Ефим Викторович Островский:
О субстанции власти

Введение

Задача данного текста — предложить новое смысловое наполнение для русского слова «Власть», основанное на энергетической концепции общественных процессов.

Основания для переописания «облака смыслов», стоящего за тем или иным словом, содержатся в теории лингвистической относительности Сэпира — Уорфа, зафиксировавшей «принцип неопределённости перевода». Теория Сэпира — Уорфа находится на магистральном направлении развития актуальной лингвистики. Данный текст не озадачен проблемой изложения этой теории. В наиболее краткой форме вывод можно сформулировать следующим образом: человек не может быть искренним, говоря на неродном языке.

Из этого может быть сделан вывод, мощно изменяющий представления о гуманитарных дисциплинах в целом и об обществоведческих дисциплинах в частности. В данном тексте утверждается, что обществоведческие дисциплины, исследующие ту или иную цивилизацию, могут оперировать лишь построениями, достигнутыми в том языке, в котором эта цивилизация существует. Поэтому, сделав второе допущение — приняв гипотезу об особом характере русской (российской) цивилизации как цивилизации Среднего мира, — мы можем утверждать, что полезно произвести исследование феноменов русской общественной жизни в их русском языковом отражении, воздерживаясь от того, чтобы апеллировать к достижениям иноязыковых философских школ.

Для того чтобы привести пример проблемы, которую мог бы разрешить такой подход, рассмотрим «облако смыслов» — множество коннотаций и аллитераций — аналогичного русскому слову «Власть» английского слова «Power». В какие философские конструкции ни помещалось бы слово «Power» в английском тексте, читатель, для которого английский язык является родным, будет воспринимать это слово как одновременно означающее понятие «энергии» — или, если придерживаться русскокорневого подхода, «мощи» или «воли». Именно поэтому любое новое — терминологическое — значение этого слова, наложенное на него любой иноязычной философской школой, не сможет затенить этого его «питающего» значения.

Исследования в области управления и самоуправления поведением, от Юнга с его архетипами — и до нейролингвистического программирования Бэндлера-Гриндера и Эриксонианского гипноза, отчётливо показывают и делают ощутимой необходимость перевода обсуждения форм и методов использования языка из академической — в политическую плоскость. Именно в этой плоскости и рассматривает данный текст проблему значений и смыслов «управляющих» слов русского языка.

Предлагаемая модель

Власть, Воля и Любовь — пракоренные слова.

Власть — это «энергия», воплощённая в обществе в двух формах — «воли» и «денег». Собственно, слово «воля» вполне могло бы использоваться в качестве русского синонима греческого слова «энергия» — тогда мы получаем «электроволю», «волю пара», «атомную волю» и тому подобные словообразования. Приняв это изменение, мы сразу же обнаруживаем, что в основе всех этих видов «воли» лежит воля человека, а любая разновидность «механической воли» есть производная от воли человеческой.

Пока я оставляю за скобками обсуждение источника этой воли — замечу лишь, что для меня Вдохновенность этой воли не вызывает сомнений. Такое развитие языка сразу же сшивает разрыв между отдельным человеком — и так называемым Прогрессом. Такое — малозатратное — инженерное вмешательство в семантику русского языка вполне могло бы создать основания для производства в России срединной модели гражданского общества. Почему? Прежде всего потому, что оно (вкупе с ещё несколькими инженерными коррекциями) позволяет моделировать общественные отношения в России на вполне обыденном для любого гражданина языке. А это, в свою очередь, позволяет ваять новые идеологии, абстрагируясь от иноязычных конструкций, обманчиво понятных — но при этом моделирующих совсем чуждые русской (российской) актуальной реальности системные проблемы и пути их разрешения.

Реализуемость такой инженерной коррекции сегодня как никогда высока: российское общество устало от иноязычных слов, накоплен значительный потенциал внутреннего сопротивления, и на волне той воли, которая образуется при распрямлении пружины внутреннего сопротивления, коррекция словоупотребления становится вполне исполнимой средствами лишь нескольких СМИ либо даже нескольких новых общественных деятелей и авторитетных деятелей культуры. Они не должны обсуждать целесообразность такого нового словоупотребления или призывать к нему: они могут просто начать практиковать такое словоупотребление. Возникнет ли встречное сопротивление на пути такого словоупотребления? Конечно же, возникнет — и станет ещё одной опорой для него: ведь опираться можно лишь на то, что оказывает сопротивление.

Такое понимание воли порождает и новое понимание власти. Власть становится названием применения воли к предмету, ассоциирует власть и работу, — а здесь остаётся один шаг до слова труд. Власть становится оформлением воли — и сразу возникает разность представлений о формах власти. Новый смысл власти порождает отказ от выбора между её обожествлением либо демонизацией — порождает перемещение власти из области сакрального в область инструментального. А это, в свою очередь, выпускает власть в область методологической рефлексии — и, с другой стороны, позволяет легитимизировать правила овладения ей, переводит всю политику в России на конструктивные рельсы. Очеловечивается образ так называемого Прогресса — и «ревнование Европе» обретает творческий, трудовой характер, из космогонической проблемы — превращается в проблему вполне рабочую.

Нужные действия

«Будь русским — Говори по-русски!»

Те, для кого вышеприведённая аргументация представляется ясной и ощутимой, могут уже сегодня начать лидерскую практику словоупотребления: замену в собственном лексиконе слова «энергия» на слово «воля». Такой «эксперимент над собой» был бы крайне важен для последующей методологической рефлексии социально-инженерной операции. Необходимо также разработать максимально возможно развёрнутую «академическую» аргументацию такого развития языка.

Важно иметь в виду, что этот процесс может быть успешным, только лишь присвоив энергию внутреннего сопротивления общественного сознания. В этой связи такого рода развитие языка не может использоваться государством в открытую — и может быть превращено в весьма авторитарную по содержанию специальную операцию. Если же государство в его нынешнем состоянии окажется неготовым к восприятию самой постановки проблемы (что наиболее вероятно), то возможна реализация этой операции пулом инвесторов, который может быть представлен как собственно финансовыми инвесторами, так и представителями гуманитарно-технологического сообщества, способными инвестировать в данный проект собственные трудовые и творческие источники (ресурсы) воли.