Фабрики невостребованной мысли

При принятии стратегических решений государством интеллектуальный продукт оказывается лишним. Белорусский кризис вновь показал, что Россия не имеет чёткой стратегии взаимодействия с ключевыми партнёрами. В очередной раз страна заплатила огромную цену: снова реагируя постфактум, она тщетно пытается нивелировать катастрофический ущерб, нанесённый её имиджу на Западе. Между тем политологи и эксперты в сфере внешней политики в один голос говорят, что производимый ими интеллектуальный продукт властью не востребован. Кто в этом виноват? Сама власть, полагающаяся на внутренних аналитиков? Или аналитическое сообщество, неспособное предложить серьёзный продукт? И вообще — что представляют собой российские аналитическе центры, претендующие на выработку стратегий в области внутренней и внешней политики?

Немного истории

Само понятие Think Tank, «фабрика мысли», «интеллектуальный центр» возникло в США после Второй мировой войны. Сегодня в Соединённых Штатах Америки существуют тысячи аналитических центров, крупнейшие из которых обеспечивают американский истеблишмент интеллектуальным продуктом в самых разных областях — от рекомендаций в сфере внешней и оборонной политики до развития экономики городов. Из ведущих американских интеллектуальных центров пришли во власть именитые американские политики. Профессор Гарвардского университета Генри Киссинджер в 1968-м стал сначала советником по национальной безопасности, а потом госсекретарём США. А в послужном списке Фрэнсиса Фукуямы, бывшего эксперта одной из самых авторитетных американских аналитических центров — RAND Corporation, значится работа в отделе политического планирования Государственного Департамента США.

«В России устойчивой системы, традиции взаимодействия власти с центрами разработки политики на сегодняшний день не существует, как, впрочем, и не существует и длительной истории таких центров», — утверждает руководитель Фонда эффективной политики (ФЭП) Глеб Павловский. Крупнейшие мозговые центры в СССР (не считая КГБ) существовали либо внутри партийной системы, либо принадлежали к академической среде. Наиболее известные из них: Академия общественных наук, Институт марксизма-ленинизма, Институт мировой экономики и международных отношений, Институт США и Канады (ИСКРАН). «В советское время академические институты были завалены заказами со стороны руководящих органов», — отмечает руководитель фонда «Политика» Вячеслав Никонов. Символично, что до сих пор находящийся на бюджетном финансировании ИСКРАН за последние 15 лет получил всего два заказа от государства.

В конце 1980-х независимые экспертные центры и институты начали расти как грибы. Новая власть нуждалась в интеллектуальном обеспечении и привлекала к работе ведущих специалистов новых аналитических центров. В 1990-м был создан Высший координационно-консультационный совет, ставший впоследствии частью администрации Бориса Ельцина, а потом и Президентский совет, куда вошли известные учёные. К середине 1990-х интерес Ельцина к аналитикам существенно ослаб. Помощь интеллектуалов вновь понадобилась власти в период избирательной кампании 1996 года. Именно тогда тесные отношения с Кремлём сложились у Фонда эффективной политики (ФЭП) и Фонда «Общественное мнение» (ФОМ).

Эпоха Владимира Путина внесла свои изменения в отношения российских аналитических центров и Кремля. По мнению эксперта Московского центра Карнеги Николая Петрова, сегодня сломаны и старая система, и начавшая было складываться модель, когда Кремль не просто ориентировался на нескольких советников, а через них опирался на более широкий круг профессиональных экспертов. Более того, само понятие «советник президента», по сути, превратилось в фикцию: они, как правило, никак не влияют на принимаемые решения. «С институтом советников не получилось», — признает высокопоставленный кремлёвский чиновник.

В качестве небольшого отступления замечу, что система принятия решений в области внутренней и внешней политики почти не предусматривает вовлечения в этот процесс третьих лиц. Внутренняя политика является зоной ответственности Управления внутренней политики, которое курирует заместитель главы президентской администрации Владислав Сурков. Некий элемент если не коллегиальности принятия решений, то по крайней мере их экспертного обсуждения здесь присутствует: руководители близких к Кремлю интеллектуальных центров приглашаются на совещания к Суркову. Что касается внешней политики, то эта сфера закрыта от посторонних глаз. По словам высокопоставленного кремлёвского чиновника, многие решения в этой области принимаются на субботних совещаниях президента с членами Совета безопасности, формат которых придуман лично Владимиром Путиным. Именно на таких совещаниях были, в частности, приняты неоднозначные решения о начале антигрузинской кампании и отказе ратифицировать 14-й протокол к Европейской конвенции по правам человека.

