Дэвид Фоглсон: Крестовый поход за «свободную Россию» как американская традиция.
Интервью

Вопрос: В своей книге Вы описываете попытки США реформировать Россию, которые Соединённые Штаты Америки предпринимали, начиная с 1881 года. Каковы причины и последствия этих действий?

Дэвид Фоглсон: Американское желание преобразовать Россию впервые проявилось в конце XIX века. Оно было обосновано тремя соображениями.

Первое из них — экономическое. Некоторые крупные американские компании, такие, как McCormick Harvesting Machine Company (позднее переименованная в International Harvester) и Singer Sewing Machines, считали, что американский рынок перенасыщен. Они серьёзно заинтересовались Россией. Этот интерес породил надежды на то, что Россия сможет стать потенциальным рынком для американской промышленной продукции.

Второе соображение — религиозное. В то время Русская Православная церковь запрещала прозелитизм. Но даже тогда американские протестантские миссионеры активно работали в Российской империи. Несмотря на то, что они сотрудничали, в основном, с русскими протестантами, некоторые из миссионеров сталкивались с давлением со стороны властей и даже оказывались в тюрьме.

Существовали и политические факторы, на которые историки обращают наибольшее внимание. Здесь речь идёт о Джордже Кеннане (George Kennan), дальнем родственнике Джорджа Кеннана, известнейшего дипломата XX века (Младший Джордж Кеннан — американский дипломат и мыслитель, идеи которого оказали колоссальное влияние на внешнюю политику США и на судьбы мира. Кеннан свободно говорил по-русски. Он работал сотрудником посольства США в СССР и в 1946 году направил в Вашингтон так называемую «Длинную телеграмму», которая стала, вероятно, наиболее часто цитируемым документом по истории Холодной войны. В этом документе Кеннан утверждал, что руководство СССР не стремится мирно сосуществовать с Западом и поэтому Запад должен проводить в его отношении политику «сдерживания» экономическими и дипломатическими, а если понадобится — и военными средствами. В конце 1940-х годов Кеннан стал директором Отдела стратегического планирования Государственного департамента США, фактически одним из идеологов «Плана Маршалла» и программы экономической помощи Японии. — Прим. ред.) Джордж Кеннан-старший был лидером кампании по защите народов Российской империи, страдавших от угнетения царём и бесчеловечных условий содержания заключённых и ссыльных. Впоследствии эти люди стали ратовать за освобождение России от царской деспотии.

Эти аспекты американского интереса в России не проявлялись до 1880-х годов. После убийства царя Александра II, в течение 20–25 лет американское мнение о России претерпело определённые изменения. Американцы всё меньше считали Россию «далёким другом» США, которую не стоит фундаментально изменять — возобладало мнение, что Россию необходимо освободить от царизма во имя политической и религиозной свободы, а также экономической модернизации.

Вопрос: Как известно, после Октябрьской революции американские войска оказались в России. С чем это было связано?

Дэвид Фоглсон: Отправка американских войск в Архангельск и Владивосток летом 1918 года была лишь частью более широкого плана, в рамках которого президент США Вудро Уилсон пытался повлиять на исход гражданской войны в России. Он был против использования военной силы, однако, в конце концов, пошёл на этот шаг. Некоторые историки придают особое значение степени влияния союзников США на это решение американского президента. Я лично считаю, что к июню-июлю 1918 года Джордж Кеннан-старший и его единомышленники убедили Уилсона в том, что даже небольшой контингент американских войск — 5 тысяч на севере России и 8–10 тысяч в Восточной Сибири — помогут противникам большевиков организовать оборону и самоуправление. Опираясь на эти районы, они смогут двигаться дальше и освободить всю бывшую империю от большевистского и, как они считали, немецкого влияния.

Вопрос: Как известно, США длительное время считают, что имеют особую историческую миссию — нести демократию и просвещение миру. Однако, в своей книге Вы высказываете мнение, что Россия стала «особым» проектом США и, в конечном итоге, «тёмным двойником» Америки. Почему именно Россия?

Дэвид Фоглсон: В разные исторические периоды различные страны выполняли подобную роль для американского самосознания. Эти страны либо играли роль «демонической противоположности», либо были объектом американской миссии. Например, идея христианизации и просвещения Китая являлась важным проявлением американских филантропических идеалов в конце XIX — начале XX века.

