Станислав Лем:
Сумма технологии.
Глава III. Космические цивилизации

Формулировка проблемы

Каким образом мы пытались найти направление, по которому пойдёт наша цивилизация? — Рассматривая её прошлое и настоящее. Почему, изучая технологическую эволюцию, мы всё время обращались к эволюции биологической? — Потому что лишь на примере биоэволюции мы можем наблюдать, как совершенствуется регулирование и гомеостаз очень сложных систем; этот процесс свободен от человеческого вмешательства, которое могло бы исказить результаты наблюдений и выводы, сделанные из них. Мы поступаем как человек, который, желая знать своё будущее и свои возможности, изучает себя и всё, что его окружает. Но ведь существует, по крайней мере в принципе, и другой путь. Молодой человек может прочитать свою судьбу в судьбах других людей. Наблюдая их, он может узнать, какие дороги открыты перед ним и в чём состоят ограничения в выборе этих дорог.

Молодой Робинзон на безлюдном острове, подметив, что творения природы — моллюски, рыбы и растения — смертны, быть может, уяснил бы и ограниченность собственного существования во времени. Но о скрытых в ней возможностях гораздо больше рассказали бы ему огни и дымы далёких кораблей или пролетающие над островом самолёты; он пришел бы к выводу о существовании цивилизации, созданной подобными ему существами.

Человечество — это своего рода Робинзон, высаженный на уединенной планете. Решить проблему существования «иных» ему, по всей вероятности, ещё труднее, чем Робинзону. Однако дело того стоит. Если бы мы обнаружили проявления космической деятельности других цивилизаций, то заодно узнали бы и кое-что о своём будущем. И тогда нам не пришлось бы более опираться лишь на домыслы, основанные на скудном земном опыте. Космические факты дали бы нам огромное поле для сравнения. Кроме того, мы установили бы и наше собственное место на «кривой распределения цивилизаций», узнали бы, к каким — обычным или исключительным — явлениям относится наша цивилизация, соответствуем ли мы «нормам развития», «принятым» во Вселенной, или представляем собой отклонение, уродство.

Предполагается, что материал по биогенезу в пределах солнечной системы мы получим через несколько лет, самое большее через десятки лет.

Однако в нашей планетной системе почти наверняка нет высокоразвитых цивилизаций. Попытки сигнализировать о нашем существовании обитателям Марса или Венеры (эти идеи были весьма популярны в конце XIX века) сейчас не предпринимаются, и совсем не потому, что это технически невозможно. Всё дело в том, что это был бы напрасный труд. Либо там вообще нет цивилизаций, либо на этих планетах существуют такие формы жизни, которые не создали технологий. В противном случае они бы давно нас обнаружили благодаря интенсивному излучению в области коротких радиоволн.

Радиоизлучение Земли в диапазоне метровых волн (то есть тех волн, которые свободно проходят через атмосферу) достигает уже уровня общего радиоизлучения Солнца в этом же диапазоне — и всё это из-за телевизионных станций…

Поэтому каждая цивилизация в пределах солнечной системы, достигшая хотя бы уровня земной, заметила бы наше присутствие и, без сомнения, вступила бы с нами в контакт с помощью световой сигнализации, радио или же непосредственно. Но таких цивилизаций нет. Проблема эта, хотя и захватывающая, нас не занимает, поскольку мы интересуемся не цивилизациями вообще, а цивилизациями, которые превзошли в своём развитии уровень земной. Только такие цивилизации, только их наличие помогло бы сделать выводы о нашем будущем. Результаты фактических наблюдений сделали бы совершенно ненужной большую часть нашего анализа (по сути дела умозрительного). Робинзон, получив возможность общаться с другими разумными существами или хотя бы наблюдать издали их деятельность, более не был бы обречён на неуверенность догадок. Разумеется, в подобной ситуации есть и кое-что неприятное. Слишком ясные, слишком однозначные ответы на наши вопросы показали бы нам, что мы — невольники детерминизма, — заложенного в законах нашего развития, а не существа, приговорённые ко всё большей свободе, безграничной свободе выбора; такая свобода была бы тем более иллюзорной, чем сильнее сходились бы к одной точке пути развития цивилизаций в различных галактиках.

Итак, начало нового этапа наших рассуждений, этапа, выводящего нас в просторы Космоса, столь же манит нас, сколь и тревожит. От «низших существ», животных, мы отличаемся не только цивилизацией, но и сознанием ограничений, наложенных на наше существование. Главное из них то, что мы смертны. Кто знает, каким сомнительным богатством располагают обогнавшие нас? Как бы там ни было, подчеркнём ещё раз, что нас интересуют не фантазии, а факты и их истолкование, не противоречащее методам науки.

Поэтому мы вообще не будем принимать во внимание те бесчисленные «варианты» будущего, которые напророчены Земле или другим космическим объектам писателями, развивающими столь пышный в наше время жанр научной фантастики. Известно, что литература, даже и научно-фантастическая, не имеет обыкновения оперировать методами точных наук, применять каноны математики и научной методологии или, скажем, теории вероятностей. Говоря это, я не стремлюсь осуждать фантастику за её прегрешения против научной истины, а просто стараюсь подчеркнуть, сколь важно для меня избегнуть в рассматриваемой нами проблеме произвола в рассуждениях. Будем поэтому опираться на данные астрофизических наблюдений и использовать метод, обязательный для учёного. Этот метод имеет мало общего с методом художника совсем не потому, что последний более склонен к рискованным шагам. Всё дело в том, что учёный — в идеале — тщательно изолирует рассматриваемое им явление от мира собственных переживаний, очищает объективные факты и выводы от субъективных эмоций. Идеал этот чужд художнику. Можно сказать, что человек тем в большей степени является учёным, чем лучше умеет подавлять в себе человеческие порывы, как бы заставляя говорить своими устами саму природу. Художник же тем более является художником, чем сильнее навязывает нам самого себя, все величие и ничтожность своего неповторимого существования. Мы никогда не встречаем столь чистых случаев; это свидетельствует о том, что реализовать их полностью невозможно: ведь в каждом учёном есть что-то от художника, а в каждом художнике — кое-что от учёного. Но мы рассуждаем только об общей тенденции, а не о недостижимом пределе.

Формулировка метода

В последнее время появилось много научных работ, посвящённых рассматриваемой нами проблеме, однако, рассеянные по журналам, они, как правило, труднодоступны. Этот пробел заполнила книга советского астрофизика И. С. Шкловского «Вселенная, жизнь, разум» (И. С. Шкловский, Вселенная, жизнь, разум, издание второе, «Наука», 1965. — Прим. ред.). Насколько я знаю, это первая монография, посвящённая проблеме космических цивилизаций; в ней рассматриваются вопросы их существования и развития, возможности взаимных контактов, распространённость цивилизаций в нашей Галактике и других звёздных системах, причём рассмотрение этой проблемы составляет главную тему книги, а не носит характер заметок на полях космологических и космогонических теорий (как бывало до сих пор). И. С. Шкловский в противоположность другим исследователям рассматривает проблему в весьма широком плане, посвящая вопросу о биогенезе в солнечной системе лишь одну из глав своей работы. Книга эта тем более ценна, что в ней приводятся взгляды и результаты вычислений ряда астрономов (в основном радиоастрономов), которые применили вероятностные методы для изучения проблемы «плотности» цивилизаций в Космосе и попытались согласовать результаты расчетов с современными наблюдениями и теорией.

Исходя из характера интересующих нас вопросов, мы используем лишь ту часть приведённого И. С. Шкловским богатого материала, которая связана с проблемами «космической техноэволюции». Мы рассмотрим также и некоторые основные положения, на которых английские, американские и немецкие авторы строят свои теории, хотя представляется, что эти положения в значительной степени произвольны и гипотетичны.

Современная астрономия не в состоянии дать ни прямых доказательств существования планетных систем около звёзд (например, посредством оптических наблюдений), ни косвенных подтверждений этому, за исключением, быть может, случаев, когда это ближайшие к нам звезды, а планеты представляют собой тела с массой, значительно превосходящей массу Юпитера; только при этих условиях по возмущениям собственного движения звезды можно установить наличие такого тела, удалённого от нас на расстояние в несколько десятков световых лет. (Проблема обнаружения планет около звёзд популярно изложена в брошюре А. Н. Дейча «Планеты других миров». Издательство «Знание», Л., 1967. — Прим. перев.) То, что в подобной ситуации вообще можно говорить о каких-то претендующих на точность результатах поиска «других цивилизаций», может вызвать по меньшей мере удивление. Но трудно не согласиться хотя бы с исходной частью рассуждений, лежащих в основе работ подобного рода.

Есть две возможности обнаружить космическое существование «других» цивилизаций. Во-первых, принять посланные ими сигналы (радиосигналы, световые сигналы или же «материальные» сигналы в виде «чужих» ракетных зондов, и так далее). Во-вторых, обнаружить «чудо». Этим термином И. С. Шкловский обозначил явления, которые не могут произойти «сами по себе», то есть явления, необъяснимые с точки зрения астрономии. Поясню это на примере. С позиций геологии невозможно допустить, чтобы естественным путём возникла, скажем, автострада, которая пересекает ландшафт планеты. Подобно геологу, который, обнаружив автостраду, сделал бы вывод о присутствии разумных существ, её построивших, астроном, открыв отклонения от того, что диктует ему его наука, отклонения, которые никак нельзя объяснить «естественным» способом, должен будет сделать вывод, что в поле зрения его прибора находится результат целенаправленной деятельности.

Таким образом, «чудеса» были бы не умышленными сигналами, цель которых — оповестить возможных наблюдателей в Космосе о наличии жизни, а лишь побочным продуктом деятельности высокоразвитой цивилизации, сопутствующим ей, подобно тому как зарево на ночном небосклоне сопутствует большому городу. Простой расчёт показывает, что такие явления могут наблюдаться с расстояний в сотни (если не десятки) световых лет при условии, что они соответствуют энергетическим затратам, равным мощностям звёзд. Одним словом, астрономически наблюдаемы могут быть лишь проявления «звёздной инженерии». Возникновение подобной деятельности в той или иной форме на определённом этапе развития считается вполне вероятным всеми авторами (Дайсон, Саган, фон Хорнер, Брэйсуэлл, а также и сам Шкловский).

Если принять, что потребление энергии будет возрастать ежегодно на треть процента (оценка, скромная по сравнению с современным приростом), то общая выработка энергии через 2500 лет будет в 10 миллиардов раз превышать современный уровень и в 4500 году составит одну десятитысячную долю энергетического выхода Солнца. Даже превращение водорода земных океанов в энергию обеспечило бы такие расходы энергии лишь на два тысячелетия.

