Пётр Георгиевич Щедровицкий, Владимир Николаевич Княгинин: Территориальная проекция промышленной политики в России — кто оплатит издержки глобализации?

I. Новый экономический статус российских регионов

2001–2003 годы претендуют на статус рубежных для российской промышленной политики. Дефолт 1998 года на время возродил частичную автономность (не военно-политическую, а валютно-финансовую) российской экономики и дал возможность реанимировать отдельные промышленные отрасли и производства. Слабый рубль создал для российской индустрии преференции, позволившие ей вновь вернуть себе (хоть и не полностью) национальный рынок и облегчить продвижение отдельных видов своей продукции на мировом. Старая промышленность, рассчитанная на замкнутость и внутреннюю сбалансированность экономики, ожила. Однако, начиная с 2001–2002 годов валютно-финансовые границы, обеспечивавшие своеобразную автономность экономики России в глобальном рынке, стали постепенно размываться. Резервы роста российской промышленности, обеспечивавшиеся слабым рублём и низкими по сравнению с мировыми внутренними ценами на отдельные виды ресурсов (сырье, услуги транспорта и энергетики, рабочая сила и так далее) к концу 2003 года оказались фактически исчерпанными ¹.

Условия работы российской промышленности существенным образом изменились. Это в свою очередь предопределило существенную трансформацию пространственной организации страны. Сформированная в ходе советской индустриализации данная организация была собранна как единое целое не только из отраслей и производств, но и регионов — территориально-производственных комплексов. Как только автономия «сборки» под воздействием глобализации нарушилась, пространственная организация России вступила в стадию глубокой и масштабной фрагментации, окончательно расслоилось. Соответственно утратила свою эффективность «жёсткая» государственная промполитика ² и как инструмент развития экономики, и как технология развития регионов. Сама политика утратила системность и активность ещё в начале 1990-х годов, а спустя десять лет начал деконструироваться созданное в результате её осуществления единое экономическое пространство страны.

Разрыв между российскими регионами в уровне экономического развития и жизни населения существовал всегда. Но по мере интеграции страны в мировое экономическое пространство он начал стремительно расширяться. По расчетам А. Г. Гранберга, сделанным в ещё конце 1990-х годов, разрыв по объёмам ВВП на душу населения между разными субъектами Российской Федерации составлял 18,9 раза и превышал различия в уровне развития стран так называемого «золотого миллиарда» и беднейших государств мира. Чтобы его преодолеть наиболее отсталым субъектам федерации понадобилось бы демонстрировать темп роста ВРП выше среднероссийского на протяжении десятков лет. В случае если аутсайдеры смогли бы достичь темпов роста ВРП на уровне 15–20%, а Россия ограничилась 3–5% роста ВВП в год, отсталые регионы смогли бы догнать «середняков» за 10–15 лет. Ситуация региональной дифференциации в России в начале 2000-х годов только усугубилось. В 1998 году душевое производство ВРП в десяти наиболее экономически развитых регионах России превышало среднестатистический уровень в 2,5 раза, а в 2000-м — уже в 3,2 раза. Экономические аутсайдеры увеличили своё отставание от среднероссийских показателей с 3,3 до 3,5 раз. К 2004 году десять-двенадцать субъектов Федерации из 89 обеспечивали более 50% ВВП страны. В этих же регионах сосредоточились основные инвестиции и другие ресурсы экономики ³. Причём лидирующие позиции по экономическим показателям заняли регионы, наиболее успешно интегрировавшиеся в систему глобальных обменов товарами, финансами, рабочей силой, технологиями и информацией ⁴.

Россию с опозданием в 20–30 лет от других индустриально-развитых стран накрыла мировая «региональная революция», выразившаяся в кризисе старопромышленных регионов и появлении новых регионов — экономических лидеров, сосредоточивших у себя основные рычаги управления глобальным рынком и предприятия новой экономики. Оказалось, что среди российских территорий только Москва и, может быть, Санкт-Петербург смогли претендовать на роль таких «новых лидеров» глобального рынка ⁵. Складывающаяся пространственная организация страны напрямую отразила способ её интеграции в глобальную экономику.

Интернационализация экономики и региональная перестройка:

Развитые страны и страны с переходной экономикой по мере своего втягивания в открытый рынок пережили не только технологическую, корпоративную и торговую перестройку экономики, но и новую территориальную концентрацию экономической деятельности. При этом резко возросли диспропорции в уровне развития регионов внутри государств.

Как правило, в них выделились один, реже несколько регионов — экономических лидеров. Во Франции — Парижский район, в Италии — Ломбардия с центром в Милане, в Испании — агломерации Мадрида и Барселоны, в Японии — районы Канто (Токио), Кинки (Осака, Киото) и Токай (Нагоя). В США, Великобритании, Германии, Китае сформировались несколько почти равных по значению ведущих районов, резко выделяющихся по уровню экономического развития среди других территорий. Различия регионов-лидеров и аутсайдеров в уровне ВРП на душу населения, в объёме прямых иностранных инвестиций (ПИИ) составляли от десятков до сотен процентов.

При этом публично-правовая интеграция государств в зоны свободной торговли и экономические союзы вовсе не снимала проблемы отсталых регионов. Те из них, что не смогли использовать преимущества демонтажа барьеров на вхождение в глобальный рынок, не только не сократили своего отставания от регионов — экономических лидеров, но даже увеличили его. В частности, невзирая на огромные средства, направляемые ЕС на развитие Юга Италии, не удалось сократить отставание данного региона от северных районов страны. Присоединение к ЕС Великобритании и Греции также не привело к автоматическому решению региональных проблем этих стран.

