Юрий Вячеславович Громыко:
Стратегические горизонты проектного сознания.
Лекция

1. Стратегическое сознание и проектное сознание

На наш взгляд, сегодня наиболее важным моментом в области стратегического мышления является сохранение в российском обществе самой свободно реализуемой вневедомственной проектной установки, которая может быть утеряна. Воспроизводство проектного сознания в новой ситуации является необходимым условием намечаемых изменений, за которыми действительно могут стоять события. Сегодня в обществе ведётся борьба за то, чтобы возможность свободных независимых проектных полаганий перестала существовать как таковая. Силам, стремящимся контролировать работу по выдвижению проектов, необходимо сделать так, чтобы проектирование и выдвижение утопий превратилось бы в работу на заказ и перестало бы существовать в форме свободных занятий. Этого можно добиться, если подменить и заместить стратегирование ведомственной работой и тем самым «отобъяснить» стратегическое, свести его к набору утилизируемых продуктов.

Нам представляется необходимым рассматривать стратегическое в двух совершенно разных измерениях. С одной стороны, проектность выступает как результат «включения» высоких состояний сознания в ситуацию разработки проекта и выдвижения стратегии, а с другой стороны, как профессионализированная методически оснащаемая работа — определённый тип мыследеятельности. При анализе проектирования в этом втором плане его необходимо отличать от других типов мыследеятельности — исследования, критики, разведки, программирования, руководства, управления, организации, изысканий. Хотя выдвижение и реализация проектно-стратегического замысла является высоким профетическим даром, оно, рассматриваемое как деятельность и мыследеятельность, стало профессионализироваться, прежде всего в дизайне, градостроительстве, образовании, антропологии, при построении больших инфраструктурных систем. Но совершенно очевидно, что если от так рассматриваемой и институционализированной мыследеятельности проектирования оказываются отделены и отрезаны высокие состояния и уровни сознания, то проектирование становится полаганием номинального и фиктивно-назывного будущего вне будущего. И подобной изнурительной и бессмысленной работой можно заместить и создание проектов, и разработку стратегий. Данные утверждения тем более актуальны, поскольку в Российском государстве на место сезона доктрин и программ пришёл, как в джунглях, сезон стратегий.

Итак, мы считаем необходимым различить два совершенно разных контекста — предмет проектного преобразования и режимы работы сознания, механизмы проектного мышления, которые делают возможным проектную работу. С точки зрения предмета проектного преобразования проектирование для нас представлено, прежде всего, как оргпроектирование. В этом случае предметом проектирования являются каркасы из определённых позиций, образующих организационные формы корпораций, институтов, общностей, которые в скрытной, превращённой или символически замещённой форме могут выражаться и в виде вещи. Но как мы сказали, необходимо специально выделять и рассматривать и вторую сторону процессов проектирования: это — высокие состояния сознания. Именно подобные состояния сознания являются условием того, что проектное мышление не выродится в проектный формализм семиотического или организационного типа, но будет сохранять способность «видеть» и понимать несуществующее возможное будущее. И результатом проектного мышления в этом случае оказывается смысловой плацдарм действия. Само помещение и закрепление себя на этом плацдарме является событием, разрезающим прошлое и будущее и тем самым вводящим время. Поэтому если проектное мышление и проектные сознания не работают, ничего не происходит, отсутствуют события.

Конечно же, необходимо различить и противопоставить проектное, проектирование, с одной стороны, и стратегическое, с другой. Проектирование является одним из способов достижения стратегического наряду с другими типами мыследеятельности. Стратегическое при определённых условиях может быть выделено и на основе критики, и в системе программирования, и за счёт оргуправленческой работы, на основе специальных изысканий и разведки. Именно при последовательном различении и противопоставлении проектного и стратегического можно сделать утверждение: стратегическое — это складывающаяся реальность самодвижущегося целого, общий миропорядок, который надо суметь обнаружить вне предметных исследовательских представлений и отдельных функциональных проектов. Но выявление так понимаемого стратегического в то же время может быть проделано и при помощи проектных процедур. В этом случае стратегическим окажется позиционная каркасная рамка, обнаруживающая основной набор противодействующих и содействующих позиций-сил, формирующих каркас будущего миропорядка. Подобный подход, безусловно, будет отличаться по своему предмету и направленности от работы отделов стратегического планирования корпораций, где стратегическое с точки зрения современного менеджмента понимается как нахождение критического пути организационных преобразований корпорации для выхода на новый тип товара или услуги. В этом случае подобное «стратегическое» с самого начала оказывается встроенным в целый ряд нестратегических характеристик эволюции данной организации.

