Александр Анатольевич Попов:
Поколение прорыва

Идеология работы

Понятие практики — одно из основных для многих гуманитарных технологий в современной России. В отличие от деятельности, которая разворачивается линейно и последовательно и может быть разбита на процедуры, практика мыслится как органическое целое, не до конца сводимое к предметной составляющей и к технологическим моделям. Такое понимание задаёт гораздо более обширное поле зрения на практику, практическое, практичность, чем традиционное для инженерного и гуманитарного мышления противопоставление разработки и практической проверки; сами схемы и модели технологически организованной деятельности есть единицы организации практики как объемлющей системы.

Практика разворачивается одновременно:

1. Как условие бытийной реальности. Воплощённая онтология (картина мира) и принцип мышления, устанавливающего субъекта в мире. Такое мышление, являющееся реальным мышлением субъектов практики, мы можем обозначить как практическое мышление, противопоставляя его теоретическому мышлению субъекта познания, глядящего на мир как бы извне.
2. Как основание самоопределения и жизнестроительства (sellbstbestimmung), горизонт, позволяющий поместить частные цели в более общее целое, соотнести эти цели с условиями длящейся и воспроизводящейся жизни. Ещё в традиции античной философии, у Платона и Аристотеля, именно такие цели были представлены как практичные.
3. Как условие активности, целеустремлённости и направленности, представляющее собой не только внешний набор требований и задач, но и внутреннюю организованность субъекта практики (habitus).

Для нас наиболее актуальна гуманитарная практика, связанная с включением взрослеющего поколения в цепочки воспроизводства общественной и культурной преемственности («наследования») — практика самоопределения, в отличие от практик социализации и профессионализации, разворачивающихся на той же возрастной группе. В силу особенностей жизни современной России, такая практика не может сводиться к решению только образовательных задач; она требует выстраивания идентичностей и императивов, позволяющих взрослеющему поколению выстроить и идентифицировать себя как поколение, с историческими, а не только частными и групповыми целями и задачами. Такая практика может быть названа поколенческой практикой.

Разрушение структур практики, полная смена горизонта практического поля, «разрыв нити времен» опасны социальными извращениями, которыми полна история России. Это, например, отказ от родителей и их предательство. Это убийство, обоснованное идейными соображениями (как, скажем, преступления Раскольникова, Смердякова, кружка бесов у Достоевского). Это уничтожение собственной нации (ГУЛАГ). Это насильственная смена идентификации («советские нации», разрушение идентичности таких социальных групп, как казачество и крестьянство). Подобные технологические эксперименты опасны тем, что после победы приходится уничтожать не только проигравших, но и победителей (волны Большого террора в СССР, уничтожившего несколько «поколений победителей»).

Эти примеры демонстрируют опасность механического вмешательства в ткань культурного бытия и преемственности, попыток насильственного «внедрения» новых практических полей и горизонтов. Говоря метафорически, чтобы сохранить культурную сущность эпохи, нельзя, «нажимая на одни клавиши», не оберегать другие — так задаётся ограничение на любую гуманитарную технологию, претендующую на разворачивание нового пространства практики.

В современную эпоху такая полная смена практического поля, по-видимому, невозможна в силу ментального разнообразия, конвергенции культурных и жизненных «миров», толерантности. Поэтому логически и технологически некорректно (даже из лучших побуждений) говорить о программировании поколенческого перехода как слома (перелома). Корректным будет обозначить зоны поколенческих прорывов — тех практик, через которые возникают новые, но не отчуждённые от собственного бытия (разворачивающегося, в том числе, в линиях преемственности) люди. По форме эти зоны могут быть предельно разными — от ненависти к порядку вещей, протеста и самопожертвования, до встраивания в него и профессиональной направленности — но размещёнными в конкретном практическом поле, в условиях определённой несомненной нормы.

Пространство поколения может быть выстроено не в каждой сфере общественной жизни; по-видимому, идентификация и самоидентификация поколения возможны лишь в сферах эпохальных актуальных практик и технологий (символы поколений в разное время: «птенец гнезда Петрова»; «декабрист»; «молодой инженер»; «шестидесятник»). В целом, параметр оценки появления нового поколения и новой поколенческой практики это появление новой схемы организации фрагмента человеческого бытия (социо–культурной системы) и новых техник работы со своим самочувствием и внутренним миром, с бытийной (экзистенциальной) сферой.

