать, что у них есть «ясные и отчётливые идеи» по этим вопросам, но так же поступают маньяки и безумцы, а граница между ними не всегда отчётлива. Тот факт, что некий философ мог убедить круг последователей в «очевидности» своих идей, может гарантировать, что этот философ — не безумец, но не защищает группу от некоторого аристократического предубеждения. См. Alexandre Kojeve, «Tyranny and Wisdom» (1963), pp. 164–165.
В письме Кожеву от 22 августа 1948 года Лео Штраусе замечает, что даже в гегельянской системе Кожева философия природы всё ещё «незаменима». Он спрашивает: «Как ещё может быть объяснена… уникальность исторического процесса? Он обязан быть уникальным, только если может быть только одна «земля» на конечном протяжении бесконечного времени… Кроме того, почему не должна единственная, временная, конечная земля быть подвержена катаклизмам (каждые 100 миллионов лет) с полным или частичным повторением исторического процесса? Здесь может помочь лишь телеологическая концепция природы человека». Цитируется по Leo Strauss, On Tyranny, издание переработанное и дополненное под редакцией Victor Gourevitch and Michael S. Roth (New York: Free Press, 1991), p. 237. См. также Michael Roth, Knowing and History; Appropriations of Hegel in Twentieth Century France (Ithaca, New York, Cornell University Press, 1988), pp. 126–127.
Kant (1963), p. 13–17. Кант описывает Природу как обладающее собственной волей действующее начало, внешнее по отношению к людям, но мы можем, понимать это как метафору того аспекта человеческой натуры, который потенциала но существует во всех людях, но реализуется только в ходе их общественного и исторического взаимодействия.
Hegel, The Phenomenology of Mind, 1967. Р. 233.
Кожев (1947), с. 14.
По вопросу о том, в каком отношении Кожев находится к подлинному Гегелю, см. Michael S. Roth, „A Proble of Recognition: Alexander Kojeve and the End of History», History and Theory 24, № 3 (1985); 203–306.
Об интерпретации гегелевской борьбы за признание у Кожева см. Roth (1988), pp. 98–99 и Smith (1981). pp. 116–117.
Это утверждение сделано Смитом (Smith) (1989а), p. 115. См. также Steven Smith, «Hegel’s Critique of Liberalism», American Political Science Review 80, № 1 (March, 1986): 121–139.
David Riesman в The Lonely Crowd (New haven: Yale University Press, 1950) пользуется термином «ориентированные на других» (other-directed) для обозначения качества, в котором мы видели ползучий конформизм американского послевоенного общества; и это качество он противопоставлял «ориентированности на себя» (inner-directedness) американцев XIX века. По Гегелю, ни один человек не может быть по-настоящему «ориентирован на себя»; человек даже не может стать человеком без взаимодействия с другими людьми и признания с их стороны. То, что Ризман описывает как «ориентированность на себя», на самом деле оказывается скрытой формой «ориентированности на других». Например, явная самодостаточность людей весьма религиозных на самом деле основана на устранённой когда-то «ориентированности на других», потому что человек сам создаёт религиозные стандарты и объекты своей преданности.
См. также Фридрих Ницше, «К генеалогии морали». // Ф. Ницше. Сочинения в двух томах Т. 2. — М., 1990. С. 439–471.
Пример современного непонимания тех человеческих мотивов, что лежали в основе дуэли, см. John Muller, Retreat from Doomsday: The Obsolence of Major War (New York: Basik Books, 1989), pp. 9–11.
Гоббс Т. «Левиафан». // Гоббс Т. Избр. произв. в 2 томах. Т. 2. — М., 1965. c. 231.
Эта формулировка восходит к Руссо в «Общественном договоре», где говорится «l’impulsion du seul appetite est esclavage» Ouvres complutes, Vol. 3 (Paris: Gallimard, 1964), p. 365. Сам Руссо использует слово «свобода» как в гоббсовском, так и в гегелевском смысле. С одной стороны, в Second Discourse он говорит о человеке в естественном состоянии, свободном следовать своим природным инстинктам, таким как потребность в еде, самке и отдыхе; с другой стороны, только что процитированная фраза указывает на чувство автора, что «метафизическая» свобода требует освобождения от страстей и потребностей. Его рассуждения о человеческой способности к совершенству вполне совпадают с гегелевским пониманием исторического процесса как процесса самосоздания свободного человека.
Точнее, в первом варианте «Общественного договора» Руссо говорит: «dans la constitution de l’homme l’action de l’ame sur le corps est l’abyme de la philosophie». Rousseau (1964, Vol. 3, p. 296.
Гоббс Т. «Левиафан». // Гоббс Т. Избр. произв. в 2 томах. Т. 2. — М., 1965. С. 118.
В отличие от естественного состояния Гоббса кровавая битва описана как некоторая характеристика положения дел в реальный исторический момент (точнее, в начальной точке истории).
Курсив наш. Гоббс Т. «Левиафан». // Гоббс Т. Избр. произв. в 2 томах. — М., 1965. Т. 2. С. 152.
Гоббс Т. «О гражданине». // Там. же. Т. 1. С, 289.
См. письмо Кожева к Лео Штрауссу от 2 ноября 1936 года, где он заключает: «Гоббс не смог оценить значения труда и потому недооценивает значения борьбы («тщеславия»). По Гегелю, трудящийся раб реализует: 1) Идею свободы; 2) Актуализацию этой идеи в борьбе. Таким образом, изначально «человек» всегда или господин, или раб; «человек полностью» в «конце» истории есть раб и господин (то есть и тот, и другой — и одновременно ни тот, ни другой). И только это может удовлетворить его «тщеславие»». Курсив оригинала. Цитируется в Leo Strauss, издание переработанное и дополненное под редакцией Victor Gourevitch and Michael S. Roth (New York: Free Press, 1991), p. 233.
Сравнение Гоббса и Гегеля проводится в Leo Strauss, The Political Philosophy of Hobbs (Chicago Press, 1952), pp. 57–58. В примечании Штраусе объясняет, что «Г-н Александр Кожевников и автор намереваются предпринять детальное исследование связи между Гегелем и Гоббсом», — проект, к сожалению, так и не завершённый.
Согласно Гоббсу, «радость, возникающая у человека из представления о собственной силе и способности, сеть то душевное ликование, которое называется словой; причём если она основана у человека на опыте его прежних деяний, то она совпадает с верой в свои собственные силы; если же это представление основано на лести других или же предполагается им самим ради удовольствия, связанного с таким представлением, то это называется тщеславием, каковое имя является вполне подходящим, так как вполнеобоснованная вера в собственные силы порождает попытку к действию, между тем как предположение о своих силах не порождает таковой я поэтому вполне правильно называется тщетным» (Гоббс Т. «Левиафан». // Гоббс Т; Избр. произв. в двух томах. — М., 1965. Т. 2. С. 90–91 — Курсив в ориг).
См. Leo Strauss, Natural Right and History (Chicago: University of Chicago Press, 1953), pp. 187–188.
Гоббс одним из первых среди философов постулировал принцип равенства людей на основе, отличной от христианской. Согласно ему, люди были фундаментально равны друг другу в способности друг друга убивать; человек физически более слабый мог всё же взять верх над противником за счёт хитрости или объединения в шайку с другими. Универсализм современного либерального государства и либеральных прав человека поэтому изначально построен на постулированной универсальности страха перед насильственной смертью.
Штраусе замечает, что Гоббс вначале восхвалял аристократическую доблесть и что лишь на более позднем этапе своей деятельности он заменил аристократическую гордость в качестве первичного морального фактора страхом насильственной смерти. См. Strauss (1952), chap. 4.
Курсив в оригинале. По этому вопросу см. Strauss (1952), p. 13.
Концепция молчаливого согласия не: так нелепа, как это кажется на первый взгляд. Граждане старой и установившейся либеральной демократии могут, например, голосовать на выборах руководителей, но обычно их никогда не призывают утверждать базовые положения конституции. Откуда мы знаем, что они одобряют эти положения? Очевидно, из того факта, что они остаются в стране, по собственной воле и. участвуют в существующих политических процессах (или хотя бы не протестуют).
К сформулированному Гоббсом правом на самосохранение Локк добавляет ещё одно фундаменталное человеческое право — право на собственность. Право на собственность является производным от права на самосохранение: если у человека есть право на жизнь, то у него есть права и на необходимые для этой жизни средства, например, на еду, одежду, дом, землю, и так далее. Создание гражданского общества не только мешает гордым убивать друг друга, но и позволяет людям защитить естественную собственность, которой они владели в естественном состоянии, и мирно её наращивать. Превращение естественной собственности в условную собственность, то есть собственность, санкционированную общественным договором между её владельцами, ведёт к весьма фундаментальным изменениям в жизни человека. Это так, потому что до гражданского общества стяжательство человека было ограничено, согласно Локку, тем, что он мог добыть собственным трудом для своего потребления, если это имущество не портилось. Но гражданское общество есть предпосылка освобождения стяжательства; человек может накапливать не только то, что ему нужно, но всё, что захочет, без ограничения. Локк объясняет, что источник всякой ценности (мы бы теперь сказали — «экономической» ценности) есть человеческий труд, который умножает ценность «почти бросовых материалов» природы в сотни раз. В отличие от естественного состояния, где накопление богатства могло идти за счёт другого, в гражданском обществе стремление к неограниченному богатству возможно и разрешено, поскольку беспрецедентная производительность труда ведёт к обогащению всех. Оно возможно и разрешено в том случае, если гражданское общество защищает интересы «предприимчивых и рациональных» от «задиристых и сварливых». См. Локк.: Abram N. Shulsky, «The Concept of Property in the History of Political Economy» в сб. под редакцией James Nichols and Colin Wright From Political Economy to Economics… and Back? (San Francisco: Institut for Contemporary Studies Press, 1990), pp. 15–34; и Strauss (1953), pp. 235–246.
