Пьер Бурдьё:
О телевидении и журналистике.
Предисловие Н. ('') ('')матко. Блеск и нищета масс-медиа

Работа «О телевидении и журналистике» — своего рода итог социоаналитического сеанса, сродни психоанализу, где Пьер Бурдьё играет одновременно две роли: с одной стороны, — аналитика, с другой анализируемого. Точнее говоря, он является как бы медиумом, озвучивающим «подсознательное» телевидения и журналистики. Ситуация выступления на телевидении с лекциями по критическому анализу телевидения (записью которых является первая часть представляемой российскому читателю книги) более чем специфична, и тут методология П. Бурдьё, логическим ядром которой выступает требование «объективировать объективирующего субъекта», как нельзя кстати. В роли аналитика, автор пытается вывести на уровень сознания и показать мании и фобии мира телевизионщиков через анализ условий функционирования масс-медиа. Позиция автора здесь обозначена очень чётко: «Телевидение — это мир, создающий впечатление, что социальные агенты, обладающие всеми видимыми признаками значимости, свободы, независимости, иногда даже невероятной ауры (достаточно обратиться к газетам о телевидении), на деле являются марионетками необходимости, которую нужно описать, структуры, которую необходимо выявить и выставить на всеобщее обозрение». В роли анализируемого, П. Бурдьё пытается объективировать собственный опыт выступлений на телевидении в различных передачах, теледебатах, которые оставили у него тяжёлые впечатления и ощущение бессилия учёного перед лицом телеведущего. Тема взаимодействия учёного, интеллектуала с миром СМИ, в особенности, распространяющийся все шире феномен медиатизации науки, когда «хороший учёный» — это тот, кого часто видят по телевидению, указывает второе главное направление анализа П. Бурдьё.

Опубликованная в 1996 году отдельной небольшой книжкой работа «О телевидении» маркирует начало нового этапа в жизни П. Бурдьё. Она открывает серию «Raison d’agir» («Повод к действию») в созданном им издательстве «Liber — Raison d’agir». Данная серия, как говорит само её название, отражает активный подход этого известного социолога и интеллектуала к политике. Своего рода «Не могу молчать!» В той же серии двумя небольшими книжечками («Ответный огонь» и «Ответный огонь 2» ¹) вышли его выступления 1995–2000 годов на митингах и демонстрациях перед забастовщиками, безработными, антиглобалистами и другими участниками акций протеста. Если книга «Нищета мира» (1993), представляющая итог коллективного исследования по проблеме недугов современного общества, уже показывает поворот П. Бурдьё к острой социальной тематике, то всё же речь идёт о вполне «академическом», теоретическом повороте. Автор остаётся прежде всего исследователем, хотя его позиция уже отмечена определённой политической, а точнее — гражданской ангажированностью. Книги серии «Raison d’agir» обозначают следующий шаг в этом направлении: переход от сугубо теоретической критики к практическому участию в протестных социальных движениях, к созданию ассоциаций, направленных на борьбу с нашествием неолиберализма и бездумной глобализации, на деле означающих лишь «повальную американизацию» Европы.

Вместе с тем, книга «О телевидении и журналистике» не имеет ничего общего с политическим памфлетом или с «размышлениями по поводу»: это глубокое и обоснованное исследование, в котором все основные понятия социологической концепции П. Бурдьё — поле, символическая власть, борьба за переопределение правил игры, культурный, политический и экономический капиталы и так далее — находят своё место. Пытаться исчерпывающим образом проанализировать взгляды П. Бурдьё на масс-медиа в коротком предисловии — занятие неблагодарное, поскольку сам автор представляет их в живой разговорной манере, обращаясь — средствами телевидения и прессы — непосредственно к зрителю-читателю с ярким и насыщенным текстом. Однако для адекватного понимания предлагаемого автором критического исследования СМИ тем не менее необходимо вписать их в сетку основных понятий его социологической системы. Очень важно, что разработанная на французском материале социологическая концепция П. Бурдьё оказывается применимой, почти без особых оговорок, к анализу российских реалий. В особенности это справедливо в отношении СМИ, где процессы глобализации и вхождение России в мировую информационную сеть стирают различия столь глубокие, например, в области экономики. Вместе с тем, общая теория полей П. Бурдьё, концептуальная схема социоанализа приложима к России, причём не только к полю СМИ, но и к полю экономики, политики и другим. ²

Телевидение и журналистика рассматриваются П. Бурдьё как особые социальные пространства, связанные со специфической культурной практикой — производством и распространением информации. Действующие в определённой области практики лица или коллективы и институты являются в терминологии П. Бурдьё агентами поля. В нашем конкретном случае индивидуальными агентами выступают журналисты, репортёры, ведущие передач, редакторы и режиссёры, владельцы средств массовой информации, а институциональными агентами — издательства, телеканалы, радиостанции, информационные агентства, газеты и так далее.