Астрофизики усматривают различные возможности разрешения этой проблемы.

Дайсон предлагает использовать всю энергию Солнца, построив «сферу Дайсона», то есть тонкостенную шаровую поверхность с радиусом, равным радиусу земной орбиты. Материал для сооружения такой сферы могут дать большие планеты, в основном Юпитер. Внутренняя поверхность сферы, обращённая к Солнцу, собирала бы все солнечное излучение (4 x 10³³ эрг/сек).

Шкловский видит другую возможность использования солнечной энергии. Она состоит в воздействии на ход ядерных реакций в недрах Солнца с целью получения такого выхода энергии, который удовлетворил бы требования астроинженеров будущего. Мы, разумеется, не знаем, будет ли потребление энергии возрастать в течение ближайших тысячелетий так же, как и теперь, но уже сейчас можно указать на потенциальных потребителей такого огромного количества энергии. Так, например, единственным теоретически мыслимым на сегодня устройством для межзвездных и межгалактических перелётов (время которых будет соизмеримо с длительностью человеческой жизни) является фотонная ракета. Фотонная ракета требует затрат энергии как раз такого порядка. Разумеется, этот пример — только иллюстрация.

Солнце является вполне заурядной звездой во всех отношениях, в том числе и по своему возрасту. Поэтому можно полагать, что звёзд, подобных Солнцу, но более старых по возрасту и обладающих планетными системами, примерно столько же, сколько и более молодых звёзд. Из этого следует, что среди космических цивилизаций более развитых, чем наша, столько же, сколько и отстающих от нас в своём развитии.

Рассуждения, в основу которых кладётся тезис о типичности нашей цивилизации, до сих пор представляются непоколебимыми: и само положение Солнца в системе Млечного Пути «среднее» (ни на самом краю, ни слишком близко к центру), и Млечный Путь — наша Галактика — типичная спиральная галактика, подобная миллионам других, зарегистрированных в огромном каталоге туманностей. Поэтому есть большие основания считать земную цивилизацию достаточно типичной, рядовой, принадлежащей к категории наиболее часто встречающихся цивилизаций.

Брэйсуэлл и фон Хорнер независимо друг от друга провели статистический подсчёт «плотности цивилизаций» в Космосе, исходя из предположения, что в нашей Галактике только одна из 150 звёзд обладает планетной системой. Поскольку Галактика насчитывает около 150 миллиардов звёзд, в ней должно обращаться около миллиарда планетных систем. Скорее всего, это скромное предположение. Пусть на каждой из миллиарда планетных систем когда-нибудь возникает жизнь, эволюция которой на определённом этапе проходит «психозойскую фазу». Расчёты показывают, что если бы длительность этой фазы (продолжительность технологической эры) зависела только от длительности существования материнской звезды (то есть если бы средняя цивилизация могла существовать лишь до тех пор, пока она получает нужную для жизни энергию от своей звезды), то среднее расстояние между двумя цивилизациями составляло бы менее десяти световых лет.

Этот математически обоснованный вывод не находит подтверждения в фактах. При такой плотности цивилизаций мы должны были бы уже теперь принимать сигналы с ближайших звёзд даже без помощи специальной аппаратуры, вроде той, какая использовалась в 1960 году группой радиоастрономов под руководством Дрейка в обсерватории Грин Бэнк (США).

Эта приёмная аппаратура обладала чувствительностью, близкой к максимальной, и могла принимать сигналы, которые посылал бы земной передатчик с расстояния в десять световых лет. Разумеется, американский радиотелескоп мог принять сигналы и с расстояний даже в сто раз больших, если бы только в направлении, в котором «смотрела» его 27-метровая антенна, был послан сигнал соответствующей мощности. Поэтому из «молчания» приёмных приборов следует не только очевидность «цивилизационного вакуума» вблизи звёзд е Эридана и t Кита, но и отсутствие идущих в нашу сторону более мощных сигналов из глубин Космоса за этими звездами.

Группа учёных, руководимая Дрейком, сделала первую в истории астрономии попытку «подслушать звёздные цивилизации», осуществив идею, предложенную другими американскими физиками, Коккони и Моррисоном. Учёные изготовили аппаратуру, предназначенную специально для приёма «искусственных» сигналов, которая была способна отделять эти сигналы от «галактического шума» (радиоволны генерируются и всем Млечным Путём, то есть его звездами и межзвёздной материей). Эксперимент был узконаправленным; отыскивали какую-либо регулярность в принимаемых радиоволнах — регулярность, которая означала бы, что пучок посланных волн модулирован, то есть что он служит носителем информации, посланной разумными существами. Этот опыт был первым, но наверняка не последним, хотя надежды астрофизиков не оправдались и их приёмники день за днём, неделя за неделей регистрировали лишь равномерный созданный неживой материей космический шум.

Статистика космических цивилизаций

Мы уже говорили о гипотезе, которая приписывает звёздным цивилизациям время жизни, сравнимое с временем жизни материнских звёзд, о гипотезе, практически означающей, что единожды возникшая цивилизация существует на протяжении миллиардов лет. Эта гипотеза неизбежно приводит к выводу о такой плотности цивилизаций в Космосе, когда два обитаемых мира отделены друг от друга расстоянием едва лишь в несколько световых лет. Такой вывод противоречит всей совокупности наблюдений: и отрицательному результату «подслушивания» Вселенной, и отсутствию сигналов другого вида (например, отсутствию «чужих» ракетных зондов), и, наконец, полному отсутствию «чудес», то есть явлений, вызванных астроинженерной деятельностью. Такое положение дел склонило Брэйсуэлла, фон Хорнера, а также и Шкловского принять гипотезу о кратковременности цивилизаций по сравнению с жизнью звёзд. Но если средняя продолжительность жизни цивилизаций составляет «только» сто миллионов лет, то (в результате неизбежного «разрастания» за период их жизни) статистически наиболее правдоподобно, что расстояние между двумя ближайшими цивилизациями составляет около 50 световых лет. Это также весьма сомнительно. Поэтому вышеупомянутые авторы склоняются к предположению, что средняя длительность жизни цивилизаций составляет всего несколько, быть может, до десятка с лишним тысяч лет. Тогда два высокоразвитых мира будут разделены расстоянием порядка тысячи световых лет, а это уже делает понятной неудачу с «подслушиванием» и наблюдением.

Далее, чем большему числу планет в Галактике мы припишем возможность биогенеза, венчаемого «психозоем», тем меньшую среднюю продолжительность жизни мы должны установить для цивилизации, чтобы не войти в противоречие с наблюдениями. В настоящее время считают, что из 150 миллиардов звёзд Галактики один миллиард обладает планетами, пригодными для возникновения жизни. Однако уменьшение этой величины даже в десять раз не изменило бы существенно результата вероятностных вычислений. Положение создаётся весьма неясное: ведь если эволюция жизни в её предцивилизационной форме длится миллиарды лет, то трудно понять, почему «психозой» всего через несколько десятков веков после своего великолепного старта должен погибнуть. Если уяснить, что даже миллион лет составляет лишь малую долю от того времени, в течение которого могла бы развиваться цивилизация (поскольку материнская звезда может непрерывно поставлять лучистую энергию в течение миллиардов лет), то мы поймём всю таинственность этого явления, разгадка которого пока что глумится над нашей любознательностью.

В свете таких рассуждений разумная жизнь во Вселенной представляется редким феноменом. Поясним: не жизнь вообще, поскольку нас интересуют не мириады цивилизаций, которые возникли и погибли за всё время существования Галактики (около 15 миллиардов лет), а только те, которые сосуществуют с нами.

Принимая за истину (хотя и трудно объяснимую) представление об эфемерности «психозоя», фон Хорнер рассматривает четыре возможных причины:

1. Полное уничтожение жизни на планете.
2. Уничтожение только высокоразвитых существ.
3. Психическое или физическое вырождение.
4. Потеря интереса к науке и технике.

Приписав каждой из этих причин призвольно выбранную вероятность, фон Хорнер получил для средней длительности цивилизаций величину в 6500 лет, а для среднего расстояния между ними величину в тысячу световых лет.

Наконец, из его вычислений вытекает, что наиболее вероятный возраст цивилизации, с которой мы установим первый контакт, равен 12000 лет.

Вероятность первого контакта с цивилизацией в той же фазе развития, что и земная составит всего 0,5 процента — пренебрежимо малую величину. Наряду со всем остальным фон Хорнер учитывает также и многократное возникновение и исчезновение цивилизаций на одной и той же планете.

Неудача американского эксперимента становится в свете этих выводов понятной. Под знаком вопроса стоит и проблема обмена информацией с другими цивилизациями, так как, даже если бы удалось наладить связь, ответа на заданный вопрос пришлось бы ждать 2000 лет…

Фон Хорнер считает, что эффект «положительной обратной связи» может возникнуть, если в силу статистического распределения жизни во Вселенной где-нибудь образуется местное скопление космических цивилизаций. Если в таком местном «сгущении психозоя» время для получения ответа на вопрос мало по сравнению с длительностью существования цивилизаций, то между цивилизациями может произойти эффективный обмен информацией, что в свою очередь может продлить их существование (благодаря обмену научными сведениями, и так далее).

Шкловский обращает внимание на сходство такого процесса с лавинообразным размножением организмов в благоприятной среде. Такой процесс, начнись он в каком-то месте Галактики, мог бы втягивать в орбиту своего действия всё большее число галактических цивилизаций, что привело бы к созданию некоего «сверхорганизма». Удивительнее всего и, по правде говоря, совершенно непонятно, почему такая возможность до сего времени не реализовалась.

Примем на время гипотезу катастроф фон Хорнера за космический закон.

Статистический характер этой закономерности делает весьма вероятным существование — пусть небольшой — горстки исключительно долговечных цивилизаций. Предположить, что ни одна цивилизация не доживёт до миллиона лет, означало бы превратить законы статистики в какой-то таинственный, фатальный детерминизм, в дьявольскую неуклонность быстрого уничтожения.

Отбросим это предположение. Тогда получится, что, если таких долговечных, существующих миллионы лет цивилизаций и немного, некоторые из них должны были бы давно овладеть обширными звёздными пространствами, простирающимися на далёкие расстояния от их родных планет. Другими словами, горсточка этих цивилизаций стала бы определяющим фактором галактического развития, и тогда постулат о «положительной обратной связи» был бы реальностью. На самом деле этот эффект должен был бы действовать уже тысячи веков. Почему же отсутствуют сигналы таких цивилизаций, проявления их гигантской астроинженерной деятельности, сделанные ими бесчисленные информационные зонды, бороздящие космическое пространство, саморазмножающиеся автоматы, проникающие в самые отдалённые уголки нашей звёздной системы? Одним словом, почему мы не наблюдаем «чудес?»