Ускорение технологических и социо–культурных перемен приводит, с одной стороны, к тому, что люди становятся существенно различными в интервале трех–четырёх лет. С другой стороны, эти различия сегментированы по профессиональным сферам (наиболее заметна смена поколений в сфере IT; в то же время смена поколений в образовательной среде малозаметна) и по стилям потребления (в первую очередь, потребления, связанного с «высокими технологиями» и досугом). Мы видим, как при жизни одного физического поколения меняются геоэкономические эпохи, переоформляются даже такие, казалось бы, незыблемые области, как сфера интимности (Э. Гидденс) и сущность церкви (Ю. Хабермас, А. Кураев).

Интересно отметить, что этимологически термин «поколение» имеет один корень со словом «колено». Как отмечает О. И. Генисаретский, «это то, что сгибаемо, что позволяет нам продвигаться, двигаться в жизни. Если вы держали в руках Библию и заглядывали в Ветхий Завет, то вы знаете, что «коленом» назывались не возрастные группы, а Семьи». Иначе говоря, «колено» — это группа людей разного возраста, но имеющая общего предка.

В современной России, конечно, нет Семей в таком понимании. В то же время можно выделить разные способы идентификации и самоорганизации современных Семей:

1. Семьи становящиеся, ещё не вышедшие на путь самоопределения. Базовый процесс этих семей — самообеспечение.
2. Семьи, ориентированные на мейнстрим современной ситуации. Базовый процесс этих семей направлен на то, чтобы «жить, как все», «жить не хуже соседа», чтобы «все как у людей» (свадьбы, похороны, дети, работа, развлечения).
3. Семьи, существующие вне каких-либо исторически оправданных контекстов, ориентированные на принадлежность к социальному классу. Прежде такие семьи были характерны для традиционных укладов, в первую очередь для крестьянства; теперь они являются инструментом консервации, но и «буфером», смягчающим последствия социальных сломов (например, распада СССР и экономического кризиса).
4. Семьи «либеральные», ориентированные на веер возможных, но высоких результатов. В СССР такими были, например, «династии» людей искусства.
5. Семьи «стратегические», способные иметь и понимать собственную специфику, ставить долгосрочные цели; к таким семьям относятся «династии» в собственном смысле.

С некоторой долей условности, к этой типологии могут быть привязаны разные стратегии идентификации и формирования жизненных целей, задающие социальную и поколенческую дифференциацию по следующим группам: массовая (группа потребления); конъюнктурная группа; протестная группа; самореализующаяся (творческая) группа; пассионарная группа. Очевидно, что поколенческие практики существуют во всех перечисленных группах — но эти практики, как и сами группы, очень разные, и для каждой них должна существовать своя позитивная поколенческая идеологема.

В качестве гипотезы можно сформулировать типы позитивных идеологий позиционирования и идентификации поколения:

1. Массовая (группа потребления). Пребывает в поисках схем прорыва из безресурсной социальной ситуации: в основном, в неё входят представители разного рода «окраин», географических, социальных и культурных. Обладает огромной энергетикой и является образцом формирования массовых поколенческих стереотипов (в том числе продуцируемых массовой культурой и рекламой, задающей стили потребления).
2. Конъюнктурная, самая многочисленная, хотя и менее заметная, чем массовая, характеризуется развитой аналитической компетенцией, ориентирована на занятие мест в схемах управления (среднее звено менеджмента, государственный и муниципальный аппарат). В этой группе можно выделить «прогрессистов», способных вырабатывать схемы организации общественных структур, внедрять новые стандарты организации деятельности.
3. Протестная (маргинальная группа) представляет собой социально-психологический слой, признающий идею социальной справедливости, поддерживающий наиболее сильные субкультурные образования. Ориентирована на смену социальных норм, поиск новых форм жизни, альтернативных стратегий социализации и стилей потребления, является базовой для формирования поколенческих движений.
4. Творческая ориентирована на собственные эксперименты, на душевный комфорт и самореализацию. Представители этой группы игнорируют социальные контексты и ограничения, испытывают презрение к тем, кто олицетворяет собой эти контексты — как к чиновникам и политикам, так и к социализированным сверстникам, отождествляют личное благо и благо всеобщее, наиболее достойной деятельностью полагают творчество.
5. Пассионарная — группа, элитная по самоопределению (независимо от социального положения), существующая в более сложных контекстах знания, культуры и, соответственно, индивидуалистская и малочисленная. Наиболее рефлексивный и крайне редкий слой. Идеология группы характеризуется осознанной увлечённостью Делом. Представители группы также ориентированы на самореализацию, но через поиск собственного Призвания и Предназначения, на развитие определённой сферы практики и занятие субъектной позиции в деятельности.

