Имре Лакатос:
Фальсификация и методология научно-исследовательских программ.
Глава 1. Наука: разум или вера?

На протяжении столетий знанием считалось то, что доказательно обосновано (proven) — силой интеллекта или показаниями чувств. Мудрость и непорочность ума требовали воздержания от высказываний, не имеющих доказательного обоснования; зазор между отвлечёнными рассуждениями и несомненным знанием, хотя бы только мыслимый, следовало свести к нулю. Но способны ли интеллект или чувства доказательно обосновывать знание?

Скептики сомневались в этом ещё две с лишним тысячи лет назад. Однако скепсис был вынужден отступить перед славой ньютоновской физики. Эйнштейн опять всё перевернул вверх дном, и теперь лишь немногие философы или учёные все ещё верят, что научное знание является доказательно обоснованным или, по крайней мере, может быть таковым. Столь же немногие осознают, что вместе с этой верой падает и классическая шкала интеллектуальных ценностей, её надо чем-то заменить-ведь нельзя же довольствоваться вместе с некоторыми логическими эмпирицистами разжиженным идеалом доказательно обоснованной истины, низведённым до «вероятной истины» ¹, или «истиной как соглашением» (изменчивым соглашением, добавим мы), достаточной для некоторых «социологов знания» ².

Первоначальный замысел К. Поппера возник как результат продумывания следствий, вытекавших из крушения самой подкреплённой научной теории всех времён: механики и теории тяготения И. Ньютона. (Следуя традиции, установившейся после переводов на русский язык работ К. Поппера, я так перевожу термин corroborated; «подкреплённая» теория — это теория, выдержавшая ряд строгих проверок, доказавшая свою устойчивость (см. Поппер К. [161] [рус. пер. с. 192]. — Прим. пер.) К. Поппер пришёл к выводу, что доблесть ума заключается не в том, чтобы быть осторожным и избегать ошибок, а в том, чтобы бескомпромиссно устранять их. Быть смелым, выдвигая гипотезы, и беспощадным, опровергая их, — вот девиз Поппера. Честь интеллекта защищается не в окопах доказательств или «верификаций», окружающих чью-либо позицию, но точным определением условий, при которых эта позиция признается непригодной для обороны. Марксисты и фрейдисты, отказываясь определять эти условия, тем самым расписываются в своей научной недобросовестности. Вера, свойственная человеку по природе и потому простительная слабость, её нужно держать под контролем критики; но предвзятость (commitment), считает Поппер, есть тягчайшее преступление интеллекта.

Иначе рассуждает Т. Кун. Как и Поппер, он отказывается видеть в росте научного знания кумуляцию вечных истин ³. Он также извлек наиболее важный урок из того, как эйнштейновская физика свергла с престола физику Ньютона. И для него главная проблема — «научная революция». Но если, согласно Попперу, наука — это процесс «перманентной революции», а её движущей силой является рациональная критика, то, по Куну, революция есть исключительное событие, в определённом смысле выходящее за рамки науки; в периоды «нормальной науки» критика превращается в нечто вроде анафематствования. Поэтому, полагает Кун, прогресс, возможный только в «нормальной науке», наступает тогда, когда от критики переходят к предвзятости. Требование отбрасывать, элиминировать «опровергнутую» теорию он называет «наивным фальсификационизмом». Только в сравнительно редкие периоды «кризисов» позволительно критиковать доминирующую теорию и предлагать новую.

Взгляды Т. Куна уже подвергались критике, и я не буду здесь их обсуждать. Замечу только, что благие намерения Куна — рационально объяснить рост научного знания, отталкиваясь от ошибок джастификационизма и фальсификационизма заводят его на зыбкую почву иррационализма.

(Обвинения в иррационализме, направленные в адрес Т. Куна, связаны со специфическим смыслом, который термины «рациональное», «рациональность» имеют у Лакатоса. «Лакатос называет «рациональным» то, что соответствует определённым методологическим принципам и нормам., Поскольку каждая методологическая концепция формирует специфические правила научной деятельности, постольку понятие рациональности у Лакатоса относительно: одни и те же действия учёного одна концепция может объявить рациональными, а другая — иррациональными. Методологическая концепция юказывается одновременно и «теорией рациональности», \так как именно она формулирует критерии рациональности и определяет, что в деятельности учёных является «рациональным», а что — «иррациональным» (Никифоров А. Л. Цит. соч. С — 472). Т. Кун сделал более решительные выводы из этой относительности, в то время как И. Лакатос всё же считал собственную методологическую концепцию надёжным оплотом рациональности. — Прим. пер.)

С точки зрения Поппера, изменение научного знания рационально или, по крайней мере, может быть рационально реконструировано. Этим должна заниматься логика открытия. С точки зрения Куна, изменение научного знания — от одной «парадигмы» к другой — мистическое преображение, у которого нет и не может быть рациональных правил.

Это предмет психологии (возможно, социальной психологии) открытия.

Изменение научного знания подобно перемене религиозной веры.

Столкновение взглядов Поппера и Куна — не просто спор о частных деталях эпистемологии. Он затрагивает главные интеллектуальные ценности, его выводы относятся не только к теоретической физике, но и к менее развитым в теоретическом отношении социальным наукам и даже к моральной и политической философии. И то сказать, если даже в естествознании признание теории зависит от количественного перевеса её сторонников, силы их веры и голосовых связок, что же остаётся социальным наукам; итак, истина зиждется на силе. Надо признать, что каковы бы ни были намерения Куна, его позиция напоминает политические лозунги идеологов «студенческой революции» или кредо религиозных фанатиков.

Моя мысль состоит в том, что попперовская логика научного открытия сочетает в себе две различные концепции.

Т. Кун увидел только одну из них — «наивный фальсификационизм» (лучше сказать «наивный методологический фальсификационизм»); его критика этой концепции справедлива и её можно даже усилить. Но он не разглядел более тонкую концепцию рациональности, в основании которой уже не лежит «наивный фальсификационизм». Я попытаюсь точнее обозначить эту более сильную сторону попперовской методологии, что, надеюсь, позволит ей выйти из-под обстрела куновской критики, и рассматривать научные революции как рационально реконструируемый прогресс знания, а не как обращение в новую веру.