Космический катастрофизм

Млечный Путь — типичная спиральная галактика; Солнце — типичная звезда; типична, вероятно, как планета и Земля. Однако в какой степени можно экстраполировать на Космос происходящие на Земле цивилизационные явления? Имеются ли основания и в самом деле утверждать, что, когда мы смотрим на небо, мы видим бездну, которую наполняют миры, либо уже покрытые пеплом покончившего с собой разума, либо идущие по прямому пути к такому финалу? Фон Хорнер придерживается подобной точки зрения, приписывая гипотезе «самоликвидации психозоя» 65 процентов из ста возможных! Если учесть, что галактик, подобных нашей, существуют миллиарды, если, далее, принять в силу сходства их атомного строительного материала и динамических законов, ими управляющих, что планетная и «психозойская» эволюции протекают в них аналогично, то мы придём к картине триллионов цивилизаций, которые вступают на путь развития с тем, чтобы — спустя одно лишь мгновенье в астрономической шкале — погибнуть. Эта картина статистической преисподней неприемлема — и не потому, что выглядит слишком страшной, а просто из-за её чрезмерной наивности. Хорнеровскую гипотезу Космоса как машины, серийно производящей атомные бойни, мы должны критиковать не за её катастрофизм и отклонить совсем не по соображениям морального порядка, так как эмоциональные реакции не должны участвовать в анализе, претендующем на точность. Дело в том, что эта гипотеза основана на совершенно неправдоподобной предпосылке, будто пути развития на различных планетах совпадают. Мы вовсе не считаем, что Земля с её кровавой историей войн и человек со всеми отрицательными свойствами его натуры являются малопочетным исключением для Космоса, а звездные просторы населены существами, которые уже на самой заре своей истории были совершеннее нас.

Однако экстраполяция с уже исследованных процессов на ещё не исследованные (столь ценная в космологии, астрономии и физике) может легко превратить опыт метагалактической социологии в его собственное reductio ad absurdum (Приведение к нелепости [лат.] — Прим. перев.).

Можно предполагать, что на эту проблему прольёт свет возможное в ближайшем будущем моделирование социоэволюционных процессов на вычислительных машинах. Поскольку овладеть силами Природы легче, чем осуществить глобальное регулирование общества, вполне возможно, что опережение социоэволюции техноэволюцией является типичной динамической чертой таких процессов. Трудно, однако, предположить, что отставание в регулировании социальных процессов от регулирования сил природы всегда одно и то же в космическом масштабе и представляет собой некоторую фундаментальную «константу» развития всех возможных цивилизаций. Но ведь величина этого запаздывания, входящая как существенный параметр в историю социальных явлений, формируя начавшийся процесс объединения человечества в масштабах всей планеты, привела одновременно к созданию двух великих антагонистических коалиций. Не говоря уже о том, что и такой тип развития вовсе не ведёт с неизбежностью к тотальному уничтожению, можно, по-видимому, считать, что в большей части «миров» (напоминаем, что речь идёт о моделях) распределение сил может столь отличаться от земного, что шансы взаимного уничтожения не возникнут. Столкновения могут носить характер разрешения кризиса, и после временного регресса, явившегося следствием войн, наступит объединение всех сил общества «планеты».

Что тогда? Тогда — отвечает сторонник гипотезы фон Хорнера — вступят в действие другие факторы, сокращающие время технологической эры.

Появятся, например, тенденции к «вырождению» — ведь невозможно отрицать, что цели, к которым сейчас стремится значительная часть человечества, носят характер потребительского гедонизма. О возможностях «гедонистического торможения» развития мы ещё будем говорить, так же как и о весьма вероятных периодических снижениях «технологического ускорения».

Но всем этим причинам фон Хорнер приписывает только 35 процентов «веса». А мы представили определённую возможность теоретического, математически-модельного опровержения гипотезы фон Хорнера об автоликвидации как законе существования большей части космических цивилизаций. Впрочем, если бы фон Хорнер был ближе к истине, чем мы думаем, то, как уже говорилось, статистический тип установленных им «законов» должен, именно в силу своего вероятностного характера, допускать исключения. Пусть для 990 миллионов планет из галактического миллиарда действительно характерна краткость технологической эры. Пусть из оставшихся десяти миллионов только сто тысяч или хотя бы одна тысяча ускользнет от «закона эфемерности цивилизаций». Тогда на этой тысяче планет цивилизации будут развиваться сотни миллионов лет. Мы будем иметь перед собой особый аналог земной биоэволюции. Ведь как, собственно, проявляется её деятельность? Количество видов животных, которые погибли в ходе эволюции, несравненно больше количества выживших видов. А каждый вид, который сохранился, дал начало огромному количеству новых. И мы имеем право постулировать существование точно такой же адаптивной радиации, но уже не биологического, а космически-цивилизационного порядка. Наша гипотеза вовсе не предполагает «идиллию» развития. Напротив, пусть эти миллиардолетние цивилизации в процессе своей звёздной экспансии сталкиваются и борются друг с другом. Но тогда мы должны были бы наблюдать их войны — в виде гаснущих созвездий, колоссальных взрывов, вызванных пучками уничтожающего излучения, тех или иных «чудес» астроинженерии, мирной или разрушительной — безразлично.

И вот мы снова возвращаемся к поставленному с самого начала вопросу: почему мы не наблюдаем «чудес?» Заметьте, что в последнем абзаце мы были готовы принять даже более «катастрофический» путь развития цивилизаций, чем тот, который предполагает фон Хорнер. Фон Хорнер утверждает не только и не столько то, что все космические цивилизации кончают самоубийством, сколько то, что они совершают это в фазе развития, близкой к достигнутой на Земле (то есть астрономически ненаблюдаемой). Создаётся впечатление, что это уже не использование вероятностных методов в исследовании социогенеза, а просто перенесение тревог современного человека (которым является и почтенный астрофизик) на весь Космос.

Астрофизика не может дать нам ответа на поставленный вопрос.

Попробуем поискать его где-нибудь ещё.

Метатеория чудес

В чем, собственно, могли бы заключаться упоминавшиеся до сих пор в весьма общем плане «чудеса» как проявления астроинженерной деятельности? В качестве «возможных чудес» такого рода Шкловский называет искусственно вызванные взрывы Сверхновых звёзд или присутствие спектральных линий технеция в спектрах некоторых редких (пекулиарных) звёзд. Так как технеций не встречается в естественных условиях (на Земле мы его синтезируем) из-за быстрого распада (в течение нескольких тысяч лет), то из нахождения его спектральных линий следует, что присутствие технеция в излучении звезды может быть вызвано… «подсыпкой» его в горнило, которую, очевидно, производят астроинженеры. Отметим кстати, что количество элемента, необходимое для того, чтобы в излучении звезды проявились его спектральные линии, в астрофизическом масштабе ничтожно — порядка нескольких миллионов тонн.

Однако эта гипотеза наряду с гипотезой «искусственных взрывов Сверхновых» была высказана Шкловским в полушутливой форме. Поступал он так по причине весьма серьёзной. Одним из наиболее фундаментальных принципов методологии науки является так называемая «бритва Оккама» — тезис, утверждающий, что entinon sunt multiplicandpraeter necessitatem (Сущностей не следует умножать сверх необходимости [лат.] — Прим. перев.), то есть что при построении гипотез в них не следует вводить больше «сущностей», чем это необходимо. Под «сущностями» имеются в виду вводимые в теорию основные понятия, которые не сводятся к другим, более элементарным.

Принцип этот соблюдается столь повсеместно, что его даже трудно уловить в отдельном научном исследовании. Новое понятие допускается вводить в теоретическую модель действительности лишь в исключительных случаях — если иначе рушатся бесчисленные положения, составляющие самый фундамент всей нашей науки. Когда было обнаружено, что в некоторых явлениях ядерного распада не выполняется закон сохранения массы (выглядело это так, будто часть массы бесследно «исчезает»), Паули, чтобы спасти этот основной закон, ввёл понятие «нейтрино» — частицы первоначально чисто гипотетической, существование которой было обнаружено экспериментально лишь после этого. «Бритва Оккама», или принцип лаконичности мышления, требует от учёного, чтобы он старался объяснять каждое явление возможно более простым способом, без введения «дополнительных сущностей», то есть необязательных гипотез. Следствием применения этого принципа является тенденция к унификации во всех науках; эта тенденция проявляется в сведении разнородных явлений к более общим, в непрестанном стремлении к использованию базисных понятий, вроде тех, которыми оперирует физика.

Специальные науки иногда противятся такой редукции. Так, например, длительное время биологи утверждали, что при исследовании процессов жизни необходимы понятия «энтелехии», или «жизненной силы». Такой же «дополнительной гипотезой» является и представление о сверхъестественном акте творения, введение которого должно было избавить нас от всех хлопот, связанных с решением проблем биогенеза или появления сознания. По истечении некоторого времени, однако, обнаруживается, что введение этих понятий нарушало принцип Оккама, и они отбрасываются как ненужные. Астроном, смотрящий в звёздное небо, наблюдает там множество явлений, которые он уже в силах объяснить, исходя из определённых теоретических моделей (например, моделей эволюции звёзд или их внутреннего строения). Наблюдает он также и множество других фактов, ещё не объяснённых. Истечение огромных масс межзвёздного водорода из области галактического ядра или мощное радиоизлучение некоторых внегалактических туманностей ещё не нашли своего теоретического объяснения. Тем не менее учёный отвергает заявление: «Это для нас непонятно, посему это — проявление деятельности разумных существ».

Поступать так весьма рискованно, ибо при этом мы закрываем путь всем попыткам «естественного» объяснения явлений. Если во время прогулки по безлюдному морскому берегу мы увидим группы камней, лежащие через правильные интервалы, причём нас поразит симметрия их расположения, то мы будем готовы счесть это результатом какого-то явления, исследование которого может дать плоды, весьма ценные для науки. Нет ли в этом ещё не известного проявления гидродинамических сил прилива? Но если мы узнаем, что какой-то человек шёл перед нами тем же самым путём и укладывал камни, ибо это ему нравилось, то все наши физические или геологические знания не найдут себе применения. Поэтому поведение некоторых спиральных туманностей, даже наиболее отступающее от «галактической нормы», учёные склонны приписывать действию природных сил, а не вмешательству Разума.