На основе этой типологии можно выделить типы социальных технологий, образовательных практик, образов досуга, наиболее адекватных каждой группе; для наглядности сведём их в таблицу.

Технология работы

Следует определить, с поколением каких практик актуально работать сейчас, и выделить базовую проблематику, характерную для создания актуальной ситуации. По всей видимости, это идея конкурентоспособности нашей цивилизации (при всех особенностях — восточная версия европейской цивилизации, исторически связанная с восточным христианством), конкурентоспособности технологий организации жизни с точки зрения Русского мира.

Такая постановка вопроса и темы лишь отчасти может показаться избитой и банальной; мы считаем её не просто актуальной для страны и культуры, а «поколенческой». Такой ракурс должен превратить идею конкурентоспособности Русского мира из глобальной в идею повседневную и личную, связанную с формами организации жизни, в том числе с новыми стандартами образования, карьеры, потребления. И наоборот — личные размышления человека о собственном будущем могут выливаться в воспроизводство всеобщей рамки.

С нашей точки зрения, России (как и Китаю) суждено быть Империей. А это означает, что любой проигрыш глобального масштаба — геоэкономический, геополитический, геокультурный — приводит к потере имперской позиции. Имперская позиция характеризуется наличием: имперской (системообразующей) нации, великого языка, большой священной территории (Земли), мирового религиозного центра, определённой исторически сложившейся ментальностью, наличием практик, в которых нация является бесспорным мировым лидером. По этим параметрам современная Россия — дважды непрактическая страна.

Во-первых, внутри страны нет ориентиров, задающих горизонты Призвания и Служения, нет внятного ответа на вопрос, чему (и кому) нужно, можно и должно посвящать жизнь. Критерии успеха всех традиционных сфер деятельности практически нивелированы, обесценены, представление об успешном человеке никак не может вырваться из теневой экономики и цинизма. Быть «кем-то», определять себя через собственную жизненную позицию и причастность «большим» целостностям, а не через стандарт потребления, стало не модно. Тотальный геоэкономический проигрыш привёл к технологическому параличу; большинство практик (наука, образование, производство, управление) замещаются муляжами, следствие чего — массовая ориентация на включение в схемы экономического распределения и формального карьерного роста.

Во-вторых, на мировой арене Россия не является в настоящее время лидером практик и технологий, за исключением производства определённых видов вооружения, экспортируемых в технологически менее развитые страны.

Индивидуальный контекст самоопределения связан с жизненной ставкой на вхождение в определённые практики. А такая двойная непрактичность актуализирует как никогда вопрос о поколенческой идентификации: действительные контексты для самоопределения отсутствуют! Следовательно, контекст самоопределения необходимо конструировать, создавать условия для актуализации реальности значимой практической сферы, в том числе заново переосмысливать саму эту сферу. В этом и есть базовая технологическая рамка поколенческой практики.

Логика перехода к имперской ситуации может быть выстроена с помощью поколенческой энергетики и конструирования идентичности поколения. Очевидно, что логика перехода, совершенная странами Восточной Европы (бывшими странами социалистического лагеря и бывшими советскими республиками) для России заведомо не работает, поскольку превращает её не в «цивилизованную европейскую страну», а в периферию западного мира (Б. Кагарлицкий). В том числе любое технологическое заимствование, в первую очередь — заимствование гуманитарных технологий, должно сопровождаться появлением особых инновационных схем соорганизации и синхронизации.