Наиболее важное в системе П. Бурдьё понятие поля отражает функциональную дифференциацию общества на относительно замкнутые сферы практики: экономику, культуру, политику, религию. Поле есть исторически сложившееся пространство игры, со специфическими, свойственными только данному пространству, интересами, целями и ставками, с собственными законами функционирования. Обладание определёнными, характерными для данного поля, ресурсами, которые здесь имеют ценность, которые можно инвестировать в игру и получить с них прибыль — означает обладание капиталом, придающим его владельцу силу и власть и позволяющим занять определённую позицию. Поле — это ещё и сеть или конфигурация объективных связей между позициями, где последние «определены объективно во-первых наличным или потенциальным положением занимающего данную позицию агента или института в структуре распределения различных видов власти (или капитала), обладание которыми управляет доступом к специфическим прибылям, находящимся в игре в данном поле, а также во-вторых — объективными отношениями с другими позициями (господство, подчинение, гомология и прочее)» ³.

Логика функционирования поля конструирует из различных позиций (входящих в поле в данный момент времени и в данных условиях) некое пространство возможностей для каждого агента. Ансамбль позиций на деле есть деление поля в соответствии с логикой борьбы за различные возможности. С каждой позицией поля связана система представлений, диспозиций, интересов и особое видение деления поля. Между полем возможностей, структурой позиций и структурой продукции, производимой в данном поле, существует определённая гомология. В силу этого борьба агентов за сохранение или изменение своей позиции в поле, за трансформацию структуры поля есть в то же время борьба за сохранение или изменение структуры продукции данного поля и инструментов этого производства.

Специфическим капиталом в поле масс-медиа несомненно является капитал известности и признания того или иного издания, программы или журналиста как авторитетного, профессионального, объективного, честного и тому подобного. За обладание им идёт борьба в поле, однако не один лишь этот вид капитала определяет иерархию позиций. Здесь, как и в любом другом поле, важно сочетание культурного, экономического и политического видов капитала в общем объёме и структуре имеющихся в распоряжении агента ресурсов. Влиятельность того или иного органа информации в поле СМИ определяются объёмом и структурой его капиталов. Доминирующие позиции в поле масс-медиа не обязательно занимает самый авторитетный в профессиональном отношении орган информации или журналист, не меньшую роль играет экономический капитал.

Вместе с тем, самое «Богатое» издание — не значит самое авторитетное. Так, незначительный тираж «Независимой газеты» не делает её менее авторитетной, чем «Московский комсомолец». В поле масс-медиа, как и в других полях культурного производства, наблюдается два типа признания: узкое, среди равных, коллег, профессионалов и широкое или внешнее — со стороны публики, непрофессиональных потребителей. «Серьёзная» пресса, соответствующая высоким профессиональным требованиям журналистики, но не отвечающая требованиям экономической рентабельности, противостоит «бульварной», выходящей большими тиражами и следующей логике максимальной прибыльности.

Социологический анализ поля журналистики и условий труда журналистов, будь то электронные или печатные СМИ, показывает двойную зависимость, в которую попадает производство информации. Оно испытывает разнонаправленные воздействия: с одной стороны, СМИ получают всё большую власть в обществе, становясь, в частности, наиболее важным фактором политической борьбы, а с другой, — они попадают под непрерывно растущие влияние и контроль как политики (политиков), так и экономики. Достаточно упомянуть заказные статьи, войны компромата, цензуру и давление со стороны владельцев и спонсоров. Журналисты, таким образом, постоянно испытывают политический и экономический прессинг. Причём экономическое принуждение, действуя от лица невидимых и анонимных структур рынка, оказывает часто более губительное воздействие, нежели прямая и открытая политическая цензура, которой журналисты могут сознательно противостоять. Патрик Шампань, французский исследователь масс-медиа, считает, что «история журналистики могла бы быть названа историей невозможной независимости, или, выражаясь в менее пессимистичном ключе, нескончаемой историей борьбы за независимость, всё время подвергающейся опасности» ⁴.

