Из выступлений в дискуссии клуба «Свободное слово» по теме «Драма советской философии. Эвальд Васильевич Ильенков» в ноябре 1995 года. 24 |
|
Об отношении к советской философииСегодня потребность в философском осмыслении бытия ощущается, пожалуй, с особой остротой. Мы потеряли старые жизненные ориентиры и ищем новые. Но сразу их никто не откроет. Бесспорно, есть социальный заказ на новую идеологию. Однако полагать, что кто-то сразу и вдруг сочинит новую русскую идею, скажет заветное слово и все наладится — по меньшей мере наивно. Выработка нового мировоззрения и его укоренение в жизнь сложная и трудная работа. То, что сейчас происходит в культуре, в наших поисках и в дискуссиях, во многом связано с попытками создать элементы и структуры нового мировидения. Причем эта работа идёт не только в философии, но и в различных областях культуры — в столкновениях политических и правовых идей, в литературе и искусстве, в науке, в религиозных поисках и так далее. Последние годы значительно расширили поле философских дискуссий. Произошло переоткрытие русской философии серебряного века, новое осмысление классики и современной философии Запада, а также философской традиции Востока. Всё это способствовало многообразию подходов и мировоззренческих идей. Какие из этих идей смогут соединиться с традицией, с особенностями русского духа, возможно видоизменяя укоренившиеся в нём смыслы универсалий культуры (отношение к природе, понимание свободы, труда, справедливости, права и так далее), — это заранее сказать трудно. В самом процессе поиска новых ценностей тесно увязываются два разных по своей природе социальных запроса. С оной стороны ориентация на выработку духовно-мировоззренческих оснований российской реформации, а, с другой, учёт более широкого контекста цивилизационных перемен, которые назрели в современном мире. Сегодня, как никогда остро, стоит вопрос о выработке новых жизненных ориентиров, призванных обеспечить выход из глобальных кризисов и вхождение человечества в новый, посттехногенный цикл цивилизационного развития. Поиск таких ориентиров идёт во всей мировой философии, хотя пока можно говорить лишь об отдельных перспективных идеях. Развивается, например, экологическая этика — новая область на стыке философского и естественнонаучного знания, где ставятся проблемы нравственного отношения к природе. Есть многочисленные работы, в которых обсуждаются проблемы политики, права, справедливости с учётом глобальных кризисов современной цивилизации. Есть, наконец, интересные разработки как у нас, так и за рубежом, касающиеся изменений типа научной рациональности и смены направленности научно-технического прогресса как условия перехода к новому типу цивилизационного развития. Можно, конечно, сетовать, что из этих отдельных представлений пока не складывается новая цельная картина миропонимания. Это, скорее, зародыши такой картины, первые шаги к её формированию. Вполне возможно, что недостаёт необходимых звеньев, деталей этой картины, и их ещё предстоит создавать в философском поиске. Но я бы не стал говорить на этом основании о кризисе философии. Философия, как впрочем и вся современная культура, возможно оказалась недостаточно готовой к быстрым цивилизационным переменам конца XIX — начала XX века, и не создала для них необходимого запаса новых идей. Но возможно, что это и не так, что многие из таких идей созданы, только они пока не получили мировоззренческой реализации. Сова минервы, как любил напоминать Гегель, летает ночью. Известны исследования М. Вебера в начале XX века о роли протестантской этики в формировании духа капитализма. Но в эпоху Реформации, когда зарождались идеи новой этики, вряд ли кто мог предвидеть, что они станут одним из важных компонентов новой цивилизации, со всеми её позитивными и негативными последствиями. С этих позиций целесообразно перейти к обсуждению проблемы нашего недавнего философского прошлого, и поставить вопрос: выполнялась ли в советский период основная функция философского творчества — порождать новые идеи и мировоззренческие образы. Существует ряд примитивных суждений и мифов относительно истории советской философии. Например, утверждается, что поскольку философия находилась под жёстким идеологическим контролем, она представляла собой догматический марксизм. Далее делается вывод, что ничего интересного и нового в рамках такой догматизированной и идеологизированной философии и не могло возникнуть. А посему весь советский период — некий провал, разрыв с мировой философской мыслью, из которого предстоит долго выкарабкиваться. Это мифотворчество в оценках нашей философии является одной из идеологем псевдодемократизма, осуществившего примитивную инверсию в оценке советского прошлого, когда всё, что ранее считалось достижениями, объявлялось недостатками. Но анализ реальной истории, создаёт значительно более сложную картину. Конечно, у нас было немало служителей идеологизированной философии, проповедников догматического марксизма. Нелишне вспомнить, что