Обзор критики по литературе о классическом республиканизме и американском Основании см. Thomas Pangle, The Spirit of Modern Republicanism (Chicago: University of Chicago Press, 1988) pp. 28–39.
Довольно многие серьёзные американские учёные замечали, что Локк отводит гораздо больше места гордости, чем часто думают. Несомненно, Локк пытается умерить гордость деспотических и агрессивных, заставить их следовать своему рациональному интересу. Однако Натан Тарков указывал, что в «Некоторых мыслях по поводу образования» Локк поощряет людей гордиться свободой и презирать рабство; жизнь и свобода становятся сами по себе целями, потенциально достойными даже того, чтобы пожертвовать за них жизнью, а не просто средствами защиты собственности. Поэтому патриотизм свободного человека в свободной стране может сосуществовать с желанием комфортабельного самосохранения, как, похоже, это исторически произошло в Соединённых Штатах Америки. Хотя ясно, что Локк (пусть это часто за ним не признается, как и за Мэдисоном и Гамильтоном), иногда ставит во главу угла признание, мне всё же кажется, что Локк твёрдо стоит на другой стороне великого этического раздела в своём предпочтений самосохранения — гордости. Даже если при внимательном чтении его трудов по образованию проявится «гордый» Локк, неясно, ослабит ли это всерьёз ту первичность, которую Локк придаёт самосохранению в Second Treatise. См. Nathan Tarcov, Locke’s Educations for Liberty (Chicago: University of Chicago Press, 1984), в особенности с. 5–8 и 209–211; Tarcov, «The Spirit of Liberty and Early American Foreign policy», в Zuckert (1988), pp. 136–138. См. также Pangle (1988), pp. 194, 227 и Harvey C. Mansfield, Taming the Prince: The Ambivalence of Modern Executive Power (New York: Free Press, 1989), pp. 204–211.
Потенциальная несовместимость капитализма и семейной жизни обсуждается в Joseph Schumpeter, Capitalism, Socialism and Democracy (New York: Harper Brothers, 1950), pp. 157–160.
Платон. Сочинения в 3 томах. Т. 3, ч. 1. — М., 1971. С. 165–166. Цитируется «Одиссея» Гомера, XI, 489–491.
В западной философской традиции существует очень мало систематических исследований, феномена тимоса, или признания, несмотря на его важность для этой традиции. Одна попытка — это сборник под редакцией Catherine Zuckert, Understanding the Political Spirit: Philosophical Investigations from Socrates to Nietzsche (New Haven, Conn.: Yale University Press1988). См. также рассуждения Аллена Блума о тимосе в комментарии к его переводу «Республики» Платона (New York: Basic Books, 1968), pp. 355–357, 375–379.
«Тимос» можно также перевести как «сердце» или «сердечность».
Дальнейшее обсуждение роли тимоса у Платона см. Catherine Zuckert, «On the Role of Spiritedness in Politics» и Mary P. Nicholas, «Spiritedness and Philosophiy in Plato’s republic» (1988).
Обсуждение трёх сторон души содержится в «Государстве» 435с–441с. Первоначальные рассуждения о тимосе содержатся в Книге II, 375а–375е и 376с. См. также 411а–411е, 441е, 442е, 456а, 465а, 4б7е, 536с, 547е, 548с, 550b, 553с–553b, 572а, 580а, 58d, 586с–586d, 590b, 606d. Эта многосторонняя характеристика природы человека имеет долгую историю после Платона и впервые была серьёзно оспорена Руссо. См. Melzer (1990), pp. 65–68; 69.
«Государство», 439-е–440а.
Относительная недооценка тимоса или гордости у Гоббса очевидна в его более чем неудовлетворительном определении гнева. Гнев, утверждает он, есть «внезапная храбрость», а храбрость — «то же самое, что надежда избежать вреда путём сопротивления», которая, в свою очередь, ссылается на страх, а он уже — «антипатия из-за мнения, что объект может причинить вред». Вопреки Гоббсу, можно думать, что храбрость происходит от гнева и что сам по себе гнев есть полностью независимая страсть, ничего общего не имеющая с механизмом страха и надежды.
Гнев на себя эквивалентен стыду, и с тем же успехом можно было бы сказать, что Леонтий устыжен.
«Государство», 440с–440d.
Курсив наш. Havel et al. (1985), pp. 27–28.
Havel et al. (1985), p. 38.
См., например, не только частые упоминания достоинства и унижения, рассыпанные в «Силе бессильных», но и первое новогоднее обращение Гавела к нации, в котором он утверждает: «Государство, которое называет себя государством трудящихся, унижает работников… Прежний режим, вооружённый надменной и нетерпимой идеологией, низводил человека до рабочей силы, а природу — до средства производства… Люди всего мира удивляются, что молчаливо-согласный, униженный, скептический чехословацкий народ, который явно больше ни во что не верил, вдруг сумел найти невероятные силы всего за несколько недель и стряхнуть с себя тоталитарную систему абсолютно достойным и мирным путём». Курсив наш. Цитируется в Foreign Broadcast Information Service FBIS-EEY–90–001, 2 января 1990 года, стр. 9–10.
Известный советский тележурналист Владимир Познер, говорящий с хорошим американским произношением, написал полную самооправданий автобиографию, в которой пытается реабилитировать решения, принимавшиеся им по мере подъёма к вершинам профессии. журналиста в брежневском Советском Союзе. Он более чем лукавит перед своими читателями (наверное, и перед самим собой), объясняя, насколько сильно на него давили, заставляя идти на сделки с совестью, а потом задаёт риторический вопрос: кто может обвинить его за сделанный им выбор, учитывая страшную природу советской системы? Рутинное восприятие моральной деградации — само по себе признак упадка тимотической жизни, который Гавел считает неизбежным следствием посттоталитарного коммунизма. См. Posner, Parting with Illusion (New York: «Atlantic Monthly» 1989).
Цитируется по Abraham Lincoln, The Life and Writings of Abraham Lincoln (New York: Modern Library, 1940), p. 842.
Строго говоря, жажду признания можно рассматривать как вид желания, как голод или жажду, только объект желания не материален, а идеален. Тесная связь между тимосом и желанием видна из греческого слова, означающего желание — «эпитимия».
Курсив наш. Adam Smith, The Theory of Moral Sentiments (Indianapolis: Liberty Classics, 1982), pp. 50–51. Я благодарен Абраму Шульски и Чарльзу Гризволду-младшему за эту и другие глубокие мысли Адама Смита. См. также Albert O. Hirshman, The Passion and the Interest (Princeton, New York, Princeton University Press, 1977), pp. 107–108.
Руссо согласился бы здесь со Смитом, что естественных потребностей относительно мало и что желание частной собственности исходит исключительно из amour-propre или тщеславия человека, то есть из его тенденции сравнивать себя с другими. В чём они, разумеется, расходятся, это в оценке моральной приемлемости того, что Смит называет «улучшением собственных условий» (bettrein one’s condition).
Alexis de Tocquevil, The Old Regim and the French Revolution (Garden City, New York, Doubleday Anchor Books, 1955). См., в частности, часть 3, главы 4–6.
Эмпирическую документацию этого феномена см. Huntington (1968), pp. 40–47.
Упоминание Линкольна о его вере в справедливого Бога всё же вызывает вопрос, не должны ли величайшие акты тимотического само преодоления быть поддержаны верой в Бога.
Экономический или социологический контекст вопроса об абортах имеет место, поскольку и сторонники, и противники группируются, в общем, по уровню образованности, доходов, по принадлежности к городскому или сельскому населению и так далее, но суть спора касается прав, а не экономики.
Румынский пример не так прост, поскольку есть свидетельства, что демонстрации в Тимишоаре не были полностью спонтанными и что бунт был заранее запланирован военными.
См., например, «East German VIPs under Attack for Living High Off Party Privileges», Wall Street Journal (November 22,1989), p. А6.
Nietzsche, Twilight of the Idols and the Antichrist. — London, 1968. Р. 23.
См. на эту тему короткое, но блестящее эссе Джоан Дидион «On Self-Respect» в Didion, Slouching Towards Betlehem (New York: Dell, 1968), pp. 142–148.
Аристотель говорит о тимосе под рубрикой «величия души» (мегалопсихия), которое для него является главной человеческой добродетелью. Люди великой души «на многое претендуют и многого заслуживают» в смысле уважения, величайшей из всех внешних целей, и таким образом сохраняют середину между тщеславием (на многое претендовать и мало заслуживать) и приниженностью души (претендовать на малое и заслуживать многого). Величие души включает в себя все прочие добродетели (то есть храбрость, справедливость, умеренность, правдивость и так далее) и требует колокагаии (переводится как «моральное благородство»). Человек великой души, иными словами говоря, требует великого признания за обладание величайшей добродетелью. Интересно отметить, что, согласно Аристотелю, человек великой души любит владеть «красивыми, но бесполезными вещами», поскольку лучше быть независимым (автаркус гар маллон). Жажда бесполезных вещей возникает у тимотических душ из того же импульса, который заставляет рисковать жизнью. Аристотель, «Никомахийская этика» II 7–9; IV 3. Принятие жажды признания или чести — одно из главных различий между греческой и христианской моралью.
Согласно Сократу, тимос недостаточен для завершения справедливого города; он должен быть дополнен третьей стороной души, рассудком или мудростью — в обличье короля-философа.
