Владислав Францевич Галецкий — кандидат экономических наук, ведущий сотрудник Института макроэкономических исследований. В своей статье автор рассуждает о моделях глобализации. | |
Исторические, антропологические и археологические исследования свидетельствуют о том, что на ранних стадиях антропогенеза и социогенеза имело место явление, названное великим Томасом Гоббсом «войной всех против всех». Люди безжалостно уничтожали друг друга в жесточайшей борьбе за источники еды, воды и пригодной для жизни территории. Между ними заключались, это представляется наиболее вероятным, «Война всех против всех» в конце концов могла бы привести к полному исчезновению Homo sapiens как биологического вида. Для того чтобы человек социализировался, то есть стал членом некоей группы, микросоциума, рыхлая человеческая масса должна была быть соответствующим образом структурирована. Иначе говоря, всё человечество должно было разделиться на структурные единицы, которые бы представляли собой уже сложившиеся социумы. Необходимо было инвертировать природную агрессивность индивида — она должна была бы быть направлена уже не на любого другого человека, а лишь на того, кто не входил в данную группу. Так появились «Свои» и «Чужие». Первоначально человечество разделилось на кланы или племена. Постепенно, подчиняясь экологической логике необходимости консолидации перед лицом внешней среды, стали возникать межплеменные союзы. Иными словами, некая этика межчеловеческих отношений в начале действовала лишь в рамках одного племени. Затем — она стала распространяться уже на группы племён. В дальнейшем именно это послужило основой для этногенеза. Образовались этносы, то есть система распознавания «свой-чужой» стала связываться с достаточно широкой группой людей, объединённых языком, особенностями психологии и образа жизни, историческими корнями, таинственным «фактором Х» Гумилёва и многим другим. «Суверенитет» восходит именно к этническим корням, в самом общем виде, он может рассматриваться как требование одной группы людей ко всем остальным группам людей ни при каких условиях не вмешиваться в их дела. Затем суверенитет стал атрибутом государств. Первые государства имели этническую основу, поэтому переход категории суверенитета от одного носителя (этноса) к другому носителю (государству) произошёл сравнительно легко. Суверенитет как признание абсолютной власти над собой со стороны некоторой группы людей был необходимой платой за защиту от внешних агрессий и воздействий, которые часто носили характер геноцида, этноцида и домицида. Каждое государство, будучи в своей основе этнократичным, представляло собой «особое человечество на особой земле». Такое состояние сохранялось примерно до 1000 года до новой эры, когда стали образовываться первые империи, и категории «государственный суверенитет» и «этнический суверенитет» оказались жёстко разведены и противопоставлены. Например, Ассирия и Вавилон были чётко выраженными этнократическими образованиями и тотальный геноцид чужого населения был для них обычной практикой. А вот Персидское Царство уже этнократическим образованием не было, так как на его территории жили совершенно разнообразные этносы, которые отличались друг от друга в религиозном и цивилизационном отношении. Таким образом, примерно с того времени, главным субъектом-сувереном становится государство, а не этнос. Эпоха эллинизма, которая началась с завоевательных походов Александра Великого, была не только первой попыткой глобализации, но и первым вызовом понятию суверенитета. Достаточно вспомнить полную глубокого трагизма судьбу Демосфена, чтобы понять: раскол на своих и чужих уже пошёл не по этническому и не по государственному признаку, а по линии противостояния по отношению к Идее и Силе — Носителю Идеи. Значительная часть соотечественников Демосфена не захотела отстаивать суверенитет своей маленькой родины, так как более привлекательной им казалась Идея и новая Модель жизни, которую предлагал Александр Великий. Поэтому когда Коринфский Конгресс греческих городов-полисов избрал Александра Великого Архистратигом всех греков, то впервые в мировой истории в жертву Идее Великой Интеграции были принесены местные суверенитеты, в том числе, частично, вместе с жизнями их защитников, таких как Демосфен, например. Коллизия Суверенитет-Интеграция проявилась затем Средневековая Европа не ставила суверенитет слишком высоко. Земли и люди с необыкновенной лёгкостью переходили от одного монарха к другому и от одного феодала к другому феодалу. В то же время, именно Европа, после Тридцатилетней войны, подарила миру феномен чётко структурированных государств-территорий (Вестфальская система мира). В этом была своя великая историческая логика. Те или