Борис Ефимович Гройс:
В ожидании русской культурной идентичности

Будучи русским, на Западе снова и снова сталкиваешься с вопросом о русской национальной идентичности и каждый раз, пытаясь ответить на этот вопрос, чувствуешь неловкость и беспомощность. Причина этой неловкости легко объяснима. Вопрос о культурной идентичности, в сегодняшнем понимании этого слова, является вопросом о прошлом, о до-современной культурной традиции, которую тащит на себе её носитель, находясь на пути в современность. При этом ожидается, что свойства этой традиции зависят прежде всего от этнического, вернее, национального происхождения её носителя. Однако в прошлом у сегодняшнего, постсоветского русского — вовсе не таким образом понятая национальная культурная традиция, а коммунизм, марксизм-ленинизм и пролетарский интернационализм. Прошлое сегодняшнего, постсоветского русского антинационально. Его культурная идентичность — неидентичность. Или, если угодно, она является наследием универсалистской мечты — мечты взорвать все частные идентичности, трансцендировать их и даже уничтожить.

Как известно, советская власть окончательно установилась после долгой и жестокой Гражданской войны, войны красного «Интернационала» против белой «России», в которой «Интернационал», как мы знаем, победил. В советское время все национально-русское или переиначивалось в русле официальной идеологии до полной неузнаваемости, или просто запрещалось. Русская философия, русская историография, значительная часть национальной литературы, русская религиозная традиция и даже элементарные знания традиционного русского быта были практически недоступны для народа. Оставшееся доступным выглядело уже не русским, а именно советским. При этом русские в качестве русских в Советском Союзе не пользовались никакими привилегиями — в отличие, например, от англичан в Английской империи или французов — во Французской. Уровень жизни русского населения в Советском Союзе был особенно низким. Вопрос о привилегиях в коммунистической империи решался в соответствии со статусом конкретного человека в коммунистической иерархии, национальное же происхождение при этом играло лишь второстепенную роль. В этой системе для партийного функционера было даже очень выгодным быть представителем небольшой нерусской народности.

Мечта советской власти когда-нибудь объединить весь мир под своей эгидой заставила её организовать Советский Союз в качестве своего рода международного сообщества. У каждого советского гражданина в паспорте указывалась «национальность», то есть его принадлежность к тому или иному народу. И несколько народов внутри Советского Союза имели своё собственное государство: у грузин была Грузинская Советская Социалистическая Республика, у украинцев — Украинская, и так далее. А если человек оказывался французом или перуанцем? Нет проблем — ему надо было всего лишь немного подождать создания Французской или, соответственно, Перуанской Советской Социалистической Республики. И в известном смысле все эти республики изначально существовали: в лице соответствующих коммунистических партий, которые в Советском Союзе признавались единственными законными представителями их народов.

Такое внутреннее устройство Советского Союза в виде коммунистического ООН было спроектировано с целью создать институциональную структуру, которую можно было бы расширить и универсализовать без особого труда. Коммунисты надеялись на то, что распространение социалистических идей приведёт к присоединению всё новых государств к Советскому Союзу, посему оставили внутреннее устройство Союза максимально открытым и неопределённым. Кстати, именно это отсутствие единой и конституционно гарантированной государственной структуры после конца коммунизма привело к моментальному самороспуску Советского Союза, который без связывающей его идеологии оказался непрочным союзом государств.

А это означает, что сегодняшний русский приходит в настоящее время не из прошлого определённой национально-культурной традиции, а из будущего радикального универсалистского проекта. Отсюда вытекает его неловкость, проявляющаяся, когда его спрашивают о его культурной идентичности, — ведь её у него нет. Он стыдится этого факта, поскольку нынче не принято не иметь культурной идентичности. Мы сегодня живём в мире, в котором число культурных идентичностей растёт взрывоподобным образом, и каждая отдельная из этих идентичностей становится всё оригинальнее, все глубже укоренённой в истории, все богаче и значительнее. Невольно вспоминаешь Средние века в Европе, когда каждый князёк мог возводить свою генеалогию до Цезаря и дальше до самого Адама. Таким образом, сегодняшний русский под давлением этого вечного западного вопроса о русской идентичности чувствует себя обязанным придумать таковую или хотя бы смастерить её из имеющегося исторического материала.