См., например, «Государство», 375b–376b. На самом деле Сократ сильно вводит Адеймантоса в заблуждение, утверждая, что тимос чаще всего друг рассудка, а не враг.
Как напоминание о совершенно ином этическом смысле, который когда-то придавался мегалотимии, приведём следующий пассаж из Клаузевица: «Из всех страстей, что вдохновляют человека на бой, ни одна, должны мы признать, не бывает так сильна и постоянна, как жажда чести и славы. В немецком языке эти слова несправедливо замараны уничижительной ассоциацией в терминах «жажда чести» (Ehrgeiz) и «погоня за славой» (Ruhmsucht). Злоупотребление этими благородными амбициями, несомненно, было причиной самых отвратительных зверств над людским родом, тем не менее по своим истокам они имеют право числиться среди самого возвышенного в природе человека. На войне они действуют как дыхание жизни, одушевляющее инертную массу. Другие эмоции могут быть более обычны и более чтимы — патриотизм, идеализм, месть, энтузиазм любого рода, — но они не могут заменить жажду славы и чести» (Carl von Clausewitz. On War. — Princeton, 1976. Р. 105). За эту ссылку я благодарен Элвину Бернштейну.
Конечно, желание славы несовместимо с христианской добродетелью смирения. Alber O. Hirschman, The Passions and the Interests (Princeton, New York, Princeton University Press, 1977), pp. 9–11.
Отметим, в частности, главу 15 «Государя». Об этой общей интерпретации Макиавелли, «более великого, чем Колумб», см, Strauss (153), с. 177–179, а также главу Штраусса о Макиавелли в сб. под редакцией Leo Strauss and Joseph Cropsey History of political Philosophy, second edition (Chicago: Rand McNally, 1972), pp. 271–292.
См. Книгу I, главу 43 «Дискурсов», озаглавленную «Только те, кто идут в бой ради собственной славы, — хорошие и верные солдаты» Niccolo Machiavelli. The Prince and the Discourses N. 4, 1950. P. 226–227, также Michael Doyl, «Liberalism and World Politics», American Political Science Review 80 № 3 (December 1986) и Mansfield (1989), pp. 137, 239.
Mansfield (1989), pp. 129, 146.
См. Harvey C. Mansfield, Jr., «Machiavelli and the Modern Executive» в Zuckert (1988), p. 107.
Это мысль Гиршмана (1977), который убедительно прослеживает намеренное принижение тимоса у ранних мыслителей нового времени.
Жажда признания является центральной и для мысли Жан-Жака Руссо, который организовал первое крупное наступление на либерализм Гоббса и Локка. Резко не соглашаясь с картиной гражданского общества, провидимого Гоббсом и Локком, Руссо согласен с ними в том, что жажда признания является основной причиной зла в общественной жизни человека. Для жажды признания Руссо употребляет термин «amour-propre», или тщеславие («себялюбие»), и противопоставляет её «любви к себе» («amour de soi»), которую считает свойственной естественному человеку, ещё не испорченному цивилизацией. Amour de soi относилась к удовлетворению естественных потребностей человека в еде, отдыхе и сексе; это была эгоистическая страсть, но, в сущности, безвредная, поскольку, по мнению Руссо, человек в естественном состоянии жил одинокой и неагрессивной жизнью. С другой стороны, amour-propre возникла в результате исторического развития человека, когда люди вошли в общество и стали сравнивать себя друг с другом. Процесс сравнения ценности одного человека с ценностью другого является для Руссо основным источником человеческого неравенства, а также злобности и недовольства цивилизованного человека. Он послужил источником частной собственности и всех социальных неравенств, с ней связанных. Но решение, которое предлагал Руссо, в отличие от решения Гоббса и Локка не требовало полного изгнания упрямой самооценки человека. Следуя Платону, Руссо искал способ сделать тимос основой духа гражданственности в демократической и эгалитарной республике. Целью легитимного правительства, как описано в «Общественном договоре», является не защита прав собственности и частных экономических интересов, но создание социальной аналогий природной свободе, volonte generale, или общей воли. Человек снова приобретает естественную свободу не по Локку — когда государство предоставляет его самому себе, чтобы он мог копить деньги или имущество, — но путём активного участия в общественной жизни небольшой и спаянной демократии. Общую волю, составленную из индивидуальных воль жителей республики, можно себе представить как единую гигантскую тимотическую личность, находящую удовлетворение в своей свободе самоопределения и самоутверждения. См. Jean-Jacques Rousseau Oevres complutes, Vol. 3 (Paris: Gallimard, 1964), pp. 364–365; см. также обсуждение разъединения души, вызванное вхождением человека в общество и вытекающей из этого его зависимости от других у Artur Meltzer, The Natural Goodness of Man (Chicago: University of Chicago Press, 1990), pp. 70–71.
Конечно, смена этики в Японии, где этос аристократии сохранялся в военном сословии; прошла совсем не так гладко. Взрыв японского национализма, поведшего в конечном счёте к Тихоокеанской войне с Соединёнными Штатами Америки, можно понимать как последний вздох традиционно тимотического класса.
The Federalist papers (New York: New American Library, 1961), p. 78.
Federalist (1961), pp. 78–79.
Эта интерпретация «Федералиста» представлена Дэвидом Эпштейном в The Political Glory of the federalist (Chicago: University of Chicago Press, 1990), pp. 6, 68–81, 136–141, 183–184, 193–197. Я благодарен Дэвнду Эпштейну, который обратил моё внимание на важность тимоса не только в «Федералисте», но и у многих других политических философов.
Federalist (1961), с. 437.
См. Первую главу C. S. Lewis, The Abolition of Man, or, Reflection on education with special reference to the teaching English in the upper from of schools (London: Collos, 1978), pp. 7–20.
Ницше Ф. Соч. в двух томах. М, 1990. С. 42.
Там же. С. 49–50.
Кожев (1947), ст. 26.
Под «долговременной перспективной» здесь понимается очень долгий период, измеряемый тысячами лет от первого появления социальных отношений «господин — раб» и почти до Французской революции. Когда Кожев (или Гегель) говорит о рабах, он имеет в виду не только людей, юридически имеющих статус живого имущества, но и всех, чьё достоинство «не признается», в том числе, например, юридически свободное крестьянство дореволюционной Франции.
Приводимый довольно схематический очерк исторического процесса в «Феноменологии» Гегеля снова следует интерпретации Кожева, и его тоже следует представлять себе как работу синтетического философа, Гегеля-Кожева; По этому поводу см. Roth (1988), pp. 110–115 и Smith (1989а). pp. 119–121.
Господа, разумеется, ищут признания от других господ, но в этом процессе стремятся превратить этих господ в рабов в непрерывной череде битв за престиж. До появления рационального и взаимного признания человек может получить признание только от рабов.
Кожев утверждает, что страх смерти метафизически необходим для последующего развития раба, и не потому, что раб бежит от него, но потому, что этот страх открывает рабу его собственную ничтожность по сути, тот факт, что он — существо, не имеющее постоянной идентичности или имеющее такую, которую сведёт на нет время. Кожев (1947), с. 175.
Кожев делает различие между рабом и буржуа, который работает на себя.
В этом месте можно заметить определённое сближение Гегеля и Локка по вопросу о труде. Для Локка, как и для Гегеля, труд есть первичный источник ценности; именно человеческий труд, а не «почти бросовые материалы» природы являются величайшим источником богатства. Для Локка. как и для Гегеля, не существует положительной естественной цели, которой служит труд. Естественные потребности человека относительно немногочисленны и легко удовлетворяются; локковский «человек собственности», накапливающий неограниченные количества золота и серебра, работает не ради этих потребностей, но ради удовлетворения — постоянно расширяющегося горизонта новых. В этом смысле труд человека является творческим, потому что включает в себя бесконечную постановку новых, всё более амбициозных задач, Творчество человека направлено и на него самого, поскольку он изобретает для себя новые потребности. И наконец, Локк, как и Гегель, высказывает определённое противоприродное настроение в той степени, в которой считает, что люди находят удовлетворение в умении повелевать природой и использовать её для собственных целей. Таким образом, учения и Локка, и Гегеля могут равно служить оправданием капитализма, экономического мира, созданного прогрессивным развитием современной науки. Но Локк и Гегель различаются в с виду незначительном, однако важном пункте. По Локку цель труда — это удовлетворение желаний. Эти желания не фиксированы, они постоянно растут и меняются, но неизменное их свойство — требовать удовлетворения. Локк считает труд по сути неприятным видом деятельности, предпринимаемой ради предметов, имеющих ценность, которые этот труд создаёт. И хотя конкретные цели труда не могут быть определены заранее на основе природных принципов — то есть локковский закон природы молчит на тему о том, должен ли конкретный человек работать продавцом обуви или конструктором микросхем, — но естественная основа для труда существует. Труд и неограниченное накопление имущества принимаются как средства ухода от страха смерти. Этот страх смерти остаётся отрицательным полюсом, на бегство от которого направлен весь труд человека. Даже если у богача куда больше имущества, чем; требуют его естественные потребности, одержимость накоплением богатства имеет в своей основе желание застраховаться от плохих времён, от возможного возвращения. В нищету, которая была его естественным состоянием.
По этому поводу см. Smith (1989а), с. 120; и Avineri (1972), — стр. 88–89.
См. Кожев в Smith (1963), с. 183.
Эту фразу передавали по-разному, например: «Шаг Бога в мире — вот что такое государство» или «Путь Бога в мире — вот чем государство должно быть». Из добавления к параграфу 258 «Философий права».
