О месте, из которого я думаю«Место, из которого я думаю» — так была сформулирована тема третьего философского симпозиума, проходившего в Звартаве недалеко от Риги в сентябре 2001 года. Смысл данной формулировки примерно таков. Первое. «Место» здесь означает место, где находятся объекты мышления, в пределе — все объекты любого или чьего угодно мышления, включая моё мышление сейчас. Это, однако, никак не значит, что я о них думал, думаю или буду думать, но безусловно значит, что о чём бы я сейчас ни думал, объект моего мышления окажется одним из этих «всех» объектов. Так что если кто-нибудь меня сейчас прервет и спросит: «Думая о том, о чём вы сейчас думаете, думаете ли вы также и об объекте «В»?», — то я отвечу «да», поскольку в месте, из которого я думаю, может (или «должен» — с этим ещё не все ясно) находиться и объект «В». Однако это условное место, из которого я думаю, является не только «всеми объектами», но и их расположением, порядком, в котором они находятся по отношению друг к другу. Иначе говоря, это место можно себе представить не как сами объекты, а как их воображаемую конфигурацию. Второе. Почему место, из которого я думаю, а не место, в котором я думаю? — Потому, что «из» здесь подчёркивает экстенсивность думания, его направленность вовне, определяющую интенциональности этого «моего» думания, его экспликативность, разомкнутость, обращённость к другому думанию. При том, разумеется, что такая интенциональность не исключает возможности и Третье. «Я» в «я думаю» — не просто слово естественного языка, означающее (в русском) личное местоимение первого лица единственного числа. «Я» здесь и не понятие (идея, категория и так далее), отсылающее к какой-либо эгологической концепции, где бы оно фигурировало в качестве онтологической сущности или являлось бы результатом («пределом») возможной феноменологической редукции. Поэтому было бы методологически некорректным употреблять здесь слово «я» в третьем лице: смысл «я» здесь строго контекстуален в своей производности, вторичности в отношении «я думаю». Точнее, вне «я думаю» у «я» здесь нет философского смысла. Тогда, если считать каждое «я думаю» случаем того, что обозначается словами «думать» или «думание», то «я» будет обозначать один из аспектов этого случая. Но при этом каждое «я думаю» представляет собой некоторую абсолютную индивидуальную целостность, индивидуальную не в смысле индивидуальности «я», но в смысле индивидуальности думания, то есть в смысле отличий одного думания от другого, одного случая от другого. Тогда место, из которого я думаю, будет местом одного такого случая, а не местом где, думая, я нахожусь. Четвёртое. Я уже охарактеризовал в своём комментарии на «место, из которого я думаю» данный случай как случай, предполагающий не только экстенсивность думания, но и его конкретную коммуникацию. Только тогда, когда это думание уже сообщается — и не на мгновение позже — я вижу место, из которого я думаю, не как абстрактное «пространство» заполнения объектами, о котором говорилось вначале, не как мыслимый топос мышления, а как конкретный locus — место, которое мышление оставляет, чтобы быть сообщенным, переданным. В этом «оставленном» мышлением месте может оказаться и «я», но не то «я», о котором говорилось выше в комментарии на «я» в контексте выражения «я думаю», а «я» как один из объектов ставшего уже «прошлым» думания, объектов, составляющих это место, о чём также уже было сказано в комментарии на «место». (Тогда спросим, а не может ли «я» считаться одним из таких «мест»? — Нет, не может.) Однако, сейчас, говоря об этом, я уже далеко позади, там, в моём думаний о месте, из которого я думаю, оставленном в момент «я думаю из…» Это — своего рода возвращение, ибо именно сейчас «место, из которого» становится «местом, куда…» Только сейчас заполняющие (или составляющие) это место объекты (объекты уже определённо бывшего мышления) приобретают формы конкретных вещей, фактов, лиц и обстоятельств, а само это место обретает контуры конкретного ландшафта со всеми неисчислимыми как чувственно воспринимаемыми, так и умственно постигаемыми элементами последнего. Такова, в общем, «феноменология места» с её условными временно-пространственными параметрами и