Карл Поппер:
Предположения и опровержения. Рост научного знания.
Часть II. Опровержения.
Глава 13. Замечание о психофизической проблеме

Я весьма признателен профессору Уилфриду Селларсу за то, что он привлёк внимание философов ¹ к моей статье «Язык и психофизическая проблема» ², и ещё больше благодарен ему за характеристику её как «вызывающей» и «необычной». Её необычность лучше всех осознаю я сам. В этом отношении я более чувствителен, чем принцесса Андерсена к горошине под периной. И хотя я склонен причислить её три страницы к своим небогатым лаврам, я не смог бы успокоиться на них, даже если бы хотел. Но те маленькие твёрдые горошины, которые беспокоили меня и не давали уснуть, оказались слишком хорошо спрятаны и вовсе не похожи на те камни профессора Селларса, с которыми совсем не трудно справиться.

Часть I

После длинной цитаты из моей статьи профессор Селларс предлагает «сосредоточить внимание», как он говорит, «на утверждении [Поппера] о том, что… если два языка взаимно непереводимы, они имеют дело с разными множествами фактов».

Затем профессор Селларс говорит о том, что «факт» может быть либо «дескриптивным фактом», либо чем-то лишь похожим на «факт», что ещё должно быть дополнено нашими действиями». Последнее я мог бы назвать «квазифактом». И он утверждает, что мой аргумент был бы верен лишь в том случае, если бы «оба языка имели дело с описанием», то есть с констатацией «дескриптивных фактов».

Я согласен здесь с каждым словом, но совершенно не понимаю, какое это имеет значение: сосредоточив внимание на одном утверждении, профессор Селларс извлекает из него целый контекст.

Предположение, которое, по мнению профессора Селларса, делает верным мой аргумент, достаточно ясно высказано в моём собственном аргументе, следовательно, он верен. Кроме того, мой аргумент имеет вид сведения к абсурду «теории двух языков», и предположение, требуемое профессором Селларсом, является частью этой теории. В моём аргументе о нём говорится как о части «решения с помощью двух языков — той точки зрения, что… утверждения физики и психологии являются… двумя способами говорить об одних и тех же фактах» (здесь ясно сказано, что эти «факты» являются «дескриптивными фактами», как выражается профессор Селларс). Я же просто указал на то, что раз признается, что два языка (физики и психологии) непереводимы один в другой, то их нельзя больше считать говорящими об одних и тех же фактах, и следует признать, что они говорят о разных фактах — что бы ни подразумевали под «фактами» теоретики модели двух языков, утверждая, что физика и психология говорят об одних и тех же фактах.

Таким образом, вопрос о «квазифактах» просто не встает.

Все это можно установить при более внимательном чтении отрывка из моей статьи, цитируемого профессором Селларсом в начале его статьи, не ограничиваясь рассмотрением лишь части этого отрывка. (В цитате имеется не очень важное искажение — «множество» вместо «вид».)

Итак, насколько я понимаю, между профессором Селларсом и мной нет расхождения во мнениях, хотя я расхожусь с ним в оценке важности его замечания.

Часть II

Теперь о втором замечании.

«В последнем разделе своей статьи, — пишет профессор Селларс, — профессор Поппер поразительным образом защищает тезис о том, что направленность (aboutness) или референтность нельзя определить бихевиористски». (Сам профессор Селларс верит в истинность этого приписываемого мне тезиса.) Должен признаться, я удивился, прочитав это. Я никогда не пытался защищать что-либо подобное. Одно из моих самых стойких убеждений заключается в том, что тезисы такого рода — гласящие, что то-то и то-то нельзя определить в каком-то языке, — почти всегда несущественны. (Конечно, это не так, когда тезис относится к определимости. В каких-то контекстах вопрос об определимости может быть интересен, однако если термин неопределим, то отсюда вовсе не следует, что им нельзя пользоваться: его можно употреблять в качестве неопределяемого термина.)

Мне не нужно было перечитывать свою статью, чтобы увериться в том, что я никогда не поддерживал «тезиса», приписываемого мне профессором Селларсом. Однако я всё-таки просмотрел её и не нашёл никаких следов тезиса об определимости. Я готов даже публично отказаться от любой теории, которую когда-либо разрабатывал, опираясь на тезис, приписываемый мне профессором Селларсом, — не потому, что он ложен (я согласен с профессором Селларсом относительно того, что он верен, и даже готов признать, что мои аргументы можно использовать в поддержку этого тезиса (что могло послужить причиной недоразумения), но потому, что мне отвратительно философствование с помощью аргументов о неопределимости.

Профессор Селларс продолжает: «и он (Поппер), несомненно, прав (поддерживая тезис, от которого я только что отказался). Однако здесь он (Поппер) неявно вводит предпосылку: «Е относится к х» является дескриптивным высказыванием».

Мне трудно оценить, ввел ли я неявную предпосылку «здесь», ибо «здесь» не обозначено профессором Селларсом, оно указано лишь посредством ссылки на приписываемый мне тезис, следов которого я не нахожу в своей статье. (Могу предупредить читателей о том, что семь отрывков, взятых в кавычки во второй части статьи профессора Селларса, не являются цитатами из моей статьи, как можно было бы подумать. Два других выражения «отношение именования» и «каузально-физикалистский» встречаются в моей статье, но второе написано через чёрточку, а первое — без неё.)