Сравните это с определением национализма у Эрнеста Геллнера: «Национализм как чувство или как движение может быть определён в терминах этого принципа (что политическая и национальная единица должны совпадать). Националистическое чувство — это ощущение гнева, вызванное. нарушен нем этого принципа, или чувство удовлетворение от его выполнения. Националистическое движение — это движение, порождённое чувством подобного рода. Из Ernest Gellner, Nations and Nationalism (Ithaca, New York, Cornell University Press, 1983), p. 1.
Это утверждение также принадлежит Геллнеру (1983), с. 7.
Ницше Ф. Сочинения в двух томах. Т. 1. — М., 1990. С 35.
Разумеется, как указывает Кожев, в христианской вере в жизнь вечную есть определённый элемент желания. Христианское желание благодати может не иметь причины более высокой, чем естественный инстинкт самосохранения. Жизнь вечная есть окончательное удовлетворение для человека, которым руководит страх насильственной смерти.
Как отмечалось выше, львиная доля конфликтов, с виду кипящих вокруг материальных объектов вроде провинции или национальной казны, на самом деле маскируют борьбу за признание со стороны завоевателя.
Эти термины взяты из современных социальных наук, стремящихся определить «ценности», делающие возможной современную либеральную демократию. Согласно Дэниелу Лернеру, например, «Одним из основных предположений данной работы является то, что подчёркнутая активность является доминирующим стилем личной жизни лишь в современном обществе — характеризующемся отчётливо выраженной индустриализацией, урбанизацией, грамотностью и участием» (Lerner 1958, p. 50). Термин «гражданская культура», впервые использованный Эдуардом Шилсом, был определён как «третья культура, не традиционная и не современная, но заимствующая у обеих: плюралистическая культура, построенная на общении и убеждении, культура консенсуса и разногласий, культура, допускающая изменения, но умеряющая их». Gabrial A. Almond and Sidney Verba, The Civic Culture (Boston: Little, Brown, 1963), p. 8.
Главенство добродетели толерантности в современной Америке было умело описано Аденом Блумом в The Closing of American Mind (New York: Simon and Shuster 1988), особенно в главе 1. Противоположный ей порок, нетерпимость, сегодня считается намного более недопустимым, нежели традиционные пороки честолюбия, похоти, жадности и так далее.
См. общее обсуждение предварительных условий для демократии, приводимое в начале каждого тома серии Diamond-Linz-Lipset Democracy in Development Countries (Boulder, Colo.: Lynn Reiner, 1988а); конкретнее — обсуждение Латинской Америки в томе 4 (1988b), с. 2–52. См. также рассуждения о предварительных условиях демократии в Huntington (1984), стр. 198–209.
Национальное единство — единственное верное предварительное условие демократии, указанное у Рустова (Dankwart Rustow) в «Transkription to Democracy», Comparative Politics 2 (April 1970): 337–363.
Сэмюэл Хантингтон предполагает, что большое число католических стран — участниц текущей «третьей волны» демократии превращает эту волну в католическое в некотором смысле явление, связанное с начавшимся в 1960-х годах сдвигом католического сознания в более демократическом и эгалитарном направлении. Хотя в этих рассуждениях, несомненно, что-то есть, позволительно всё же будет спросить, почему католическое сознание изменилось именно в это время. Ведь в католическом учении определённо нет ничего внутренне ему присущего, что должно было бы предрасполагать к демократической политике или сделать ложным старый аргумент, что авторитарная иерархическая структура католической церкви предрасполагает последнюю к авторитарной политике. Первопричины изменения католического сознания, кажется, такие: 1) Общая легитимность идей демократии, проникшая в католическую мысль (а не возникшая из неё); 2) Рост уровня социоэкономического развития, произошедший в большинстве католических стран в 1960-х годах; 3) Долгосрочная «секуляризация» католической церкви, пошедшей через 400 лет по следам Мартина Лютера. См. Samuel Huntington, «Religion and the Third Wave», The National Interest № 24 (Summer 1991): 29–42.
И даже у Турции есть проблемы насчёт сохранения демократии с момента секуляризации государства. Из 36 стран с большинством мусульманского населения «Дом Свободы» в 1984 году определил 21 как «несвободные», 15 как «частично свободные», и ни одну как «свободную». Huntington (1984), p. 208.
Обсуждение вопроса о Коста-Рике см. Harrison (1985), pp. 48–54.
Это наиболее выпукло сформулировал Barrington Moore в Social Origins of Dictatorship and Democracy (Boston: Beacon Press, 1966).
С этим тезисом связано множество проблем, снижающих его объяснительную силу. Например, довольно много централизованных монархий вроде Швеции впоследствии развились в весьма стабильные либеральные демократии. Некоторые авторы считают феодализм таким же препятствием для последующей демократии, как и его противоположность, и это составляет главное различие между опытом Северной и Южной Америки. См. Huntington (1984), p. 203.
Французы в разное время предпринимали множество попыток избавиться от привычки к централизму, в том числе попытки передать полномочия в таких областях, как образование, местной избранной власти. Это случалось и при консервативном, и при социалистическом правительстве в недавнем прошлом. Успешность этих попыток децентрализации пока что не ясна.
Аналогичное утверждение о последовательном развитии, начиная с национальной идентичности, к действенным демократическим институтам и к широкому участию, сделал Robert A. Dahl, Polyarchy: Participation and Opposition (New Haven: Yale University Press, 1971), p. 36. См. также Eric Nordlinger, «Political Development: Time Sequence and Rates of Change», Worlds Politics 20 (1968) и Leonard Binderet al., Crise and Sequences in Political Development (Princeton: Princeton University Press, 1971).
Например, крушения чилийской демократии в 1970-х годах могло бы и не быть, если бы в Чили была не президентская-система, а парламентская, которая позволила бы сместить правительство и согласовать коалиции без слома всей институциональной структуры страны. По вопросу сравнения парламентской и президентской демократии см. Juan Linz, «The Perils of Presidentalism», Journal of Democracy 1, № 1 (Winter 1990): 51–69.
Это тема работы. Juan Linz, The Preakdown of Democratic Regimes: Crises, Breakdown and Reequilibration (Baltimore: John Hopkins University Press, 1978).
Вообще по этому вопросу снова см. Diamond et al. (1988b), pp. 19–27. Академические исследования по сравнительной политике до конца Второй мировой войны были сосредоточены на конституционном праве и юридических доктринах. Под влиянием континентальной социологии послевоенная «теория модернизации» стала игнорировать право и политику и заниматься почти исключительно лежащими в их основе экономическими, культурными и социальными факторами, в них ища объяснений истокам и успеху демократии. За последние лет двадцать наметился некоторый возврат к прежней позиции, связанный со школой Хуана Линца из Йельского университета. Не отвергая важности экономических и культурных факторов, Линц и его сотрудники должным образом подчёркивают автономию и достоинство политики и более правильно уравновешивают се с областью суб-политического.
По мнению Вебера, западная свобода существует потому, что в основе западного города лежит организация воинов для самозащиты, а также потому, что западные религии (иудаизм, а потом христианство) очистили классовые отношения от магии и предрассудков. Для объяснения того, как возникли свободные и относительно эгалитарные социальные отношения средневекового города, нужно вспомнить несколько специфически средневековых новшеств, таких как система гильдий. См. Weber M. General Economic History. New Brunswich, NJ, 1981. Р. 315–337.
Хотя никак неочевидно, что в СССР в результате горбачёвского цикла реформ будут установлены долговременные демократические институты не существует абсолютных культуральных препятствий к тому, чтобы они укоренились на поколения вперёд, в терминах таких факторов, как уровень образования, урбанизация, экономическое развитие и тому подобное, у русских очень много преимуществ перед такими странами третьего мира, как Индия и Коста-Рика, которые успешно демократизировались. Разумеется, убеждённость, что тот или иной народ по глубоким культуральным причинам не может демократизироваться, сама становится препятствием к демократизации. Определённая русофобия среди самой русской элиты, глубокий пессимизм насчёт способности советских граждан самим управлять своей жизнью и фатализм насчёт неизбежности сильной государственной власти становятся в определённый момент самовыполняемыми пророчествами.
Цитируется у Кожева (1947), с. 9.
См. выше, часть вторая, «Победа видеомагнитофона».
См. Thomas Sowell, The Economics and Politics of Rae: And International Perspective (New York: Quill, 1983); и Sowell, «Three Black Histories», Wilson Quarterly (Winter 1979): 99–106.
R. V Jones, The Wazard War: British Scientific Intelligence, 1939–1945 (New York: Goward, McCann and Geoghan, 1978), pp. 199, 229–230.
Мнение, что работа по. сути своей неприятна, имеет глубокие корни в иудео-христианской традиции. В библейской истории о создании мира работа представлена в образе Бога, который трудом создал мир, но она же и проклятие, наложенное на человека за грехопадение. «Жизнь вечная» представляется не трудом, но «вечным покоем». См. Jaroslav Pelikan, «Commandment or Curse: The Paradox of Work in the Judeo-Christian Tradition», в Pelikan et al., Comparative Work Ethics: Judeo-Christian, Islamic and Eastsrn (Washington, D. C.: Library of Congress, 1985), pp. 9, 19.
Эту точку зрения поддержал бы и Лекк, который видит в труде лишь средство производить полезные для потребления вещи.