Я бы сказал, что Россия в этом смысле не уникальна. Однако, в тот период Россия больше, чем любая другая страна, считалась объектом американской миссии и противоположностью американским идеалам и достоинствам. Почему? — Потому что в конце XIX — начале XX века в США появилась идея, что несмотря на то, что Россия и США имеют разный исторический опыт и политическое устройство, Россия на самом деле похожа на США и поэтому ей суждено идти американским путём.

Это убеждение американцев основывалось на нескольких факторах. Во-первых, и Россия, и к тому времени, США, занимали большие территории на огромных континентах, что, как считалось, подразумевало общую широту характеров американского и русского народов. Известнейший американский историк Фредерик Тёрнер (Frederick Jackson Turner) в 1893 году опубликовал книгу «Значение границы в американской истории» (The Significance of the Frontier in American History), в которой доказывал, что основные черты американского этноса были сформированы в результате территориальной экспансии США от атлантического побережья — к тихоокеанскому, что и привело к возникновению традиций демократии, эгалитаризма и индивидуализма (Тёрнер полагал, что американский народ возник на границах цивилизованности и дикости. — Прим. ред.) Считалось, что у России был аналогичный опыт.

Сработали ещё два фактора — раса и религия. Такие борцы за свободную Россию, как Кеннан-старший, постоянно подчёркивали, что русские — белые люди, иногда их даже называли арийцами. Это представление способствовало возникновению мнения, что русские, намного более, чем азиатские народы, годятся для того, чтобы пойти по американскому пути демократии, современной экономики и христианства.

Среди миссионеров в то время было популярно мнение, что русские, которые исповедуют лишь «номинальное христианство», смогут быть обращены, как они считали, в «настоящее христианство». Они считали Православную церковь коррумпированным, отсталым и крайне суеверным видом христианской веры. Однако они были склонны думать, что тысячелетие православия подготовило русских к полной и подлинной христианизации.

Вопрос: В результате, все эти попытки оказались неудачными…

Дэвид Фоглсон: Но удивительно, что намерения «освободить» Россию возрождаются в США снова и снова. Каждая кампания по «преобразованию» России заканчивалась большим разочарованием, однако со временем чувства восторга и надежды снова проявляются в США.

Первый такой момент был отмечен во время русской революции 1905 года, особенно после появления «Октябрьского манифеста», который восторженно приветствовали в США, расценивая его как признак мгновенного преобразования самой худшей деспотии Европы в конституционную монархию. Этот энтузиазм скоро угас: в конце 1905 года прошла всеобщая забастовка в Санкт-Петербурге, вооружённое восстание в Москве, после чего эти выступления были жестоко подавлены властями. В России прошла серия погромов. В итоге, монархия отказалась от ранее сделанных ей уступок. Результатом стал крах американских иллюзий.

В следующий раз эйфория началась в 1917 году, когда крах царской автократии в феврале-марте 1917 года в США был воспринят с восторгом — его посчитали внезапным началом демократизации России. Тогда считалось, что события 1917 года в России являлись воплощением американских принципов 1776 года (год американской революции). Это впечатление было обусловлено контактами, которые существовали между американскими либералами и русскими кадетами и эсерами.

В третий раз эйфория — хотя, возможно, это слишком сильное слово для описания тогдашних настроений — возникла в период Второй Мировой войны. В то время, когда США и СССР были союзниками в борьбе против нацистской Германии, появилась идея, что американское влияние на сталинскую Россию может привести к появлению «новой России». Опять-таки, есть три причины этого. Экономическая: в рамках программы «Ленд-лиза» США передали СССР оружия, товаров и сырья на 11 миллиардов долларов. Бытовало мнение, что Советский Союз станет хорошим рынком для американских товаров и, более того, американские товары окажут влияние не только на экономическую модернизацию СССР, но и на преобразование всей страны. Были и религиозные факторы, потому что во время Второй Мировой войны Сталин прекратил преследование Православной церкви, и это было истолковано в США как знак того, что Россия вернётся в лоно христианской цивилизации и перестанет быть атеистическим государством, преследующим религию. Была и политическая причина. Здесь речь идёт об идее, что США и СССР являются партнёрами в альянсе, который русские описывали как «союз свободолюбивых народов», и что более демократическая Россия появится после войны. Конечно, вскоре после окончания Второй Мировой войны, в связи с крахом союзнических отношений, чувство эйфории испарилось.

Следующая история такого рода произошла только в конце 1980-х и в начале 1990-х годов, хотя американцы тепло относились к Михаилу Горбачёву и раньше. Однако только после неудачного путча в августе 1991 года, запрета Коммунистической партии и начала рыночных реформ Борисом Ельциным, в США вновь появился энтузиазм. Многие поверили в возможность быстрой реорганизации России.