марксизм в условиях советской жизни играл роль своеобразной религии, к которой должны быть приобщены трудящиеся. Но это не значит, что в нашей философии были только «священники марксистского прихода», ничего не признающие кроме упрощённого и догматизированного диамата и истмата. Было и сопротивление этой традиции. Я имею в виду не только таких великих философов, как А. Ф. Лосев и М. М. Бахтин, продолжавших в наиболее трудные годы идеологических репрессий традиции оригинальной русской философской мысли. Уже к середине В Большое разнообразие идей, в том числе и восходящих к немарксистским течениям (позитивизму, неокантианству и постпозитивизму) хотя и представленных в обрамлении марксистской лексики, можно обнаружить в советских исследованиях по философии науки Чрезвычайно плодотворным было развитие философии деятельности и её приложение в различных областях философии, психологии и социологии. Здесь бесспорно важную роль сыграли работы Г. П. Щедровицкого и его школы, которые соединяли идеи Маркса и немецкой классики с современными достижениями семиотики, теории систем, с разработками, полученными в лингвистической философии и философии структурализма. Когда Г. П. Щедровицкий отстаивал тезис о первичности субстанции деятельности как базисном философском принципе, то с точки зрения стандартного диамата это было явное отступление от материализма (что не преминула зафиксировать в проработочных статьях официальная партийная пресса). Идею первичности субстанции деятельности активно развивал И. С. Алексеев, доказывая, что объекты окружающего мира, с которыми человек сталкивается, выступают как сконструированные его деятельностью. Идеи эти перекликались и с рядом представлений прагматизма (Джемс), и с некоторыми идеями неорационализма Башляра. Но И. С. Алексеев находил обоснование этой концепции, которую он именовал субъективным материализмом, прежде всего в высказываниях К. Маркса, в его известном тезисе, что объект дан субъекту не в форме созерцания, а в форме практики, и в менее известном, но тоже принадлежащем К. Марксу высказывании из ранних работ, что материя вне человека и его деятельности — ничто. Наконец, следует вспомнить о постановке и разработке (в первую очередь на страницах журнала «Вопросы философии» в Я не буду говорить о всех ныне живущих и работающих философах, которые внесли вклад в развитие философской мысли в те, нелёгкие в общем-то годы. Именно благодаря их усилиям были созданы предпосылки для современного этапа развития нашей философии. И я не сказал бы, что поколение, интенсивно работавшее в Полагаю, что досужие разговоры об углубляющемся кризисе нашей философии, мягко говоря, не слишком ответственны. Они, скорее, являются продолжением старых идеологических клише. Многие из них, кто раньше говорил о «единственно правильной философии диалектического материализма» и о кризисе западной философской мысли (зачастую заимствуя без ссылок её идеи и даже тексты), сегодня провозглашают кризисное состояние философии в России. Конечно, у нас есть ещё немало слабых и компилятивных работ, но их не меньше и на Западе, где тоже весьма успешно компилируют, причём переписывают не только у своих, но и у наших (благо теперь российские работы чаще переводятся на английский и другие языки). Что же касается оригинальных решений и новых идей, то их всегда было намного меньше, чем компиляций и интерпретаций. И нужно ещё непредвзято разобраться, намного ли больше таких идей и решений в сегодняшней западной философии, чем у нас. Правда, в чём мы, к сожалению, не уступаем, так это в размножении непрофессиональных и маргинальных текстов. С тем только отличием, что на Западе большинство из них публикуется в особых околонаучных журналах и изданиях, на которые не принято позитивно реагировать серьёзным философам и учёным. Но, я думаю, образованная публика (а Россия сегодня пока входит в число немногих стран с высоким уровнем образования населения) научится легко отличать профессиональные и ответственные исследования от досужих философем и вербальных демонстраций соматических состояний различных пророков и «непризнанных гениев». Они и раньше осаждали научные учреждения и забрасывали жалобами «вышестоящие инстанции». Теперь они ищут свою паству и спонсоров, создают доморощенные академии, обещая рецепты быстрого подъёма экономики и духовности. Возможно, как реакция на этот мыслительный ералаш, возникает ностальгия по прошлым временам «строгих правил», когда была система идей, в рамках которой или, хотя бы при формальном согласовании с которой, осуществлялась философская работа. Правда, при этом В сегодняшних наших дискуссиях об истории советской философии ностальгические нотки звучали не раз. Когда говорилось о творческих достижениях Э. В. Ильенкова, успешно развивавшего диалектическую традицию Гегеля и Маркса, был высказан в довольно категорической форме тезис, что только опираясь на эту традицию нужно искать ответы на современные проблемы. Я не могу согласиться с таким тезисом, как