Современный экономист попытался бы объяснить поведение такого человека с помощью чисто формальных определений «полезности», которое охватывало бы все возможные цели, преследуемые людьми. То есть можно сказать, что современный трудоголик извлекает для себя некую «душевную полезность» из своего труда, в точности как аскетический протестант Вебера извлекает «душевную полезность» из своей надежды на вечное спасение. Тот факт, что желание денег, безделья, признания и вечного спасения могут быть свалены в одну кучу под формальной рубрикой полезности, указывает на бесполезность такого экономического определения для всех попыток объяснить что-то по-настоящему интересное в поведении человека. Спасая теорию, такое всё включающее определение полезности лишает её какой бы то ни было объяснительной способности. Было бы разумнее расстаться с обычным экономическим определением «полезности» и ограничить ей применение более узким, но лучше; отвечающим здравому смыслу значением: полезность есть всё, что удовлетворяет желания людей или облегчает их страдания, в первую очередь путём приобретения собственности или иного материального имущества. Следовательно, об аскете, умерщвляющем плоть ради чисто тимотического удовлетворения, нельзя сказать, что он «добивается максимальной полезности».
Среди авторов, упоминаемых самим Вебером как отмечавших связь между протестантством капитализмом, был бельгийский автор Emile de Laveleye, который написал широко используемый в 80-е годах XIX века учебник, и британский критик Mathew Arnold. Среди других называется русский автор Николай Мельгунов, John Keats. О предшественниках тезиса Вебера см. Reinhold Bendix, «The protestant Ethic — Revisited», Comparative Studies in Societz and Hystorz 9, № 3 (April 1967): 266–273.
Многие из критиков Вебера указывали на возникновение капитализма раньше Реформации, например, в еврейских общинах или общинах итальянских католиков. Другие отмечали, что пуританизм, о котором говорит Вебер, это уже обветшалый пуританизм, возникший лишь после широкого распространения капитализма, и который мог поэтому служить лишь разносчиком капитализма, но неего родителем. И наконец, приводится аргумент, что разница производительности протестантских и католических общин лучше объясняется препятствиями, которые чинила экономическому рационализму контрреформация, чем любым положительным вкладом протестантизма. Среди литературы с критикой этого тезиса Вебера можно назвать R. H. Tawney, Religion and Rise of Capitalism (New York: Harcourt, Brace and World, 1962); Kemper Fullerton, «Calvinism and Capitalisms, Harvard Theoretical Review 21 (1929): 163–191; Ernst Troeltsch, The Social Teaching of the Christian Churches (New York: Macmillan, 1950); Werner Sombart, The Quintessence of Capitalism (New York: Dutton, 1915); H. H. Robertson, Aspects of the Rise of Economic Individualism (Cambridge: Cambridge University Press, 1933). См. также сказанное о Вебере у Штраусов (Strauss, 1953). Штраусс указывает, что реформации предшествовала революция в рациональной философской мысли, которая также оправдывала бесконечное накопление материальных богатств и потому тоже послужила распространению легитимности капитализма.
См. Emilio Willems, «Culture Change and the Rise of Protestantism in Brazil and Chile», сб. под редакцией S. N. Eisenstadt, The Protestant Ethic and Modernization: A Comparative View (New York: Basic Books, 1968), pp. 184–208; книгу Lawrence E. Harrison о влиянии культуры на прогресс, выходящую в Basic Books В 1992 году; и David Martin, Tongues of Fire: The Explosion of Protestantism in Latin America (Oxford: Basil Blackwell, 1990). Сом временная «Теология освобождения» в Латинской Америке — достойный наследник контрреформации, поскольку она служит делегитимизации рационального, неограниченного капиталистического накопления.
Сам Вебер писал книги о религиях Китая и Индии, чтобы объяснить, почему дух капитализма не возник вэтих культурах. Этот вопрос несколько отличается от вопроса, почему эти культуры поощряли или подавляли капитализм, завезённый извне. О последнем вопросе см. David Gellner, «Max Weber, Capitalism and the Religion of India», Sociology 16, № 4 (November 1982): 526–543.
Robert Bellah, Tokugawa Religion (New York: Vintage Books, 1978), pp. 117–126.
Там же, стр. 133–161.
V. S. Naipaul, India: A Wounded Civilisation (New York: Vintage Books, 1978), pp. 182–188.
Помимо духовного застоя, вызванного индуизмом, Мирдал замечал, что индуистский запрет на убийство коров сам по себе является огромным препятствием к экономическому росту в стране, где популяция непродуктивных коров по численности равна половине человеческого населения. Gunnar Myrdal, Asian Drama: An Inquiry into the Poverty of Nations (New York: Twentieth Century Fund, 1968), Vol. 1, pp. 89–91, 95–96, 103.
Это утверждение сделал Daniel Bell в The Cultural Contradiction of Capitalism (New York: Basic Books, 1976), p. 21. См. также Michael Rose, Reworking the Worth Ethic: Economic Values and Socio-Cultural Politics (New York: Schocken Books, 1985, pp. 53–68.
См. Rose (1985) H David Cherrington, The Work Ethics Working Values and Values that Work (New York: Amacori, 1980), pp. 12–15, 73.
Около 24 процента всей американской рабочей силы С полной занятостью работали в 1989 году 49 или больше часов в неделю, в то время как десятью годами раньше таких работников было всего 18 процентов, согласно сообщению Бюро Трудовой Статистики. Как гласит обзор Луиса Харриса, среднее число часов отдыха в неделю для взрослого американца понизилось с 26,2 в 1973 году до 16,6 в 1987 году. Статистика цитируется в статье Peter T. Kilborn «Tales from the Digital Treadmill» New York Times (June 3, 1990), Section 4, pp. 1, 3. См. также Leslie Berkman, «40-Hour Week Is Part Time for Those on Fast Track» Los Angeles (March 22, 1990), part T, p. 8. За эти ссылки я благодарен Дойлу Мак-Манусу.
Различие между британскими и японскими рабочими см. у Роуза (Rose 1985), pp. 84–85.
Более подробное обсуждение этой темы см. Roderick McFarquhar, «The Post-Confucian Challenge», Economist (February 9,1980); 67–72; Lucian Pye, «The New Asian Capitalism: A Political Portrait», в сб. под редакцией Peter Berger and Hsin-Huang Michael Hsaio, In Search of East Asian Devolpment Model (New Brunswick, NJ: Transaction Books, 1988), pp. 81–99; и Руе (1985), pp. 25–27, 33–34, 325–326.
В Японии основные социальные отношения складываются не между сверстниками, но вертикально, между семпаи и когаи, старшим и младшим. Это так в семье, в университете, в фирме, где для человека основное — его старший патрон. См. Japanese Society (Berkley: University of California Press, 1970), pp. 26ff.
Например, первый трактат Локка о правительстве начинается с нападок на Роберта Филмера, который отстаивал патриархальную политическую власть по образцу семьи. Обсуждение этого см. Tarcov (1984), стр. 9–22.
Это не случайно; Локк защищает права детей от некоторых проявлений родительскои власти во «Втором трактате».
Pye (1985, с. 72) указывает, что японская семья отличается от китайской, поскольку личная честь в ней ставится не ниже семейной лояльности, и потому такая семья более открыта и адаптабельна.
Семья сама по себе вряд ли представляет большую ценность для экономической рациональности. В Пакистане и местами на Ближнем Востоке семейные связи ничуть не менее сильны, чем в Восточной Азии, и всё же это часто составляет препятствие экономической рационализации, поскольку поощряет непотизм и предпочтения на родоплеменной основе. В Восточной Азии семья состоит не только из ныне живущих членов большой семьи, но и из долгой череды покойных предков, которые ожидают от человека определённых стандартов поведения. И такие сильные семьи развивают чувство внутренней дисциплины и прямоты, а не требуют непотизма.
Рекрутский скандал 1979 года и иные скандалы, свалившие двух премьер-министров из ЛДП в течение одного года, а также потеря этой партией большинства в верхней палате парламента показывают, что в японской политической системе есть и подотчётность западного типа. И всё-таки ЛДП сумела пережить этот удар и восстановить свою гегемонию над политической системой, не проводя никаких структурных реформ ни в себе, ни в образе действий японских политиков и чиновников.
Например, южно-корейцы при создании своей правящей партии пытались скопировать не только республиканскую и демократическую партию Америки, но и японскую ЛДП.
В последние годы определённые приёмы японского менеджмента, культивирующие преданность и верность коллективу, были с некоторым успехом экспортированы в США и Великобританию — в одном пакете с прямыми японскими инвестициями в заводы и оборудование. Можно ли подобным образом, экспортировать, и другие азиатские социальные институты высокого. морального содержания, такие как семья или национальное чувство, — сомнительно, учитывая их укоренённость в культурном опыте тех стран, откуда они приходят.
Неясно, считал ли Кожев, что конец истории требует создания в буквальном смысле всеобщего (универсального и однородного государства. С одной стороны, он говорил, что история закончилась в 1806 году, когда система государств ещё явно оставалась нетронутой; с другой стороны, трудно вообразить себе государство, являющееся полностью рациональным, если в нём не исключены всё морально значимые национальные различия. Собственная работа Кожева на Европейское Сообщество указывает, что он считал уничтожение существующих государственных границ работой исторической значимости.
III 105.2. Сравнить с I 37б 40–41.
В книге Kennet Waltz, Theory of International Politics (New York: Random House, 1979). pp. 65–66, содержится следующий абзац: «Хотя перемен полно, случаи преемственности впечатляют не меньше, если не больше — предложение, которое можно проиллюстрировать разными способами. Тот, кто читает апокрифическую книгу Первых Маккавеев, держа в уме события после Первой мировой войны, получит ощущение преемственности, характеризующей международную политику. Что во II веке до рождества Христова, что в XX после арабы и евреи дрались другс другом за остатки северной империи, а внешние по отношению к этой арене государства внимательно наблюдали или активно вмешивались. Чтобы привести более общую иллюстрацию, можно вспомнить знаменитый случай — как Гоббс воспринимал то, что было современно Фукидиду. Менее известный случай, но не менее поразительный — это осознание Луисом Дж. Галле актуальности Фукидида в век атомных бомб и сверхдержав».