Приносят какие-то бумаги…

Аналитических центров, работающих под вывеской различных фондов и институтов и желающих предложить власти свой продукт, в России десятки. На самом деле подавляющее большинство из них, по сути, представляет собой PR-фирмы, и лишь немногие способны предложить качественную аналитику, не говоря уже про разработку глобальных политических стратегий.

В штате огромного числа фондов или институтов, как правило, состоит не более 10 человек. Эксперты требуют больших гонораров, измеряемых не одной тысячей денежных единиц в месяц, и их, как правило, приглашают под конкретный проект. По словам руководителя одного из аналитических центров, зарплата среднего аналитика составляет $ 2–3 тысячи в месяц. Аналитик высокого класса претендует как минимум на $ 5 тысяч в месяц. «И верхних границ зарплата такого специалиста не имеет», — добавляет собеседник. А 10–15% аналитиков российских интеллектуальных центров, по его мнению, — выходцы из спецслужб. Но в основном кадры центров сформированы из бывших (а часто и продолжающих трудиться на старом месте) сотрудников академических институтов и ВУЗов, а также недавних выпускников.

Некоторые российские Think Tank’и, как, например, Центр политической конъюнктуры России и Центр политических технологий, специализируются на распространении аналитических материалов по подписке. Впрочем, и они, и многие другие российские аналитическе центры, работающие в сфере реальной политики, ориентируются на эксклюзивные заказы, стоимость которых может составлять не один десяток тысяч долларов. Например, стоимость исследования по технологиям лоббизма и группам влияния в Украине, проведённое одним из московских аналитических центров, составила около $ 80 тысяч. Стоимость среднего социологического исследования в регионе с выборкой 1600 человек достигает $ 10–12 тысяч. Желающий стать мэром и попасть в Законодательное собрание региона должен быть готов выложить в среднем $ 30 тысяч за стратегию избирательной кампании. Для определения избирательной стратегии партийного списка в Законодательное собрание аналитики попросят уже $ 50–60 тысяч. По мнению директора Международного института политической экспертизы Евгения Минченко, стоимость работ по выработке стратегии для федеральной партии может составить примерно $ 100 тысяч.

Почти каждый руководитель интеллектуального центра многозначительно поведает вам, что работает с Кремлём. Но подобные утверждения — зачастую блеф. «Процентов 70–80 структур, которые пытаются взаимодействовать с Кремлём, работают, скажем так, не за деньги, за саму возможность работать с государствеными структурами. Люди чего-то приносят, им говорят, ну давайте, интересно, посмотрим», — говорит Минченко. Правда, такое «взаимодействие» с властью, рассказывает руководитель одного из политологических центров, конвертируется в иные дивиденды. Например, коммерческому заказчику говорят — а вот мы, между прочим, с Кремлём работаем. Для некоторых аналитических центров это становится своеобразной статьёй дохода. «Приносят какие-то бумаги в Кремль, а заказчикам потом говорят: мы в аналитике про вас написали, это стоит денег, потому что это аналитика, которую читают в Кремле», — отмечает руководитель одного из политологических институтов.

Отсутствие мощной финансовой базы, по мнению Павловского, — одна из причин, по которой в России до сих пор не создана существующая в США «стройная архитектура идей и кадров между независимыми политическими центрами, с одной стороны, университетским миром — с другой, и властью — с третьей». В США — это «мощные институты с огромными бюджетами, которых у нас нет ни у одного исследовательского центра», — добавляет Никонов. Замечу, что, согласно опубликованному на сайте финансовому отчёту, RAND Corporation за период с сентября 2004 по сентябрь 2005 года получила грантов и контрактов на сумму более $ 200 миллионов.

Избранные

На мой вопрос, есть ли в России структуры, подобные американской RAND Corporation, источник в окружении Владислава Суркова признался, что у нас такие структуры находятся в зачаточном состоянии. Тем не менее существует несколько интеллектуальных центров, на более или менее постоянной основе получающих заказы Кремля. Это ФЭП, Институт общественного проектирования (ИнОП), фонд «Политика», ФОМ, ВЦИОМ, а также Институт стран СНГ, Центр политической конъюнктуры (ЦПКР) и ряд других структур. Близкие к администрации президента аналитическе центры не участвуют в разработке глобальных политических стратегий, а скорее выполняют локальные поручения. В частности, ИнОП разрабатывал Закон «Об Общественной палате».