не могу согласиться и с попытками табуировать любое критическое отношение к гегелевской традиции. Кроме неё в новоевропейской философии были и другие продуктивные линии развития, а кроме новоевропейской философии с множеством её различных течений и школ существуют ещё и философия Востока, впитавшая в себя особенности культур Индии, Китая, мусульманского мира. Наконец, не лишне вспомнить и о самобытной русской философии серебряного века, не редуцируемой ни к философским течениям Запада, ни к философии Востока. Сегодня, в эпоху поиска новых путей цивилизационного развития и новых мировоззренческих ориентиров, изоляционизм в философии не имеет ни перспектив, ни оправданий. Сегодня время диалога культур, время интенсивного взаимодействия различных философских идей. Может быть это и есть начало эпохи великого синтеза духовных традиций Востока и Запада, идеал которого отстаивал В. С. Соловьёв и другие русские философы. Может быть. Во всяком случае для меня бесспорна простая истина, что каждый новый шаг, каждый прорыв к новым идеям в философии связан с критическим осмыслением предшествующего её развития, с критическим анализом уже накопленного багажа философских мыслей. Когда речь идёт о современных поисках новых смысло-жизненных ориентиров, то это предполагает определённый критицизм и по отношению к гегелевско-марксистской традиции (разумеется с удержанием всего положительного, что в ней было наработано), и по отношению ко всему новоевропейскому типу философского мышления. Уместно поставить вопросы: какие явные и неявные мировоззренческие постулаты лежат в основаниях этого типа мышления, как эти постулаты соотносятся с кризисными состояниями современного цивилизационного развития? Философия обязана задавать такие вопросы, если она стремится выполнять свою основную функцию в культуре. Философские традиции и современные мировоззренческие проблемыКак известно, предпосылки рационализма, доминирующего в новоевропейской культуре, формировались ещё в античную эпоху. Когда Сократ ставил вопрос: «Как в жизни и поступках быть добродетельным?», то его ответ был примерно таков: сначала надо понять, что такое добродетель, а затем совершать поступки, опираясь на это понимание. Это значит, что рациональное постижение мира выступает условием правильных действий и поступков и условием добродетельной жизни. Эта идея была своеобразной доминирующей программой последующего развития новоевропейской мысли. Она развивается и в гегелевском рационализме, и в проектном мышлении, ярко выраженном в марксизме, мышлении, согласно которому можно и должно строить жизнь по некоему проекту, преобразуя социальные объекты и даже управляя развитием личности, на основе знания законов социального развития. Все эти идеи органично вписаны в рамки культурной традиции, которая породила современную техногенную цивилизацию, её позитивные достижения и её негативные результаты (современные глобальные кризисы). На Востоке существовала иная традиция в понимании рацио и деятельности. Здесь господствовал идеал минимального вмешательства в протекание природных и социальных процессов (принцип «у-вэй»); здесь было развито понимание «дао» как единства истины и нравственности, и тому подобное. Я не хочу сказать, что в переходе к древневосточному мировоззрению лежит путь к спасению человечества. Я хочу сказать, что сейчас время великого поиска, время соприкосновения разных философий, культур, начало их диалога. Кстати, внутри современной западной культуры формируются новые мировоззренческие образы, во многом резонирующие с философскими идеями Востока, хотя они связаны с иной традицией. Длительное время научная рациональность и стратегия технологической деятельности, составляющие доминанту западной цивилизации, противостояли восточному типу мышления и действия. Но во второй половине нашего столетия в недрах техногенной культуры стали активно формироваться новые мировоззренческие образы, которые неожиданно стали перекликаться с идеями Востока, хотя и возникали в русле иной культурной традиции. Речь идёт о современных представлениях научной картины мира и менталитетах, формируемых практикой освоения сложных, исторически развивающихся систем. В своих работах последних лет я уже анализировал эти неожиданные мировоззренческие следствия из новейших достижений науки и технологической деятельности 25. Тем не менее, есть смысл ещё раз детально остановиться на этих проблемах в связи с дискуссиями о судьбах современной философии. Прежде всего следует сказать о тех принципиально новых идеях современной научной картины мира, которые касаются представлений о природе и взаимодействии с ней человека. Эти идеи уже не вписываются в традиционное для техногенного подхода понимание природы как неорганического мира, безразличного к человеку, отношение к природе как к «мертвому механизму», с которым можно экспериментировать и который можно осваивать по частям, преобразовывая его и подчиняя человеку. В современной науке сформировалось новое видение