Reinhold Niebuhr даёт самое лаконичное изложение своих взглядов на международные отношения в Moral Man in Immoral Society: A Study in Ethics and Politics (New York: Schribbner’s, 1932). Учебник МогMorgenthau Politics among Nations: The Struggle for Power and Peace (New York: Knopf, 1985) выходил шестым изданием; последнее после смерти Моргентау редактировал Кеннет Томпсон.
Waltz изначально различает причины на уровне государства и причины на уровне международной системы в книге Man. the State, and the War (New York: Columbia University Press, 1959).
Реалисты показывают свою родственность либеральным националистам, подчёркивая, что отсутствие общего сюзерена и международного закона — корни войны. На самом деле, как мы увидим, отсутствие общего сюзерена не кажется критическим фактором в деле предотвращения войны.
Вариант этого утверждения см. определение Трасимаха справедливости как «преимущества Сильного» в «Государстве» Платона.
В отличие от многих послевоенных реалистов Джордж Кеннан не верил, что экспансия внутренне свойственна России, а считал её продуктом советского национализма в сочетании с милитаризованным. марксизмом. Его стратегия сдерживания была построена на прогнозе, что советский коммунизм рухнет под воздействием внутренних причин.
Версию этого утверждения см. Samuel Huntington, «No Exit? TheErrors of Endism», National Interests 17 (Fall 1989); 3–11.
Kenneth Waltz критиковал таких реалистов, как Morgenthau, Kissinger, Razmond Aron, Stanlez Hoffman, за допущение примеси внутренней политики в теорию конфликта» например, за различение государств «революционных» и государств «статус кво». Он же, наоборот, старается объяснять международную политику исключительно на основе структуры системы без учёта каких бы то ни было факторов внутреннего характера составляющих её государств. Удивительным образом обращая обычное лингвистическое словоупотребление, он называет теории, учитывающие внутреннюю политику, «редукционистскйми» в отличие от своей теории, которая редуцирует всю сложность мировой политики к «системе», о которой, в сущности, можно знать только одно: биполярная она или многополярная. См. Walty (1979), стр. 18–78.
См. по этому поводу Walty (1979), pp. 70–71, 169–193. В теории многополярная система, подобная классическому европейскому согласию наций, должна иметь некоторые преимущества перед биполярной, поскольку государство, бросающее системе вызов, можно уравновесить быстрой переменой союзников; более того, поскольку сила распределена более равномерно, сдвиги равновесия в определённых пределах меньше меняют картину. Однако эта система наиболее эффективна в династическом мире, в котором государства совершенно свободно могут заключать и разрывать союзы и физически регулировать свою мощь добавлением или отбором провинций. В мире, где свобода государства заключать союзы ограничена национализмом и идеологией, многополярная система становится невыгодной. Совсем не ясно, была ли Первая мировая война результатом не многополярности, а загнивающей многополярности, которая всё больше и больше напоминала биполярность. Германия и Австро-Венгрия по идеологическим причинам в сочетании с националистическими сомкнулись в более или менее постоянном союзе, заставив остальную Европу объединиться в столь же негибкий союз против себя. Угроза целостности Австрии со стороны сербского, национализма лёгким прикосновением столкнула неустойчивую биполярную систему в войну.
Niebuhr (1932). p. 110.
Henry A. Kissinger, A World Restored: Metternich, Castlereagh and the problems of Peace 1812–1822 (Boston: Houghton Mifflin, 1973), вособенности стр. 312–332.
Morgenthau (1985), p. 13.
Там же, стр. 1–3.
Niebuhr, p. 2ЗЗ.
Единственным исключением, конечно, была реакция на нападение Северной Кореи на Южную в 1950 году, которая стала возможной лишь из-за советского бойкота ООН.
О диссертации Киссинджера см. Peter Dickson, Kissinger and the Meaning of History (Cambridge: Cambridge University Press, 1978).
John gaddis, «One Germany — In Both Alliances» New york Times (March 21, 1990), p. А27.
John J. Mearsheimer, «Bach to the Future: Instability in Europe after the Cold War», International Security 15, № 1 (Summer 1990): 5–56.
Mearsheimer (1990), с. 12.
Попытка Уолтца вычистить соображения внутренней политики из своей теории международных отношений возникла из желания сделать эту теорию строгой и научной — в его терминологии, сохранить отчётливые «единицы» и «структурные» уровни анализа. Величественное интеллектуальное сооружение, которое он строит в усилиях найти регулярные и универсальные законы поведения человека в национальной политике, в конце концов оказывается рядом банальных наблюдений о поведении государств, которые всё можно резюмировать одной фразой: «Главное — это равновесие сил».
См. ответ афинян, следующий за обращением коринфян к лакедемонянам в «Истории» Фукидида (Л., 1981. С. 34), где они отстаивают эквивалентность Афин и Спарты, несмотря на то, что Спарта поддерживает статус кво; и их аргументы в диалоге с мелянами III 105. (См. эпиграф к главе 23).
Конечно, когда соседи растут непропорционально быстро, возникают проблемы — ситуация, которая часто приводит к негодованию. Однако современные капиталистические государства, встретившись с такой ситуацией, стараются не подорвать успех соседа, а повторить его.
Утверждение о взаимосвязи силы и легитимности и критику упрощающих концепций «политики с позиции силы» см. Макс Вебер (1946), «Политика как призвание» и «Престиж и мощь «великих держав»».
Аналогичное возражение на неисторическую позицию теории реализма Кеннета Уолтца, но с марксистской точки зрения, приведено в Robert W. Cox. «Social Forces, States and World Orders; в сб. под редакцией Robert O. Keohane, Neorealism and Its Critics (New York: Columbia University Press, 1986), pp. 213–216. См. также Geirge Modelski, «Is the World Politics Evolutionary Learning?» International Organization 44, № 1 (Winter 1990): 1–24.
Joseph A. Schumpeter, Imperialism and Social Classes (New York: Meridian Books, 1955), p. 69.
Там же, с. 5.
Шумпетер не пользуется понятием тимоса, вместо этого давая довольно функциональное или экономическое определение безграничной жажды завоевания как пережитка времён, когда она была необходима, чтобы выжить.
Это оказалось верным даже в Советском Союзе, где жертвы операции в Афганистане оказались куда более политически заметны, даже при брежневском режиме, чем были склонны думать внешние наблюдатели.
Ни один из этих трендов не противоречит ни высокому уровню насилия в современных американских городах, ни всё более привычному изображению насилия в популярной культуре. Для основных обществ среднего класса в Северной Америке, Европе и Азии личный опыт насилия или смерти куда ниже, чем два-три века назад, пусть даже только по причине улучшений в здравоохранении, из-за которых снизилась детская смертность и выросли сроки ожидаемой продолжительности жизни. Графическое изображение насилия в фильме — возможно, отражение того, насколько оно не является обычным в жизни тех, кто ходит этот фильм смотреть.
Tocqueville 1945. Vol. 2. Р. 174–175.
Некоторые из этих утверждений сделал Джон Мюллер (John Mueller) в книге Retreat from Doomsday: The Obsolescence of Major War (New York: Basic Book, 1989). Мюллер указывает на исчезновение рабства и дуэлей как на примеры долго существовавшей общественной практики, отменённой в современном мире, и предполагает, что большую войну между развитыми странами, быть может, ожидает та же судьба. Он верно указывает на перемены, но, как замечает Карл Кайзен (Carl Kaysen 1990), они представлены как изолированные явления, происходящие вне общего контекста эволюции человеческих обществ за последние несколько сот лет. Отмена рабства и дуэлей имеет общие корни с отменой отношений господина и раба, произведённой Французской революцией, и обращением жажды признания у господина в жажду рационального признания универсальным и однородным государством. Дуэль в современном мире была бы явлением искусственным со стороны человека с моралью господина, желающего рискнуть жизнью в кровавой битве. Коренная причина секуялрного увядания рабства, дуэли и войны одна и та же-то есть пришествие рационального признания.
Многие из этих общих утверждений высказаны Карлом Кайзеном в его Превосходной обзорной статье о Джоне Мюллере, «Is War Obsolete?» International Security 10, № 4 (Sprin 1990); 42–64.
См., например, John Gaddis, «The Long Peace: Elements of Stability in the Postwor International System», International Security 10, № 4 (Spring 1986): 99–142.
Конечно, ядерное оружие само по себе ответственно за наиболее серьёзный конфликт СССР — США во время «холодной» войны — за кубинский ракетный кризис, но даже в этот момент перспектива ядерной войны не дала конфликту перерасти в настоящее вооружённое столкновение.
См., например, Dean V. Babst, «A Force for Peace», Industrial Research 14 (April 1972) 55–58; Ze’ev Maoz and Nasrin Abdolaly, Regim Types and International Conflict, 1816–1976, Journal of Conflict Resolution 33 (March 1989); 3–35; и R. J. Rummel, Libertarianism and International Violence, Journal of Conflict Resolution 27 (March 1983): 27–71.
Это заключение в некоторой степени зависит от определения либеральной демократии у Доила. Англия и Соединённые Штаты вступили в воину в 1812 году, в то время когда британская конституция приобрела много либеральных черт. Доил уходит от этой проблемы, датируя превращение Британии в либеральную демократию прохождением Билля о реформе в 1831 году. Эта дата несколько произвольна — избирательное право в Британии оставалось ограниченным довольно долго даже в XX веке, и уж точно Британия не предоставила в 1831 году либеральных прав своим колониям. Тем не менее выводы Доила и верны, и поразительны. Doyl (1983d), pp. 205–235, и Doyl (1983b), pp. 205–235. См, также его работу «Liberalism and World Politics», American Political Science Review 80, № 4 (October 1986): 1151–1169.