Гипотезы о «чудесах» можно множить в большом количестве. Приходилось слышать, например, что космическое излучение — это рассеянный по всей Галактике продукт выхлопа огромных «квантолетов», трассы которых пересекают космические пространства по всем направлениям. Если принять, что с различных отдалённых планет уже миллионы лет стартуют фотонные ракеты, то можно часть радиоизлучения, приходящего к нам из Галактики, признать за следы их излучения, которое за счёт эффекта Доплера смещено в радиодиапазон (так как предполагаемые источники этого излучения — ракеты — движутся с околосветовыми скоростями). Звезды, которые со скоростями порядка сотен километров в секунду внезапно «вылетают» из области некоторых скоплений, могут мчаться с такой быстротой вследствие эффекта «пращи», обусловленного естественным процессом взрыва их звездных коллег.

Но может быть, взрывы этих «коллег» производятся усилиями астроинженеров?

Часть взрывов Сверхновых на самом деле могла бы быть искусственного происхождения… но «бритва Оккама» неуклонно запрещает нам принятие подобных гипотез. Кстати, следует отметить, что одним из смертных грехов научной фантастики является умножение «сущностей», то есть гипотез, без которых наука легко обходится. Целая уйма научно-фантастических произведений принимает за исходный тезис идею о том, что развитие жизни на Земле (или хотя бы превращение низших млекопитающих в предка человека) наступило благодаря внешнему вмешательству: когда-то, в незапамятные времена, на Землю опустилась ракета инопланетян, которые, сочтя условия для «разведения жизни» под нашим солнцем достаточно хорошими, заложили на ней начала жизни. Может быть, они считали, что совершают доброе дело, может быть, это был эксперимент, может быть, только «ляпсус» одного из звездных пришельцев, который, возвращаясь на ракету, уронил пробирку с зародышами жизни… Такого рода концепции можно плодить без устали. Дело, однако, в том, что все они, с точки зрения оккамовского принципа, запрещены, поскольку биогенез можно объяснить и без привлечения «теории космического визита», хотя (Шкловский упоминает об этом в своей книге) эту возможность в принципе нельзя исключать. Кто знает, быть может, сам человек когда-нибудь станет распространять жизнь на других планетах. Упомянутый уже американский астроном Саган предлагает план превращения Венеры в годную для колонизации планету путём размножения на ней некоторых земных водорослей… Поэтому результат методологического анализа однозначен.

Учёные, ищущие проявления «астроинженерной» деятельности в Космосе, может быть, уже давно её наблюдают, но так квалифицировать эти явления, выделить их из сферы естественных процессов и объяснить их происхождение деятельностью Разума им запрещает наука, которой они служат. Что ж, из этой дилеммы нет выхода? Возможны ли «подлинные чудеса», «чудеса», которые нельзя объяснить нетехнологическим способом?

Без сомнения, да. Но, вообще-то говоря, кроме очевидного использования огромных и потому астрономически наблюдаемых мощностей, это должен быть такой способ поведения, который каким-то, пусть даже самым общим образом, был бы похож на наш. Что мы имеем в виду, когда ищем «чудеса?» Обнаружение явлений, в которых наши собственные возможности возведены на высшую ступень. Иначе говоря, прогресс мы понимаем как движение по линии возрастания, а будущее — как эру Больших и Могучих Дел.

Чего ждал от земного или внеземного будущего человек каменного века? — Огромных, великолепно обточенных кремней! А что мог ожидать на других планетах житель античного мира? — Наверняка галер с веслами километровой длины! Может быть, здесь и кроется ошибка в наших рассуждениях? Может быть, высокоразвитая цивилизация-это вовсе не огромная энергия, а наилучшее регулирование? Разве открытое столь недавно сходство атомных реакторов и ядерных бомб со звездами равнозначно определению будущего пути? Разве высшая цивилизация — это то же, что и наиболее населённая? А если нет, то её социостаз не должен быть эквивалентен растущей энергетической прожорливости. Что делал первобытный человек у костра, разожженного его собственными руками? Бросал в него всё, что может гореть, кричал и танцевал вокруг пламени, одурев от такого проявления собственного могущества. Не слишком ли мы на него похожи? — Может быть! Несмотря на подобные «контрдоводы», следует ожидать различных путей развития цивилизаций, а среди них и «экспансивных», близких нашей героической концепции вековечного покорения материи и пространства. Поэтому скажем правду: мы ищем не «всевозможные цивилизации», а прежде всего антропоморфные. Мы привносим в Природу логику и порядок научного эксперимента и по явлениям такого рода жаждем распознать существа, подобные нам. Однако мы не наблюдаем таких явлений. Что же — их нет? И в самом деле, есть что-то наводящее глубокую печаль в молчании, которым звезды отвечают на этот вопрос, в молчании столь полном, словно оно вечно.

Уникальность человека

Советский учёный Баумштейн (А. И. Баумштейн, Возникновение обитаемой планеты, «Природа», 1961, № 12. — Прим. ред.) занимает в обсуждаемом вопросе противоположную позицию. Он считает, что длительность жизни единожды возникшей цивилизации почти неограниченна, то есть должна составлять миллиарды лет. С другой стороны, частота биогенеза чрезвычайно низка. Он рассуждает следующим образом. Вероятность, что из какой-нибудь икринки трески вырастет взрослая рыба, очень мала. Но благодаря обилию икринок (около трёх миллионов в одном нересте) вероятность того, что по крайней мере из одной или двух из них вырастет рыба, близка к единице. Этот пример явления, которое хотя и весьма мало вероятно в каждом отдельно взятом случае, но весьма правдоподобно при рассмотрении совокупности таких явлений, автор сопоставляет с процессами биогенеза и антропогенеза. В результате вычислений, которые мы не будем приводить, он приходит к выводу, что из миллиарда планет Галактики только немногие, — а может быть, только одна Земля — обладают «психозоем». Баумштейн использует теорию вероятностей, которая утверждает, что при очень малых шансах реализации определённого явления для того, чтобы оно действительно наступило, необходимо многократно создавать ситуации, предшествующие этому явлению.

Так, например, очень мало вероятно, чтобы у игрока, бросившего кость десять раз подряд, выпало десять шестерок. Но если одновременно будет бросать кости миллиард игроков, то вероятность хотя бы одного выпадения десяти шестерок подряд оказывается гораздо большей. Возникновение человека было обусловлено огромным количеством причин. Так, сначала должен был возникнуть общий предок всех позвоночных — рыбы, а гегемония пресмыкающихся с их крохотным мозгом должна была уступить место эре млекопитающих. Затем из млекопитающих должны были выделиться приматы; на появление из них человека решающее влияние, как можно предполагать, оказали ледниковые периоды. Оледенения существенно увеличили давление отбора и предъявили огромные требования к регулировочным способностям организмов. Это привело к энергичному развитию «гомеостатического регулятора второго рода» — мозга.

Этот вывод правилен, но с существенной оговоркой. Баумштейн в действительности показал, что некоторые организмы могли возникнуть лишь на планете, обладающей большим одиночным спутником (этот спутник вызывает явления приливов и отливов, что в свою очередь создаёт особые условия существования в прибрежных районах), и что «цефализация» — рост мозга прачеловека — вероятно, существенно ускорилась из-за ледниковых периодов, которые нарушили ход и вместе с тем усилили отбор. Сами эпохи оледенения, как считают, в свою очередь вызываются спадом активности Солнца, происходящим раз в несколько десятков миллионов лет. Одним словом, автор доказал действительную редкость антропогенеза, но в его буквальной форме. Иначе говоря, он показал, как маловероятна была бы гипотеза о возникновении под солнцами других планет человекоподобных организмов.

Этот вывод, однако, не решает вопроса о частоте космического биогенеза и биоэволюции. Вероятностная модель развития (одной трески из миллиона икринок) здесь неприменима. То, что из трёх миллионов икринок вырастает только одна особь, означает в то же время гибель икринок, из которых рыбы не развились. Но если бы из приматов не развился вид Homo sapiens, это вовсе не означало бы, что разумные существа на Земле больше не могли бы возникнуть. Начало им могли бы дать, например, грызуны.

Вероятностная модель типа игры в кости неприменима к таким самоорганизующимся системам, как эволюция. Такая модель всегда предполагает либо выигрыш, либо проигрыш, иначе говоря, это есть игра по принципу «всё или ничего». Эволюция же склонна ко всевозможным компромиссам: если она «проигрывает» на суше, то размножает другие организмы в воде или воздухе; если целая ветвь животных гибнет, её место вскоре занимают благодаря адаптивной радиации другие организмы. Эволюция — игрок, не сразу признающий своё поражение. Она не похожа на противника, который стремится либо преодолеть преграду, либо пасть, словно каленое ядро, которое может или разбиться о стену, или пробить её. Скорее она подобна реке, которая огибает преграду, меняя своё русло. И так же как нет на Земле двух рек с абсолютно одинаковым течением и формой русла, так наверняка и в Космосе нет двух одинаковых «рек» (или «древ») эволюции.

Поэтому упомянутый автор доказал нечто иное, чем намеревался. Он показал, что повторения земной эволюции на других планетных системах неправдоподобны и что наиболее неправдоподобным является повторение хода эволюции, приведшего к формированию того человека, которого мы знаем.

Другой вопрос, что в биоэволюции формируется случайным путём (а случайным в этом понимании является существование у Земли большого спутника — Луны), а что является конечным результатом действия законов гомеостатических систем. Здесь, по правде говоря, мы ничего не знаем.

Наибольший повод для размышления дают те «повторения», те бессознательные «автоплагиаты», в которые эволюция впадала, когда по прошествии миллионов лет повторяла процессы приспособления организмов к среде, которую они давно уже покинули. Киты вновь уподобились рыбам, по крайней мере своей внешней формой. Что-то похожее произошло и с некоторыми черепахами, которые сначала обладали панцирями, потом совершенно утратили их, а затем создали вновь, через десятки тысяч поколений. Панцири «первичных» и «вторичных» черепах весьма сходны, но одни возникли из костей внутреннего скелета, а другие — из ороговевших кожных тканей. Сам по себе этот факт указывает на то, что «моделирующее» давление среды решающим образом приводит к созданию близких с конструкторской точки зрения форм.

По-видимому, движущими силами всякого эволюционного процесса служат, во-первых, изменения передаваемой из поколения в поколение наследственной информации и, во-вторых, изменения в самой среде. Влияние космических факторов на передачу наследственной информации отметил Шкловский, который выдвинул необычно оригинальную гипотезу о том, что интенсивность космического излучения (являющегося существенным регулятором числа происходящих мутаций) была переменной и зависела от расстояния планеты, на которой развивалась жизнь до Сверхновой звезды. Интенсивность космического излучения может в таком случае превысить «нормальную» (то есть среднюю для всей Галактики) в десятки, а то и сотни раз. Обращает на себя внимание устойчивость некоторых организмов к влиянию такого излучения, уничтожающего генетическую информацию. Так, например, насекомые могут переносить дозы излучения, в сотни раз большие, чем дозы, смертельные для млекопитающих. Кроме того, у организмов, которые живут дольше, излучение увеличивает частоту мутаций в большей степени, чем у короткоживущих (что могло иметь определённое влияние на «отрицательный отбор» потенциальных Мафусаилов органического мира). Шкловский выдвигает гипотезу о том, что массовая гибель гигантских ящеров в мезозое была вызвана случайным приближением Земли к вспыхнувшей Сверхновой звезде.