иные модели (субкультурного-субцивилизационного) развития могли теперь достаточно свободно развиваться в рамках зарезервированной территории. Понятно, что буржуазное общество в Нидерландах никогда не смогло бы кристаллизоваться с такой чёткостью, если бы эта страна оставалась частью Испанской империи или Австрийской империи. Да и всем обязанная протестантизму Великая Английская революция вряд ли бы произошла, если бы Англия и Франция составляли одно целое. Образование в Европе после Тридцатилетней войны государств-территорий было реакцией на микстовый характер средневекового образа жизни. Это была волна глобализационного отлива перед новым витком глобализации. Соответственно, она не только реанимировала, но и вдохнула новую жизнь в одряхлевшую категорию «суверенитета». На этот раз суверенитет приписывался прежде всего абсолютному монарху. Символично, что именно в эти годы Томасом Гоббсом был написан его «Левиафан» — одна из самых лучших книг в области политической философии. «Государь» Макиавелли появился значительно раньше, но суть его идей опять-таки относится к модели государства-территории. Эпоха колониализма и связанный с ней глобализационный прилив в качестве реакции на слишком быструю глобализацию породили новый глобализационный отлив, который выразился в формировании в XIX веке «государств-наций» как средства защиты различных моделей индустриально-капиталистического развития. Отсюда и вновь востребованный суверенитет. Теперь уже это культ суверенных наций. Он не имеет этнократических интенций и его суть можно выразить следующим образом: группа людей, объявляющих себя нацией, то есть Такое понятие суверенитета продержалось до середины XX века. Вторая его половина отмечена как разнообразными покушениями на саму идею суверенитета, так и резким усилением сторонников его абсолютного характера. Ситуация крайне усложняется тем, что в современном мире есть и государства-нации, и государства-территории, и государства, которые не могут быть однозначно классифицированы в этих терминах вообще. На вопрос о том, подрывает ли глобализация государственный суверенитет, ответ может быть только один. Глобализация, как и любая другая интеграция, размывает и, будучи доведена до логического конца, разрушает суверенитет тех государственных единиц, которые находятся на поле её действия. Здесь исследователи должны быть мужественны и последовательны: глобализация суть процесс, направленный на разрушение любого государственного суверенитета. В таких геополитических системах, как НАТО или Европейский Союз, суверенитет входящих в их состав государств серьёзно ограничен уже сейчас. После введения единой европейской валюты Euro можно говорить о начале процесса утраты странами, входящими в Eurozone, своего суверенитета. Если процесс европейской интеграции будет развиваться дальше, и возникнут единые внешнеполитические и военные институции, то можно будет говорить о полной утрате странами Европейского Союза своего суверенитета. Суверенитет, в явной или неявной форме, предполагает, что для людей самая важная форма идентификации та, которая связана с сувереном, то есть этническая, национальная или государственная. Вообще говоря, это вопрос очень спорный. В начале его категорически поставило под сомнение Учение Иисуса Христа, затем пророка Мухаммада. С нерелигиозной точки зрения, против суверенитета категорически выступил аутентичный марксизм: какой может быть суверенитет для «пролетария, не имеющего отечества?» Действительно, люди идентифицируют себя с теми или иными группами не только по признакам этнической, территориальной, национальной или государственной гомогенности. Кто ближе высокооплачиваемому программисту из банка, что на Уолл-стрит? Парень-чистильщик обуви, который сидит в трёх метрах от входа в банковский офис, или коллега из Милана? Ответ на этот вопрос, кстати, не только не очевиден, но Глобализация как частный случай интеграции предполагает, что индивид может использовать в своих интересах не только «своё» государство, но и «чужое», главное чтобы оно находилось в глобализационном (интеграционном) поле. Конечно, например, в современной Федеративной Республике Германия есть люди, и не в таком уж малом количестве, которые требуют возврата к границам 1937 года, предъявляют требования на Эльзас, Лотарингию, Судеты, Восточную Пруссию, Карлсбад, Данциг и так далее. Однако глобализация и европейская интеграция позволяют немцам, которые хотели бы жить на этих территориях или работать там, другой выход из сложившейся ситуации. После того, как Шенгенскими и Маастрихскими соглашениями было декларировано свободное перемещение людей и капиталов, никто не мешает в индивидуальном порядке поселиться в интересующем месте, а