Разъяснение перемены советского определения «национального интереса» см. Stephan Sestanivich, «Inventing the Soviet National Interest», The National Interest. 20 (Summer 1990): 3–16.
В. Хуркин, С. Караганов и А. Кортунов, «Вызов безопасности: старое и новое», «Коммунист» (1 января 1988), с. 45.
Уолтц предполагал, что внутренние реформы в Советском Союзе вызваны переменами в международном окружении и что перестройка сама по себе должна восприниматься как подтверждение теории реализма. Как отмечалось выше, внешнее давление и конкуренция много сделали, чтобы продвинуть реформы в Советском Союзе, и теория реализма могла бы быть реабилитирована, если бы был сделан шаг назад, чтобы потом сделать два вперёд. Но при этом полностью упускаются из виду перемены национальных целей, произошедшие в Советском Союзе и в основе советской державы после 1985 года. См. комментарии Уолтца в United States Institute for Peace Journal 3, № 2 (June1990), pp. 6–7.
Mearsheimer (1990), p. 47. В невероятно ловкой редукции Миршаймер спрессовывает два столетия мира между либеральными демократиями до всего трёх случаев: Британия и Соединённые Штаты Америки, Британия и Франция, и западные демократий после 1945 года. Нет необходимости говорить, что случаев этих гораздо больше, начать хотя бы с примера США — Канада. См. также Huntington (1989), pp. 6–7.
В современной Германии есть меньшинство, ратующее за возврат бывших немецких территорий, принадлежащих теперь Польше, Чехословакии и Советскому Союзу. Эта группа состоит в основном из тех, кто был изгнан из этих регионов после Второй мировой войны, или их потомков. Парламенты бывших Западной и Восточной Германий, а после парламент воссоединённой Германии отреклись от этих претензий. Возникнет ли снова в политически значимой степени в демократической Германии реваншизм, направленный против демократической Польши — это хороший тест для тезиса, что либеральные демократии друг с другом не воюют. См. также Mueller (1990), p. 240.
Schumpeter (1955), p. 65.
William L. Langer, «A Critique of Imperialism». в сб. под редакцией Harrison M. Wright, The New Imperialism: Analyse of Late Nineteenth-Century Expansion, second edition (Lexington, Mass.: D. C. Heath, 1976), p. 98.
По этому поводу см. Kaysen (1990), с. 52.
Именно эта жёсткость, а не внутренний дефект многополярноети объясняет разрушение европейского согласия XIX века и в результате — вспыхнувшую Первую мировую войну. Если бы государства оставались организованы по династическому принципу легитимности, куда было бы проще европейскому согласию отреагировать на растущую мощь Германии быстрыми сменами союзов. Впрочем, без национального принципа Германия бы вообще не объединилась.
Многие из этих утверждений были сделаны Эрнестом Галлнером, Ernest Gallner, Nations and Nationalism (Ithaca, New York, Cornell University Press 1983).
См., например, John Gray, «The End of History — or of Liberalism?» The National Review (October 27, 1989): 33–55.
Gellner (1983), p. 34.
Франкофильство русской аристократии — это, наверное, крайний случай, но практически во всех странах существуют отчётливые диалектные различия языка, которым говорит аристократия, и языка, которым говорит крестьянство.
Необходима осторожность, чтобы избежать слишком механического применения экономического объяснения национализма. Хотя национализм может во многом рассматриваться как продукт индустриализации, националистические идеологии иногда живут своей жизнью, независимой от уровня экономического развития страны. Как ещё можно объяснить националистические движения в таких доиндустриальных странах, как Камбоджа или Лаос после Второй мировой войны?
Таким образом, например, Ататюрк на последнем этапе своей деятельности потратил много времени на исторические и лингвистические «исследования», в сущности, создавшие базис для современного турецкого национального самосознания того рода, который был Ататюрку желателен.
Gellner (1983), стр. 44–45.
Конечно, мне известно существование сильных христианско-демократических партий по всей Европе, но факт, что они сначала демократические, а потом уже христианские, а также секулярная природа их интерпретации христианства суть просто свидетельства триумфа либерализма над религией. Нетерпимая, антидемократическая религия ушла из европейской политики со смертью Франко.
Это будущее направление эволюции национализма поддерживает Геллнер (1983), с. 113.
Конечно, есть крыло русского националистического движения, остающееся шовинистическим и имперским, и это крыло широко представлено в высшем командовании бывшего Советского Союза. Как можно было бы ожидать, имперский национализм старого стиля можно найти в наименее развитых частях Евразии; один пример — шовинистический сербский национализм Слободана Милошевича.
Миршаймер отмечает национализм как практически единственный аспект внутренней политики, который он считает важным для войны и мира. Он определяет «гипернационализм» как источник конфликта и предполагает, что сам «гипернационализм» вызван к жизни внешней средой, или иначе — неправильным преподаванием национальной истории в школе. Автор, кажется, не признает, что национализм и «гипернационализм» не появляются случайно, но возникают из специфического исторического, социального и экономического контекста и, как все исторические явления, подвержен внутренним законам эволюции. Mearshimer (1990), с. 20–21,25, 55–56.
Когда отстаивающий независимость Грузии «круглый стол» Звиада Гамсахурдия победил на выборах в 1991 году, одним из первых его дел было ввязаться в драку с осетинским меньшинством Грузии, отвергая за ним какие бы то ни было права на признание его национальным меньшинством. Это резко отличалось от действий Бориса Ельцина на посту президента России. В 1990 году Ельцин в поездке по России заверил все народы, составляющие республику, что их ассоциация с Россией будет полностью добровольной.
Интересно, что многие из новых национальных групп стремятся к суверенитету, несмотря на то что их размер и географическое положение не дают им шанса выжить независимо в военном смысле — по крайней мере согласно идеям реалистов. Это наводит на мысль, что система государств уже не так грозна, как это было когда-то, и традиционный аргумент за большие государства — национальная оборона — уже не так остер.
Конечно, есть несколько важных исключений из этого правила, как, например, китайская оккупация Тибета, израильская оккупация Западного Берега и сектора Газа, и поглощение Гоа Индией.
Часто замечали, что вопреки иррациональности существующих национальных границ в Африке, перерезающих линии раздела племён и этнических групп, после достижения независимости ни одна из них не была успешно перенесена. См. Yehoshafat Harkabi, «Direction os Change in the World Strategic Order: Comments on the Address by Professor Kayser», в The Changing Strategic Landscape: IISS Conference Papers, 1988, Part II, Adelphi Paper № 237 (London: International Institute for Strategic Studies, 1989), pp. 21–25.
Это различие в большой степени соответствует старому различию между Севером и Югом, или между развитым и развивающимся миром. Однако это соответствие не полно, поскольку такие развивающиеся страны, как Коста-Рика или Индия — действующие либеральные демократии, а некоторые развитые страны вроде нацистской Германии были тираниями.
Описание не реалистской внешней политики см. Stanley Kober, «Idealpolitik», Foregn Policz № 79 (Summer, 1990); 3–24.
Одним из главных орудий ведения идеологической борьбы были радиостанции «Свободная Европа», «Свобода» и «Голос Америки», постоянно вещавшие на советский блок в течение «холодной» войны. Их третировали и игнорировали реалисты, считавшие, что «холодная» война есть целиком дел о танковых дивизий и ядерных боеголовок, но оказалось, что эти станции, спонсируемые США, сыграли важную роль в поддержании на плаву идеи демократии в Восточной Европе и Советском Союзе.
Из Седьмого тезиса «Идеи всеобщей истории» И. Канта. Сочинения в 6 томах; Т. 6. М;, 1966. С. 17. Кант особенно был озабочен тем, что моральное усовершенствование человечества не может произойти, пока не будет решена проблема международных отношений, потому что это требует «долгого внутреннего совершенствования каждого общества ради воспитания своих граждан» (там же с. 18).
О точке зрения, что сам Кант не считал вечный мир осуществимым проектом, см. Kenneth Waltz, «Kant, Liberalism and War», American Political Science Review 56 (June1962): 331–340.
Кант определяет республиканскую конституцию как установленную «во-первых, на принципах свободы членов общества (как людей); во-вторых, на принципах зависимости всех от единого общего законодательства (как подданных); и в-третьих, на законе об их равенстве (как граждан)». Из «Вечного мира»: И. Кант. Сочинения в 6 томах. — М., 1966; С. 257–310.
Там же. С. 271.
См. Carl Friedrich, Inevitable Peace (Cambridge (MA): Harvard University Press, 1948), с. 45.
Конечно, ГАТТ не требует, чтобы страны — её члены были демократиями, но имеет жёсткие критерии либерализма для их экономической политики.
Кожев (1947), с. 435 (сноска).
По этому поводу см. Gellner (1983), с. 32–34, 36.
Использование Кожевым термина «бесклассовое общество» для описания послевоенной Америки, как бы оно ни было уязвимо, явно имеет не марксистский смысл.
Tocqueville (1945), Vol. 2, pp. 99–103.
См. Milovan Djilas, The New Class: An Analyse of the Communist System (New York: Praeger, 1957).
Практически все, кто критиковал мою статью «Конец истории?» слева, указывали на многочисленные экономические и социальные проблемы современного либерального общества, но никто из этих критиков не захотел пропагандировать явный отказ от либеральных принципов для их решения, как сделали когда-то Маркс и Ленин. См., например, Marion D? nhoff. «Am Ende aller Geschichte?» Die Zeit (22 сентября 1989), с. 1; и Andre Fontaine, «Apres l’histoire, l’ennui?» Le Monde (27 сентября 1990), с. 1.
