Александр Вячеславович Курочкин: Гуманитарные технологии: проблема выбора методологических оснований

Что такое гуманитарные технологии?

Пытаясь найти определение гуманитарных технологий в существующей политологической и социологической литературе, автор столкнулся с тем фактом, что в научной среде и в среде технологов-практиков отсутствует чёткое понимание того, — что такое гуманитарные технологии. Имеющиеся в литературе определения либо слишком размыты и не содержат точного трактования понятия гуманитарных технологий, либо, наоборот, неоправданно сужают его до подвида избирательной технологии или ограниченного набора методов обучения.

Приведём два наиболее показательных примера:

Один из разработчиков новой научной дисциплины соционики Букалов А. В. определяет гуманитарные технологии как методы обучения, организацию системного образования, психоинформационную совместимость, психотерапию, глубинный психоанализ (Букалов, 2000).

Гуманитарный технолог Ефим Островский даёт следующее определение гуманитарных технологий: «Гуманитарные технологии — набор тщательно выверенных и научно обоснованных приёмов и специальных техник непрямого воздействия гуманитарных технологов на общество через управление социальным поведением» (Островский, 2000).

Очевидно, что ни первое, ни второе определение не предоставляет нам ясного понимания качественных характеристик гуманитарных технологий, не даёт ответа на вопрос: в чём их отличие, например, от вполне привычных социальных технологий и так далее. Существует необходимость более точного определения того, что представляют собой гуманитарные технологии. Постараемся выделить качественные харатеристики гуманитарных технолгий посредством их сравнения с манипулятивными стратегиями и социальными технологиями.

Манипулятивные стратегии — это набор или комплекс технологий, направленных на манипулирование человеческим поведением, для достижения конкретных политических или экономических целей. В качестве инструмента манипулятивных стратегий чаще всего выступают масс-медиа, позволяющие решить самые масштабные задачи. Наиболее точно характеризовали манипулирование посредством СМИ исследователи постмодерна. Так, Жан Бодрийяр писал: «Характерной чертой масс-медиа является то, что они предстают в качестве антипроводника, что они нетранзитивны, что они антикоммуникационны, — если мы примем определение коммуникации как обмена, как пространство взаимосвязи слова и ответа, а следовательно и ответственности, что они вовсе не обладают психологической и моральной ответственностью, но выступают в качестве личностной корреляции одной и другой стороны в процессе обмена» (Бодрийяр, 1999, с. 201).

Некоторые исследователи отмечают театральность политики и общества эпохи постмодерна, как следствие доминирования манипулятивных стратегий, виртуализирующих политическое и социальное пространство и сводящих на нет ценность реальной коммуникации. Например, Ги Дебор называет современное общество обществом спектакля — в нём «истина, подлинность и реальность больше не существует, а вместо них господствует шоу-политика и шоу-правосудие» (Ильин, 1998., с. 176).

В отличии от манипулятивных стратегий, гуманитарные направлены прежде всего на развитие «живой», непосредственной коммуникации. Пространством их реализации всегда выступает публичная сфера. Социальная технология, согласно Энциклопедическому социологическому словарю, — «оперативное и стандартное средство деятельности социолога — практика в сфере управления» (Энциклопедический социологический словарь, 1995, с. 823). Отличительным свойством социальных технологий является их оперативность и стандартный набор процедур. Гуманитарные технологии, напротив, имеют стратегический характер, то есть направлены на решение проблем в долгосрочной перспективе и, как правило, эксклюзивны, то есть разрабатываются под конкретный проблемный блок или проект.

Среди отличительных черт гуманитарных технологий технологи выделяют также их «полезность» и «экологичность», заключающиеся в преодолении депрессивности избирателей, в отличии от так называемых «вредных» технологий, которые «депрессируют людей, невротизируют их, усугубляют их страхи» (Островский, 2000. с. 21). Возможно более точно эту черту гуманитарных технологий можно сформулировать как оптимистичность.