Следует учесть, что ядром практического является технологическое. Однако технология ещё не есть практика; как отмечал ещё Платон, «стратег не тот, кто знает, как строить корабли, а тот, кто знает, когда и сколько кораблей необходимо строить». Безусловно, можно обучиться на Западе тому, «как строить корабли» (подобно тому, как это происходило в Петровскую эпоху). Но при этом следует учесть, что есть и свои традиции «строительства», например в России есть инженерные школы, литературные и театральные традиции, киноискусство, практики управления и территориального освоения, физико-математические открытия, педагогические инновации, уникальные способы организации жизни крестьянских общин и производственных артелей, практики русских единоборств.

К сожалению, глобальной внутреннеполитической ошибкой последнего является тотальное игнорирование человеческого потенциала 140-миллионного населения России.

Внутренняя политика, являющаяся, прежде всего, социальной политикой осталась политикой сдерживания человеческого потенциала, в том числе: по типу базового действия — социальным вспомоществованием и социальным попечительством; по типу субъекта социальной ответственности — патерналистской моделью с элементами общественной модели; а по типу участия государства — административной политикой. Такая политика делает невозможной любые практики капитализации и мобилизации человеческих ресурсов. Поколенческая же политика должна как раз акцентироваться на создание человеческого капитала как национального богатства.

Исходя из вышесказанного, можно выделить направления поколенческой политики и единицы «поколений», с которыми нужно работать:

1. Новое поколение управленческой мысли и менеджмента.
2. Новое поколение практик развития человеческих ресурсов.
3. Новое поколение произведений искусства и культуры.
4. Новое поколение научных разработок.

Ответим теперь на вопрос, какая идеологическая рамка должна задавать энергетику формирования новых поколенческих практик. Прежде всего, на наш взгляд, эта рамка связана со схемами прорыва, выхода из невозможности непосредственного продолжения существующих форм жизни и деятельности и из общей бесформенной социальной и культурной ситуации. Такая идеология, в той или иной степени, близка всем поколенческим группам. Прорывы также можно дифференцировать, в том числе и привязав к поколенческим группам: личностные и компетентностные переходы, социальные лифты, экономические схемы, открытия… В целом дело идёт тому, что прорыв становится уникальной нормой жизни.

Выработка таких схем прорыва в сфере своего самоопределения и может стать содержанием поколенческой работы. С одной стороны, эти схемы прорыва будут являться «авторскими» технологиями конкретных людей, с другой стороны, должны начать определять бытийный каркас поколения, формировать онтологические ответы. Следующим шагом является оформление и закрепление системы возникающих понятий и схем, а затем и описание языка «поколения прорыва». Распространение такого языка, его социализация, впоследствии институционализация закрепит поколенческую миссию новых россиян в масштабе, как минимум, первой половины XXI века. Следует отметить, что «язык прорыва» сегодня существует среди китайской молодёжи, но отсутствует в западной Европе.

Идея прорыва (в различных смыслах и уровнях) превращается в соответствующую национальную поколенческую идею для разных слоёв населения. При выработке схем прорыва выяснится необходимость в появлении групп прорыва — команд, способных производить новые понятийные единицы и схемы деятельности. Есть смысл требовать, чтобы в команду входили представители всех поколенческих групп, тогда разнообразие форм и оснований самоопределения станет условием для создания реального механизма и схемы организации необходимого фрагмента жизнедеятельности. Технологически такие схемы, устроенные позиционным образом, должны отрабатываться в системе тренингов и имитационных игр, в которые вовлечены группы прорыва.

Стартом для поколенческой работы, «началом» честного и предметного разговора (а молодёжь, как и дети, одновременно доверчивы и чрезвычайно чувствительны к искажениям и умозрительным спекуляциям) с целевыми группами, должен быть чёткий ответ на вопрос о современности: «Что современно знать?» «На что современно надеяться?» «Во что современно верить?» (почти как у Канта).

И ключевой, базисный вопрос: «В чём современная ситуация?» Конструирование идентичности поколения начинается с фиксации того, в чём состоит ситуация поколения, входящего во взрослую жизнь именно сейчас.