Для тех, кому такая перспектива кажется весьма далёкой, рекомендую составленный в колледже Смита список «конкретных проявлений угнетения», в который включён пункт, названный «Внешнизм» (lookism) — это «мнение, будто внешний вид есть индикатор ценности человека». Цитируется по Wall Street Lournal (26 ноября 1990), стр. А 10.
О теории справедливости Джона Роулза см. Аллеи Блум «Justice: John Rawls versus the Tradition of Political Philosophy» в Bloom, Giants and Dwarfs: Essays 1960–1960 (New York, Simon and Schuster, 1990), p. 329.
Tocquevile (1945), Vol. 2, pp. 100–101.
Ницше, «Воля к власти» 1:18 Nietzsche F. The Will to Tower N. 4.1968 b. Р. 16.
См. Ницше, «К генеалогии морали» 2:11; «По ту сторону добра и зла»; афоризмы 46, 50, 51, 199, 201; 202, 203, 229.
См. «По ту сторону добра и зла», афоризм 260; также афоризм 260 о тщеславии и признании «простого человека» в демократическом обществе.
См. обсуждение вопроса о признании в ответе Штраусса (Leo Strauss) Кожеву в книге Штраусса «On Tyranny» (1963), с. 222. См. также его письмо Кожеву от 22 августа 1948 года, где он предполагает, что сам Гегель верил, будто мудрость, а не только признание необходимы для удовлетворения человека и что Потому «окончательное государство обязано своей привилегией мудрости, правлению мудрости, популяризации мудрости… а не своей универсальности и однородности как таковым». Цитируется в Strauss (1991), p. 238.
Комиссия California Task Force to Promote Self-Esteem and Social Responsibility была детищем члена нижней палаты законодательного собрания штатаДжона Васконселлоса и последний свой отчёт издала в середине 1990 года. См. «Courts, Parents Called Too Soft on Delinquents», Los Angeles (December 1,1989), p. АЗ.
Калифорнийская комиссия по самооценке определила самооценку как умение «оценивать по достоинству свою личную ценность и важность и иметь характер, быть подотчётным самому себе и поступать ответственно по отношению к другим». Очень многое заключается во второй половине определения. Как заметил один критик: «Когда движение самооценки захватывает школу, учителя попадают под давление — воспринимать каждого ребёнка как он есть. Чтобы дети относились к себе хорошо, приходится избегать любой критики и любого мало-мальски трудного задания, которое может повести к неудаче». См. Beth Ann Krier, «California Newest Export», Los Angeles (June 5, 1990), p. Е1.
См., например, «По ту сторону добра и зла», афоризмы 257,259.
См. Платон, «Государство», Книга VIII.
Ницше Ф. Цитируется по изд.: The Portable Nietzsche, Р. 130.
Ницше Ф. «О пользе и вреде истории для жизни». // Ф. Ницше. Сочинения в двух томах. Т. 1. — М., 1990. С. 165.
Каким образом ницшеанский релятивизм стал частью нашей общей культуры и как нигилизм, когда-то наполнявший Ницше ужасом, в современной Америке стал вполне респектабельным, блестяще и документально описано в книге Allan Bloom, The Closing of the American Mind (New York: Simon and Schuster, 1988), в особенности стр. 141–240.
Ф. Ницше; цитируется по изд.: The Portable Nietzsche, p. 130.
Другой пример — Макс Вебер, чей плач по «исчезновению очарования» в мире перед лицом растущей бюрократизации и рационализации и чей страх перед тем, что духовность уступит «специалистам без духа и сенсуалистам без сердца», отлично известны. Он отбрасывает нашу современную цивилизацию в следующем абзаце: «После опустошительной критики Ницше тех «последних людей», что «изобрели счастье», я могу полностью оставить в стороне наивный оптимизм, в котором наука — то есть способы покорения жизни, основанные на этой науке — прославляется как путь к счастью. Кто в это верит? Кроме, конечно, больших детей на университетских кафедрах и редакционных кабинетах». «Наука как призвание»…
Tocquevile, (1945), Vol. 2, p. 336.
Там же, с. 45.
См. Mme. Perier, «La vie de M. Pascal» в Blaise Pascal, Pensees (Paris: Garnier, 1964), pp. 12–13.
Eric Temple Bell, Men of Mathematics (New York: Simon &, 1937), pp. 73, 82.
Кожев (1947), с. 434–435 (сноска).
См. выше главы о международных отношениях в части четвёртой.
Кожев утверждал: «Если Человек снова станет животным, его искусства, его любовь, его игра тоже должны стать опять полностью естественными. Следовательно, необходимо будет признать, что после конца истории люди будут строить свои величественные здания и произведения искусства, как птицы вьют гнезда или пауки плетут паутину, будут исполнять музыку в манере лягушек и цикад, будут играть, как молодые животные и наслаждаться любовью, как животные взрослые». Кожев (1947), с. 436 (сноска).
Последним проектом Кожева было написание работы под названием Essai d’une histoire raisonnee de la philosophie panenne (Paris: Gallimard, 1968), в которой он надеялся зафиксировать весь цикл рационального человеческого дискурса. В этом кругу, начиная от досократовских учений и заканчивая Гегелем, можно было бы найти любые возможные философские системы прошлого и любые возможные философские системы будущего. См. Roth (1985), pp. 300–301.
Курсив оригинала. Кожев (1947), с. 436.
Strauss (1963, p. 223) утверждает: «Государство, которым человек, как сказано, разумно удовлетворяется, есть, следовательно, государство, в котором основа человечности человека усыхает начисто, или в которой человек утрачивает человечность. Это-состояние «последнего человека «Ницше».
Это утверждение сделал Мэнсфилд (Harvey Mansfield) в Taming the Prince (1989), pp. 1–20.
Кожев (1947), с. 437 (сноска).
См. John Adams Wettergreen, Jr., «Is Snobbery a Formal Value? Considering Life at the End of Modernity», Western Political Quarterly 26, по. 1 (March 1973); 109–129.
Tocquevile (1945), Vol. 2. p. 131.
Хотя как пропагандист жизни в ассоциациях в современном обществе наиболее известен Токвиль, Гегель тоже приводит довольно похожие доводы в пользу подобных «посреднических институтов» в «Философии права». Гегель также считал, что современное государство слишком велико и обезличено, чтобы иметь смысл как источник идентичности, и потому утверждал, что общество должно быть организовано в Stnde — классы или сословия; например, крестьянство, средний класс, чиновничество. «Корпораций», за которые ратовал Гегель, — это и не замкнутые средневековые гильдии, и не мобилизационные единицы фашистского государства, но ассоциации, спонтанно организованные гражданским обществом, служащие средоточием общественной жизни и добродетели. В этом отношении сам Гегель весьма отличается от его интерпретации у Кожева. Универсальное и однородное государство Кожева не оставляет места для «посредничающих» структур вроде корпорации или Stnde; сами прилагательные, которыми Кожев пользуется для описания своего конечного государства, предполагают скорее марксистское видение общества, где ничего нет между свободными, равными и атомизировайными личностями — и государством. См. также Smith (1989), стр. 140–145.
Эти эффекты несколько компенсируются развитием средств связи, которые дают возможность появления новых видов ассоциаций, объединяющих физически разделённых людей с общими интересами и целями.
Обсуждение эгой темы см. Thomas Pangle, «The Constitution’s Human Vision», The Public Interest (Winter 1987): 77–90.
Как отмечалось выше, сплочённость общественных объединений в Азии достигается за счёт прав личности и за счёт терпимости; сильная семья поддерживается некоторой степенью социального остракизма по отношению к тем, у кого нет детей; социальный конформизм в таких делах, как одежда, образование, сексуальные предпочтения, род занятий и тому подобное, требуется, а не презирается. В какой степени защита прав личности и спаянность общины друг другу противоречат — показывает пример одной общины в Инкстере, штат Мичиган, где хотели подавить торговлю наркотиками, установив блок-пост для проверки машин. Конституционность этого действия была оспорена ACLU на основании Четвёртой поправки, и блок-пост пришлось снять, пока дело проходило судебные инстанции. Наркоторговля, от которой жизнь в округе стала практически невыносимой, вернулась снова. Приводится в статье Amitai Etzioni, «The New Rugged Communitarianism», Washington Post, Outlook Section, January 20, 1991, p. В 1.
Pangle, (1987), стр. 88–90.
Гегель в «Философии права» утверждает вполне ясно, что в конце истории войны всё ещё будут. С другой стороны, Кожев предполагает, что конец истории будет означать конец больших споров, а потому исключит необходимость в борьбе. Почему Кожев решил занять такую очень негегелевскую позицию неясно. См. Smith (1989a), с. 164.
Bruce Catton, Grant Takes Command (Boston: Little, Brown, 1968), pp. 491–492.
О настроении европейской общественности перед Великой войной см. Modris Eksteins, Rites of Spring (Boston: Houghton Mifflin, 1989), pp. 55–64.
Там же, с. 57.
Там же, с. 196.
См. «Сумерки идолов», «По ту сторону добра и зла» и «Так говорил Заратуштра».
Насколько Ницше связан с немецким фашизмом, см. во вводной главе Werner Dannhouser, Nietzsche’s View of Socrates (Ithaca, New York, Cornell University Press, 1974).
См. «Государство», Книга IV.
За эту формулировку проблемы я благодарен Генри Игуэра (Henry Higuera).

Разделы и рубрики

Фрэнсис Фукуяма:
Конец истории и последний человек.
Примечания

Оглавление

Новые произведения

Популярные произведения