Таким образом, гуманитарные технологии — это комплекс методов управления социогуманитарными системами, обладающих следующими характеристиками: публичной сферой применения, ориентацией на будущее (стратегический характер), эксклюзивностью и оптимистичностью.

Построение гуманитарных технологий требует некоторых научных оснований, выбора или разработки своей собственной методологии. Представляется очевидным, что в качестве теоретического основания гуманитарных технологий должен выступить некий синтез ряда концепций, который удовлетворял бы характеристикам феномена гуманитарных технологий, приведённым выше. В качестве основы такого синтеза можно предложить два современных теоретических подхода: синергетику и новый институционализм.

Новый инситуционализм как методологическое основание построения гуманитарных технологий

Характеристиками, определяющими применимость этого подхода в качестве методологического основания построения гуманитарных технологий, являются следующие.

Во-первых, новый институционализм отказывается от модели равновесия Вальраса-Эрроу-Дебре (принцип равновесия по Парето) как единственно верной и принимает допущения, предложенные теорией игр: допускается существование множества точек равновесия, не обязательно совпадающих с точками оптимума по Парето; равновесия может не существовать вообще (Олейник, 1999).

Во-вторых, новый институционализм признает ограниченную рациональность индивидов, отказавшись от постулата оптимизации, лежащего в основе поведения Homo Economicus. И, наконец, этот подход отказывается от тезиса о стабильных субъективных предпочтениях индивидов.

Рыночная рациональность выступает в качестве лишь одной из множества возможных интерпретаций мотивов поведения индивидов. Формальные и неформальные правила, контрактные соглашения, традиции, которые невозможно свести к индивидуальной рациональности и стратегиям оптимизации, стали основными объектами, исследуемыми этой теорией. Собственно понятие «индивидуальная рациональность», раскрывающееся в модели поведения так называемого «экономического человека», то есть человека «способного расположить свои предпочтения в порядке, который был бы рефлексивным, законченным, преемственным и непрерывным, а затем выбирающего то из них, которое максимизирует его выгоду» (Фармер, 1994. с. 50), меняет у новых институционалистов свой «неоклассический» смысл. Они предлагают вместо термина рациональное действие использовать термин «обоснованное действие» (Тевено, 1997), включающий специфику социального контекста, в котором действующий индивид реализует свою стратегию и где происходит интерпретация действий индивида, то есть где они приобретают значение и смысл.

Здесь следует отметить два существенных момента.

Первый момент — это обращение не просто к правилам и нормам, а стремление выявить интерпретации этих правил и попытаться определить некоторые общие основания этих интерпретаций, позволяющие избежать атомизации, радикальной обособленности субъектов социального действия.

Второй момент заключается в применении термина «стратегии поведения», что позволяет исследователю избежать детерминистской позиции, заключающейся в предопределении поведения индивида социальной структурой, в которую он вписан. Решение проблемы трансляции интерпретаций рациональности одного типа в другой (например, можно рассмотреть случай столкновения рациональности «организационного» и «экономического» человека) связано в теории согласований с рассмотрением взаимоотношений между так называемыми «мирами» или институциональными подсистемами. Эти «миры» представляют собой совокупности формальных и неформальных норм (последним уделяется преимущественное внимание), составляющие «правила игры», по которым осуществляется взаимодействие между людьми в той или иной сфере их деятельности» (Олейник, 1998. c. 141).

Всего выделяется семь таких «миров» ¹:

1. Рыночный мир.
2. Индустриальный мир.
3. Традиционный мир.
4. Гражданский мир.
5. Мир общественного мнения.
6. Экологический мир.
7. Мир вдохновения и творческой деятельности.

Каждый из миров может быть классифицирован:

Во-первых, по особому источнику информации: для рыночного — это цены, для индустриального мира — технические и технологические стандарты, для традиционного мира — это традиции, верования, мифы, обычаи, для гражданского — это формализованные правила поведения, законы, для мира общественного мнения — политическая реклама, слухи, для экологического мира — это информация о состоянии окружающей среды, и наконец, для мира вдохновения и творческой деятельности — это талант, озарение.

