Ефим Викторович Островский — гуманитарный технолог, руководитель неформальной группы идеологов «Группа Островского» (ГОСТ), предприниматель. Публикуемый текст представляет собой стенограмму восьмой, заключительной, лекции цикла Предрождественских публичных лекций Ефима Островского, которая состоялась 19 декабря 2007 года в конференц-зале отеля «Арарат Парк Хаятт» в Москве. | |
ПредисловиеВ преддверии 2008 года Ефим Островский предложил аудитории завершающее выступление своего цикла Рождественских лекций. Перед его появлением у микрофона к гостям с кратким вступительным словом обратилась Лариса Зелькова — директор департамента по связям с общественностью компании «Интеррос», генеральный директор Благотворительного фонда Владимира Потанина. Дамы и господа! Я знаю Ефима Викторовича Островского много лет. Мы познакомились осенью 1990 года. Мне тогда посчастливилось делать интервью с Островским как с молодым политиком. В ту пору он занимался тем, что теперь уже трудно описать обычными словами, — это была политическая деятельность, в то время очень популярная и малопонятная. Сегодня Ефим Первое. Все семнадцать лет, что я его знаю, Ефим действовал в разных областях и отраслях и именовался И второе. Если продолжить начатый разговор на языке бизнеса, то — известно: капитализация — это цена актива в момент его продажи. То есть если его акции не торгуются на бирже — только при продаже можно понять, сколько он на самом деле стоил. До совершения сделки истинная цена не известна никому. Так вот, предваряя сегодняшнюю лекцию и, возможно, слегка интригуя вас, дамы и господа, берусь утверждать: капитализация наследства или наследия наступает только в момент наследования. И, быть может, сегодня каждый из нас — творец самого важного — того, что может быть передано. Каждый причастен к этой капитализации. Итак, дамы и господа, — Ефим Островский! ЛекцияСпасибо, Лариса. У меня очень хорошее, радостное настроение. Я заканчиваю восьмилетний цикл лекций. Эта лекция в нём — последняя. В 2008 году я надеюсь почувствовать себя в декабре свободным человеком. В том смысле, что надеюсь лекцию не читать. Особенно радует, что я этот восьмилетний цикл могу закончить, а некоторым — не удалось. Это даёт особое ощущение свободы. Свобода — интересное слово. Мало кто знает, что свободное время, свобода, погречески называлась «схолэ». Откуда и возникла латинская skola. Как и русская — школа, и английская — school. В прошлом году я говорил, что настойчиво ищу в себе ученика. Что же, надеюсь, в 2008 году, освобождённый от лекций, я смогу пройти Лекционная семилетка: от Предназначения — к НаследованиюНапомню, из чего состоял наш цикл. У него было два подраздела. Сначала он планировался как трёхлетний. Предполагалось, что я исчерпаю наше общение темами «О Предназначении», «Видение» и «О Целях». Поскольку они составляют триаду, описывающую, что такое стратегическая идеология. Возможно, сейчас эти слова звучат знакомо. Но тогда они звучали если и не мировой новеллой, то уж точно — новеллой российской. В них была новость. Ведь тогда даже руководителям страны нужно было объяснять, что, например, центр стратегических разработок создаёт не военные стратегии, а экономические. Что же касается темы идеологии, то она относилась к числу запретных. Считалось, что проигравшие «Холодную войну» идеологии иметь не должны. Однако все три лекции были организованы вокруг отстраивания — отделения — темы идеологии от коммунистического дискурса и её перевода в дискурс экономический, если хотите — в управленческий, в котором можно было бы ставить вопрос как о стратегии, так и об идеологии. Структура тех лекций была проста. Как и они сами. Но когда меня попросили продолжить цикл, Напомню темы последующих лекций. Это «Культурная [контр]революция»; «Субъект или сумма влияний?»; «Род, страна, история» и «Человек как инженерное сооружение». В этом году я пригласил вас на лекцию о наследовании и стратегии, полное название которой «Наследование как способ жизни. Стратегия как работа над ошибками». Если очень кратко изложить содержание предыдущих серий, то в них я, на самом