природной среды, в которой протекает жизнедеятельность людей. Природа начинает рассматриваться не как конгломерат качественно специфических объектов и даже не как механическая система, но как целостный живой организм, преобразование которого человеком может проходить лишь в определённых границах. Нарушение этих границ приводит к изменению системы, её переходу в качественно иное состояние, могущее вызвать необратимое упрощение системы, исчезновение многих биогеоценозов и гибель человечества. Вплоть до середины XX столетия, такое «организмическое» понимание окружающей человека природы воспринималось бы как своеобразный атавизм, возврат к полумифологическому сознанию, не согласующемуся с научными идеями и принципами. Но после того, как сформировались и вошли в научную картину мира представления о живой природе как сложном взаимодействии экосистем, после становления и развития идей В. И. Вернадского о биосфере как целостной системе жизни, взаимодействующей с неорганической оболочкой земли, после развития современной экологии, это новое понимание непосредственной сферы человеческой жизнедеятельности как организма, а не как механической системы, стало научным принципом, обоснованным многочисленными конкретными теориями и фактами. Новое понимание природы стимулировало поиск и новых идеалов человеческого отношения к природе, которые претендуют на то, чтобы стать духовным основанием для решения современных глобальных проблем. Активно разрабатываются идеи так называемой «углублённой экологии», которая порывает с антропоцентризмом и рассматривает человека не как властелина природы и центр мироздания, а в качестве существа, включённого в многообразие жизни как неотъемлемую часть живого, соотносящуюся с другими его частями не на основе конкуренции и господства, а на основе сотрудничества и взаимности (Э. Ласло, Ф. Капра, Б. Калликотт, О. Леопольд и другие). С этих позиций предлагаются различные варианты новой этики, которая должна, наряду с нормами общественного поведения, регулирующих отношения между людьми, включать «этику в экологическом смысле» (биосферную этику), ограничивающую свободу действия человека в его борьбе за существование. Новая этика, по замыслу её сторонников (О. Леопольд, Р. Атфилд, Л. Уайт, Э. Ласло, Б. Калликотт и другие), должна регулировать взаимоотношения человека с Землёй, с животными и растениями, формируя убеждение в индивидуальной ответственности за здоровье Земли. Эти этические концепции во многом перекликаются с известными идеями А. Швейцера о благоговении перед жизнью. Но в принципе они идут дальше. Как пишет Б. Каликотт «лично я не особенно восторгаюсь моральной теорией Швейцера — главным образом по той причине, что она ограничивает круг морально значимых объектов индивидуальными сущностями, не беря во внимание объекты коллективной природы: популяции, виды, биоценозы и всю глобальную экосистему в целом» 26. Параллельно развитию нового этического взгляда на мир выдвигаются программы реформации традиционных религий и выработки такого миросозерцания, в рамках которого нашёл бы свою реализацию идеал ответственности человека перед природой, неразрывной связи с ней, понимание деятельности человека не как противостоящей природе, а как её естественного развития 27. Весьма показательно, что все эти новые мировоззренческие идеи, возникшие в западной культуре второй половины XX века и опирающиеся на современные научные представления об окружающей человека природной среде, перекликаются с мировоззренческими установками восточных культур, а также с философией русского космизма. Представления о мире как едином организме, все части которого влияют друг на друга, можно обнаружить практически во всех традиционных космологиях Востока. В этих культурах полагался идеал внутреннего единства и гармонии человека и природы. Это единство выражал принцип даосизма и конфуцианства «одно во всём и все в одном» и буддистское учение о дхарме, где все элементы дхармы полагались равносильными и связанными между собой. Мир не воспринимался здесь как дуально разделённый на природный и человеческий мир, а рассматривался как целостный организм, части которого находятся в своеобразной резонансной связи между собой. «Все пронизывает единый путь — дао, всё связано между собой. Жизнь едина и стремление каждой её части должно совпадать со стремлением целого» 28. Человек, включённый в мир, должен ощутить мировой ритм, привести свой разум в соответствие с «небесным ритмом», и тогда он сможет постичь природу вещей и услышать «музыку человечества» 29. Сама идея ритмов мира, их воздействия друг на друга, включая и ритмы человеческой жизнедеятельности, для европейского ума длительное время представлялась не имеющей серьёзной опоры в научных фактах, казалась чем-то мистическим и рационально невыразимым. Однако, в современной научной картине мира, ассимилирующей достижения синергетики, формируются новые понимания о взаимодействии частей целого и о согласованности их изменений. Выясняется, что