Характерным примером влияния интеграции в глобальный рынок на территориально-экономическую организацию страны в государствах с переходной экономикой стала Венгрия. Страна в 1990-е годы пережила процесс стремительной интеграции в глобальный рынок. Выразилось это в первую очередь в резком росте влияния транснациональных корпораций на экономику страны. Удельный вес компаний, находящихся в иностранной собственности (преимущественной или полной), в общем количестве предприятий к концу десятилетия (в 1999 году) составил около 9,8%, в то время как их доля в валовой добавленной стоимости приходилось 52,4%, экспорте — 82%, инвестициях — 88,2%. При этом оказалось, что большая часть инвестиций сконцентрировалось в нескольких регионах Венгрии, что создало новую территориальную модель экономики. Большинство зарубежных компаний развернули высокотехнологичные производства в западных районах страны. Различия в показателях ВРП на душу населения в наиболее развитом и наиболее бедном регионе, выросли с 304,4% в 1994 году до 355,5% в 1998 году.

Есть несколько законов «региональной революции», которые действуют в глобальном мире и приводят к становлению новой региональной иерархии. Невозможно выработать и реализовать сколько-нибудь осмысленную национальную промышленную политику, если не учитывать действие следующих законов:

Во-первых, локальные замкнутые рынки в новую пространственную организацию глобализованного мира просто не входят. Они выключены из активной экономической жизни и, по сути дела, не существуют для мира «геоэкономики» ⁹. В Российской Федерации на сегодняшний момент часть регионов тяготеет к внутренней замкнутости и очень сильно напоминает локальные рынки. Их будущее в современном мире в силу этого видится проблемным. Ситуация не может быть исправлена никакими масштабными инвестициями в основные фонды и социальную сферу, передачей в эти регионы части административных (например, «столичных») функций до тех пор, пока не будет решена самая главная задача интеграции данных регионов в глобальный рынок.

Во-вторых, в глобальном мире в современном мире в лучшем положении находится не тот, кто производит товары, а тот, кто управляет их потоками, кто привлекает финансы, права, наиболее квалифицированные кадры, кто придумывает и распространяет технологии. Для территории способность влиять на глобальные обмены конвертируется в стоимость активов, к которой добавляется своеобразная региональная рента: возможность более эффективно и диверсифицировано распорядиться финансами, получить большую плату за рабочую силу, обеспечить большую ликвидность недвижимого имущества и так далее. Это выражается в направленности перемещения в пространстве экономической активности, когда одни регионы сознательно выносят за пределы своей территории определённые виды хозяйственной деятельности, передавая их на аутсорсинг другим территориям. Например, Москва реализует специальную программу по выводу со своей территории части существующих промышленных мощностей. Все это компенсируется ростом торговли, коммуникационного бизнеса, сосредоточением у себя финансовых ресурсов. Таким образом, направленность аутсорсинга показывает, что в геоэкономическом пространстве есть своя иерархия. Регионы-производители технологий доминируют над регионами-производителями товаров. Торговые регионы доминируют над промышленными. Главными являются регионы — финансовые центры, сосредотачивающие у себя функцию управления глобальными обменами и оценки циркулирующих в них ценностей.

Глобальный аутсорсинг:

Промышленно-технологическое развитие на протяжении двух последних столетий сопровождается двумя взаимосвязанными процессами: быстрым старением, а как следствие, и обесцениванием технологий, с одной стороны, и вытеснением устаревающих и второстепенных технологий на региональную периферию, где дешевле рабочая сила и природные ресурсы, — с другой.

В 1970–1980-е годы широкое распространение получило так называемое «бегство заводов» из индустриально-развитых стран в страны — развивающиеся рынки. При этом развитые страны постарались оставить в своих руках разработку новых технологий, инновации и маркетинг, а главное, утверждение технологических стандартов и стандартов потребления. С конца 1990-х годов Соединённые Штаты и многие иные индустриально развитые страны мира столкнулись с новым феноменом — выводом за рубеж не только индустриальных производств, но и в сфере услуг и интеллектуального труда. Был разработан метод так называемого «аутсорсинга бизнес-процессов» (Business Process Outsourcing), предусматривающий в качестве одного из наиболее важных средств достижения компаниями своей глобальной конкурентоспособности передачу на подряд другим предприятиям комплекса второстепенных технологических процессов.

Развитие телекоммуникаций и Интернета, резкое падение стоимости услуг по электронной передаче данных и международных телефонных звонков ныне угрожает программистам, телефонным операторам, специалистам в области обработки изображений, дизайнерам и так далее. Американские корпорации закрывают на территории США отделы по связи с потребителями и переводят их в Индию: им выгоднее оплачивать стоимость международного телефонного звонка, чем платить телефонному оператору-американцу $ 12.57, в то время как в Индии англоговорящий оператор согласен работать менее чем за $ 1 в час. За пределами США нанимаются дизайнеры, которые создают оригинал-макеты полиграфической продукции и интернет-сайты, переводчики, бухгалтеры и специалисты по документообороту, секретари, которые расшифровывают диктофонные записи, и так далее. Опрос, проведённый среди топ-менеджеров американских корпораций консалтинговой компанией Diamond Cluster International в 2004 году, показал, что около 86% из них предполагают переводить в иные страны подразделения своих компаний, занятых информационными технологиями. Опрос также показал, что 74% топ-менеджеров, которые ранее имели опыт аутсорсинга, довольны результатами подобных действий.