Символическая власть — возможность создавать и навязывать определённые социальные представления, модели желаемого устройства общества и государства, власть наименований и классификаций, которая в большинстве стран ещё недавно была отделена от политической и экономической, в настоящее время всё более концентрируется в руках одних и тех же людей. Владельцы крупных корпораций приобретают средства массовой информации, они во всё большей степени контролируют большие информационные группы, присваивая инструменты производства и распространения культурных благ. Объединяя разного рода средства производства «символической продукции»: телевизионные каналы, интернет-компании, журнальные и книжные издательства, кино- и телестудии и так далее, они предлагают одинаковую логику рынка для всех. Культурные блага, информация рассматриваются как любой другой товар, а, следовательно, их создание и распространение должны подчиняться общим экономическим регуляторам, главный среди которых — прибыль.

Если обратиться к российским реалиям, то история формирования поля масс-медиа в конце 1980-х — начале 1990-х годов даёт нам множество примеров, иллюстрирующих «основное противоречие» поля журналистики: высокие профессиональные требования и признание в среде образованной публики и самих журналистов (символический капитал) противостоит требованиям рынка с его стремлением к прибыли любой ценой (экономический капитал). Достаточно вспомнить случаи с НТВ, ТВ-6 или с «Независимой газетой». Российские медиа формировались при участии частного капитала: альянс крупных компаний со СМИ дал несколько известных медиа-корпораций, главными владельцами которых стали Б. Березовский и В. Гусинский ⁵. Известно, что им удалось объединить в своих руках телерадиокомпании, газеты, журналы, информационные агентства, средства Интернета. Вес экономической составляющей в успехе этих медиа-корпораций соперничал с политической и символической, причём «газеты влияния» соседствовали с массовыми коммерческими изданиями и программами, в попытке завоевать максимально широкие доли рынка СМИ.

П. Бурдьё стремится разрушить миф о демократичности рыночных законов в применении к культуре. Он показывает, что в противовес представлению о том, что рыночная конкуренция ведёт к бесконечному разнообразию предложения, на деле мы наблюдаем постоянную стандартизацию культурной продукции (особенно этот процесс затрагивает телевидение и прессу). Большие информационные группы, стремясь к сокращению затрат и увеличению прибыли, ставят на поток производство развлекательных телепрограмм, сериалов, «глянцевых» журналов и так далее, при этом, желая ни в чём не уступить конкуренту, они производят продукцию того же типа. Борьба за расширение аудитории, за рейтинг приводит к коммерциализации культуры и к тому, что распространитель начинает диктовать творцу. Для П. Бурдьё логика получения максимальной прибыли за минимальные сроки несовместима с идеей культуры. В течение многих столетий художники боролись за автономию творчества, пытаясь оторваться от диктата заказчика, но сегодняшняя коммерциализация культуры отбрасывает художника назад, отрицает его независимость. «Мне хотелось бы доказать, — пишет П. Бурдьё, — что поиск немедленной максимальной прибыли вовсе необязателен, когда речь идёт о книгах, фильмах или картинах… Отождествлять стремление к максимальной прибыльности с поиском максимально широкой аудитории — значит рисковать потерять уже имеющуюся публику, относительно узкую аудиторию тех, кто много читает, часто ходит в музеи, театры и кино, которых не могут заместить новые, случайные читатели и зрители «…» Инвестиции в производителей и продукцию «высокого качества» могут быть рентабельными — даже экономически — в среднесрочной перспективе (если, конечно, система образования будет продолжать эффективно работать)» ⁶.

Логика культурного производства всё более подпадает под влияние логики функционирования телевидения и других средств массовой информации с их тенденцией к получению быстрой прибыли, захватом новых рынков, обращением к максимально широкому зрителю и читателю. Причём этот процесс затрагивает не только «зрелищные» области культуры, но и «высокую» литературу, художественную критику и социальную науку. Так, социология и философия больше не представляют собой области, закрытые для журналистов. Они всё более вторгаются в гуманитарные исследования, предлагая своё видение тех или иных профессиональных проблем, вынося свои суждения по поводу отдельных учёных и их взглядов. Более того, журналисты, желающие создать себе имидж интеллектуалов, стремятся пригласить на свою передачу учёных, организовать дискуссию и тому подобное. С другой стороны, многие интеллектуалы, исследователи, университетские преподаватели сами стремятся попасть на экран телевизора или на страницы газет, чтобы получить внешнюю, независимую от их профессиональной среды поддержку своим идеям. Появились так называемые «медиатические интеллектуалы» ⁷, представляющие собой завсегдатаев различных «интеллектуальных» теле- и радиопрограмм. «Для некоторых из наших философов (и писателей), — замечает П. Бурдьё, — «быть» значит быть показанным по телевизору, то есть в итоге быть замеченным журналистами или, как говорят, находиться на хорошем счёту у журналистов (что невозможно без компромиссов и самокомпрометации)» ⁸. «Медиатизация» социальной науки является индикатором её слабой автономии: журналисты и телеведущие, некомпетентные с точки зрения специфических научных норм, имеют возможность влиять на неё от имени Гетерономных принципов, решая, какие проблемы являются важными, а какие нет, кто может быть экспертом, кто «блестящий» учёный, а кто «устарел».