деле, показывал, что мы как строители нового — никуда не годимся. Во всяком случае — такие, какие мы есть здесь и сейчас. Этому была посвящена «Культурная [контр]революция», в которой я обрушивался на Ильфа и Петрова, утверждая, что «12 стульев» — крайне вредная книга. И параллельно — критиковал культурные штампы и стереотипы, в том числе — связанные с литературой. За что же? Видите ли, эти порождённые в нас штампы реагирования, стереотипы отношения к явлениям окружающего мира, заставляют вновь и вновь попадать в ситуацию того рабочего с оборонного завода, который, собирая дома сделанную по конверсии и украденную им стиральную машину, всё время получает пулемёт. Так и мы — какое бы новое мы ни пытались сделать, всегда повторяем старое. Почему? Неслучайно в лекции — «Субъект или сумма влияний?» — я обсуждал, что делать нечто можно, только если начать быть. То есть тогда, когда в стране создан субъект, которому действительно нужно делать новое. Который без этого не может никак. Для которого создание нового — это проблема. А пока этот субъект не образован — всё будет Тогда я впервые сказал вот такую крамольную вещь. Мы говорим: у нас ничего не меняется? Все Поэтому любому вдумчивому и вменяемому человеку важно относиться ко всем современным, как порой кажется — невзгодам и неурядицам — без ложного обличительного пафоса. И вообще — без волнения. Нужно понимать: все так и будет. Будет долго. И что же в этой ситуации стоит делать? То, что сработает через двадцать — тридцать лет. Я всегда был убеждён, что если Затем в лекции «Род, страна, история» я начал обсуждать владетельные рода. То есть форму, в которой может быть построен субъект, о котором только что шла речь. Ключевая мысль этой лекции в том, что владетельные рода — это тот тип конструктивных агрегатов, из которых может быть построена новая система, способная работать через двадцать — тридцать, а возможно — и через двести — триста лет. Кажется, тогда впервые я обратился к тезису, что следует ставить дальние цели. Что пытаться строить В прошлом году лекция называлась «Человек как инженерное сооружение». В ней я обсуждал новый тип человека. Возможности его создания. И тип корпораций, в которые эти люди могут объединяться, чтобы перестраивать себя — делать из себя прежних себя, адекватных ближайшему тысячелетию. При этом я обсуждал не самочинное переделывание человеком себя, но — с помощью особых институций и людей. На этом мы расстались год назад. Ошибки стратегической важностиСегодняшнюю тему я коротко называл бы «Наследование и стратегия» (Полное её название: «Наследование как способ жизни. Стратегия как работа над ошибками»). Это название указывает на два ограничителя контекстов, которые мы обсуждаем. Первый ограничитель состоит в том, что, рассуждая о способе жизни, мы говорим, что жизнь есть нечто делаемое. Делаемое Способ подразумевает цель. И в этом отношении предполагает, что мы говорим о том типе жизни и типе обсуждения жизни, в котором она, Второй ограничитель связан с тем, что мы будем говорить о стратегии наследования в связи с двумя подходами к слову «стратегия». Стратег не тот, кто знает стратегию, а тот, кто умеет стратегию. Между тем это очень важно. Причём важно не просто признавать ошибки. Важно делать ошибки. И важно любить делать ошибки. Во всяком случае — некоторые типы ошибок. И, соответственно (хотя принято считать, что стратегия — это то, что приводит нас к победам), я буду утверждать, что стратегия — это то, что позволяет проходить сквозь ошибки, позволяет делать ошибки, и именно в этом смысле понимать тезис Талейрана — Сталина о том, что не ошибается тот, кто ничего не делает. Это утверждение не оправдывает того, кто ошибся. Но утверждает весьма важную вещь. А именно, что если человек действует, то обязательно ошибается. Делающий — ошибается. И если он любит делать, то должен научиться любить свои ошибки. Я уже упоминал ощущение тщетности усилий, приходящее к некоторым людям только в глубокой старости, хотя о тщете усилий и иллюзорности окружающего мировые традиции говорят уже сотни и тысячи лет, объясняя нам, что сделать можно очень