В то же время Ассоциация информационных технологий Америки (Information Technology Association of America) опубликовала результаты исследования, в котором пришла к выводу, что вывод рабочих мест за рубеж позволяет США снижать инфляцию, увеличивать производительность труда и создавать новые рабочие места. По подсчётам Ассоциации, американские корпорации вывели за пределы США 104 тыс. рабочих мест в сфере информационных технологий — примерно 3% от общего числа занятых в этой сфере. За тот же период времени в США, благодаря аутсорсингу, было создано 90 тыс. новых рабочих мест. Есть все основания считать, что эти рабочие места созданы в сфере управления производственными процессами, в том числе и производственными процессами с использованием интеллектуального труда.

Всего с 1995 по 2000 год промышленный сектор 20 крупнейших экономик мира закрыл более 22 млн. рабочих мест (или 11% от общего числа), значительная часть которых была перенесена на «развивающиеся рынки».

По материалам исследования Дж. Б. Хейвуда «Аутсорсинг: В поиске конкурентных преимуществ». — М., Вильямс, 2002.

В-третьих, одновременно отдавая и принимая активы, территории в мире геоэкономики имеют разный баланс обмена ¹⁰. Причём фиксируемый не только в категориях дефицита или профицита торгового и платёжного балансов, но и в категориях номенклатуры обмениваемых ценностей. Состояние баланса и номенклатура данных ценностей характеризует статус региона — его рыночные позиции. Пока такой баланс не составлен ни для России в целом, ни для её отдельных регионов. Во многом это связано с системой устаревшей статистики, основные показатели которой были установлены в эпоху индустриализации и фиксировали состояние старой промышленности и других отраслей экономики. Однако уже сегодня можно фиксировать некоторое движение российских ценностей в глобальной системе обменов, характеризующее геоэкономический статус страны и её регионов. В первую очередь, это — движение финансов, а также людей. Те из российских регионов, которые силу разного рода причин не смогли интегрироваться в систему глобальных обменов, стремительно теряют свой главный актив — людей, вымываемых миграционными процессами в те районы, где рабочая сила оценивается выше. Например, за 1990-е годы Мурманская, Архангельская области и Республика Коми потеряли 10–20% населения. Прогнозы тоже не очень благоприятны. По худшим из них, потери в данных регионах достигнут 30–40% населения ¹¹.

В-четвёртых, государственные институты лишь отчасти управляют новой регионализацией мира. Его новая геоэкономическая иерархия — во многом результат действий хозяйствующих агентов глобального рынка. Именно они размещают в пространстве открытого рынка свои активы, добиваясь их наивысшей совокупной стоимости ¹². Поэтому для огромного количества регионов чуть ли не единственным реальным шансом изменить свои рыночные позиции в глобальной экономике является привлечение внешних инвестиций, включение региона в данную экономику на условиях, определяемых корпоративными и технологическими стратегиями инвесторов.

II. Из чего собирать современную российскую промышленность: между отраслевым и территориальным подходами

Для России в связи с этой взаимной конвертацией производственно-технологического и производственно-территориального возникает большой вопрос о том, из каких блоков России в условиях глобализации «собирать» своё новое хозяйство: из отраслей, производств, компаний, технологий или территорий? Ответ на этот вопрос не столь однозначен, как кажется на первый взгляд. Производства, компании и технологии быстро интернационализируются, легко перемещаются за границу, в конце концов утрачивают динамику развития и так далее. Промышленность страны, её хозяйство в этих условиях лучше собирать из производственно-территориальных блоков, экономической активности, демонстрируемой на территории и привлекающей к себе новые компании, технологии, финансы и тому подобное. Следовательно, отраслевая логика промполитики, присущая её так называемому «жёсткому» варианту, должна быть если не заменена, то, по крайней мере, скорректирована территориальной или пространственной.

В условиях глобализации для стран оказывается чрезвычайно важно иметь не только конкурентоспособные технологии и компании, но, главное, регионы, способные принять эти технологии и компании. Более того, компании, вынесшие свои процессинговые центры и сбытовые подразделения на соответствующую территорию находятся (а точнее, должны находиться) на заведомо более высокой стадии своего технологического и корпоративного развития. Они уже доросли до масштабных пространственных стратегий. Поэтому, как правило, демонстрируют более высокий, чем резиденты уровень своей организации и культуры производства. В целом это ведёт к общему развитию (усложнению) производственно-технологической организации региона — реципиента «инофирм» ¹³.

Пока нельзя стопроцентно утверждать, что государства более не управляют миром, а их место в качестве строителей мирового порядка заняли глобализированные регионы. Однако, очевидно, что экономическая мощь государства теперь зависит не столько от валовых объёмов производства и природных запасов, скрытых в его земле, сколько от обладания центрами, управляющими потоками на глобальном рынке.

Чтобы завоевать более конкурентоспособные позиции в глобальном мире, России необходима новая промышленная и общеэкономическая политика, собирающая страну заново из специальным образом организованных регионов.

III. Интегрированные (централизованные) и сетевые экономические регионы

Особенностью идущей «региональной революции» является то, что меняется не только экономический статус регионов, выводимый из их конкурентных позиций в открытом рынке, но и внутренняя организация экономического пространства. Во многом эти изменения копируют процессы развития корпоративных структур в бизнесе, становящуюся на глобальном рынке новую корпоративную организацию промышленности. Выстраивая свои территориальные стратегии, агенты глобальной экономики преобразуют экономическое пространство, когда развивают свои дилерские сети, размещают на удалённых рынках сбытовые филиалы, строят в непосредственной близости от крупнейших рынков свои заводы — процессинговые подразделения и проводят расчёты через бухгалтерские офисы в офшорных зонах ¹⁴.

Таким образом, сегодня в геоэкономическом пространстве выделяется две основные модели пространственной организации территорий — интегрированная (централизованная) и сетевая.