2. Стратегическое мышление и проектирование в политическом контексте

Существует достаточно определённая оппозиция в рамках политического и политологического мышления силовой калькуляции (die Machtkalkulation) и трансцендентального топирования (построения топов будущего общественного организма — расчерчивания мест, к которым движется общество), которое и получило название утопии, когда фиксируется, что место, которое полагается, не существует как реальное (у-топия) или существует как благое, благодатное (еу-топия). Хотя это состояние общественного организма, выносимое в горизонт проспективного полагания, реально и проигрывается и прорабатывается в коллективной мыследеятельности людей. Отличие трансцендентного топирования (топического полагания будущего) от трансцендентального состоит в том, что в случае последнего намечаемая структура жизни и форма организации самодвижущегося целого должны быть выделены и предложены не как завершённый и методически схваченный предмет, а как событие и способ действия. Выделяемый при этом горизонт будущего будет трансформироваться и меняться по мере осуществления задаваемого способа действия.

В подобном контексте может быть определена и выделена система предметов проектного сознания, определяющая задаваемые стратегические горизонты. Эти предметы проектного сознания обнаруживаются, артикулируются и инструментализируются целой серией соответствующих вопросов. Они состоят в выявлении:

• а) субъекта проектирования в виде общности или отдельного индивида — кто проектирует;
• б) мегаобщественного ресурса — на основе чего проектируют и какие поля захватывают;
• в) восстановления российской государственности как мультисубъектности — в рамках чего проектируют;
• г) видения мирового целого — куда включают проект;
• д) странового фактора, государственного, общностно-коммунального в их взаимопересечениях — что проектируют.

Эти вопросы отнюдь не указывают на тотальность и всеохватность проектной установки. Они, на наш взгляд, позволяют лишь обнаружить инструментальную действенность проектного сознания и одновременную необходимость антропологической нормировки.

Но в то же время проектное развёртывание стратегического позволяет выявить и обнаружить проектный код российской государственности. Этот код связан с особым отношением к будущему. Можно связывать будущее с прорисовываемой картинкой никогда недостигаемого некоего идеального состояния. А можно рассматривать будущее как технологическую организацию перехода из прошлого в будущее, где в самом способе этого перехода заложена идея «гена» определённой государственности.

На наш взгляд этот ген российской государственности оказывается связан с субъектностью выхода (а точнее входа) в незанятое, неструктурированное, свободное, «дикое» пространство мирового порядка, в котором всё зависит от нас самих, где надо целеполагать самим, создавать не существовавшие формы и способы жизни — то есть быть субъектом и позицией формирующегося миропорядка. И эта характеристика гена российской государственности чем-то напоминают идею американской колонизации с её почтением к wilderness and wildness. Но для российской государственности не менее важна идея святости, абсолютности и консервативного отношения к традиции (традициям), которая должна удерживаться, транслироваться и выступать мерилом происходящего. Отсюда необходимость миссии (или забытой и потерянной миссии) в формирующемся миропорядке. В-третьих, для российской государственности близка идея Гетерогенности и гетероморфности образующего её странового тела — органического общения с разнородными общностями и группами, в коммуникации с которыми обнаруживается задача русского народа. В-четвёртых, для российской государственности важна идея пути, которая способна заменить европейскую идею прогресса на более органичные представления о событиях ¹ на пути.

Подобное выделение «гена» российской государственности позволяет утверждать, что он может возникать и проявлять в ходе полагания будущего страны многими самыми различными общностями в виде структурирующей рамки этих полаганий.