впоследствии жить и работать там. Обе мировые войны отражали в том числе и противоречия внутри мирового бизнеса. Сейчас эти противоречия, безусловно, сохраняются. Но для их разрешения и борьбы с конкурентами современным экономическим контрагентам вовсе не обязательно прибегать к помощи «своего» государства. Например, в середине августа 2000 года американская компания Sun Microsystems обратилась в Европейскую Комиссию (исполнительный орган Европейского Союза) с жалобой на другую американскую компанию — Microsoft. Причём первая утверждает, что вторая нарушила действующее в странах Европейского Союза антимонопольное законодательство, так как своевременно не предоставила производителям сетевого программного обеспечения критически важную технологическую информацию, касающуюся некоторых особенностей функционирования OS Windows. А вот ещё один пример. Весной 2000 года начался процесс объединения двух крупнейших в Западной Европе фондовых бирж — Лондонской и Франкфуртской — с целью создания единой европейской технологической фондовой биржы IX. Казалось бы, этот процесс должен был бы произойти быстро и безболезненно и «тогда бы на финансовых рынках засветилась бы новая Бетельгейзе» (одна из самых ярких звёзд небосвода) — мы привели здесь восторженные оценки из российской периодики по поводу перспектив появления у На самом деле, следствием глобализации как раз и стало то, что в современном мире уже нет никаких «американцев», «французов», «немцев», «англичан», «японцев» и так далее. В глобализированном мировом экономическом пространстве есть группы людей, объединённые общими экономическими интересами, и отождествлять эти группы с этносами, нациями и государствами, значит делать очень грубую ошибку. Американец Джордж Сорос потерял миллиарды долларов, когда стал переводить их в евро. Это он советовал делать и остальным, подрывая тем самым доверие к своей национальной валюте. В своей новой книге «Open society: The Crisis of Global Capitalism Reconsidered», что вышла в издательстве в декабре 2000 года, Public Affairs Press, великий миллиардёр и великий филантроп признает, что в 1998 годау немного погорячился, объявив о кончине глобального капитализма, Можно ли сказать, что глобализация ставит точку в конце эпохи суверенитетов? Сейчас такой вывод, разумеется, является явно преждевременным. Более того, можно смело прогнозировать, что XXI век останется веком жесточайших конфликтов на почве этнического, национального и государственного эгоизма и шовинизма. По крайней мере, таким уж совершенно точно будет его первая половина. Собственно говоря, это и есть проявление той самой дифференциальной интеграции, которая неизбежным образом сопутствует всякой интегральной интеграции, в данном случае — глобализации. Можно поставить вопрос ещё более радикально — настанет ли время, когда суверенитеты и суверенные государства вообще исчезнут? Сейчас на этот вопрос дать однозначный ответ представляется делом затруднительным. Для абсолютного большинства людей, живущих на нашей Планете, категория «суверенитет» и «суверенное государство» пока являются священными. Дальнейший сценарий развития будет в первую очередь зависеть от того, как поведёт себя глобальный трансистемный интегративный слой. Как мы уже говорили, именно общность его интересов является главной, если не единственной причиной параллелизма, причём достаточно жёсткого, в политике стран Мирового Униполя, который (параллелизм) ошибочно принимают за проявление гегемонизма США, подавляющего суверенитеты и суверенные политические воли других стран. На первый взгляд это может показаться парадоксальным, но глобальный транссистемный интегративный слой всё больше движется к той модели существования, самоорганизации и функционирования, которую воплощал описанный в теориях Джиласа и Восленского номенклатурный класс. Это, разумеется, не означает, что премьер-министр Великобритании Тони Блэр, канцлер Германии Герхард Шрёдер или президент США Джордж В советской, а теперь Однако, на наш взгляд, никаких особых дивидендов экономические эксперименты французского генерала не принесли. И экономистам, и широкой общественности было хорошо известно «итальянское» и «западногерманское» экономическое чудо в Возврат Франции при Жорже Помпиду к атлантистской ориентации означал, в известной мере, фиаско политики де Голля. Ещё большим атлантистом, чем Помпиду и Валери Жискар Идеологический антикоммунист Рональд Рейган сделал то, чего не желали делать его предшественники — практически лишил свою страну шанса избежать ядерного конфликта с СССР Итак, наступит ли время, когда категория «суверенитет» и связанная с ним политическая практика уйдут в прошлое? Можно почти что с абсолютной уверенностью сказать, что