Первая модель была реализована ещё в эпоху индустриализации и связана с доминированием в региональном хозяйстве крупных массовых промышленных производств. Они — основное место работы для большинства трудоспособного населения региона, главный источник налоговых поступлений в бюджет, значимый фактор формирования инфраструктурного хозяйства региона и финансовых потоках на территории базирования. Крупные массовые промышленные производства — центр такого региона. Для подобного рода производств было придумано специальное понятие — «градообразующее предприятие», а для централизованного хозяйства — «монопрофильная экономика».

Понятно, что экономическая мощь интегрированного региона выражается в показателях промышленного производства, а основной ресурс экономики — владение производственными фондами, их концентрация на территории. Зачастую данные фонды принадлежат процессинговым центрам корпораций, штаб-квартиры которых располагаются за пределами интегрированных (централизованных) регионов, в далёких городах, где нет такой производственно-технологической среды, зато есть развитые финансовые инфраструктуры и большие финансовые рынки. Как правило, интегрированные регионы не являются центрами производства новых технологий, инноваций. Они производят товары, используя чужие разработки. В любом случае, даже если в этих регионах производится новое знание, вовлекаемое в производство, такое знание формализуется как принадлежащая индустриальным компаниям интеллектуальная собственность.

Никакой особой конкурентоспособностью, отличной от конкурентоспособности доминирующего производственно-технологического комплекса, интегрированные регионы не обладают. Они мало за что могут поспорить с другими территориями в глобальной экономике: инвестиции приходят не в регион, а в являющуюся его центром корпорацию; кадры стягивает на себя не регион, а корпорация; финансы и инновации обращаются чаще всего за пределами данного региона; информация, поглощаемая производственно-технологическим комплексом, формализована и предельно специализирована. Самостоятельные стратегии развития интегрированным регионам просто не нужны. Они заменяются корпоративными и производственными стратегиями образующими их центр корпорациями.

В России примерно одна четверть всех субъектов Федерации имеет монопрофильную экономику и основным донором их бюджетов выступают крупные вертикально-интегрированные корпорации. Интересно, как журнал «Эксперт» в 2002 году воспроизвёл «карту корпоративных интересов» в России. Эта карта наглядным образом (с учётом поправок изменений ситуации за два года) показывает, что эти интересы сосредоточены в основном в разработке природных ресурсов или их первичной переработке ¹⁵.

Помимо интегрированной (централизованной) организации экономического пространства существует также сетевая, являющаяся проекцией производственных сетей на территорию — так называемые «сети, привязанные к месту» (Networks of Place). Она основана на том, что включает в себя автономные и взаимозаменяемые звенья — производственные комплексы и предприятия. У. Пауэлл и Л. Смит-Дор следующим образом описали Networks of Place: «Эти районы образованы множеством социально интегрированных, мелких, децентрализованных производственных единиц. В основных моментах они напоминают индустриальные районы конца XIX века, описанные британским экономистом Альфредом Маршаллом: производство осуществлялось тогда в пределах региона, а не отдельной компании… В рамках своего региона компании, специализирующиеся на изготовлении того или иного продукта, сконцентрированы на особой территории, что позволяет тесно связать отрасль промышленности с данным регионом. Работа выполняется на основе многочисленных соглашений о сотрудничестве и субконтрактных отношениях. Лишь часть компаний выводят готовые продукты на рынок; все остальные выполняют операции по заказу группы компаний, инициировавших данное производство. Собственники малых предприятий, как правило, предпочитают субконтрактные отношения перспективе экспансии или интеграции». В качестве примеров сетевых регионов исследователи называют «индустриальные районы» северной и центральной Италии и в земле Баден-Вюртемберг на юго-западе Германии, Кремниевую Долину в США ¹⁶.

В данных регионах хозяйственная власть в этом случае не концентрируется, а, напротив, распределяется. Экономическая мощь региона определяется не объёмами производства, а мобилизационным ресурсом всей сети, её общим влиянием на глобальные обмены. Вместо жёсткой специализации в виде монопрофильности, свойственной иерархически организованным централизованным регионам, Networks of Place присуща так называемая гибкая специализация, способность к инновациям. Во многом эти качества сетевых регионов базируются на скрытом знании и междисциплинарном обмене информацией, характерных для производственных сетей. Собранные вместе предприятия, входящие в сеть кооперации и взаимодействия (пусть и основанного на взаимной конкуренции), образуют производственный кластер.

Кластерный тип организации экономических регионов:

Основоположником теории кластерного развития является М. Портер, который изучил данную проблему посредством исследования конкурентных позиций более 100 отраслей различных стран. М. Портер обратил внимание на то, что наиболее конкурентоспособные в международных масштабах компании одной отрасли обычно сконцентрированы в одном регионе. Это связано с волновой природой инноваций, распространяемых вокруг себя наиболее конкурентоспособных компаний и затрагивающих поставщиков, потребителей и конкурентов данных компаний. В регионе возникает «кластер» — сообщество сконцентрированных по географическому принципу компаний, тесно связанных отраслей, взаимно способствующих росту конкурентоспособности друг друга ¹⁷.

И всё же нельзя любой территориально-производственный комплекс предприятия и производств объявить кластером. Ценность последнего заключается не столько в комплексности, сколько, во-первых, в наличии внутренней конкурентной среды (кластер не является вертикально-интегрированной компанией), а во-вторых, в существенном присутствии кластера в глобальной экономике, в наличии у него сильных конкурентных позиций на глобальном рынке. Обычно на территории существует ограниченное количество кластеров, но именно они обеспечивают конкурентоспособность региона.