Если же, однако, я где-то «неявно» и неосознанно исказил предпосылку, о которой говорит профессор Селларс (и следов которой я не могу найти), то я опять-таки от неё отрекаюсь. Я совершенно согласен с профессором Селларсом относительно того, что если высказывание А говорит о том, к чему относится другое высказывание Е, то обычно А не играет той роли, которую играет, скажем, высказывание «Луна круглая». Высказывание А не обязано быть и обычно не бывает «дескриптивным» в том смысле, в котором таковым является высказывание о Луне (хотя иногда бывает: «О чём была ваша последняя лекция?» — «Это была лекция о вероятности» — вот пример дескриптивного употребления.)

Я также совершенно согласен с заключительным замечанием профессора Селларса о том, что «из того факта, а это действительно факт, что «отношение именования» (пункт 5) неопределимо в «каузально-физикалистских» терминах, нельзя сделать вывод об истинности дуализма».

Точно. Поэтому-то я никогда ничего не говорил об определимости. Действительно, если бы в защиту моей веры в дуализм у меня не было более серьёзного аргумента, чем этот совершенно несущественный факт (я согласен, что это факт, но он не имеет значения), то я был бы готов отказаться от дуализма. Однако мои аргументы были совершенно иными. Они относились ³ к возможной сфере дедуктивных физических теорий, а не к определимости, и мой тезис состоял в том, что «каузальная физическая теория дескриптивной и аргументативной функций языка невозможна».

Я хочу с полной ясностью заявить, что у меня нет никаких возражений против утверждения профессора Селларса о том, что такое высказывание, как «Е относится к x», (обычно или часто) является «средством сообщить слушателю, как употребляется упоминаемое выражение, используя эквивалентное выражение». И я не отрицаю, что это утверждение профессора Селларса имеет отношение к моему собственному тезису. Всё, что я хочу сказать здесь, это то, что мой тезис не опирается на аргумент относительно определимости, который приписывает мне профессор Селларс. В противном случае я отказался бы от него.

Часть III

В статье профессора Селларса имеется замечание о взглядах профессора Райла, которое кажется мне ошибочным. Профессор Селларс пишет: «Я согласен также, что «идея взаимной переводимости»… языка мысли и языка поведения давно отброшена, несмотря на героические усилия Райла сохранить её».

К этому я должен заметить, что не знаю, чтобы профессор Райл когда-либо защищал то, что я назвал «теорией двух языков». Как он мог бы защищать её, будучи убеждён в том, что проблема возникает благодаря ошибке в категориях в рамках одного естественного языка? Я намекал не на него.

В то же время я действительно имел в виду профессора Райла, когда пытался кратко показать, что теория «ошибки в категориях» также неприемлема.

К высказанным мной аргументам я могу добавить здесь ещё один. Допустим, что в нашем языке выражения, обозначающие физические состояния, относятся к одной категории, а выражения, обозначающие ментальные состояния, — к другой. Тогда в этом факте я должен видеть указание (не более того) на то, что эти две категории выражений обозначают онтологически разные сущности или, иными словами, разные виды сущностей. Таким образом, я должен был бы принять вывод, противоположный выводу профессора Райла, хотя, конечно, этих посылок недостаточно для формального осуществления вывода.

Однако я не готов защищать истинность этого допущения, да оно и не важно для моих (и профессора Смарта ⁴) возражений против аргументов, опирающихся на идею ошибки в категориях. В анализе профессора Райла очень много интересного, но следует сказать, что обычный английский язык часто трактует ментальные состояния наравне с физическими, когда говорят, например, о «психической болезни», о «психиатрической лечебнице» или о человеке, который «физически и психически здоров» (эти примеры можно было бы отвергнуть как вытекающие из философского дуализма). Особенно наглядно это проявляется, когда мы говорим: «Мысленное пересчитывание баранов всегда помогает мне заснуть» или «Чтение рассказов Смита всегда помогает мне уснуть» (причем это не означает «тренировка глаз на рассказах Смита всегда помогает мне уснуть», хотя совершенно аналогично выражению «прием брома всегда помогает мне уснуть»).

Таких примеров бесчисленное множество. Конечно, они не доказывают, что обычные английские слова, описывающие ментальные и физические состояния, всегда относятся к одной и той же «категории» (профессор Райл убедительно показал, что это не так). Однако мои примеры свидетельствуют о том, что эти слова часто употребляются совершенно аналогичным образом. Неопределённость языковых ситуаций можно проиллюстрировать с помощью примера профессора Райла ⁵. Он прав, когда говорит о ребёнке, который видит, как на параде проходят батальоны, проезжают артиллерийские батареи и кавалерийские эскадроны, образующие дивизию, и совершает ошибку (вследствие того, что он ещё не очень хорошо усвоил значение слов), когда затем спрашивает: «Когда ещё пройдёт дивизия?» «Он ошибается, — пишет профессор Райл, — считая, что видел прохождение батальонов, батарей, эскадронов и дивизии… в действительности он видел прохождение батальонов дивизии». Это совершенно верно. Однако даже при правильном употреблении английского языка не существует ли контекстов, в которых батальоны рассматриваются наряду с дивизиями? Не могут ли пройти на параде, скажем, одна дивизия и три батальона и две батареи? Возможно, военные так не говорят (хотя можно сказать, что дивизия атакует батальон). Но разве совершаем мы насилие над обычным английским словоупотреблением? А если нет, то можно ли считать несомненную ошибку ребёнка ошибкой в категории? Если нельзя, то не совершаем ли мы ошибку в категории (если таковые существуют), когда называем ошибку ребёнка ошибкой в категории?