Во-вторых, по доминирующей норме поведения: для рыночного мира — это максимизация полезности индивидом, для индустриального мира — обеспечение непрерывности процесса производства, для традиционного мира — непрерывное воспроизводство традиций, для гражданского мира — подчинение индивидуальных интересов коллективным, для мира общественного мнения — это достижение известности, для экологического мира — подчинение взаимодействий между людьми требованиям экологии, для мира вдохновения и творческой деятельности — это достижение неповторимого результата.

В-третьих, институциональные подсистемы подразделяются по предметному признаку: для рыночного мира основной предмет (в материальном смысле этого слова) социального взаимодействия — это товары и деньги, для индустриального — оборудование, для традиционного — предметы культа, для гражданского — это общественные блага, для мира общественного мнения — это предметы престижа, для экологического мира — это объекты природы, для мира вдохновения и творчества — это изобретения и инновации.

Основной задачей гуманитарного технолога становится, таким образом, поиск общего основания, общего принципа, исходя из которого можно интерпретировать действие, сделать его понятным в контексте различных институциональных подсистем, признавая при этом, что каждая из них обладает собственным специфическим набором таких принципов. Для её решения в качестве основного понятия вводится термин «интерпретативная рациональность», обозначающий «способность к сохранению согласованного характера действий через выработку понятных для всех участников трансакции ориентиров» (Livet, Thevenot, 1994; Олейник, 1997). Таким образом, актуализируется значение правил и их интерпретации участниками обмена ресурсами в ситуации, когда прямой информационный обмен невозможен (наиболее распространённой моделью отношений такого рода является знаменитая «дилемма узника»).

Очевидно, при разработке конкретной гуманитарной технологии следует исходить из представления о том, что каждый индивид — объект приложения данной технологии действует одновременно в рамках нескольких институциональных подсистем, каждая из которых имеет свой язык и правила коммуникации. Эффективность коммуникаций будет зависеть прежде всего от способности технологов успешно интерпретировать и транслировать смыслы сообщений в рамках заявленной проблемы и коммуникационных условиях данной конкретной аудитории.

Синергетика как методологическое основание построения гуманитарных технологий

Гуманитарный технолог — это практик, стремящийся перепрограммировать политическое или, возможно, шире социокультурное пространство. В этом смысле он всегда имеет дело со сложной саморазвивающейся системой, качественными характеристиками которой являются нестабильность и неравномерность развития. Отсюда вполне закономерным представляется выбор синергетики в качестве одного из методологических оснований построения гуманитарных технологий. Важным для понимания синергетической методологии является специфическая концепция общественного развития, в которой наиболее чётко проявляется склонность к актуализации процессов самоорганизации. Определяющей чертой данной концепции является отрицание линейного развития общества и, соответственно, поступательного исторического процесса.

Множественность альтернатив общественного развития признается объективной закономерностью. При этом фактор случайности не является спонтанным, абсолютно не контролируемым. Любая случайность относится к конечному набору альтернатив развития. То есть новая ситуация, возникающая «в результате флуктуаций как эмерджентное, то есть непредсказуемое, не выводимое из наличного и в то же время новое, «запрограммировано» в виде спектра возможных путей развития» (Курдюмов, Князева, 1993, с. 42).

Процесс исторического развития общественных систем рассматривается в синергетике по аналогии с эволюцией сложных физиохимических систем, поскольку принципиальное отличие живых и неживых систем для синергетики заключается лишь в степени их сложности, упорядоченности и структурации. Любая система, независимо от своей природы является источником неопределённости, то есть она порождает неопределённость поведения, неопределённость отображения среды и неопределённость самоотображения (Дружинин, Конторов, Конторов, 1989).

Элементарная логика подсказывает, что неустойчивое развитие при определённых условиях среды способно возрастать с обескураживающей быстротой (подобно цепной реакции распада), что может стать причиной гибели данной системы. Но в тоже время неустойчивое состояние наиболее благоприятно, с точки зрения минимизации затрат ресурсов и времени, для перехода к иному режиму функционирования, смене фазовой траектории развития системы (Там же).