Взаимодействие журналистов и интеллектуалов содействует стиранию границ между этими группами, а также вносит изменения в определение интеллектуала, учёного. На месте исследователей на экранах телевизоров всё чаще появляются «публицисты»: лица, обладающие учёными степенями, которые стремятся сделать карьеру новыми средствами, с помощью внешней поддержки и легитимации со стороны масс- медиа. Поле СМИ подчиняет проблематику социальных исследований медиатической логике, и ставит, таким образом, социальные науки на службу себе. Помимо положительного эффекта, который может дать публичное обсуждение социальных проблем в средствах массовой информации, вторжение журналистов в данную область имеет ещё и негативные последствия: логика производства сенсации, постоянное стремление к новому, отсутствие необходимой компетенции приводит к разного рода перекосам. «Наиболее интеллектуальные из этих новых производителей «знания» журналистов — Н. Ш. находят в возникновении «нового» неожиданную возможность деклассировать самых авторитетных интеллектуалов, учёных, чей авторитет в течение длительного времени наводил на них страх» ⁹. В поле социальных наук ведётся постоянная «политическая» борьба за научное доминирование. Цель этой борьбы не есть нечто заданное: её формулировка сама по себе есть ставка в борьбе. Побеждают в ней те, «кому удалось навязать такое определение науки, согласно которому наиболее полноценное занятие наукой состоит в том, чтобы иметь, быть и делать то, что они имеют, чем они являются, или что они делают» ¹⁰. Масс-медиа осуществляют тираническое вмешательство в поле науки, поскольку опираются на внешние культурному производству политические и экономические силы. Журналисты пытаются диктовать учёным форму и содержание суждений, выступая от имени «широких масс» и демократии, однако под демократией часто подразумевается потребительский рейтинг и поиск новых рынков сбыта продукции.

Объективируя собственную позицию в отношении масс-медиа и в особенности телевидения, П. Бурдьё обращается к анализу нескольких передач с его участием. Он обращает внимание на то, что логика построения передач не оставляет исследователю возможности раскрыть свои взгляды, поскольку существуют ограничения во времени, в выборе словаря (ориентация на широкую публику не позволяет использование точной научной терминологии), в манере представления материала (связанной с концепцией передачи). Он показывает тенденцию к сокращению «пространства дебатов», выражающуюся не только в сокращении времени, выделяемого телевидением на обсуждение социально значимых тем, но и в сокращении круга лиц, допускающихся к такому обсуждению. Одним из пороков аналитических передач, в том числе, с участием учёных и экспертов, П. Бурдьё считает их «короткую память». Этот феномен имеет два проявления. С одной стороны, многие передачи и статьи основаны на сиюминутных событиях и их анализе вне исторического контекста. Они игнорируют предшествующие события, да и не считают нужным отслеживать их развитие. Заранее предполагается, что к материалу возвращаться никто не будет. С другой стороны, аналитики, приглашённые СМИ, выступают с прогнозами: политическими, экономическими и прочими, — за которые они не несут никакой ответственности. Сбылись ли прогнозы или нет — это редко интересует журналистов. Масс-медиа страдают своего рода амнезией. Однако, даже с учётом всего сказанного, П. Бурдьё считает необходимым для учёного использовать власть масс- медиа, чтобы, с одной стороны, донести результаты своих исследований, а с другой — утвердить независимость аналитического и критического дискурса науки.

В последние годы своей жизни он не раз обращался к аудиовизуальным средствам для продвижения своих идей: изданы видеокассеты с записью его лекций, снято два «социологических» документальных фильма (режиссёр — Пьер Карл), существуют записи радиопередач с его участием. Символическая власть средств массовой информации была очевидна для П. Бурдьё. Книга «О телевидении и журналистике», раскрывающая скрытые факторы и закономерности функционирования поля масс-медиа, стала как бы попыткой освободить журналистов от безусловного подчинения установленному порядку и давлению рыночных механизмов. Её критический запал направлен не против телевидения, но на то, чтобы сделать журналистов союзниками учёных в решении проблем современного общества.