С этой точки зрения стратегическим горизонтом проектного сознания являются формы и способы воспроизводства подобного сознания, развёртывающиеся в гомогенных общностях и этноконфессиональных группах. Наиболее важным общественным ресурсом этой работы оказывается способность строить во взаимодействии людей субстанцию носителей (субъекта) проектного антиципирования и предвидения на сближаемых ценностных основаниях. В этом случае проектное сознание выступает как полипроектное сознание, предполагающее обнаружение множества точек проектного полагания и существование множества проектов.

Наиболее востребываемой антропологической способностью в подобных ситуациях является способность видеть будущее и организовывать это будущее в условиях массового прожектирования, исходя из очерченного плацдарма собственного действия. Определённость будущего связана с возможностью разъединять свою линию будущего с предлагаемыми линиями других людей и, наоборот, «сплетать» их, соединять. Если проектирование становится массовой формой общественно осуществляющегося антиципирования, участник ситуации обнаруживает множественность проектных линий, их целый клубок, который надо сближать и дистанцировать, отдалять друг от друга в соответствии с разностью определений и самоопределений. Таким образом, предлагающаяся перспектива проектного мышления/сознания — это, прежде всего, мультифутуристическая коммуникация, то есть коммуникация по поводу потенциального будущего многих разных групп и многих субъектов проектных полаганий.

Именно в этой мультифутуристической коммуникации формируются смысловые поля и граница видения будущего. Способность работать с этой границей-продвижением в будущее предполагает вхождение в горизонт разнопроектных, разнообщностных субъектных полаганий, в том числе и таких прожектов, которые определяли структуру незавершённых и нереализованных прошлых актов проектирования. Выделение и освоение границ продвижения в будущее предполагает, на наш взгляд, различение результатов проектного воображения и фантазмов, для чего необходимо воспроизводство внутри проектных горизонтов культурной традиции агентов проекта.

3. Господство в области стратегического: антиципирующее сознание и воздействие на концентры этого сознания

Для того чтобы начать контролировать свободно и спонтанно осуществляющуюся работу по выявлению и выделению границ продвижения в будущее, необходимо специальное орудие или оружие. Это орудие должно позволять вмешиваться в естественно-осуществляемое антиципирование — предвидение общностями своего будущего. Следует говорить о консциентальном оружии и консциентальной войне, когда задача заключается в том, чтобы разрушить определённые типы и формы организации сознания. В этом случае ставится задача: традиционные типы сознания, сохраняющие естественно-органические типы отождествлений и отнесений человеком себя к исторически сложившимся формам жизни, должны быть обрушены. На их место должна встать искусственно конструируемая матрица ценностей, правил поведения и реакций как единственная допустимая модель жизнедеятельности населения. Мы впервые здесь сталкиваемся с ситуацией, когда информационные сообщения, контрпропагандистские акции являются не вспомогательными средствами проведения военных операций, чтобы запутать противника, переубедить население (что характерно для информационных войн), но самостоятельными акциями.

Наиболее важное правило войны «Главное не взять город, но его удержать» получает здесь новую конкретизацию. Удержание города — это принятие населением армии противника как законной владелицы и хозяйки города — здесь начинается ещё до военной операции. Поскольку взятие города или страны — это вмонтирование города в новую мегасистему идеологии и отношений прежде всего на основе отождествления и аффилиации жителей города с потенциальными членами данной системы. Эту работу по переидентификации или «внутренней колонизации» (используя термин К. Маркса, который часто в своих исследованиях применяет Ю. Хабермас) могут осуществить только средства массовой информации, которые будут демонстрировать, какой добродетелью является отказ от своего прошлого гражданства и истории. Для этого должно быть уничтожено и разрушено сознание: его определённые ценностные, смысловые и энергийные зоны должны перестать существовать. Именно поэтому речь идёт о консциентальной войне — войне на поражение структур сознания ², как основной и самой главной войне. Главное не исказить и подменить информацию и не ввести впросак противника или население, распропагандировав его. Задача состоит в том, чтобы ряд структур, символических образований сознания перестали существовать.