Итак, мы видим, что влияние среды оказывается более универсальным, чем мы были склонны считать, поскольку оно может определять не только селекционное давление отбора, но и частоту мутаций, изменяющих наследственные черты. В общем можно утверждать, что темп эволюции минимален и даже доходит до нуля, когда условия среды практически не меняются в течение сотен миллионов лет. Примером такой среды являются прежде всего глубины океанов, в которых до наших времён сохранились некоторые формы животных (а именно рыб), не изменившиеся, по сути дела, с мелового и юрского периодов. Планеты с большей, чем у Земли, стабильностью климата и геологии (то есть те, которые мы склонны почесть за «рай», имея в виду их «приспособленность» для существования жизни) в действительности могут представлять собой области гомеостатического застоя, так как жизнь эволюционирует не благодаря «встроенной» в неё тенденции к «прогрессу», а только перед лицом грозящей опасности. С другой стороны, слишком бурные изменения типа тех, которые встречаются вблизи переменных или двойных звёзд, либо вообще исключают возможность возникновения жизни, либо постоянно грозят прервать ход начавшейся органической эволюции.

Эволюция, как мы считали, может возникать на многих небесных телах.

Напрашивается вопрос: можно ли утверждать, что всегда, или хотя бы почти всегда, эволюция достигает своей вершины — возникновения разума или же и его возникновение есть случайность, внешняя по отношению к динамическим закономерностям процесса, нечто вроде случайного выхода на тропинку развития, открывшуюся благодаря стечению обстоятельств. К несчастью, Космос не удостаивает нас пока ответом на этот вопрос и, наверное, не скоро удостоит. Поэтому мы со всей нашей проблематикой вынуждены вернуться на Землю и обходиться лишь теми знаниями, которые можно почерпнуть из рассмотрения явлений, происходящих лишь на Земле.

Разумная жизнь: случайность или закономерность?

«Неразумные» животные и растения могут приспособляться к изменениям, вызванным факторами среды, например связанным с временами года.

Эволюционный каталог гомеостатических решений этой задачи огромен.

Периодическая утрата листвы, образование спор, зимняя спячка, метаморфозы насекомых — это лишь немногие из возможных примеров. Дело, однако, в том, что регуляционные механизмы, определяемые генетической информацией, могут противостоять только таким изменениям, благодаря которым эти механизмы отобраны в тысячах предыдущих поколений. Точность инстинктивного поведения становится никчемной, когда возникает необходимость в решении новых задач, к которым вид в целом не приспособлен (то есть когда соответствующие реакции не были отобраны и закреплены генетически). У растения, бактерии или насекомого как «гомеостатов первой ступени» реакции на изменения среды заложены с момента рождения. Применяя язык кибернетики, можно сказать, что эти системы (особи) заранее «запрограммированы» ко всем тем возможным изменениям среды, к которым они должны приспособляться для сохранения своей жизни и для поддержания существования вида.

Такие изменения чаще всего носят ритмичный характер (смена дня и ночи, времён года, приливы и отливы) и реже являются непериодическими (таково, например, приближение хищника; оно вызывает действие готовых механизмов оборонительных реакций: бегство, застывание в «мнимой смерти», и так далее). Когда же происходят изменения, выбивающие организм из его «равновесия» со средой, когда происходят изменения, которые не были предусмотрены «программой» инстинктов, реакции «регулятора первой ступени» оказываются недейственными и начинается кризис. С одной стороны, резко повышается смертность неприспособленных организмов и одновременно усиливается отбор, что даёт преимущество определённым новым формам (мутантам); это может привести в конце концов к включению в систему «генетического программирования» реакций, необходимых для выживания. С другой стороны, возникают исключительно благоприятные возможности для организмов, наделённых «регулятором второго типа», то есть мозгом, который в зависимости от требований среды может изменять «программу действий» («самопрограммирование за счёт обучения»). Вероятно, существуют такие изменения среды, такой их темп и такая последовательность (её можно назвать «лабиринтной», имея в виду лабиринты, посредством которых учёные исследуют способности животных, например мышей), с которыми эволюционная пластичность регуляторов, созданных генетическим путём, — инстинктов — не может «справиться». В этом случае преимущество получают процессы развития центральной нервной системы (гомеостатического устройства «второй ступени») как системы, действие которой основано на создании пробных моделей ситуации. Организм уже «на собственный страх и риск», не опираясь на готовую программу действия, либо приспосабливает себя к изменившейся среде (мышь учится находить выход из лабиринта), либо среду приспосабливает к себе (человек создаёт цивилизацию). Существует, разумеется, и третья возможность — «проигрыш»; создав ошибочную модель ситуации, организм не достигает нужного результата и гибнет.

Организмы первого типа «все знают заранее». Организмы второго типа должны ещё обучаться правильному поведению. Преимущества, которые даёт первый тип «конструкции» организмов, оплачиваются их узкой специализацией, цена же преимуществ организмов второго типа — риск. «Канал», по которому передаётся наследственная информация, имеет ограниченную пропускную способность, вследствие чего количество заранее запрограммированных действий не может быть слишком большим; это мы имели в виду, когда говорили об «узкой специализации» регулировки. Обучение же представляет собой подготовительный этап, когда организм весьма подвержен опасности совершения ошибок, которые порою стоят ему жизни. Поэтому-то, вероятно, до сих пор в мире животных существуют оба эти основные типа регуляторов; существуют среды, в которых поведение, хотя и стереотипное, но «заложенное от рождения», имеет большую ценность, чем дорогостоящее обучение на собственных ошибках. Отсюда, кстати говоря, и берётся «чудесное совершенство» инстинктов. Все это звучит весьма правдоподобно, но что отсюда следует для общих законов энцефалогенеза? Должна ли эволюция создавать в конце концов мощный «регулятор второй ступени», каковым является огромный мозг человекоподобных существ? Или же, если на планете дело не доходит до «критических изменений», мозги как ненужные на ней не создаются?

Дать ответ на так поставленный вопрос нелегко. Поверхностное знакомство с эволюцией склоняет скорее к наивной концепции прогресса: у млекопитающих мозг был больше, чем у ящеров, — значит, они обладают и «большей разумностью», поэтому-то они и вытеснили ящеров. Однако млекопитающие сосуществовали с ящерами в течение сотен миллионов лет, образуя второстепенные, мелкие формы по сравнению с царствовавшими пресмыкающимися. В последнее время мы нечто подобное слышим о дельфинах: говорят, что по сравнению со всеми другими организмами, живущими в море, они наиболее разумны. Между тем они отнюдь не стали единственными владыками морских просторов. Мы склонны переоценивать разум, рассматривая его как «ценность саму по себе». Эшби приводит в этой связи целый ряд интересных примеров. Медленно обучающаяся «тупая» мышь осторожно пробует предложенную ей пищу. «Сообразительная» мышь, научившись тому, что приманка находится всегда на том же самом месте в одно и то же время, на первый взгляд имеет больше шансов выжить. Но если в приманку положить яд, то «тупая» мышь, которая «ничему не научилась» благодаря своей инстинктивной недоверчивости, переживет «сообразительную» мышь, которая наестся отравы и сдохнет. Поэтому не каждая среда даёт преимущество разумности. С общих позиций экстраполяция опыта (его «перенос») весьма полезна в земной среде. Возможны, однако, и среды, в которых эта черта становится минусом. Известно, что более искусный стратег обычно побеждает менее искусного; вместе с тем он может потерпеть поражение от совершенного профана, поскольку действия последнего будут настолько «неразумны», что их нельзя будет предвидеть. Привлекает внимание тот факт, что эволюция, столь «экономная» во всех случаях передачи информации, создала мозг человека — устройство с такой степенью «избыточности», что оно и сейчас, в XX веке, все ещё превосходно справляется с проблемами развитой цивилизации, — анатомически, биологически тот же самый, что и мозг нашего примитивного «варварского» предка, жившего сто тысяч лет назад. Каким образом эта огромная «перспективная потенция разума», эта «избыточность», как бы готовая на заре истории начать строительство цивилизации, возникла в ходе чисто вероятностной эволюционной игры в сложение двух векторов: увеличения числа мутаций и усиления естественного отбора?

В теории эволюции нет определённого ответа на этот вопрос.

Исследования показывают, что для мозга каждого животного, вообще говоря, характерна значительная «избыточность»; она выражается в том, что животное может разрешать задачи, с которыми оно никогда не встречалось в обычной жизни, пока эти задачи не поставил ему учёный-экспериментатор. Фактом является также и рост массы мозга у всех животных. Современные земноводные, пресмыкающиеся, рыбы, вообще все представители мира животных обладают большим мозгом, чем их предки в палеозое или мезозое. В этом смысле в ходе эволюции «поумнели» все животные. Эта всеобщая тенденция свидетельствует как будто о том, что, если процесс эволюции длится достаточно долго, масса мозга в конце концов проходит через «критическое значение» — и тогда начинается лавинная реакция социогенеза.

Но от поспешной «экстраполяции на Космос» этого «тяготения к разуму» как конструктивной тенденции эволюционных процессов мы должны воздержаться. Определённые свойства самого «материала», или «нулевого цикла строительства», могут уже с самого начала эволюции так ограничить её будущие возможности и так жёстко определить её потолок, что до возникновения «регуляторов второго типа» дело не дойдет. Примером могут служить насекомые, одна из старейших, наиболее жизнеспособных и плодовитых групп животных: на Земле в настоящее время описано 700000 их видов, в то время как все позвоночные насчитывают 80000 видов. Насекомые составляют более трёх четвертей всего царства животных — и тем не менее они не стали разумными. К тому же насекомые существуют на протяжении приблизительно того же отрезка времени, что и позвоночные, поэтому их почти десятикратный перевес в численности видов должен был бы дать им, со статистической точки зрения (если бы статистика решала дело), в десять раз больше шансов на создание «регуляторов второго типа». Тот факт, что этого не произошло, отчётливо свидетельствует о неприменимости к явлениям психогенеза вероятностных соображений в качестве решающего критерия. Таким образом, возникновение психогенеза возможно, но нисколько не обязательно.