Одним из основных подрядчиков Кремля ещё пару лет назад являлся ФЭП. Возглавляемый Глебом Павловским фонд проводил мониторинг в регионах, где истекали полномочия губернаторов или должны были состояться выборы в местные парламенты. «По таким регионам в еженедельном режиме писались аналитические справки, — рассказывает один из бывших сотрудников ФЭПа. — Главным объектом интереса было поведение основных фигур. Важно было понять, какова ситуация в элитах, кто с кем договорился, кто с кем поругался, кого из кандидатов надо снимать». Молодёжное движение «Наши» — тоже детище ФЭПа. «Люди, которые занимались этим проектом, были выделены в отдельную группу внутри ФЭПа. Это было другое юридическое лицо, но сотрудники сидели в том же здании, только на другом этаже», — говорит один из бывших подчинённых Павловского.

В Кремле утверждают, что при новом главе президентской администрации влияние Павловского снизилось. Но тем не менее он остаётся в интеллектуальной обойме власти. В частности, аналитика реализации национальных проектов в регионах и мониторинг региональной прессы — проект Фонда эффективной политики, выполняемый по заказу Кремля. ФЭП, по словам Павловского, продолжает готовить аналитические материалы к совещаниям по внутренней политике и аналитические справки по регионам.

Кремль тесно взаимодействует с крупнейшими российскими социологическими службами. Руководитель ФОМа Александр Ослон работает с Кремлём уже более 10 лет. У руководителя ВЦИОМа Валерия Фёдорова не такой долгий опыт взаимодействия с властью, но это вряд ли является серьёзной помехой — он возглавил ВЦИОМ по протекции заместителя руководителя Управления внутренней политики администрации президента Алексея Чеснакова после перехода центра под контроль государства в 2003 году. Электоральные рейтинги и рейтинги доверия, а также опросы по текущим событиям — наиболее известные проекты ВЦИОМа и ФОМа, данные о которых еженедельно вывешиваются на их сайтах и параллельно передаются в Управление внутренней политики.

Впрочем, этим деятельность крупнейших социологических служб не ограничивается. По словам главы ФОМа Александра Ослона, фонд регулярно проводит опросы в регионах, где идут избирательные кампании — за 4 месяца, за 2 месяца, за 2 и за 1 неделю до выборов. Регулярное измерение рейтинга доверия к ключевым фигурам на политическом Олимпе — главы правительства и руководителей обеих палат парламента, вице-премьеров, а также главы президентской администрации — также является одной из задач ФОМа, выполняемых по поручению администрации президента. Результаты подобных опросов далеко не всегда появляются на официальном сайте фонда. Сейчас ФОМ проводит фокус-группы с целью анализа реализации национальных проектов, отчёты о которых поступают в Кремль.

Валерий Валерьевич Фёдоров утверждает, что ВЦИОМ редко делает опросы, предваряющие то или иное государственное решение. Одно из немногих исключений — монетизация льгот. Но cоциальные ведомства, отмечает глава ВЦИОМа, тогда не особенно прислушались к рекомендациям социологов. Чаще всего центру приходится проводить опросы постфактум — когда то или иное решение уже принято. Нередко ВЦИОМ изучает общественное мнение после резонансных событий. По словам Фёдорова, за последнее время подобные исследования проводились после событий в Кондопоге (массовые беспорядки на национальной почве) и проведения прямой линии с участием президента России. Как рассказал источник в «Единой России», партия власти № 1 также является одним из клиентов ВЦИОМа.

О своих финансовых взаимоотношениях с заказчиком руководители близких к Кремлю аналитических структур говорят неохотно. Между тем, очевидно, что спонсором прокремлёвских аналитических центров выступает не только государственный бюджет. Павловский дал понять, что нередко исследования ФЭПа, результаты которых получает в том числе и администрация президента, финансируют крупные корпорации. По словам Фадеева, крупные компании финансировали исследование ИнОПа по социальной стратификации общества, стоимость которого составила около полумиллиона долларов. Назвать компании, участвовавшие в инвестиционном пуле, Фадеев отказался.