Кластеры принимают различные формы в зависимости от своей глубины и сложности, но в большинстве случаев включают компании, производящие продукцию конечного потребления, или компании по оказанию услуг; поставщиков специализированных факторов производства, компонентов, машин, а также сервисных услуг; финансовые институты; компании в сопутствующих отраслях. Кластеры также часто включают компании, работающие в низовых отраслях (то есть с каналами сбыта или с потребителями); производителей побочных продуктов; специализированных провайдеров инфраструктуры; правительственные и другие организации, обеспечивающие специальное обучение, сбор информации, проведение исследований, и предоставляющие техническую поддержку (такие как университеты, курсы повышения квалификации и так далее); а также агентства, устанавливающие стандарты. Правительственные агентства, оказывающие существенное влияние на кластер, могут рассматриваться как его часть. И, наконец, многие кластеры включают торговые ассоциации и другие совместные структуры частного сектора, поддерживающие членов кластера.

Высокая конкурентоспособность территории держится именно на сильных позициях отдельных кластеров, тогда как вне них даже самая развитая экономика может давать посредственные результаты. В современной экономике давно уже конкурируют не отдельные предприятия и отрасли, а кластеры.

Конкурентоспособность входящего в кластер предприятия, как правило, является производным (следствием) конкурентоспособности всего сетевого региона в целом. Считается, что именно производственные кластеры и сетевые регионы обеспечивают наибольшую устойчивость национальной экономики и её наиболее сильные конкурентные позиции в глобальном рынке. Кумулятивный эффект мобилизации сети позволяет быстрее и более гибко реагировать на изменения в системе глобальных обменов. Сетевой регион тем самым добавляет к капиталу размещённых в нём предприятий своеобразную «территориальную маржу», размер которой бизнес давно уже научился измерять ¹⁸.

Россия унаследовала экономические регионы, создававшиеся в ходе индустриализации и рассчитанные на развитие масштабного массового производства, а потому имеющие централизованную организацию. К тому же крупные вертикально-интегрированные компании (ВИК) в постсоветский период поглотили большую часть данного производства, что также повлияло на производственно-территориальную организацию российских регионов. В настоящий момент, если судить по структуре российского экспорта, производственных кластеров, конкурентоспособных в мировых масштабах, в стране почти нет. С большим трудом можно выделить лишь протокластеры и недооформленные сетевые регионы, к тому же, как правило, не имеющие промышленной специализации. Это явно тормозит инновационное развитие российской промышленности и ослабляет её конкурентоспособность.

IV. Значение среды как фактора формирования конкурентоспособного региона

К концу ХХ века государственная региональная политика как политика индустриализации перестала выполнять функцию развития. Первыми этот печальный факт констатировали западные страны. В 1970-е годы пришло понимание того, что региональные ресурсы для индустриального развития — полезные ископаемые, рабочие руки — исчерпаемы и зачастую невосстановимы. Интегрированные регионы оказались неконкурентоспособны в глобальной экономике с точки зрения развития передовых технологий, обеспечения генерации и быстрого внедрения инноваций.

Ограниченность возможностей индустриализации как стратегии регионального развития проявилась также в том, что всё чаще спонсируемое государством строительство крупных индустриальных объектов в регионах оказывалось экономически неэффективным. К тому же центральные органы государства постоянно сталкивались с отрицательным отношением региональных властей к общенациональной политике, направленной на регулирование экономики в зоне их юрисдикции. Инициируемая извне модернизация часто не компенсировала разрушения традиционной жизненной среды местных сообществ. В силу этого региональное сопротивление блокировало использование местных ресурсов при реализации государственных модернизационных проектов на территориях.

С другой стороны, стали нарастать изменения в технологической базе производства. Основные фонды, промышленные предприятия постепенно утрачивают значение ключевых ресурсов развития. В качестве таковых в последнюю треть ХХ века выступают знания, информация, а точнее, владение технологиями, успешная торговая-коммуникационная интеграция региона в глобальную экономику. Это полностью поменяло принципы пространственной организации в экономически развитых странах. В связи с чем в 1970–1980-е годы в странах Западной Европы, Северной Америки и Японии начался и до сих пор ещё не закончен переход к новой политике пространственного развития. От понимания развития как роста индустрии перешли к представлению о нём как об улучшении качества жизни людей — гармонизации условий их жизни и работы. Оказалось, что желание людей жить и работать в данном регионе независимо от наличия в нём крупного индустриального производства также может выступить экономической силой — источникам экономической самоорганизации.

Сетевые регионы начали выигрывать у интегрированных в глобальной конкуренции за самый главный ресурс развития — людей, обладающих ключевыми квалификациями современности, а главное энтузиазмом развития. Соответственно не внешняя промышленная экспансия и крупные индустриальные стройки, а сосредоточение офисов, школ и высокотехнологичных малых и средних предприятий, не нарушающих культурную самобытность территорий, становятся символами регионального развития. В этих условиях массовая миграция, приносившая в регион кадры для промышленных предприятий, была заменена «точечной» миграцией обладающих новой ключевой квалификацией специалистов или кандидатов в таковые в виде студентов и аспирантов университетов и колледжей, а также постоянным модернизационным образованием работников. Желанными для территориальных сообществ стали не всякие инвестиции, как это было в предыдущую эпоху, а только те, что способствовали сохранению и улучшению среды жизни.

Региональная организация стала опираться не столько на хозяйственные и административные, сколько на культурные основания. Соответственно в основу государственной политики регионального развития в западноевропейских государствах и Японии, начиная с 1970-х годов, было положено поощрение местных инициатив, стимулирование активности региональных резидентов. В основе такой позиции лежит убеждённость в том, что естественно-культурные тренды развития являются более значимыми и устойчивыми по сравнению с искусственной модернизацией. Отсюда — опора государства в развитии регионов на культурную местную самобытность, учёт естественных трендов социальных процессов, а также децентрализация системы регионального управления и утверждение принципа субсидиарности как приближения к населению органов, оказывающих им социальные услуги от имени государства.