в сложных исторически развивающихся системах особую роль начинают играть несиловые взаимодействия, основанные на кооперативных эффектах. Для открытых, самоорганизующихся систем такие взаимодействия выступают конституирующим фактором. Именно благодаря им система способна переходить от одного состояния самоорганизации к другому, порождая новые структуры в процессе своей эволюции. Кооперативные свойства прослеживаются в различных саморегулирующихся системах, состоящих из очень большого числе элементов и подсистем. Их можно обнаружить, например, в поведении плазмы, в когерентных излучениях лазеров, в морфогенезе и динамике популяций, в экономических процессах рыночного саморегулирования 30. Например, при определённых критических порогах энергетической накачки лазера возникает эффект испускания световой волны атомами: они действуют строго коррелятивным образом, каждый атом испускает чисто синусоидальную волну Сходные эффекты можно наблюдать в явлениях эмбрионального деления клеток, когда каждая клетка, находящаяся в ткани, получает информацию о своём положении от окружающих клеток и таким образом происходит их взимосогласованная дифференциация 32. «В экспериментах, проведённых на эмбрионах, клетка центральной части тела после пересадки в головной отдел развивалась в глаз. Эти эксперименты показали, что клетки не располагают информацией о своём последующем развитии с самого начала (например, через ДНК), а извлекают её из своего положения в клеточной ткани» 33. Синергетика обобщает подобные ситуации кооперативных эффектов, полагая их фундаментальными для сложных самоорганизующихся систем. «Резонанс» функционирования частей в таких системах и наличие кооперативных эффектов рассматривается в качестве одного из наиболее важных проявлений самоорганизации. Но тогда необходимо иначе понимать и деятельность, связанную с формированием новых структур и состояний сложных развивающихся систем. Стратегии деятельности должны учитывать, что вследствие кооперативных эффектов система может порождать новые структуры при минимальном внешнем воздействии, особенно если она находится в состоянии неустойчивости. Нетрудно увидеть в этой стратегии переклички с принципом «у-вэй», а также с идеалом ненасильственных действий, развитым в индийской культурной традиции. Наконец, можно констатировать, что ситуации освоения в познании и практике сложных развивающихся систем Известный исследователь древнекитайской науки и культуры Дж. Ниддам особо отмечал, что научная революция в Европе окончательно обособила научную истину от нравственности, отчего мир стал более опасным, тогда как в восточных учениях такого обособления никогда не было 34. Но эта противоположность выглядит иначе в связи с новыми тенденциями в научном познании и технологической деятельности, объектами которых становятся исторически развивающиеся, человекоразмерные системы. Образцами таких систем являются биосфера, биоценозы, социальные объекты, в том числе и сложные комплексные системы современной техники (система: «человек — техническое устройство — экологическая среда»; «человек — компьютерная сеть», и так далее). Не отказываясь от объективного исследования таких систем и их технологического освоения, познающий и действующий субъект вынужден применять особые стратегии деятельности, учитывающие специфику человекоразмерных, развивающихся объектов. Принципиальная невозможность точно просчитать будущие траектории системы в точках бифуркации каждый раз ставит перед действующим субъектом проблему выбора. Важно не попасть в катастрофические для человека траектории, отсекая соответствующие неблагоприятные сценарии развития системы. Ориентирами здесь служат не только знания о возможных сценариях, но прежде всего ценности и нравственные установки, предостерегающие от необдуманных и опасных действий. Попутно отмечу, что именно такого рода действия, пренебрегающие нравственными императивами, породили, например, ситуацию Чернобыля и многие негативные последствия избранного в конце 1991 года сценария экономических реформ. Необходимость тесной связи истины и нравственности, возникающая при освоении сложных человекоразмерных систем, неожиданно перекликается с традициями древних восточных культур. В этих культурах полагалось, что для того, чтобы истина открылась человеку, ему необходимо нравственное самовоспитание. Размышляя о резонансе всех частей космоса, китайские мудрецы считали, что путь в образе дао или неба регулирует поступки людей. Но небо «может и повернуться лицом к человеку и отвернуться от него». Не случайно китайцы говорят, что «небо действует в зависимости от поступков людей» 35. Стихийные бедствия в древнем Китае воспринимались как свидетельства неправильного правления, как показатель безнравственного поведения властителей, за что небо и отворачивается от человека 36. Конечно, если эти идеи понимать буквально, то они выглядят мистически. Но в них скрыт и более глубокий смысл, связанный с требованием этического регулирования