В тот момент, когда воздействие тех или иных внешних сил (аттракторов) (в случае общественной системы это могут быть политические или социальные конфликты, завоевания, технические новшества и др.) превышает некоторое пороговое значение, система выходит из состояния динамического равновесия и переключается на другой динамический режим. Этот переход, совершаемый в точке бифуркации приводит к тому, что система начинает реагировать на принципиально иной набор аттракторов. При этом, находясь какое-то время в нестабильном, хаотическом состоянии система оказывается сверхчувствительной к малейшим влияниям из вне. Как правило, достаточно крайне незначительного воздействия, чтобы принципиально изменить свойства самой системы. «Процесс бифуркации показывает нам, что когда система выталкивается за свой порог стабильности, она входит в фазу хаоса — не обязательно фатального для нее: это может быть и прелюдией к новому развитию. В жизнеспособных системах хаос отступает перед более высокими формами порядка. Однако отношение между докризисным и послекризисным порядком никогда не бывает линейным — это не отношение просто причины и следствия» (Э. Ласло, с. 27).

Особенно актуален отказ от практики простого переноса опыта прошлого в настоящее в управленческой деятельности как на микроуровне организации, так и на макроуровне государства. То есть процесс изменений, начавшийся в системе с незначительных воздействий — флуктуаций, основан не на подавлении этих случайных воздействий, а наоборот на их усилении. Образование нового порядка, то есть стабилизация системы в новом динамическом режиме происходит за счёт самоорганизованного взаимодействия элементов данной системы. При этом социальные системы (точнее её отдельные подсистемы и элементы) вынуждены адаптироваться в двух направлениях: во-первых, к собственной среде, а во-вторых, к качественным внутрисистемным изменениям: значительному усложнению структуры и росту потенциальных возможностей развития.

Фундаментальной основой для традиционного прогнозного анализа развития социальных систем является исторический опыт. То есть изучение современного исследователю состояния общественной системы и возможные прогнозы на будущее строятся на основе данных о предыдущих состояниях этой системы. Таким образом, очевидной считается возможность строить модели будущего на основании предыстории развития системы. При этом основным требованием к исследованию являлось наличие более или менее точных исходных параметров и эффективного математического аппарата, позволяющего просчитать динамику развития. Очевидно, что при таком подходе к анализу процессов развития общественных систем уместным является экстраполяция удачного опыта прошлого (например, решения конкретной управленческой проблемы) в настоящее с расчётом на аналогичный положительный результат. Однако историческая практика доказывает несостоятельность такого подхода, привычного для классической науки.

Довольно точно состояние среды, в которой приходится действовать современным менеджерам и технологам, описал американский исследователь управления и организаций Питер Вейлл: «Перед нами не просто возникают проблемы. Они развиваются в совершенно новых условиях. Двадцать лет назад Эмери и Трист писали, что в изменяющейся окружающей среде «сама почва движется» (Emery, 1969). В этом образе схвачена сама суть изменчивости окружающего мира, неустойчивого до такой степени, что мы не можем рассчитывать на его стабильность, даже на период реализации уже принятых решений» (Вейлл П., 1993, с. 16).

Сегодня эффективное управление не может быть деятельностью по навязыванию своей воли коллективу или простой реакцией на сложившиеся обстоятельства. Синергетика отказывается от признания возможности полного упорядочивания и контроля над процессами в сложноорганизованных социальных системах. Никакое управляющее воздействие индивида не может полностью подчинить процесс социальной самоорганизации систем. Если вектор этого управляющего воздействие противоположен тенденциям саморазвития системы, то в этом случае увеличение силы воздействия скорее всего приведёт к дополнительной дерегуляции и дисбалансу системы. То есть при увеличении ресурсов вкладываемых в реализацию такого управленческого решения результат будет достигнут противоположный ожидаемому.