Для России это означает, что в конкурентоспособных регионах должны развиваться конкурентоспособная экономика. Причём показатели последней должны напрямую зависеть от состояния среду жизни в регионе. Наиболее желанными с точки зрения развития региона являются те производства, которые не разрушают среду, а используют её потенциал. Скорее всего, целью регионального развития должно стать создание устойчивых самовоспроизводящихся территориальных сообществ (принцип: «это место должно быть желанным для жизни»). Очевидно, что для России, как и для европейских стран, ключевым критерием регионального развития становится «жизненная среда», а государственная политика регионального развития становится не политикой индустриальной модернизации, а средового обустройства. Территориальные границы, в которых сохраняется определённая среда жизни сообществ, становятся границами новых регионов — территориально-локализованных сред.

Однако пока констатация того, что Россия в своём региональном строительстве должна перейти от «колонизации» как движения за естественными ресурсами к «обживанию» как укоренению, многофункциональным поселениям, является всего лишь экспертным суждением. Данное требование никак не закреплено в нормативных актах, регулирующих пространственное развитие страны, и не оформлено в качестве рамочного условия национальной промышленной политики. Интересно, как описал процесс экономического развития территорий В. Л. Глазычев, проведя полевые исследования социальной активности населения Поволжья: «За исключением некоторой отдачи от деятельности трансрегиональных корпораций, вроде ТНК, в регионах единственный ресурс развития и даже простого воспроизводства социально-экономической ситуации на территориях — это население малых городов. Парадокс заключается в том, что столь простой тезис острейшим образом противоречит традиции рассмотрения именно территорий как ресурса и вызывает у региональных властей аллергическую реакцию» ²⁰.

Глубинная Россия:

В 2000–2002 годах В. Л. Глазычев вместе со своими сотрудниками осуществил масштабные социально-антропологические исследования в Приволжском федеральном округе, проведя серию экспедиций по небольшим населённым пунктам этой части России, организованных Центром стратегических исследований ПФО. В ходе данного исследования были собраны данные, свидетельствующие о том, что:

1. Индивидуальность малых и средних городов и других поселений России чрезвычайно велика.
2. Персональные качества местных руководителей и их способность привлечь к конструктивной работе активной части лидеров местных сообществ играют отнюдь не меньшую, а часто большую роль, чем объективная экономическая ситуация в том или ином населённом пункте.
3. Внятной корреляции между фиксируемым в показателях индустриальной эпохи экономическом положении поселений и качеством жизни в них не обнаружилось.
4. Существуют пороговые значения масштабов поселений, обеспечивающие «пороговые скачки» в уровне организации их жизни:
   • города с населением свыше 30 тысяч человек, а в отдельных случаях и меньше, в принципе способны принять на себя административную ответственность за другие поселения района и способствовать их социальному и экономическому оздоровлению (поэтому административная автономия данных поселений от муниципальных районов должна только поощряться);
   • города с населением свыше 100 тысяч человек могут позволить себе разделение муниципальной власти на исполнительную и законодательную, а также существование независимых от публичной власти СМИ;
   • у городов с населением свыше 250–300 тысяч человек обнаруживается возможность занять позицию менеджера и реального финансового патроната малых городов, которым, в свою очередь, будет принадлежать тогда роль организаторов сельскохозяйственного ареала.

Таким образом, предлагаемая градация «узлов» пространственной организации страны и её внутрииерархические связи, по мнению, В. Л. Глазычева, основана не столько на инженерной комплиментарности расположенных на соответствующих территориях основных фондов, сколько на наличии человеческих ресурсов с необходимым уровнем квалификации и социального самосознания.

Глазычев В. Л. Глубинная Россия: 2000–2002. — М., Новое издательство, 2003.

V. Из чего собирать современную российскую промышленность: конкуренция между интегрированными и сетевыми регионами

Вопрос о том, какая структура — вертикально-интегрированная или сетевая обеспечивает наивысшую конкурентоспособность компаниям на глобально рынке, до сих пор является открытым.

Считается, что во многих случаях вертикальная интеграция экономически оправдана и диктуется технологической последовательностью производства, которая имеет место в первую очередь в горнодобывающей промышленности и первичной переработке сырья, а также в металлургии, химии и энергетике. Тем самым координирующий потенциал ВИК в некоторых случаях превышает соответствующий потенциал рынка, особенно если речь идёт о так называемых «стационарных» (стабильных) рынках, для которых эффект масштаба имеет решающее значение.

Крупные ВИК могут нормально функционировать и даже развиваться в условиях неразвитого финансового рынка (мобилизуя финансовые ресурсы внутри корпорации), при наличии значительных административных барьеров для бизнеса на местных рынках, в условиях неразвитости торговой среды и отсутствия современных форматов торговли. Все эти трудности для бизнеса ВИК могут преодолевать (по крайней мер, в локально-замкнутых территориях, где расположены процессинговые центры данных корпораций).

Следовательно, доминирование ВИК в наиболее мощных секторах российской промышленности, имеющих сырьевую специализацию и относящихся к стационарным рынкам, может быть вполне оправданным. Как вполне оправданным может быть представлена концентрация производства ВВП страны в интегрированных регионах, имеющих монопрофильную экономику, базой которой являются производства одной или нескольких крупных ВИК. Последние, выстраивая свою производственную, корпоративную и торговую стратегию в глобальном рынке, обеспечивают выход данных регионов в мир геоэкономики. Корпорации выступают главными инвесторами в регионы либо гарантами привлечения в них капиталы. К тому же крупные ВИК несут на территорию элементы собственной технологической и управленческо-корпоративной культуры, по-новому заставляют работать финансы, иные активы, выводя их на мировой финансовый рынок.