Проводимая ФЭПом деятельность по мониторингу и анализу реализации национальных проектов на местах включена в смету финансирования информационной поддержки национальных проектов, на которую выделено около $ 20 миллионов. «На информационное обеспечение национальных проектов, куда входят в том числе и суммы на социологические исследования, заключён государственный контракт», — объясняет Фёдоров. По его словам, если речь идёт о министерствах, то в их бюджетах закладываются статьи на исследовательские работы. Подрядчик определяется по итогам тендеров. «Администрация президента тоже проводит тендеры, но реже, чем того хотелось бы самим исследователям», — признает Фёдоров.

Дружественным аналитическим центрам власть выделяет гранты. Например, Институт диаспоры и интеграции, созданный в рамках возглавляемого Константином Затулиным Института стран СНГ, получил, согласно распоряжению президента, 1,5 миллиона рублей.

Аутизм власти

Близость к Кремлю, впрочем, не означает, что плод мозговых усилий непременно ляжет в основу принимаемых решений. Даже прокремлёвские аналитики вынуждены констатировать, что власть в целом невосприимчива к интеллектуальному продукту и стратегические исследования не слишком востребованы, если востребованы вообще. С руководителем ФЭПа, который до сих пор является советником главы администрации президента, у автора этих строк состоялся примечательный диалог. «У нас очень мало кто может делать такие вещи, — говорит Павловский о разработках в сфере анализа и проектирования политического пространства. — И, делая их, он должен быть готов к тому, что занимается этим на свой страх и риск. То есть ему их не заказывают. Но русский политический аппарат имеет одно свойство: то, что он не заказал, он обычно низко ценит». — «Вы имеете в виду властный аппарат?» — уточнила я. «Да. Должен сказать, что часто и то, что он заказал, он тоже низко ценит. Жалобы на это вы получите от всех, кто работает», — заметил руководитель ФЭПа. Уже переговорив до этого с дюжиной руководителей крупных и не очень российских аналитических центров, я честно призналась, что получила их в большом количестве.

«Власть моноцентрична и иногда даже аутична», — добавляет Павловский. По его мнению, «некоторый рост аутизма» в последнее время, «безусловно, имеет место». «Есть некое упоение властью и апофеоз управляемости. Чиновники полагаются на внутриадминистративную аналитику, — соглашается политолог Александр Кынев. — Необходимость в независимых аналитиках появляется, когда возникает либо кризисная ситуация, либо недоверие к той или иной структуре, которая поставляет информацию». По его мнению, при новом главе президентской администрации эти тенденции усилились.

«Выводы внутренних аналитиков не проходят широкой профессиональной экспертизы, и их качество постоянно снижается», — добавляет эксперт Московского центра Карнеги Николай Петров. И, как и в любой иной сфере, неизбежной составляющей практики закрытых подрядов становится коррупция: «Если ведомство заказывает работы на миллионы долларов, а внешнего контроля качества этих работ нет, то возникает искушение давать эти заказы либо с откатами, либо структурам, которые непосредственно связаны с теми, кто раздаёт эти заказы».

По мнению политолога, все эти явления отражают общую ситуацию с отсутствием публичной политики и публичного обсуждения принимаемых решений. В США заказчиком исследований нередко выступает Конгресс, и результаты этих работ становятся предметом широкой дискуссии. «Это делается в значительной степени для того, чтобы: а) создать общественное мнение и б) подтолкнуть власть к принятию правильного решения», — говорит Петров. А Павловский напоминает, что власти США не провели широких обсуждений перед тем, как ввести войска в Ирак. «Иракская катастрофа США — это серьёзный сигнал Кремлю, к чему приводит аутизм в политике. Серьёзные проблемы надо обсуждать широко», — считает руководитель ФЭПа.

Как считает руководитель ЦПКР Константин Симонов, экспертное сообщество само допустило колоссальную ошибку, позиционировав себя как технологов по продвижению публичных интересов власти и предлагая свои услуги уже на стадии реализации принимаемых ей решений. По мнению Петрова, наши аналитические центры в значительной степени работали и работают «как пропагандистские машины, что исключает какое-то сбалансированное, взвешенное и разностороннее освещение стоящих перед страной проблем». «Вместо того чтобы производить смыслы, наше экспертное сообщество зачастую производит словоблудие», — усмехается Симонов. Это, по его мнению, во многом объясняет, почему власть не хочет прислушиваться к советам аналитиков.

Впрочем, есть и более глобальная причина, мешающая российским «фабрикам мысли» начать разрабатывать политические стратегии. «Путин создал стратегию глобальной дезориентации, когда никто не понимает, что будет завтра. В этой ситуации вообще очень сложно заниматься стратегическим проектированием», — считает Минченко.