познавательной и технологической деятельности людей (включая технологии социального управления). И в этом, более глубоком смысле они вполне созвучны современным поискам новых мировоззренческих ориентиров цивилизационного развития. Таким образом, в конце XX столетия, когда человечество оказалось перед проблемой выбора новых стратегий выживания, многие идеи, разработанные в традиционных восточных учениях, согласуются с возникающими в недрах техногенной культуры конца XX века новыми ценностями и мировоззренческими смыслами. Конечно это не означает, что происходит возврат к мировоззрению традиционных обществ. Речь идёт о другом, о реализации эвристического потенциала западной культуры в поиске новых ценностей и об использовании в этом процессе духовного опыта, накопленного в культурах Востока. Его влияние можно проследить практически во всех разработках углублённой экологии и биосферной этики. Здесь продуктивно реализуется тот самый диалог культур, о котором сегодня много пишут и говорят. Диалог культур в современной ситуации — это уже не только их взаимопонимание, но и участие в разработке новой системы ценностей, призванных стать основой безопасного и устойчивого развития человечества. Эти новые ценности не редуцируются ни к западной, ни к восточной традиции, а выступают их особым, избирательным синтезом. В поиске новой системы ценностей, в становлении планетарного мышления, основанного на толерантности и диалоге культур, важную роль может сыграть не только восточная, но и русская философская традиция, и, в частности, идеи русского космизма. Пока они недостаточно освоены западной мыслью, и, тем более, важно нам, российским философам, осуществить анализ этих идей под углом зрения сценариев современного цивилизационного развития. Нужно сказать, что в последние годы это направление русской философии исследовалось довольно обстоятельно. И я хотел бы выделить прежде всего те аспекты, которые коррелируют с современными поисками новых ценностных ориентиров. Как известно, философия космизма возникла в качестве антитезы физикалистскому мышлению и развивала идеи единства человека и Космоса. Эти идеи разрабатывались как в религиозном (Н. Ф. Фёдоров, отчасти В. С. Соловьёв, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев), так и в естественнонаучном направлении (Н. Г. Холодный, К. Э. Циолковский, А. Л. Чижевский, В. И. Вернадский). И хотя в космизме, прежде всего в его религиозном направлении, содержалось немало мистических и утопических элементов (например, фёдоровский проект воскрешения) тем не менее, можно констатировать и немалый эвристический потенциал этой философии. В ней при всём многообразии подходов, можно выделить общие идеи и тематические мотивы, которые оказываются созвучными современным мировоззренческим поискам 37. Прежде всего, это идея единения человека и природы, их совместного, взаимосвязанного развития. Человек и жизнь на Земле рассматриваются как результат космической эволюции (кстати эта идея, в разработке которой огромную роль сыграли исследования А. Л. Чижевского и В. И. Вернадского, находит в современной науке все большие подтверждения). Но развитие человека и его разума на определённом этапе эволюции начинает оказывать всё возрастающее влияние на природные процессы, становясь важным фактором их новой организации. Если эту мысль выразить в современных терминах, то русские космисты отстаивали принцип не только прямой, но и обратной связи между человеком и Космосом. И в качестве идеала полагалась такая деятельность людей, которая обеспечивает гармонизацию человека и природы, их согласованное совместное и гармоническое развитие (коэволюцию, в современных терминах). Условием же реализации этого идеала русские философы считали единение человечества в планетарную общность и его духовное развитие, основанное на понимании органической целостности Космоса, соединении рационального и нравственного начал. Многие из этих идей напоминают представления о человеке и мире, развитые в традиционных восточных культурах. Но философия русского космизма не редуцируется к ним. И более глубокий анализ обнаруживает здесь достаточно серьёзные различия. В восточных культурах ценность природы доминирует над ценностью человека. Вектор человеческой активности ориентирован не столько вовне, сколько вовнутрь, на самовоспитание и самоограничение, которые призваны обеспечить адаптацию человека к природному целому. Человек не воспринимается здесь как выделенный из природы её особый компонент, он включён в круговорот космического организма. Противоположное понимание человека и его активности характерно для Западной культуры. Ценность человеческой личности доминирует здесь над ценностью природы. Человек рассматривается как особая одухотворённая часть природы, продолжающая акты божественного творения. Вектор человеческой активности направлен вовне, на преобразование окружающего мира и подчинение его человеку. Полагалось, что в своей демиургической деятельности опирающийся на рациональное