Поэтому вполне оправданными выглядят усилия властей целого ряда российских регионов, направленные на привлечение в них крупных корпораций и на создание для их подразделений режима наибольшего благоприятствования. По сути дела, в этом выражается активная промполитика данных регионов, по крайней мере, её наиболее эффектная часть. Отсюда — стремление к большим проектам, поддержка консолидации активов и отраслей, поиск «стратегических» (а точнее, крупных) инвесторов.

Нечто подобное в качестве федеральной версии промполитики реализуется Правительством Российской Федерации и его министерствами и ведомствами в отношении крупных ВИК и представляемых ими проектов. Управление ими подменяет региональную политику, поскольку в интегрированных регионах нет другой стратегии, кроме стратегии корпораций, а последние (точнее, их процессинговые подразделения) составляют центр экономики данных регионов и являются основным донором их бюджетов. Исключением для федерального Центра являются Москва, Санкт-Петербург и ряд других субъектов Федерации, вносящих значительный вклад в ВВП страны, но не относящихся к интегрированным. В их отношении Центр проводит особенную политику регионального развития ²¹, но, как правило, не подпадающую под традиционное понимание промполитики, поскольку данные регионы давно уже пережили самую настоящую деиндустриализацию ²².

Ставку в государственной промполитике на поддержку крупных ВИК — «национальных чемпионов», а, следовательно, ставку на территориальную сборку промышленности страны из интегрированных регионов, можно было бы приветствовать, если бы не ряд ограничений у такой политики.

Во-первых, огромные трудности федеральный Центр испытывает при определении параметров и промполитики, и политики регионального развития в отношении регионов -локальных рынков. Там нет крупных ВИК, а других инструментов воздействия на регионы, кроме бюджетных субвенций и дотаций, проедаемых неэффективным региональным бюджетом, у федерального Правительства нет. Тем самым внутри промполитики и политики регионального развития возникают сильные диспропорции и появляются «слепые зоны», с которыми органы государственной власти не могут и не умеют работать.

Во-вторых, сосредоточение ВИК на стационарных товарных рынках с преимущественно сырьевой специализацией приводит к тому, что в геоэкономической иерархии интегрированные российские регионы занимают подчинённое положение. Процессинговые центры крупных сырьевых корпораций, размещённые в данных регионах, являются начальными звеньями в цепочках накопления стоимости. Конечные звенья последних, в которых концентрируются большая часть добавленной стоимости, располагаются вне интегрированных регионов России, а зачастую и за пределами самой страны. Отсюда — большие объёмы экспорта сырья, а также специфическая направленность проектируемых крупных транспортных путей: от сырьевых зон к портам и пограничным переходам для вывоза на экспорт. Например: Белкомур, Баренцкомур, Полярная, Трансконтинентальная, Северо-Сибирская, Амуро-Якутская железные дороги. Фактически, российское освоение сырьевых зон приобретает отчётливо выраженный характер колонизации. Его опорными пунктами становятся временные поселения (вахтовые поселки, партии и так далее), которые развёртываются у источников сырья и перемещаются по мере их истощения к новым ²³. Волна освоения перемещается таким образом с запада на восток России, оставляя за собой истощённые земли. Таким образом, ставится под вопрос сам принцип прежней территориальной «сборки» страны как комплексного и взаимосогласованного индустриального освоения территорий. Наиболее конкурентоспособной на мировом рынке частью страны оказываются сырьевые зоны. Они «стягивает» на себя проектные мощности, поглощают свободные капиталы, квалифицированную и мобильную рабочую силу, постепенно становятся «спонсорами» общенациональных политических процессов, придавая им выгодную для себя направленность.

В-третьих, есть сомнения в том, что российские крупные ВИК являются эффективными и конкурентоспособными субъектами глобального рынка. С одной стороны, их показатели капитализации и так далее, значительно ниже, чем у аналогичных корпораций — конкурентов. С другой стороны, сетевые корпорации существенным образом теснят вертикально-интегрированные компании на динамичных рынках глобальной экономики. Это создаёт барьер вхождения на них для российских ВИК и перелива капитала из сырьевых секторов в несырьевые. Ставит условием такого вхождения трансформацию структуры интегрированных компаний ²⁴. Но это же означает, что управление интегрированными регионами также может быть неэффективным. Как есть сомнения в эффективности всей в целом пространственной организации страны, базирующейся на доминировании интегрированных регионов — основных доноров государственного бюджета.

Так ли уж продуктивны крупные российские интегрированные бизнес-группы?

В начале 2004 года Всемирный банк опубликовал отчёт о деятельности крупных российских ИБГ. Эксперты банка, изучив деятельность 1300 российских компаний, констатировали, что 23 крупнейшие промышленные и банковские группы по объёмам продаж контролируют более трети индустрии и 16% рынка рабочей силы страны. Им также принадлежат 17% всех банковских активов в стране. Однако это небольшое число деловых групп работает менее продуктивно, чем другие владельцы частного сектора, однако берут себе большую долю потока инвестиций. Работающие в России компании, контролируемые иностранными инвесторами и другими частными владельцами, показывают более высокую продуктивность. Хуже крупных деловых групп работают разве что предприятия, которые находятся в руках федерального правительства и региональных властей.

По материалам газеты «Financial Times».