мало. И тут я попробую дать первый ответ на вопрос, как темы этой лекции связаны между собой. Аристократия как вид деятельностиЯ буду утверждать, что наследник наследует опыт. Опыт предшественника. Опыт того, кто даёт наследство — остальные виды капиталов. Опыт, происходящий из ошибок. И на основе чужого опыта, который ещё должен быть осознан, «упакован», передан. Причём так, чтобы он мог быть воспринят и принят. На основе этого опыта наследник строит свой — лучший — способ действия и жизни. Воспроизводит его в улучшенном виде. Так шаг за шагом мы будем это обсуждать применительно к сегодняшней российской ситуации, которую вот уже несколько лекций я берусь описывать как способную породить (или — не породить) то, что я привык называть новой аристократией. Это, конечно, во многом метафора. Во всяком Часто мы (как Содержание аристократии — в аристократическом способе жизни. Аристократия есть точно так же — процесс, способ и работа, — как и стратегия. И я утверждаю, что в современной России вполне реалистично ожидать появления родов, которые через сто — двести лет можно будет назвать аристократическими. Почему через сто или двести? Потому что аристократы в первом поколении — не бывают. Аристократы — это всегда потомки. Повторю: я говорю не о подражании. Не об опрокинутости в прошлое или о ряжености во фраки. Я говорю о практическом, актуальном наследовании как о способе жизни. О способе, как о way, как о пути. Но разговор о нём требует ответа: куда? Требует цели. Капитал и цельНаследуется прежде всего цель. И уже потом — опыт и средства её достижения. Какова цель наследуемых капиталов? Чтобы подступиться к ответу на этот вопрос, важно понять, что современные крупные российские состояния, все или почти все (делаю оговорку про «почти все», ибо знаю очень серьёзных людей, которые с моим последующим тезисом не согласятся, Но каждый из них в глубине души знает, что никакой цели в тот период, когда он создавал состояние, у него не было. Современные богатства — скорее продукты бегства от бедности. Они созданы реактивным, а не проективным путём. Конечно, бежали не только от бедности в чисто бытовом, питательно-хватательном смысле. Бежали и от бедности опыта. И чем богаче человек становился, тем богаче и разнообразней был его опыт. Причём не столько опыт потребительский, сколько деятельностный. Но — любопытная история: когда начинаешь обсуждать всерьёз наследование как способ жизни с обладателями крупных и средних российских состояний, то часто сталкиваешься с тем, что затаённо, в глубине души тебе не верят. Ибо не верят себе. Знают, что на самом деле цели у этих богатств нет. И не было. И с трудом можно ответить на вопрос, будет ли она. Ведь если до сих пор дожил без цели, то откуда она возьмётся в последние годы? Или в предпоследние — неведомо. Конечно, на полях нужно обсудить важный момент, который нас связывает с культурной (контр) револю цией Но вот человек, накапливая опыт, убегая от бедности, обнаруживает себя богатым. И бежать уже некуда. И он видит, что многое из того, что его окружает, ему не нужно. У меня был удивительный опыт в Токио. Недавно. Я попал на рынок электроники. Там продаётся вся электроника Азиатско-Тихоокеанского региона. И там во мне проснулся маленький мальчик — я вдруг понял, что хочу — вот это, вон то, и это тоже, и… Но я — человек тренированный. Я быстро схватил его за руку. И начал его — то есть себя — спрашивать. Но, допустим, человек, достигнув богатства, задумывается о целях. И, может быть, даже готов их ставить. А ошибки уже сделаны. Пока он бежал от бедности, он вёл себя таким способом, который воспитал его, сформировал, отформатировал и теперь уже не И как ответить на этот вызов, если не прекратить говорить, что наследование как способ жизни невозможно, как невозможен переход (или перевод) бесцельных, хаотично осознающих себя богатых российских слоёв в совершенно другое состояние? В состояние, которое я дерзаю называть новой аристократией! Осуществимо ли это, если люди были бесцельны большую часть своей жизни, а голливудский способ разрешения этого сюжета показывает, чем всё