Однако как не парадоксально синергетическая парадигма не только не принижает роль технологов в процессе социального развития, но скорее придаёт их активности ещё большее значение, меняя лишь принципы управленческой деятельности. «Управление теряет характер слепого вмешательства методом проб и ошибок или же упрямого насилования реальности, опасных действий против собственных тенденций систем, и строится на основе знания того, что вообще возможно в данной среде. Управление начинает основываться на соединении вмешательства человека с существом внутренних тенденций развивающихся систем. Поэтому здесь появляется в некотором смысле высший тип детерминизма — детерминизм с пониманием неоднозначности будущего и с возможностью выхода на желаемое будущее. Это детерминизм, который усиливает роль человека». (Курдюмов, Князева, 1993).

Различие традиционной системной управленческой парадигмы и новой, в рамках которой работают гуманитарные технологии, можно провести по ряду основных параметров:

1. Редукционисткий и дженералистский подходы к рассмотрению проблем. Старая системная парадигма производит системное расчленение проблемы. В новой парадигме основополагающим принципом является целостное рассмотрение проблем, с позиций целостности и единства мира.
2. Старая системная парадигма актуализирует управляемость и автоматизм, новая парадигма — автономию, свободу и ответственность.
3. Старая системная парадигма исходит из жёстких причинно-следственных механизмов поведения, новая из принципа операциональной замкнутости.
4. Старая системная парадигма строится на основе механизма отрицательной обратной связи, а новая — положительной. Соответственно, в первой актуализируется стремление к структурной стабильности, а во второй к структурной изменчивости.
5. Ключевым направлением управленческой деятельности в старой парадигме является планирование, в новой синергетической — выбор стратегии с учётом направлений саморазвития управляемой системы.

В целом, новая парадигма позволяет вы делить несколько общих принципов, на которых должно строится управление сложноорганизованными гуманитарными системами:

1. Необходимо отказаться от искусственного навязывания направлений развития сложноорганизованных систем.
2. Эффективность управленческой деятельности определяется не количеством затраченных ресурсов, а качественным распределением управленческого воздействия.
3. Любая сложноорганизованная система имеет в конкретной точке своего развития не один, а множество потенциальных сценариев развития. Принципиально важно для эффективного управления учитывать максимальное количество такого рода сценариев или моделей.
4. Ускоренный качественный рост системы определяется включением механизмов положительной обратной связи, приводящим к так называемым режимам с обострением.

Безусловно, абсолютизировать эти принципы нельзя. Они выступают скорее как методологические ориентиры, которых следует придерживаться, нежели готовые рецепты или руководство к действию для гуманитарных технологов. Новые принципы организации труда менеджеров и технологов, выработанные за последние десятилетия можно рассмотреть сквозь призму качественных изменений в организации труда в условиях постиндустриального общества. Эти изменения можно схематично представить следующим образом:

1. Конвейерный труд — наукоёмкий, интеллектуальный труд.
2. Индивидуальный труд — работа в команде, группе.
3. Функциональный труд — проектантский труд.
4. Подотчётный труд, то есть труд, подотчётный руководству, и труд, подотчётный клиентам.
5. Иерархизированный труд — горизонтально координируемый труд.

Эти изменения требуют создания саморегулирующейся управленческой организации нового антрепренёрского типа (Афанасьев, 1996).

Выработка эффективных решений и способов поведения, учитывающих тенденции саморазвития управляемой системы, является инновационной деятельностью, поскольку требует от управленца постоянного принятия оригинальных творческих решений. Отсюда следует вывод о необходимости разработки и внедрения гуманитарных технологий как принципиально нового типа социального и политического управления, наиболее полно отвечающего таким требованиям новой управленческой парадигмы как гибкость, инновативность, многовариантность решений, коммуникационность, творческий подход. Такой тип управления может быть определён как инновационное управление или управление ориентированное на нововведения, что подчёркивает с одной стороны его новизну и стремление к постоянному саморазвитию, а с другой выделяет нововведения как ключевой инструмент в работе технолога, определяющий степень эффективности управленческой деятельности в целом.