этого не произойдёт в ближайшие 50 лет. Что же касается того, что этого «не может быть, потому что этого не может быть никогда», то на это мы можем возразить лишь тем, что идея и практика суверенитета держатся на некоторых специфических формах человеческой идентификации. Нигде в социальной природе человека нет признаков того, что эти формы имеют абсолютный характер, и со временем люди не смогут себя идентифицировать К концепции мондиализма и его теоретическим моделям, которые уже существуют при полном отсутствии практики многие тысячи лет, в мире отношение крайне неоднозначное, но, в основном, отрицательное или глубоко отрицательное. Его критики говорят о том, что «каждый народ» или «каждая нация» имеют полное право творить свою судьбу сами, не оглядываясь на Позволим себе высказать одно соображение. Как бы отнеслись жители Планеты Земля к тому, чтобы некое Единое Всемирное Правительство установило мир во всём мире, избавило бы людей от голода, холода, эпидемий и преступности, обеспечило бы каждому человеку право на достойную жизнь и на труд, если он хочет трудиться, позволило бы каждому реализовать свой человеческий потенциал, наконец, создало бы то «царство свободы, где свободное развитие каждого стало бы необходимым условием свободного развития всех», разрешило бы экологические проблемы и так далее. И, вообще, что лучше — терпеть унижения и издевательства со стороны суверенного национального государства, или, например, принимать помощь, а то и спасение, у чужого государства? В конце То же самое может случиться Переход к мондиалистскому варианту развития требует образования очень мощных транснациональных институций. Не таких беспомощных, аморфных, и, вообще, довольно жалких, как ООН, ЮНЕСКО и им подобных, а Если мондиализм и будет реализован как стратегия развития в XXI веке, то для этого будут необходимы соблюдение трёх условий: обязательное ослабление сегодняшних мощных суверенных государств; увеличение толщины и веса транссистемного глобального интегративного слоя; ламинарное, то есть без катаклизмов, катастроф и войн течение мировой истории. При таком сценарии наиболее вероятен именно мягкий мондиалистский вариант: то есть формально суверенные государства будут продолжать существовать, у их правительства останутся весьма серьёзные полномочия в области внутренней политики, экологии, социальной сферы, образования и здравоохранения, всего того, что сейчас находится в ведении местного правительства американского штата или германской земли. При этом будет существовать некий Единый Планетарный Орган Власти, который будет обладать исключительной монополией на решение всех проблем глобального характера и следить за неукоснительным соблюдением любыми местными властями некоего универсального кодекса прав и свода законов, касающихся, В случае, если в промежутке между Глобальные вызовы, в том числе экологические, возможно сделают мондиалистское развитие единственно возможным для выживания человечества. Поэтому вряд ли нужно рассматривать его как абсолютное зло, с которым невозможны никакие компромиссы, или как конец света. Наверное, большинство здравомыслящих людей согласятся с тем, что если мондиализм — это единственный выход из критической ситуации, альтернативой которому может быть лишь сползание в планетарный всеобщий хаос, полное уничтожение культуры и цивилизации, возвращение в каменный век, то это не такой уж плохой выход. Что касается аргумента типа: люди не воспримут эту модель развития, потому что не найдут в себе сил отказываться от суверенитета, то это касается точки зрения людей сегодняшнего дня, их взглядов, надежд и стремлений. Что будут думать и на что будут надеяться люди через ближайшие десятки лет — никто не сможет сказать. Над идеей Соединённых Штатов Европы в начале XX века многие смеялись, считая её никогда не осуществимой утопией. Менее чем за 100 лет она уже стала реальностью, причём наиболее радикальные изменения произошли вообще за последние 20 лет. Отношение к мондиализму (и шире — глобализации) это проблема прежде всего человеческого сознания. В начале XX века в самых развитых и демократических странах женщины были лишены избирательных прав, а те из них, кто отважится вместо юбки одеть брюки, гуляли под охраной полиции. Сейчас же успехи феминизма иногда приобретают гротескно-карикатурный характер. Можно посмотреть, как изменилось общественное сознание в США по отношению к расовым и сексуальным меньшинствам. Да Поэтому вряд ли сейчас имеет смысл с абсолютной уверенностью отвергать мондиализм как модель развития для человечества. Люди сегодняшнего дня, с их ценностями и их мировоззрением, при нём, скорее всего, жить не будут. А люди завтрашнего дня выберут свою судьбу сами. | |