закончится? Здесь бы самое время дать слабину, разрыдаться и отказаться от попытки. Но если вспомнить историю (причём не идеологизированную, а ту, погрузившись в которую нужно разбираться, как всё было на самом деле), то можно обнаружить, что в подавляющем большинстве случаев, связанных с родами, сегодня признанными как аристократические, многосотлетние, сложившие из себя империи — всё начиналось точно так же. Это очень любопытное озарение — когда вы понимаете: у них начиналось так же. И хотя наша ситуация Поколение наследниковНо вспомним о втором ограничителе, с которым мы сталкиваемся, начиная представлять себя в качестве тех, кто намерен в несколько-десятилетней перспективе построить здесь тот субъект. И так перестать быть суммой влияний. Опыт, цели, капиталы передаются наследникам. Каков же образ этих наследников — нового поколения богатых слоёв? Образ, который мы наблюдаем? В этом году я разговаривал с очень разными людьми о перспективах нового поколения богатых российских слоёв. И они — от генералов спецслужб до отцов таких детей (во всяком случае, потенциальных) — говорили одно и то же: это полностью прогнившее поколение. Оно несёт на себе не только комплексы родителей, но ещё и новый сорт комплексов. Это люди, прожигающие ночи в клубах, а дни — во сне. Поколение клубийц. И к нему бессмысленно апеллировать. Оно разрушено. Эти дети не готовы. Их никто не научил учиться. Они не ощущают никакого проблемного поля. Этот тезис — беспомощен. Молодые люди пусто развлекаются лишь потому, что их не во что вовлечь. Высоцкий о таких пел, что «не досталось им даже по пуле». Они наследники великой и героической, хотя и бурной, жёсткой эпохи. Она формировала то, на чём эти дети теперь сидят как на законченном, завершённом. И что им с этим делать? Предложений нет. И они развлекаются. Что в этом странного? Чтобы новое поколение состоятельных слоёв захотело ДействияПервое: им нужно показать, что они могут сделать. Потому что того, что мы обсуждаем, они не знают. И не потому, что олухи или неучи. Просто система обучения, в которой они находились, создана не чтобы порождать новые аристократические рода. Даже если они учатся в самой дорогой школе — она полна учителей, созданных советской системой подготовки. А если в Англии — то и там школа давно уже не создаёт аристократию — там аристократия уже создана. И вот, чтобы задать этим молодым людям возможность содержательного действия, нужно новое образование — новый образ способа. Новый образ способа жизни. Второе: им нужно дать очень широкий набор техник действия, который я назову техниками боевых искусств (в том широком смысле, в котором боевое искусство — это прежде всего владение собой). Им нужно научиться быть. Третье: им следует передать огромный опыт предшествующего поколения. Причём так, чтобы он выглядел позитивно. Не как десятилетие бандитских стрельб. Не как разворовывание всего и вся. Да, в этом аспекте есть своя правда. Но нужно научиться найти другой аспект. То есть начать искать: а какие цели (пусть их Представьте себе, насколько мощнее субъект, если он может действовать согласованно, хотя бы в двух поколениях. Если опыт можно передать следующему поколению и сделать его опытным. Как я сейчас. Но — в его двадцать — двадцать пять лет. Мой тезис таков: если новое поколение — поколение наследников — начнёт складываться, оно припишет цели своим родителям. И тогда возникнет новая идейная конструкция — наследование как способ жизни — и задаст очень любопытного многоголового субъекта. Живущего и действующего в особой ситуации. Когда род — это уже не только я. И о его целях могу говорить не только я. Но и следующие поколения этого рода. И они будут говорить не меньшую, а, может быть, большую правду. Отчасти — «приватизируя» отцов. Как бы делая их своим ресурсом. И от их имени утверждая то, что, может быть, их отцы не могли даже додумать. Потому что у них нет свободного времени. По определению. Они очень заняты. Они busy. Они businessmen. После лекции «Род. Страна. История» мне возражали: помилуй, неужели ты думаешь, что вот эти вот? И дальше называли их Конфуций