Итак, сегодняшний русский национализм, проявляющийся особенно в последнее время, является импортированной с Запада утопией — утопией русской культурной идентичности, сменившей старую универсалистскую и также импортированную с Запада утопию коммунизма. Эта новая утопия также не проста для реализации, так как закат коммунизма для русских ни в коей мере не означал возможности вернуться к своим старым дореволюционным национальным традициям. Старые русские имперские традиции всегда были традициями борьбы против русского национализма за универсальную мировую миссию. Уже официальная идеология старой русской империи в принципе была антинациональной: любая форма русского национализма подозревалась в том, что она подвергает опасности имперский, то есть наднациональный, характер власти в многонациональном государстве Россия. Посему славянофилов царское правительство преследовало не меньше, чем западников. Кроме того, тема нации справедливо связывалась с темой демократии: эти два понятия в самом деле порождены духом Французской революции, которая со времён войны с Наполеоном в официальной России считалась олицетворением зла. Лишь на закате империи два последних русских царя пытались мобилизовать национализм в своих целях. Вековая история империализма, однако, оказалась сильнее современных националистических идей, импортированных позднее с Запада: в России победил коммунизм, который другими средствами продолжал антинациональную, универсалистскую идеологию старой имперской России.

Таким образом, сегодняшний русский национализм с самого начала был цитатой, симулякром современного западного национализма. Он хочет перенять западную политическую идеологию национального государства, чтобы приблизиться к Западу, чтобы быть «нормально национальным», как все остальные. Сегодняшний русский национализм — это путь к вестернизации России; однако вестернизация эта совершается, следует отметить, лишь относительно либеральным образом. В успешном вступлении на этот путь русификации и «национализации» постсоветского общества и в ходе движения по нему западный взгляд на Россию, впрочем, играет решающую роль.

Распад Советского Союза с западной точки зрения чаще всего рассматривается не как результат демократического движения внутри самой России, а как последствие поражения России в Холодной войне, а также успешной борьбы порабощённых восточно-европейских народов за своё национальное освобождение. Этот взгляд, правда, полностью игнорирует факт, очевидный всем, кто знал внутренние условия России того времени: Советский Союз потерпел поражение в первую очередь из-за внутреннего противоречия между идеологически манифестированным универсалистским проектом и фактической изоляцией страны — из-за невозможности проекта «построения социализма в одной отдельно взятой стране». Универсалистская претензия взорвала страну изнутри. Снаружи же этот взрыв рассматривался как коллапс страны — а это именно тот западный взгляд, который сегодня перенимает и пропагандирует коммунистически-националистическая оппозиция в России. Ведь этот взгляд игнорирует универсалистское измерение русского демократического движения восьмидесятых-девяностых годов. «Крушение» страны приписывается исключительно «антирусским» внешним силам.

Это полное совпадение доминирующего западного и национал-коммунистического толкования распада СССР как поражения России в Холодной войне приводит к тому, что сейчас русская национальная идентичность строится очень активно и с разных сторон. Это происходит прежде всего путём национализации, или, вернее, этнизации, задним числом имперского и коммунистического прошлого. Существенный вклад нерусских в историю Русского государства теоретиками нового русского национализма забывается и вытесняется. Русская история проходит этническую чистку. И работает это очень хорошо, поскольку у соседей России такая этническая чистка русской истории вызывает не сожаление, но лишь радость. Ведь и эти соседи «на пути в Европу» в большинстве своём мечтают только о том, чтобы забыть и вытеснить своё участие в русской имперской и советской истории. Таким образом, этнические русские остаются одни со своим коммунистическим прошлым, и эта универсалистская коммунистическая мечта превращается во вполне оригинальную историческую традицию, которая вполне годится, чтобы сделать из неё интересную культурную идентичность. Этот процесс этнизации воспоминаний о царистской России и о советском коммунизме в данный момент идёт полным ходом, но ещё не полностью завершён. Есть, однако, основания надеяться на то, что не позднее чем через десять-пятнадцать лет ни один русский уже не будет чувствовать неловкости, когда его на Западе будут спрашивать о его культурной идентичности.