В настоящий момент на основе действия средств массовой информации могут быть созданы специально работающие симуляционные машины, которые воссоздают среду существования сознания. В этой среде для личности снижается уровень её энергетийного существования. В этих средах личность не пробуждается, а наоборот «засыпает» и теряет свою субъектность. Метафора засыпания имеет под собой конкретные психофизиологические механизмы, реально просчитываемые, которые связаны прежде всего с уровнем актуализации субъектности, масштабом областей, которые личностью удерживаются. Наличие подобных симуляционных машин собственно и есть новый феномен социальной жизни.

Данные симуляционные машины есть ничто иное как отщепленные среды сознания — среды, которые могут имитировать работу сознания. Эти среды являются отщепленными от структур общности, но полностью совпадают с симуляционной средой функционирования сознания.

Построение подобных отщепленных от форм организации и структурации общностей сред (поэтому их и можно называть виртуальными) позволяет уже затем опосредованно формировать так называемые группы участия — химерические, асубстанциальные общности, которые, с другой стороны, имитируют существование сред сознания в виде реально действующих общностей. Таким образом, речь идёт о складывании вокруг отщепленных сред сознания групп участия, которым затем собственно и начинает придаваться статус общностей.

Лучше бы, конечно, человечество не вмешивалось в этот тип естества и природ. Простое колебание предметов этой области чревато разрушением человеческой формы, а эксперименты здесь — это добровольное помещение себя в «адские» состояния безумия и деперсонализации. А то, что энергетика сознания является особым типом созерцательно-духовной природы, известно всем, кто занимался историей богословия, психиатрии и философии, в широком смысле гуманитарного знания. Подмена подлинных механизмов идентификации (отождествления) с родом, этносом, общественно-социальной группой, обеспечивающих сохранение родовой памяти, душевного здоровья и веры, искусственно-фиктивными фетишами — чревато массовыми сумасшествиями и психозами появляющегося огромного числа буйно-беспокойных существ.

Основными задачами консциентальной войны, нацеленной на поражение сознания, являются:

1. Уничтожение способности ставить глобальные и стратегические цели, осуществлять выдвижение проектов, субъектом реализации которых является государство в поле других государств. Сегодня предметом консциентальной войны в этой области является разрушение субъектности того или иного этноса, того или иного народа или государства в отличие, скажем, от психологического или психотропного оружия, которое нацелено на поражение души и формы организации сознания конкретного человека.
2. Слом идентификационных механизмов, обеспечивающих отнесение личностью себя к этнической, этноконфессиональной общности. Разрушение аутентизационных механизмов (механизмов подлинности), позволяющих удостоверять существование естественно-исторически складывавшихся этнических групп, этноконфессиональных общностей. Слом идентификационных и аутентизационных механизмов подобен сложнейшему психическому и духовному заболеванию этноса и страны. Разрушение механизмов выявления и удостоверения действительного исторического существования этноса и страны означает исчезновение живой субъектности (ипостасности) этноса и страны, исчезновение идеального основания отнесения человеком себя к данному этносу и стране, что приводит к физической смерти этноса и страны.

Другая характеристика консциентальной войны состоит в том, чтобы не дать возможности сознанию значительных групп населения увидеть сам механизм организации сегодняшней власти. Поскольку как только нечто выделяется в форме реальной организации, оно тут же может стать предметом проектных изменений и преобразований. Сегодня складывающимся механизмом российской власти является олигархическая медиакратия с обезличенной формой репрезентативности и потаёнными способами преломления события и действующих фигур через масс-медийный аппарат. Речь не идёт о том, чтобы демонизировать тележурналистов и ведущих. Они являются профессиональными позициями, часто высокоэффективными, обслуживающими действие складывающегося механизма власти, устройство которого они часто и не осознают. Но понимание принципа действия яда способствует вычленению противоядия, позволяющего сформировать орудие, противостоящее оружию консциентальной войны. Поскольку основным средством самого развитого средства информации — телевидения или интернет-телевидения является видеодискурс, то орудием, позволяющим выявлять структуру дискурса, разрушающего сознание, и с ним работать, является метадискурс — дискурс, который может описывать формы и способы разрушающего действия фрагментов информации на сознание.