знание законов природы, человек не имеет границ. Философия русского космизма не разделяла целиком ни первое, ни второе понимание. В ней была предпринята достаточно дерзкая, опережающая свой век попытка синтезировать эти противоположные подходы и предложить идею взаимной корреляции двух различных векторов человеческой активности. В космизме можно найти резкую критику свойственного западной цивилизации способа деятельности, который нацелен на эксплуатацию природы и приводит к разрушению её естественных связей. Русские философы настаивали на том, что чисто технологическое отношение к природе имеет свои границы. Они буквально пророчески предостерегали от безудержной технологической эксплуатации природы, предсказывая глобальные катастрофы на этом пути (истощение, опустошение природы в результате хищнического к ней отношения). И это говорилось в начале нашего столетия, когда научно-технический прогресс демонстрировал свои нарастающие успехи и когда ещё не просматривались экологический и другие глобальные кризисы! Но, вместе с тем, предлагаемые русскими философами проекты будущего, отнюдь не отбрасывали западную культурную традицию, а напротив, использовали её возможности и её идеи. Это прежде всего относится к идеям прогрессивного развития человека и Космоса и ценности творческой личности, которые нашли свою оригинальную разработку в русской философии. Идеал, который пронизывает практически все направления русского космизма — это выход человечества на такой уровень своего развития, когда оно, объединившись в планетарном масштабе, сможет управлять природой как целостным организмом, гармонизируя её. Диапазон интерпретаций этой идеи был достаточно широк: от представлений религиозного космизма (о соединении творческой духовности человека с божественной софийностью, организующей Космос), до научно обоснованной и развитой В. И. Вернадским концепции биосферы и ноосферы. В принципе эти идеи можно интерпретировать как эскизные наброски оптимистического сценария развития человечества, хотя как мы сегодня понимаем, существуют и катастрофические для человечества сценарии, и их вероятность, к сожалению, достаточно велика. Чтобы избежать их, необходима реформация ценностей потребительского общества и системы мировоззренческих оснований техногенной цивилизации. И я думаю, что современная российская философия не только может, но и обязана активно участвовать в этой реформаторской деятельности (разумеется с использованием тех средств, которые характерны для философского дискурса). Анализ прошлого как предпосылка будущегоГрандиозная задача поиска новых смысло-жизненных ориентиров, которая выдвигается сегодня перед всей мировой философией, задаёт особую систему отсчёта и в оценке нашего недавнего философского прошлого. Гегелевско-марксистская традиция, о которой в сегодняшних дискуссиях говорится достаточно много, должна быть сопоставлена с новыми мировоззренческими проблемами. А если речь идёт о потенциале развитого в её рамках диалектического метода, то он также должен пройти своеобразную экспертизу и, возможно, модернизацию, с учётом всех новых представлений об исторически развивающихся, человекоразмерных системах и новых стратегиях человеческой деятельности. Многое из того, что связано со спецификой сложных, исторически развивающихся систем нашло выражение в диалектике Гегеля и её последующей марксистской разработке. Но современная наука и практика требует внести сюда ряд существенных изменений и дополнений. Следует учесть идеи кооперативных эффектов и несиловых взаимодействий, которые заставляют Критического переосмысления требует и трактовка развития как движения к некоторой предопределённой цели, выраженная в гегелевской и марксистской концепциях исторического прогресса. В этой связи представляются достаточно разумными многие критические возражения К. Поппера, направленными против этой концепции. Стремление современных защитников гегелевских идей проигнорировать эту критику вряд ли плодотворно, как неплодотворна и альтернативная позиция огульного отрицания гегелевско-марксистской традиции. Философская мысль развивается не только, а может быть и не столько через конфронтацию и конфликт различных философских систем, сколько через их диалог, который приводит к обмену идеями и развитию. Кстати, диалогичность диалектики и саму проблему диалога в философии у нас весьма продуктивно разрабатывали ещё в советский период Бахтин, Библер и другие исследователи. Это тоже была интересная линия разработки идей диалектики, как и линия Э. В. Ильенкова и его школы. В марксистско-ленинской традиции идея конфликта противоположностей и их непримиримой борьбы всегда акцентировалась, а идея примирения противоречий, которая восходит к Гегелю, оценивалась негативно. В ней виделось отступление от идеала классовой борьбы и оправдание оппортунизма. Но сегодня в поисках стабильности нашего раздираемого противоречиями общества мы должны посмотреть на гегелевскую идею примирения противоположностей иными глазами. Полезно