говорил: «Бойся человека, у которого нет времени». Но если мы начинаем говорить не о людях, Кстати, знаете, порой — чем старше человек, тем меньше он разбирается в окружающем его мире. Иначе говоря, если мы принимаем модель наследования как способ жизни и говорим о родовом деле, как о деле, в котором участвует несколько поколений, в том числе ещё не родившихся, то получаем и свободное время, чтобы разбираться. И — сам предмет разбирательства. После того, как наследуется цель, наследуется родовое дело. Наследуется то, что семья может назвать своим делом в веках. То, что важно не для журналистов, и даже необязательно для учебника истории, а для истории itself. Семейное дело. Родовое дело и честное словоНо чтобы увидеть дело семьи как родовое и историческое, нам опять необходим Я утверждаю, что эта задача не может быть решена родителями. Не может быть решена основателями рода — его первым поколением. Она может решаться только вторым поколением богатого сословия. Итак, мы говорим о том, что наследуется цель. Говорим, что наследуется родовое дело. Говорим, что само по себе наследование как способ жизни — уже ценно. Что нам позволяет это утверждать? Почему мы можем возникновение наследующих родов воспринять как ценность? И не только для этих родов, но и для внешних сред. В рамках того регламента и формата, которым я располагаю, я говорю несколько телеграфно, но — назову несколько ключевых слов. Эти рода. Рода, владеющие собой. Владеющие делом. Имеющие цель. И — в этом смысле — целостные субъекты, ценные своим постоянством. Постоянством, которое может быть точкой опоры в бушующем и меняющемся мире. Постоянством, про которое говорят: он держит слово. Ведь держать слово — это не просто интенция, хочу — держу, хочу — нет. Это не вопрос свободного выбора. Держать слово — это сложное боевое искусство. Оно требует обладания непростыми техниками владения собой и работы над собой. Кроме того, владение словом требует постоянной практики владения делом. Владение словом — это в конечном счёте владение собой. И если в обществе есть люди, культивирующие способность держать слово, то в нём становится возможна честность. Итак. Они держат слово. Они постоянны. Они — это точки опоры. Окружающие могут опираться на них в своих замыслах и проектах. В рискованных устремлениях. Только очень укоренённый в истории субъект может позволить себе идти на риски. Позволить себе делать новое. Поддерживать инициативы, а не сводить деятельность к исполнению приказов, с чем мы сталкиваемся повседневно. Есть ещё одна большая проблема для человека, который хотел бы держать слово. С удерживаемым словом — со словом чести — прямо связана проблема знания. Скажу телеграфно. Знания — это, в пределе, наиболее точно удерживаемое слово. Слово, которое легче всего удержать. Знания — это, с одной стороны, продукт ошибок и возникающего на их основании опыта, Наследник, наследуя родовое дело, один раз — наследует инфраструктуру родового дела — владение, собственность, а другой раз — наследует и удерживает знание о нём. Наследование знаний или знания о наследовании — очень важный, если не ключевой, вопрос. Именно система, парадигма знаний структурирует язык, в котором мы говорим. В этом языке мы членим, определяем, структурируем всё наследуемое нами. Поэтому следующим героем моей лекции — пусть скоротечным, но очень важным — будут школы и мастера школ. Школы и мастераЭто те, кто должен быть вовлечён в процесс. Те, кто в дискурсе наследования становится не столько приглашённым специалистом, сколько соучастником дела. В том смысле, в каком они наследуют intangible assets в их самой важной, опорной форме — в виде систем знаний. Они наследуют школы, содержащие эти знания. Чтобы запустить процесс формирования культуры и практики наследования, придать ему форму, энергию и институциональную ёмкость, нужно вовлекать в него не только владельцев капиталов финансового, хозяйственного свойства, но и владельцев капиталов, связанных не столько с занятостью, столько со свободным временем. Вовлекать школы. Школы знаний. Школы искусств. Школы боевых искусств. Профессиональные