Психогенез — это эволюционное решение, которое является одним из лучших, но не всегда, не для всех миров оптимальным. Чтобы сконструировать разум, Эволюция должна располагать весьма разнообразными факторами: такими, как не слишком большая гравитация, умеренная величина интенсивности космического излучения, изменчивость среды (в частности, не только циклическая), и многими другими, ещё не известными нам. Нужная комбинация этих факторов на планетах не является, однако, чем-то исключительно редким. Поэтому-то, несмотря ни на что, можно ожидать, что в Космосе мы встретим разум, хотя формы его проявления могут глумиться над нашим воображением.

Гипотезы

Создалась парадоксальная ситуация. Пытаясь заглянуть в будущее цивилизации, мы искали поддержки и неожиданно получили помощь от астрофизики, которая методами статистики исследует частоту появления разумной жизни в Космосе… но тут же выводы этих исследований мы подвергли сомнению. Астрофизик мог бы спросить, на каком основании это было сделано: ведь его компетенция в ключевом вопросе — в вопросе об отличии «естественных» астрономических явлений от «искусственных» — несравненно выше нашей. Этот вполне резонный упрёк требует ответа. По частям ответ уже был дан в предыдущих разделах данной главы, и теперь нам остаётся только систематизировать его.

Следует заметить, что радиоастрономия лишь развивается. Продолжаются попытки обнаружения космических сигналов (В Советском Союзе эксперименты по обнаружению космических радиосигналов искусственного происхождения включены в план радиоастрономических работ. В этих исследованиях будет участвовать Государственный астрономический институт имени П. К. Штернберга и Научно-исследовательский радиофизический института в городе Горьком. — Прим. ред.). Если в ближайшие годы будут открыты явления астроинженерии или получены сигналы искусственного происхождения, то это будет, очевидно, иметь огромное значение. Однако полное отсутствие позитивных данных будет иметь ещё большее значение — и тем большее, чем дольше будут продолжаться соответствующие эксперименты и чем чувствительнее будет приёмная аппаратура. Через определённый, достаточно большой срок полное отсутствие таких явлений должно будет привести к пересмотру взглядов на био- и психогенез в Космосе. На сегодняшний день это ещё преждевременно. Тем не менее современный уровень знаний уже связывает нас при выдвижении гипотез. Отсутствие «чудес» и космической «сигнализации» мы примем к сведению так, как это делает астрофизик. Таким образом, мы подвергаем сомнению не сам материал наблюдений, а лишь его интерпретацию. Перечислим три вида гипотез, каждая из которых объясняет «вакуум психозоя».

I

Цивилизации возникают в Космосе редко, но являются долговечными. На одну галактику встречается до десятка с лишним цивилизаций. Следовательно, одна планета с «психозоем» приходится на миллиарды звёзд.

Эту гипотезу мы наравне с астрофизиками отвергаем, так как она противоречит общепринятым взглядам, согласно которым возникновение планетных систем и появление на них жизни — это типичные явления в Космосе. Но сделаем оговорку: при всей её маловероятности эта гипотеза не обязательно ложна. Поскольку галактики, как и звезды, разнятся в возрасте, в галактиках более старых, чем наша, должна присутствовать астроинженерная деятельность, которую можно обнаружить при достаточном усовершенствовании аппаратуры. При этом мы (как и астрофизики) предполагаем, что все или почти все цивилизации (сколь немногочисленными они бы ни были) развиваются по технологическому пути, который через достаточно большое время приводит к астроинженерной деятельности.

II

Цивилизации возникают в Космосе часто, но их жизнь весьма кратковременна. Это вытекает из а) тенденции к «автоликвидации», б) тенденции к «вырождению», в) по причинам, совершенно нам непонятным, которые начинают действовать на определённом этапе развития цивилизаций.

Гипотезам именно этой категории посвятил наибольшее внимание в своей монографии Шкловский. Самым важным для нас является рассмотрение основных постулатов, на которые опираются эти гипотезы. Эти постулаты можно свести к двум:

1. Считается, что подавляющее большинство цивилизаций идёт по точно такому же пути развития, как и земная, то есть по технологическому.
2. Темп развития цивилизаций считается неизменным хотя бы в астрономических масштабах (где отклонение порядка миллиона лет не имеет значения).

Следовательно, основой этой группы гипотез является предположение об ортоэволюционном характере развития почти всех цивилизаций. Молчаливо предполагается, что ускорение технологического прогресса, которое на протяжении лет двухсот мы наблюдаем на Земле, является динамически устойчивым процессом, затормозить который могут только деструктивные причины («вырождение», «самоубийство» цивилизации).

Поэтому основной чертой развития цивилизаций должен быть экспоненциальный рост, который ведёт непосредственно к астроинженерной деятельности. Оба эти предположения можно подвергнуть критике. У нас ведь нет никаких данных, позволяющих выяснить, является ли технологический путь и в самом деле проявлением закона развития «психозоя». Может быть, и нет. Тем не менее в соответствии с принципом Оккама мы не вводим «излишних сущностей», то есть гипотез, не опирающихся на факты. Мы предполагаем, что технологический путь развития типичен, поскольку самих себя и всю нашу историю мы считаем заурядным космическим явлением, обычным, а значит, и типичным.

Иначе обстоит дело со вторым предположением. Действительно, ход исторического процесса демонстрирует непрерывный начиная с промышленной революции экспоненциальный рост нашей цивилизации. Тем не менее существуют определённые и веские факты, говорящие о возможном изменении динамики этого процесса. Если мы подвергнем сомнению постоянство (в астрономическом масштабе времени) темпа техноэволюции, то откроется возможность другого решения проблемы. Можно говорить поэтому о третьей группе гипотез, согласующихся с наблюдаемыми (а скорее — с ненаблюденными) фактами.

III

Цивилизации возникают в Космосе часто и являются долговечными, но развиваются неортоэволюционно. Кратковременно не их существование, кратковременна лишь определённая фаза их развития, характеризующаяся ростом по экспоненциальному закону. Эта экспансивная фаза развития протекает в астрономическом масштабе очень недолго: до десяти с лишним тысяч лет (как мы увидим, скорее всего даже намного меньше). После этого динамическая характеристика развития изменяется. Однако эта смена не имеет ничего общего ни с «автоликвидацией», ни с «вырождением». Дальнейшие пути развития различных цивилизаций могут сильно отличаться друг от друга. Эта многозначность путей дальнейшего развития определяется причинами, о которых мы будем специально говорить. Рассуждения эти не будут нарушением запрета бесплодных спекуляций, так как факторы, изменяющие динамику развития, можно в зародыше обнаружить уже в современном мире. Они носят внеобщественный, внесоциальный характер и определяются просто самой структурой мира, в котором мы живём, тем, что этот мир таков, каков он есть.

Попробуем описать возможную смену поведения, которую проявляет цивилизация по достижении ей определённого этапа развития. Поскольку в известных пределах цивилизация может свободно выбирать стратегию дальнейшего поведения, мы, естественно, не в силах предвидеть, что с ней будет. Из многих вариантов мы отберём те, которые соответствуют фактам, то есть удовлетворяют предположению о существовании многочисленных обитаемых миров, существовании очень длительном, но астрономически ненаблюдаемом.

Используя такой метод, мы, с одной стороны, удовлетворим требованиям астрофизика (данные которого говорят об отсутствии «чудес» и космических сигналов), а с другой — избежим катастрофического фатализма хорнеровской гипотезы. Неплохо ещё раз перечислить мотивы, которые склоняют нас отвергнуть «статистическую неизбежность уничтожения», следующую из этой гипотезы. Если пути и темпы развития всех цивилизаций в Галактике близки друг другу и если средняя продолжительность жизни цивилизации составляет несколько тысяч лет, то отсюда вовсе не следует, что не могут существовать миллионолетние цивилизации, являющиеся крайним отклонением от нормы.

Статистика фон Хорнера подобна статистике газа. При комнатной температуре газ содержит больше всего частиц со скоростями порядка нескольких сот метров в секунду, но существует также и небольшое число частиц со скоростями во много раз большими. Однако наличие горстки быстрых частиц совершенно не влияет на поведение тепловатого газа, тогда как наличие всего лишь нескольких «аномально» долговечных цивилизаций в галактическом ансамбле оказало бы влияние на всю Галактику, поскольку эти цивилизации дали бы начало мощному экспансивному распространению разума во все большие объёмы звёздного пространства. И астроинженерная деятельность была бы наблюдаема (чего, как известно, нет). Следовательно, фон Хорнер молчаливо предполагает, что явления, охватываемые его статистикой, конечны во времени и коротки по длительности, как человеческая жизнь. Существуют, правда, статистические отклонения от средней продолжительности жизни человека, составляющей около 60 лет, — однако ни один человек не может прожить 200 или 300 лет. Но ведь неизбежная по прошествии нескольких десятилетий смерть человека вызывается свойствами его организма, чего нельзя сказать о социальных системах. Каждая развивающаяся цивилизация, без сомнения, может проходить через стадии «кризисов» (связанных, скажем, с открытием атомной энергии, а затем и с какими-то другими изменениями, которых мы не знаем), но здесь следует ожидать пропорциональности, обратной той, которую мы наблюдаем в биологической популяции: в популяции вероятность внезапной смерти особи тем больше, чем больше достигнутый ей возраст, в то время как долговечная цивилизация должна быть «менее смертной», менее подверженной опасностям, чем жившая недолго, поскольку с возрастом цивилизация приобретает всё более широкие знания и вследствие этого — лучший контроль над собственным гомеостазом. Поэтому всенеизбежная гибель цивилизаций является дополнительным предположением, взятым с потолка. Фон Хорнер засыпал это зерно в свою математическую мельницу ещё до начала вычислений. Мы считаем это предположение безосновательным.

Поэтому научная методология, а не оптимизм (быть может, и не уместный в применении к Космосу) заставляет нас обратиться к другим объяснениям «вакуума психозоя» во Вселенной ³.

Votum separatum

Нам уже пора возвращаться на Землю. Однако задержимся ещё на минуту на небесах, поскольку мне хочется высказать своё особое мнение по рассматриваемому вопросу. Эти слова могут вызвать удивление: разве всё это время я говорил не от собственного имени, вступая в спор с различными гипотезами? Поэтому поспешу разъяснить, что до сих пор я выступал как судья, правда самозванный, но соблюдающий параграфы закона, составленного не им. Я хочу сказать, что я подчинялся суровым требованиям научной строгости и отсекал оккамовой бритвой всякие спекулятивные построения. Это было, пожалуй, благоразумно. Но человеку хочется иной раз быть и безрассудным наперекор очевидности. Поэтому я изложу здесь свою точку зрения, обещая, что потом снова стану верным слугой научной методологии. (Votum separatum. — Особое мнение [лат.] — Прим. ред.)