вспомнить, что у Гегеля она предстаёт как обоснование ценности гражданского общества и общественного договора. Значимость толерантности, поиска согласия и ненасильственного развития становится сегодня все более очевидным условием выживания человечества. Конечно, возможны разные сценарии его развития. Весьма вероятен сценарий продолжения политики конфронтации, под знаком которой прошёл весь XX век, возможны конфликты разных стран и цивилизаций в борьбе за истощающиеся ресурсы в условиях углубления глобальных кризисов. Но если будет осуществлён поворот к новому типу цивилизационного развития, обеспечивающему выход из глобальных кризисов, то главной мировоззренческой установкой должна стать ориентация на диалог, учитывающий разнообразие культурных традиций и национальных интересов, на поиск согласия и единства без уничтожения многообразия, без стремления к унификации. Придётся преодолевать укоренённые привычки объединяться только перед лицом общего врага, а если такового нет, то находить его во имя сплочения по принципу: «мы» не такие как «они», а поэтому «они» — наши враги. Этот в общем-то самый древний (восходящий ещё к первобытной эпохе способ идентификации). И его доминирование всегда приводило к закрытым обществам. Но сегодня требуются иные стратегии развития, иные способы идентификации, когда сохраняется специфика своей культуры и, вместе с тем, обеспечивается её открытость к иным культурам, готовность к непрекращающемуся диалогу на основе свободного информационного обмена. Вхождение в постиндустриальное развитие предполагает такой обмен. И я думаю, что несмотря на очевидные издержки российских реформ, приобретённая свобода информационных контактов и открытость общества представляют бесспорные завоевания. Они являются одной из необходимых предпосылок возможного постиндустриального развития России. Я разделяю мысли об исключительной важности сегодня продуктивной политической философии и о том, что оценка советской философии должна быть дана с учётом особенностей уникальной и целостной советской цивилизации, оказавшей значительное влияние на историю человечества в XX столетии. Но справедливо будет сказать не только о достижениях этой цивилизации, и о том, что в ней были мыслящие философы. Справедливым будет сказать и о всех сложностях и драмах философского, равно как и другого духовного творчества, в условиях тогдашнего идеологического контроля. Он был разным в разные времена этот контроль, и более мягким, и совсем жёстким. Но он в советскую эпоху был всегда, и об этом не нужно забывать. Сегодня всё чаще высказываются сожаления о неудачах «красного реформаторства», которое Мысль развивается противоречиво, она находит отдушины даже в самой душной для неё обстановке. Пушкинская «тайная свобода» не раз стимулировала творчество не только художника, но и учёного, и философа. Однако реализация даже тайной свободы тоже бывает разная в зависимости от социальных условий. Неизвестно, как сложились бы судьбы нашей философии, если бы не было хрущёвской оттепели. И состоялись бы тогда такие оригинальные советские философы как Ильенков, Мамардашвили, Щедровицкий и другие яркие личности в нашей философии История русской философии продолжалась и в советский период, поскольку были новые идеи, были мыслящие философы, были оригинальные школы. Говоря о трудностях их работы в условиях идеологического контроля, мы вовсе не принижаем их достижений, а наоборот, оцениваем их по достоинству. Нам не нужно забывать уроков прошлого и не нужно его идеализировать. Я вспоминаю в этой связи описанный в книге Гинзбурга «Бездна» эпизод о посещении американским бизнесменом Бухенвальда, узником которого этот бизнесмен был в годы Второй мировой войны. Он с горящими глазами бегал по лагерю и восторженно говорил своей жене: «А вот и наш аппельплац!» «А это козлы, на которых меня пороли!» Писатель, комментируя эпизод, пишет, что можно понять этого бизнесмена, ибо здесь прошла его молодость, здесь он познал чувство человеческой солидарности, здесь он выжил, пройдя через ад концлагеря. Так вот, когда мы, философы, социологи, историки, политологи анализируем драму советской философии, её взлеты и падения, то не худо вспомнить, что историческая правда не терпит избирательного отношения к фактам. И нам желательно избежать восхищения, вспоминая как здорово нас тогда пороли (идеологически воспитывали). Наше поколение шестидесятников внесло свой позитивный вклад в развитие мировой философии, что признают и наши коллеги на Западе. Но то, что приходилось наступать «на горло собственной песне», — это тоже факт. Новое поколение философов критически осмыслит наши результаты и наверное пойдёт дальше нас в поиске новых идей. Очень надеюсь, что оно будет работать в условиях не меньшей духовной свободы, чем та, которая реализуется в наших дискуссиях в России середины девяностых годов XX века. |
|
Примечания: |
|
---|---|
Список примечаний представлен на отдельной странице, в конце издания. |
|
Оглавление |
|
|
|