Сегодня можно говорить о том, что региональные экономики, в которых отсутствуют кластеры, не конкурентоспособны на глобальном рынке в долгосрочной перспективе. На их территории могут располагаться значительные природные ресурсы и принадлежащие крупным корпорациям основные фонды, но это не повышает влияние лишённых современных кластеров регионов на глобальные обмены людьми, технологиями, информацией, финансами. Сами корпорации оказываются крупнее регионов, они имеют шанс преобразоваться в транснациональные и утвердиться в глобальном рынке, а регионы с описанной вышей структурой высокого места в геоэкономической иерархии никогда не займут, оставаясь источником сырья, рабочей силы, площадкой для размещения производственных мощностей.

Таким образом, интеграция экономики России и её регионов в открытый рынок не произойдёт одномоментно и не будет фронтальным наступлением на него всех отраслей, предприятий индустрии Российской Федерации, а также её регионов. Процесс интеграции уже растянулся на десятилетия. Здесь есть свои лидеры и отстающие. И всё же в среднесрочной перспективе, после вступления России в ВТО и полной либерализации валютного рынка, интеграция экономики страны в глобальный рынок будет максимально полной. Это неизбежно повлечёт за собой структурную перестройку национального хозяйства, включая региональные экономики. Хозяйство, ранее собранное в технологически единый комплекс, по мере втягивания в глобальный рынок будет расслаиваться производственно-технологически и территориально. Место отраслей в современной экономике постепенно должны будут занимать кластеры, иначе нельзя будет обеспечить конкурентоспособность страны и её регионов в глобальном рынке в долгосрочной перспективе, а интегрированные регионы должны тесниться сетевыми.

России предстоит из протокластеров вырастить полноценные производственные кластеры и на этой базе развернуть полноценную сетевую пространственную организацию страны. В этом может заключаться главная задача национальной промышленной политики.

VI. Что необходимо сделать для того, чтобы у российской промышленной политики появилась территориальная проекция

1.

Пересмотреть сам подход к государственной промышленной политике, до сих пор сориентированной на управление отраслями и технологическими комплексами. «Квантом управления» для промполитики в современных условиях должно стать региональное развитие. Промышленность страны должна собираться из регионов как особых производственно-территориальных образований. Подобная смена подхода к промполитике требует пересмотра существующей «оргмашины» по её разработке и реализации. У этой машины должны появиться функции территориального развития.

2.

Разработка государственных стратегий развития экономики в целом и отдельных регионов, в частности, должны осуществляться с учётом «геоэкономического» контекста, в который эти стратегии необходимо вписывать. В стране до сих пор не выстроена схема пространственной организации, фиксирующая, с одной стороны, складывающуюся, а с другой стороны, необходимую для успешного социально-экономического развития России региональную иерархию. В современных условиях, несмотря на соответствующие положения Градостроительного кодекса Российской Федерации, Генеральная схема расселения Российской Федерации не выполняет своей координирующей роли по отношению к действиям бизнеса и власти территорий. Отсюда — конкурирующие проекты портового строительства, строительства трубопроводных систем, развития социальных инфраструктур. Отсюда — споры о том, стоит ли оставлять больше бюджетных средств регионам-донорам, если стране необходим перелив ресурсов из сырьевого сектора в несырьевой. Пока же мы находимся в ситуации, которую один из экспертов определил как «пространственную невменяемость», когда распаковка советского проблемно-структурного наследства территориальной организации идёт стихийно.

3.

Учитывая тот факт, что реально в мире складывается новая региональная иерархия, и что национальные государства этим процессом управляют не в полной мере, следует признать, что старая государственная политика развития регионов, понимаемая как выравнивание уровня их социально-экономического развития, а точнее, уровня индустриализации, безнадёжно устарела. Ставка должна быть сделана на выделение (административного, транспортно-логистического, торгового и культурного) в пространстве страны «опорных регионов» — наиболее динамичных городов или мегаполисов, субъектов Федерации — с вменением им функций национальных «окон-переходников» в глобальный рынок и девелоперов по отношению ко всей остальной территории страны. Эти «регионы-города» должны составить каркас новой пространственной организации страны, что можно закрепить в их особом государственно-правовом статусе внутри Российской Федерации. Возможно, что пора поставить вопрос о переходе к так называемому «конкурентному федерализму» ²⁵.

4.

Целью государственной промышленной политики должна стать повышение совокупной капитализации России, в том числе формирование такой её пространственной организации, которая бы повышала стоимость активов, находящихся в распоряжении территориальных сообществ, человеческого капитала и среды жизни людей. Это требует перехода на всех уровнях власти к так называемому «финансовому управлению», позволяющему оперировать всеми объектами управления как мобильными активами, имеющим денежную оценку. Но начинать необходимо с перестройки системы государственной статистики.

5.

Наилучшей формой пространственной организации страны является сетевая, а поддерживающей её моделью промышленной политики выступает кластерное развитие. Соответствующим образом должны быть перестроены инструменты проектно-программного управления экономикой страны. С одной стороны, резко возрастает роль институциональных реформ, связанных с реформой финансовой системой, снижением административных барьеров для бизнеса, так как именно сетевые регионы и сетевые кооперативные производственные связи наиболее чувствительны к данным порокам национальной промышленной политики. С другой стороны, возникает потребность в дополнении макроэкономической и институциональной политики микроэкономическим проектным действием, обеспечивающим организационную катализацию кластерообразования на территории. В глобальном соревновании регионов выиграют те, кто выберет наиболее адекватные формы микроэкономического проектного действия. Для конкурентоспособности страны будет достаточно развития точно учитываемого количества кластеров, а для образования последних — счетного количества реализуемых на российских территориях проектов.