Итак, космические цивилизации… Пока вопросы, задаваемые Наукой Природе, были близки к явлениям нашего собственного масштаба (я имею в виду выработанную в нас благодаря повседневному опыту способность уподоблять изучаемые явления тем, которые мы воспринимаем непосредственно с помощью органов чувств), ответы природы звучали для нас осмысленно.

Однако, когда, например, был поставлен такой вопрос: «Материя — это волна или частица?» (и при этом предполагалось, что этот вопрос является чистой альтернативой), ответ оказался столь неожиданным, что его было трудно принять. Точно так же, если на вопрос «Космические цивилизации — часты или редки?» (либо: «долговечны или эфемерны») даются невразумительные ответы, полные кажущихся противоречий, то эти противоречия выражают не столько объективное состояние дел, сколько наше неумение поставить Природе правильный вопрос. Человек задаёт Природе множество вопросов, с её «точки зрения» бессмысленных, и желает получить ответы однозначные и укладывающиеся в любезные ему схемы. Одним словом, мы стремимся открыть не Порядок вообще, а лишь некоторый определённый порядок, наиболее лаконичный («бритва Оккама!»), однозначный (то есть такой, чтобы его нельзя было интерпретировать различными способами), всеобщий (чтобы он господствовал во всём Космосе), независимый от нас (то есть независимый от того, как и кто его изучает) и неизменный (то есть такой, для которого законы Природы не изменяются с течением времени). Но всё это постулаты, введённые исследователем, а не открывшиеся нам истины. Ни Космос не был создан для нас, ни мы для него. Мы — побочный продукт звёздной эволюции, и такую продукцию Вселенная производила и производит в огромном количестве. Без сомнения, нужно продолжать наблюдения, поиски космической сигнализации в надежде, что мы встретим Разум столь похожий на наш, что узнаем его приметы. Но это, собственно говоря, только надежда, поскольку Разум, который мы когда-нибудь откроем, может настолько отличаться от наших представлений, что мы и не захотим назвать его Разумом.

В этом месте терпение доброжелательного читателя может оказаться исчерпанным. Может быть, скажет он, Природа даёт нам неясные ответы, но ведь автор — это не Природа! Вместо того чтобы выразить чётко своё мнение о космических цивилизациях, он усложнил дело, начав разговор о Законах Природы, о Порядке, и так далее, чтобы в конце концов прибегнуть к семантике — как будто существование каких-нибудь разумных существ во Вселенной зависит от того, что мы понимаем под «разумом!» Это же чистой воды субъективизм или даже кое-что похуже! Не честней ли было признаться, что он попросту ничего не знает?

Конечно, отвечу я, у меня нет достоверных данных. Да откуда их и взять? Может быть, также, что я ошибаюсь и осуществление в ближайшие годы «социокосмических» контактов подвергнет осмеянию и меня и мои выводы. Но позвольте мне всё же объясниться. Я думаю, что космическое присутствие Разума мы можем не заметить не потому, что его нигде нет, а из-за того, что он ведёт себя не так, как мы ожидаем. Неожиданные свойства космического Разума можно в свою очередь истолковать, исходя из двух положений. Можно поначалу считать, что существует не единственный Разум, что возможны «различные Разумы». Но даже приняв затем, что существует только один Разум, такой, как наш, можно рассмотреть, не изменяется ли он за время эволюции цивилизации до такой степени, что в конце концов перестаёт быть похожим в своих проявлениях на своё собственное начальное состояние.

Примером ситуации первого типа является группа людей, отличающихся друг от друга темпераментом, характером, и так далее. Примером ситуации второго типа является последовательность наступающих друг за другом во времени разных состояний одного и того же человека: младенца, ребёнка, зрелого человека, наконец старика.

О ситуации второго типа мы будем говорить особо, так как существуют определённые факты, свидетельствующие в пользу именно такого «положения дел» в Космосе. А коль скоро у нас будет обеспечение в фактах, мы сможем надеяться получить — на подобные рассуждения — согласие Методологии.

Ситуация первого типа, к несчастью, не имеет ни одного фактического подтверждения: это чистой воды спекулятивное «копание в если бы»; отсюда и все оговорки, которые предпосылаются дальнейшим рассуждениям.

Итак — различные Разумы? Не смею даже сказать, что речь идёт о разных, а значит, и нетехнологических направлениях, — потому что о смысле понятия «Технология» так же можно поспорить, как и о смысле понятия «Разум». Во всяком случае, слово «другие» не означает разумов более «глупых» или более «мудрых», нежели человеческий. Под Разумом мы понимаем гомеостатический регулятор второй ступени, способный противостоять возмущениям среды, в которой он существует, посредством действий, опирающихся на исторически приобретённое знание. Разум человека привёл его к Технологической Эре — из-за того, что земная среда отличалась целым рядом определённых свойств. Разве была бы возможна промышленная революция, если бы не каменноугольный период — эта геологическая эпоха, когда запасы солнечной энергии были законсервированы в затопленных и окаменевших лесах? Если бы не возникли в ходе процессов иного рода огромные запасы нефти?

— Ну и что же? — слышу я реплику. — На планетах, на которых не было своего каменноугольного периода, возможно использование других видов энергии, например солнечной, атомной… и вообще мы отклоняемся от темы.

Ведь мы должны были говорить о Разуме.

Но мы о нём и рассуждаем. Достигнуть Эры Атома без предварительной Эры Угля и Электричества было бы невозможно. Во всяком случае, другая среда потребовала бы другой последовательности открытий, а это означает нечто большее, чем перестановка дат появления Эйнштейнов и Ньютонов других планет. В среде с очень бурными возмущениями — возмущениями, которые превышают возможности общественного регулирования, — Разум может проявляться не в экспансивной форме, то есть не в форме стремления покорить среду, а в форме подчинения среде. Я имею в виду, что «биологическая» технология может сформироваться раньше «физической»; существа в таком мире преобразуют себя для того, чтобы иметь возможность жить в окружающей их среде, в противоположность людям, которые преобразуют среду себе на пользу.

— Но это не разумная деятельность, это не Разум! — слышится возражение, — точно так ведёт себя каждый биологический вид в процессе эволюции…

Биологический вид не ведает, что творит, — отвечу я своим оппонентам.

— Не он собой руководит: его ведёт Эволюция, возлагающая обильные жертвы на решето естественного Отбора.

Я же имею в виду осознанную деятельность: запланированную и управляемую автоэволюцию, как бы «приспособительное отступление». В нашем понимании это не похоже на разумную деятельность, поскольку девиз человека — героическая атака на окружающую его материю. Но в этом-то именно и состоит проявление нашего антропоцентризма. Чем больше разнятся условия жизни, доминирующие в обитаемых мирах, тем большими должны быть для этих миров различия в их Разумах. Если кто-то считает, что бывают лишь хвойные деревья, он и в самой густой дубраве не найдёт «древес». Сколько хорошего ни говори о нашей цивилизации, справедливо одно: наш путь развития не имеет ничего общего с гармонией. Ведь наша цивилизация, способная часа за два уничтожить всю биосферу планеты, сама начинает трещать по швам от одной чуть более суровой, чем обычно, зимы! Я говорю это не с тем, чтобы «замарать гнездо»; напротив: неравномерность развития наверняка является нормой для всего Космоса. Если существует не «единственный Разум», а бесчисленные его варианты, если «космическая постоянная разумности» — фикция, то отсутствие сигналов цивилизаций даже при значительной частоте последних можно легко понять.

Множественность Разумов? — Да! Но погружённых в «собственные планетные дела», идущих различными путями, разделённых способами мышления, действия, ставящих различные цели. Известно, что человек может быть одинок в неисчислимой толпе. Неужто толпа от этого перестаёт существовать? — И проистекает ли подобное одиночество только из «семантического спора?» ⁴.

Перспективы

О существовании космических цивилизаций пока по-прежнему не известно ничего конкретного. И всё же проблема эта становится предметом исследований и планируемых экспериментов. В США и СССР прошли научные конференции, посвящённые исключительно проблеме «других цивилизаций» и контактов с ними. Ясно, что вопрос о том, существуют ли вообще «другие», остаётся фундаментальным.

Кажется, что из-за отсутствия эмпирических данных выбор ответа на этот вопрос все ещё зависит от личных взглядов, от «вкуса» учёного. Однако постепенно всё большая часть учёных приходит к убеждению, что полная «психозойская пустота» Космоса находилась бы в непримиримом противоречии со всем комплексом наших знаний о природе; знания эти, хотя и не постулируют explicite (Явно [лат.] — Прим. ред.) существования «других», но подводят к этому implicite (Неявно [лат.] — Прим. ред.), поскольку весь опыт науки требует признать явления астрогенеза, планетогенеза и, наконец, биогенеза нормальными процессами в Космосе, то есть обычными, «типовыми» явлениями. Поэтому получение опытных данных о том, что «других» в наблюдаемой части Метагалактики нет как их можно получить и можно ли получить вообще, не играет роли, означало бы не только крушение определённой изолированной гипотезы (гипотезы о специфической частоте появления жизни и разума в Космосе), но стало бы с методологической точки зрения серьёзной угрозой основным представлениям естествознания. Констатация такой «пустоты» была бы равнозначна тому, что опирающаяся на общепринятую в науке экстраполяцию непрерывность перехода от одних материальных явлений к другим — от возникновения звёзд к появлению планет, от этого явления к зарождению жизни, её эволюции и так далее, — непрерывность, которая является нерушимой опорой всей науки, не имеет места в этом мире; что, иначе говоря, где-то в самых общих законах природы, исследуемых и постулируемых нами, существует непонятный нам разрыв. Такая констатация потребовала бы пересмотра многих теорий, которые в настоящее время считаются общепринятыми.

Приведу слова И. С. Шкловского, сказанные им в 1964 году на конференции в Бюракане: «Для меня величайшим, подлинным «чудом» было бы доказательство, что никаких «космических чудес» нет. Только специалист-астроном может с ясностью понять значение того факта, что из 10²¹ звёзд, образующих наблюдаемую нами часть Вселенной (около 10¹⁰ галактик, приблизительно по 10¹¹ звёзд в каждой), ни одна не имеет вокруг себя достаточно развитой цивилизации, хотя процент звёзд, имеющих планетные системы, должен быть достаточно высок».