Вопрос: США научились чему-нибудь на основе этого опыта?

Дэвид Фоглсон: Я думаю, что некоторые люди в Администрации президента Джорджа Буша, особенно государственный секретарь Кондолиза Райс, более реалистичны и умеренны в своих подходах к России. Они не отказались от попыток призывать к политическим реформам в России, однако не ожидают, что США окажутся в состоянии получить значительное влияние на российские дела. Они не ожидают быстрой трансформации России, но также не переходят к другой крайности — не утверждают, что Владимир Путин возвращает Россию в сталинскую эпоху.

Я считаю, что это положительные признаки. То, что является обескураживающим — это привычка американских политических и журналистских кругов очернять тех россиян, которых они считают ответственными за то, что Россия не становится более похожей на Соединённые Штаты Америки. Американские журналисты считают, что безусловно хорошо, если в стране существует политическая оппозиция и система «сдержек и противовесов». Они предполагают, на основе американского опыта, что Россия должна быть именно такой, а если она другая, то это просто патология.

Однако русский исторический опыт очень отличается от американского. Принцип разделения властей для многих россиян не связан с позитивными ассоциациями. Они вспоминают разделение власти между Ельциным и Верховным Советом в начале 1990-х годов или между Временным правительством и Советами в 1917-м.

Я думаю, что некоторые направления развития современной России печальны и неудачны. Однако американские журналисты и политики склонны все упрощать и оценивать события в России на основе американских стандартов, которые могут быть не совсем подходящими.

Вопрос: Как скажется на российско-американских отношениях победа на президентских выборах в США демократа или республиканца?

Дэвид Фоглсон: То, что я читаю в газетах, мне не внушает оптимизма. Меня беспокоит риторика американской политической кампании: высказывания Джона Маккейна о Путине; ужасная шутка Хиллари Клинтон, о том, что у Путина нет души; недавние ремарки Барака Обамы…

Слишком часто Россией пытаются играть в «политический футбол», слишком часто её уподобляют капризному ребёнку и делают «козлом отпущения». Очень недальновидно думать, что подобные фразы, произнесённые во время избирательной кампании, не отразятся на будущем двухсторонних отношений. Это напоминает историю 1987 года, когда вице-президент Джордж Буш-старший сказал Горбачёву: «Я буду говорить много ужасных вещей о Советском Союзе во время президентской кампании, однако я надеюсь, что Вы забудете об этом, потому что это только политика».

Вопрос: Возможно ли разорвать этот замкнутый круг?

Дэвид Фоглсон: Ныне подобные демагогические воззвания кандидатов в президенты не становятся причиной широкого резонанса в американском обществе. Ранее, когда политики и поборники русской свободы, не связанные с государством — такие как Джордж Кеннан — читали лекции и осуждали царскую тиранию, они добивались более восторженной реакции. Сегодня подобного не наблюдается.

Интересна реакция американского общества на решение журнала Time признать Владимира Путина «человеком года». Некоторые комментарии, оставленные читателями на сайте этого журнала, способны вызвать тревогу. Там писали, что Путин является воплощением зла, что этот номер журнала требуется сжечь и так далее. Однако, я не думаю, что эти взгляды широко распространены в США, частично потому что у США сейчас много других проблем. Я также думаю, что идея о возможности «переделки» России по американскому образцу не так популярна, как раньше.

Вопрос: Как американцы воспринимают Россию?

Дэвид Фоглсон: Существуют разные отношения к России среди разных слоёв американского общества. Я думаю, что люди, которые занимаются торговлей с Россией, видят позитивные изменения в российской экономике. Бизнесмены не склонены поддерживать радикальные мнения о России.

Но на журналистов и некоторых политиков до сих пор влияет прошлое. Например, газета New York Times недавно предложила, что необходимо возвратиться к практике 1970-х годов, когда США поддерживали диссидентов, наподобие Сахарова и Солженицына. Есть люди в американских журналистских кругах, особенно в редакции газеты Washington Post, которые склонны осуждать Россию за откат от демократии и преувеличивать угрозу, которую представляет Россия окружающему миру. Хотя и есть определённые тревожные явления, проявившиеся при Путине, такие журналисты слишком часто их преувеличивают.

Но вообще, трудно говорить о том, что думают о России типичные американцы — это очень сложная и разнообразная картина.