школы. И многие другие. Ставлю здесь многоточие, чтобы перейти к восклицательному знаку, говоря о соединении школ, существующих в русском мире. Школ, вмещающих представления о мастерстве и превосходстве. О формах деятельности Школ, способных встраивать этот метод в современный контекст. Описывать его в языке капитализации. Настаивать, что один раз этот опыт необходим тем, кто наследует школы и знания. А другой раз — тем, кто наследует владения и капиталы. Это переплетение двух видов капитала — неосязаемого и осязаемого. Капитала не в смысле PR и прочей дребедени, Именно он и может породить яркое, увлекательное и сюжетное общественное явление, которое недурно было бы спродюсировать в ближайшие три — пять — восемь лет, чтобы на следующем шаге сказать, что помимо упорной, успешной Работа над любимыми ошибкамиДвигаюсь к заключению. Я завершаю цикл и размышляю над своими ошибками. И уже работаю над ними в преддверии свободы. Я вижу высокую разнородность аудитории, к которой обращаюсь. Среди здесь присутствующих есть люди, с которыми нужно обсуждать это все на более высоком или, наоборот, — глубоком уровне. Но есть и люди, ещё лишённые некоторых сторон опыта, которым обладаю я или некоторые другие сидящие в зале. Им трудно схватывать на ходу некоторые вещи, которые я говорю как само собой разумеющиеся. Но такова хаотичность сегодняшнего русского мира. Я затаённо желаю, чтобы из этого зала родились, может быть, не сегодня, не завтра, не через год, но — через два — три года, более сплочённые и самоорганизованные аудитории, способные вовлекаться в обсуждение этих тем более предметно и содержательно под тем или иным заострённым аспектом. Настало время, когда приглашение должно сменить свой вектор. Я приглашал вас семь лет, восемь раз и понимаю, что веду наш разговор исходя из того же мотива, который позволил мне после первой лекции — лекции «О Предназначении» — на вопрос: почему так? — ответить: я там был — я видел. И я действительно там был. И это видел. Нашему поколению была дарована возможность увидеть огромную, сложнейшую социосистему на сломе. Те из нас, кто был достаточно зорок и способен к широкому взгляду, могли увидеть всю эту систему, понимать, как она существует, как она устроена. Это знание уникально. Но нам дарована и другая возможность. Наше сознание было расколото вместе с этой социо-системой. Осталось только самое твёрдое и важное. Остальное — в том числе многолетняя, а то и многосотлетняя накипь — пооблетало. Мы оказались в той же ситуации, что Германия или Япония после Второй мировой войны. Когда их производственные активы были частью сметены с лица земли, частью вывезены в качестве репараций. И почти ничего старого у них не осталось. Поэтому они строили промышленность на основе самых современных технологий. Так выглядит и наше ультраструктурное пространство. Наша знакоткань. Мы много понимаем про то, как на самом деле устроена жизнь. Но нас обделили одним — никто не задал и не может задать нам цель. Мы слишком хорошо знаем друг друга. Слишком хорошо знаем, что нам предшествовало. Наверное, единственное, где мы можем взять цель — это будущее. Но при этом я не верю в идеи, действующие без людей. И когда я говорю о новом поколении, то говорю о тех, кто может принести эти цели всерьёз. На первой лекции я говорил: я там был. Но опыта моего хватило на восемь разговоров, теперь нужно новое путешествие. Нужны новые ошибки, чтобы над ними работать. Новый маршрутЗаканчивая, скажу о направлении этого путешествия и его устройстве. Оно уже началось. Концепты, которые я обсуждал сегодня (и гораздо больше, чем обсуждал), я практикую уже два года. И выясняю, что это действительно возможно. Уже есть выпускники такого образования. Есть уже не в теории, Думаю, что нужно несколько лет с этим поразбираться, подействовать, поделать. И ухожу на заслуженный свободный труд, как антитезу заслуженному отдыху. Спасибо, что вы выносили меня эти семь лет и восемь лекций. Надеюсь, я принёс пользу. И вы воспользуетесь тем, что я рассказал. А я — тем, что стало продуктом наших ежегодных разговоров. | |
Оглавление | |
---|---|
| |