Один из молодых советских астрофизиков, Кардашев, выступая на упомянутой конференции, разделил гипотетические цивилизации на три типа, включив в первый цивилизации, подобные земной (использование энергии порядка 4 × 10¹⁹ эрг/сек), во второй — цивилизации, использующие энергию порядка 4 × 10³³ эрг/сек, в третий — «суперцивилизации», которые овладели энергией своей галактики (то есть энергией порядка 4 × 10⁴⁴ эрг/сек). При этом время, необходимое для возникновения цивилизации первого типа, он оценил в несколько миллиардов лет (на примере Земли), переход от первого ко второму типу должен длиться всего несколько тысяч лет (оценка, опирающаяся на темп энергетического прироста на Земле в течение последних веков), а от второго к третьему типу — несколько десятков миллионов лет.

Последнее утверждение встретило критику других специалистов, ибо при таких темпах «психогенеза» практически все галактики должны были бы уже обладать своими «сверхцивилизациями», вследствие чего небо служило бы ареной очень интенсивной «звёздоинженерной» деятельности, кишело бы «космическими чудесами», чего, почти вне всякого сомнения, не происходит. Следовательно, либо возникновение (какой бы то ни было) цивилизации — явление очень маловероятное, редкое, благодаря чему цивилизации возникают лишь в некоторых галактиках (и значит, мы в нашей могли бы оказаться одинокими), либо же уровень энергетического (технологического) развития задерживает какое-то явление (барьер?) или цепь явлений, для нас полностью загадочных.

Возможно, что эта загадка решается довольно тривиально. Так, например (мы об этом уже говорили), возможно, что пути развития, общие до определённого момента (скажем, до такого, который примерно соответствует современному развитию цивилизации на Земле), в дальнейшем расходятся в виде целого пучка возможных вариантов, причём продолжать экспоненциальный темп развития может только небольшая доля процента всех «стартовавших» цивилизаций. Такой барьер развития, имеющий вероятностный характер, радикально отличается от каких-либо таинственных «запретов», носящих печать фаталистического детерминизма. Подобное статистическое рассмотрение возвращает Космосу его характер поля состязания и борьбы за дальнейший рост, борьбы трудной и небезопасной, но стоящей усилий, в то время как фаталистический взгляд на вещи означал бы вынесенный кем-то таинственный приговор, который не могут преодолеть ни наши эмоциональные, ни исследовательские стремления.

Это решение в вероятностном (а не только в «успокоительном») плане представляется в настоящее время наиболее правильным (с точки зрения методологии).

Мы можем сформулировать один общий вывод, справедливый почти на все сто процентов: начиная с образования планет, которое, как мы знаем, является скорее всего типичным космическим процессом, сходство дальнейших процессов (био-, а позднее и психогенеза и, далее, возникновения и развития цивилизаций) в каком-то месте исчезает, причём мы не знаем, то ли имеется один «порог», чётко определяющий начало расхождения дальнейших путей развития, то ли это целое множество этапов, на которых последовательно суммируются отклонения от земной «нормы». Статистический подход позволяет утверждать, что общее число планетных систем гораздо больше, чем тех, на которых возникает жизнь, а этих последних в свою очередь больше, чем планет, на которых появляется цивилизация, и так далее, вплоть до этапа «увенчания» цивилизации достижениями технологии, которые могут наблюдаться в космическом масштабе.

По вполне понятным причинам учёные уделяют вышеприведённым гипотезам сравнительно мало внимания, концентрируя его в основном на физико-технических проблемах межцивилизационных контактов. В связи с этим важно отметить, по-видимому, лишь следующее.

Во-первых, прогнозирование межзвездных перелётов человека, например перелётов с помощью фотонных ракет, сейчас не является ни «модным», ни теоретически разрабатываемым, поскольку анализ энергетического баланса (например, проделанный фон Корнером) показал, что даже использование аннигиляции материи в качестве «горючего» не разрешает чудовищной энергетической проблемы таких перелётов. Ибо количество материи, которую потребовалось бы аннигилировать для перелёта из одной галактики в другую за «разумное» время (порядка длительности человеческой жизни), то есть для перелёта с околосветовой скоростью, имело бы порядок, равный массе нашей Луны. Поэтому в настоящее время считается, что подобные полёты не будут осуществлены даже в ближайшие столетия. Правда, указывали на то, что «околосветовая» ракета может хотя бы часть дефицита своей начальной массы покрыть за счёт космического вещества, которое при всей его разреженности для устройства, двигающегося с такой скоростью, является пригодным топливом. Кто знает, может быть, будут открыты и другие энергетические возможности! Во всяком случае, трудности на пути астронавтики носят характер, отличный от того, который, например, делает бесплодными попытки создать вечный двигатель. И даже доказательство того, что галактический корабль должен был бы иметь начальную массу, равную массе Луны, указывает лишь на ужасающие технические трудности, но не на принципиальную невозможность, хотя бы потому, что существует Луна, и если бы какое-нибудь из будущих поколений очень заупрямилось, оно смогло бы отправить в указанный путь наш уважаемый спутник, который так услужливо предоставлен планетогенезом солнечной системы.

Во-вторых, задача, которая более всего интересует учёных, задача радиоконтактов (возможно, и лазерных контактов) с «иными» требует для своей реализации, как оказывается, значительных материальных затрат (сооружение большого количества приёмных устройств для «прослушивания Космоса» и, вероятно, передающих станций, поскольку, как это очевидно, если бы все цивилизации работали из экономии только на приём, то никто никого бы не услышал). Эти капиталовложения превышали бы даже затраты на современные эксперименты в области ядерной энергетики.

Без сомнения, учёным потребуется сначала «воспитать» целое поколение руководителей, которые согласятся достаточно глубоко залезть в государственный карман и притом для выполнения целей, столь подозрительно напоминающих традиционную научно-фантастическую тематику. Кроме материального, проблема радиоконтактов имеет и любопытный информационный аспект. Дело в том, что чем полнее используется при передаче пропускная способность информационного канала, то есть чем в большей степени устраняется избыточность сообщения, тем больше оно становится похожим на шум, и принимающий не зная системы кодирования практически оказывается перед огромными трудностями — трудностями, касающимися не только декодирования приходящей информации, но даже и опознавания её как информации вообще в отличие от шума, создаваемого космическим «фоном». Поэтому не исключено, что уже сейчас наши радиотелескопы принимают в виде шумов фрагменты «межзвездных разговоров», которые ведут «сверхцивилизации». Такие цивилизации, для того чтобы мы могли вообще их открыть, должны передавать также сигналы совсем иного характера, не использующие полностью пропускную способность канала связи, то есть специальные «позывные» возможно более простой, чётко упорядоченной и постоянно повторяющейся структуры. Поскольку такого рода «позывные» могут составлять лишь малую долю всей информационной передачи, сооружение большого количества специализированных приёмных установок на Земле ещё раз оказывается задачей большой важности (и, как говорилось, большой стоимости).

Таким образом, единственной загадкой, какую мы до сих пор ещё не можем разрешить, остаётся отсутствие «космических чудес». Следует отметить, что в этой проблеме, однако, кроется некий парадокс. То, что до сих пор предлагалось в качестве «модели» такого «чуда», например сфера Дайсона, по всей вероятности (мы об этом ещё будем говорить), вообще никогда не будет реализовано. С другой стороны, известно, что много явлений, происходящих в галактиках и звездах, ещё ждёт своего объяснения; при этом никто из специалистов не спешит снабдить неизвестные процессы названием «космического чуда». Одно дело придумывать такие феномены (в духе сферы Дайсона), которые создали бы для нас, наблюдателей, выгодные условия для дихотомического решения проблемы (альтернатива: «искусственное» — «естественное»), а совсем другое — на самом деле вызывать процессы, которые являются более или менее побочным продуктом действующей звёздной, нейтринной или, наконец, какой-либо «кварковой» энергетики ⁵.

У гипотетической сверхцивилизации энергетика сама по себе не составляет специфической аппаратуры, предназначенной для сигнализации во Вселенной о существовании этой цивилизации. И, быть может, поэтому как бы случайно возникает своего рода «камуфляж»: то, что для «тех» представляет собой искусственное, мы будем истолковывать как созданное силами природы, насколько известные нам естественные законы позволят нам это.

Неспециалисту трудно представить, какие вообще трудности могут возникнуть в этом вопросе. Если бы мы обнаружили листок из письма, хотя бы написанного и на непонятном языке и незнакомыми нам буквами, мы не сомневались бы, что это создано разумным существом, а не возникло естественным, природным путём, «без помощи людей». В то же время может оказаться, что одну и ту же последовательность звёздного «шума» можно будет рассматривать и как «сигнализацию иных» и как излучение неживой материи. Это уже произошло при истолковании спектров некоторых весьма отдалённых объектов; Кардашев в противовес большинству астрофизиков пытался отождествить эти объекты с сверхцивилизациями. Вероятно, правы были его оппоненты.

И наконец, последнее замечание. Для огромного большинства людей, в том числе и учёных, за исключением пока очень маленькой горстки заинтересованных специалистов, вся проблема «других цивилизаций» явно отдаёт фантастикой и, кроме того (что ещё важнее), полностью лишена эмоционального аспекта. Большинство людей привыкло к картине населённой Земли и безлюдного (если отбросить сказки) Космоса как к очевидной норме, признаваемой единственно возможной.

Поэтому, собственно говоря, мысль о том, что мы в Космосе одиноки, не вызывает у людей впечатления сенсации (как воспринял её Шкловский, — я уже цитировал его слова, с которыми полностью солидарен). Для полноты картины добавлю, что тезис о нашем одиночестве в Космосе будет чудовищен, таинствен и поразителен для материалиста и эмпирика, а для спиритуалиста эта мысль будет чудесной и «успокаивающей». Это касается даже учёных. В нашей каждодневной жизни мы привыкли к тому, что только люди принадлежат к избранному классу «разумных существ». Существование же «иных», с которым естествознание не только выражает согласие, но которое, как мы уже говорили, оно и постулирует своими многочисленными следствиями, носит для нас весьма абстрактный характер.

Этот антропоцентризм не может так быстро уступить место какому-то «галактоцентризму», что тем более понятно, поскольку людям до сих пор трудно сосуществовать на одной планете. Поэтому рассуждения о космической солидарности легко приобретают характер какой-то безответственной или сказочно-иронической фантазии, к которой кучка чудаков хочет склонить жестоко перессорившихся между собой землян.

Я отдаю себе в этом полный отчёт и не призываю к исправлению школьных учебников в духе представленных здесь мыслей. Тем не менее мне кажется, что во второй половине XX века трудно быть полноценным человеком, не задумываясь, хотя бы иногда, о до сих пор нам не известных других разумных существах, к сообществу которых принадлежим и мы сами.