4. Проблема построения новой метакультуральной антропологической нормативности

Но какое содержание должно быть заложено в систему метадискурсов, позволяющих остановить разрушение форм и способов идентификации в условиях окончательного передела и переплавки структур сознания и психики? Изготовление произвольных макетов идентичности человека и их помещение в систему визуальных виртуальных театров-супермаркетов требует усиления и усложнения культуртехнической и культурнормативной работы. Основным ресурсом личной самоорганизации в условиях экспансии новых идолов рынка и театра — произвольно сконструированных идентичностей — становятся традиции и изучение традиций как некоторый способ выделения нормативного, выделяемого в традиции, алфавита антропологических состояний и форм организации сознания. В противном случае неизбежно расплавление и гибель в околотрадиционном месиве, спутанность и невнятность личного голоса.

Таким образом, сегодня весьма насущной и востребываемой оказывается простраиваемая заново антропологическая метанормативность систем культуры. Задачей становится поиск аутентичных состояний и их алфавита в статике и динамике, во взаимопереходах, которые и образуют футуральный антропологический политехникум и полидинамикум мыследеятельности. Принципиально, что построение подобных алфавитов требует специальной разметки культурального традиционного пространства представителями разных традиций и конфессий. Отсюда, как нам кажется, особая актуальность метода подобной работы, который разрабатывается О. И. Генисаретским и Р. И. Спектром, по предварительной разметке культурнормативного пространства в форме построения интерконфессиональной ситуации и межконфессионального диалога.

Но попытка продумывания условий создания систем антропологической метанормативности делает актуальным выявление совершенно особой ситуации, в которой начинает работать антропологический культуротехник. Этой ситуацией является соревновательное сближение и вступление в контакт жизнеспособных традиционных взаимопонимающих сознаний. Именно результаты анализа ситуации сближения, взаимопонимания и взаимопротивопоставления сознаний, представляющих разные традиций, и используются при создании консциентального оружия для разрушения и изменения систем идентификации личности.

Что же характерно для ситуации сближения и контакта жизнеспособных традиционных взаимопонимающих сознаний? Её основной характеристикой является теснота таинственного «много чего» ³ взаимообнаружения и неприхождение в соблазн от этой близости, затягивание в тесную антропную полноту общения. Если сторонники космизма, желая реализовывать проект воскрешения мёртвых, обсуждали необходимость открытия других планет, куда надо было бы переселять людей, то теперь надо продумать, что означала бы процедура одновременного паноптического восприятия всего огромного сонма сознаний в соответствии с проектом воскрешения этих лиц, их одновременного видения. В подобной ситуации весьма актуальной является проблема как не сгореть, не расплавиться в этом котле разномощных и разноуровневых сознаний. Для прохождения подобной ситуации необходима специальная тренировка способности воспринимать и видеть и даже интонировать весь этот сонм сознаний, превращая свой настраивающийся орган сознания во всечеловеческий. С другой стороны, поскольку в подобной ситуации мы сталкиваемся с плотностью присутствия в пространстве события сцепленных и замкнутых друг на друга традиционных сознаний, обилием одновременного множества обращённых друг на друга глаз, наблюдателей и наблюдаемых — речь должна идти, в том числе, и о мощности сознания, способном выдерживать и удерживать определённое число ликов и голосов.

Это множество выделяемых и удерживаемых сознаний и образуют ту смысловую структурацию фона экрана проектирования, на котором развёртываются проектные полагания будущего. Таким образом, фактура экрана проектирования есть ни что иное, как живая движущаяся материя разных голосов и лучей сознания. Это и есть протоконсциентальность, на которой прорисовывается человеческое восприятие и действие — то есть другой вариант досознательного и бессознательного как того, что не отслаивается в сознающую и самосознающую материю. Именно эту протоконсциентальность можно постоянно выводить в фон, на котором выстраиваются замыслы будущего события. Но, как известно, фигура (конкретный предметный проект) и фон могут постоянно меняться местами. В этом случае основным предметом познания является соприсутствие определённых сознаний, которые позволяют намечать тот или иной проект. Фигурой-агентом, который осуществляет вычленение и организацию экрана проектирования является, по замечанию неофихтеанцев, Selbstlose Personlichkeit — асамостная личностность, проявляющая в актах структурации голосов и лучей сознания «яйность» (Ichheit) И. Г. Фихте.