характеристиками. Время здесь — от одного момента до целой жизни или эпохи — укладывается в одну клеточку этого ландшафта. (Но, разумеется, речь может идти только о мыслимом времени, точнее, о том, что мыслилось как время.) Отсюда возможно и рассуждение: когда мы говорим — «место», то это значит, что время уже редуцировано к одной из клеточек ландшафта прошлого мышления, да и «прошлое» будет означать «редуцированное к месту». Самое интересное обстоятельство относительно ландшафта прошлого мышления — это то, что Тогда может возникнуть вопрос: а не является ли сам этот ландшафт результатом уже совершенных редукций — и не только редукций «временного» к «пространственному», но и других редукций — произведённых мышлением в каком-то нами ещё не определённом настоящем времени. Здесь следует заметить — и это остаётся незамеченным, не «засекается» в рефлексии, ведь не будем забывать, что никакая рефлексия не может быть полной — что само это «настоящее» также может явиться одной из редукций, в которой мышление не «успело» объективировать себя как прошлое мышление, иначе говоря как время и оттого конструирует В действительности мышления «настоящее» не только абсолютизируется как объект, обладающий своими особыми объективными свойствами (включая и мыслимость как одно из таких свойств, но и как особое условие мышления, благодаря которому мышление в его редукции к месту прошлого мышления становится уже вполне безусловным прошлым временем. Это безусловное прошлое время оказывается противопоставленным условному настоящему мышлению как один из объектов последнего. Редукция времени к месту может быть мыслима только задним числом. Но она мыслима не как проявление какой-то «органической способности» мышления, а скорее как элемент рефлексии или фаза процесса рефлексии. Тогда можно будет представить место, из которого я думаю, как не-мышление, то есть как то, что определённо противопоставлено мышлению в «настоящем» времени, выраженному в «я мыслю» или «я думаю». Поэтому, все пока нами сказанное о месте и времени мышления с точки зрения «условного настоящего времени» мышления можно переформулировать следующим образом: «Место, из которого я мыслю» противопоставлено «я мыслю» как не-мышление противопоставлено мышлению и одновременно как прошлое мышление противопоставлено настоящему. И, наконец, «место» здесь оказывается противопоставленным условному настоящему времени мышления, выраженному в «я думаю» таким же образом, каким «пространство вообще» оказывается противопоставленным «времени вообще» (и, можно было бы добавить — в отношении «мышления вообще»). При этом, однако, нам необходимо иметь в виду различие между конкретным, чувственно (а не только умственно) представимым местом, из которого я думаю и пространством как своего рода абстрактной, умопостигаемой категорией, устанавливаемой в мышлении, где «пространство» обозначает то, что содержит в себе всё объекты, мыслимые и не-мыслимые данного или любого другого мышления. Место же в нашем рассмотрении всегда выделено, отмечено определённым конкретным прошлым мышлением — именно место мышлением, и не мышление местом! Поэтому, когда мы говорим: «древнеиндийская философия», «классическая немецкая философия» и так далее, то «индийская» и «немецкая» — это условные (то есть вводимые в порядке условий мышления) обозначения мест по мышлению (но никак не мышления по местам!). Эти обозначения вводятся, когда речь идёт именно о «макропространствах мышления». В отношении этих макропространств весьма часто совершается та же привычная ошибка, что и в отношении «макроотрезков времени мышления», когда время мышления мыслится как это мышление определяющее. Теперь, может быть, мне остаётся спросить самого себя: из какого места происходит (случается) думание о мышлении, названное мной «обсервационная философия»? Чтобы ответить на этот вопрос, мне надо будет прежде всего отделаться от истории от своей собственной — в первую очередь!). Я думаю также, что мой ответ должен будет предполагать редукцию условного настоящего времени моего мышления к месту уже совершенного мышления. Безусловно соглашаясь с мнением тех, кто (как Арнис Редович) считает, что, строго говоря, о мысли нельзя сказать, что она «имеет место», я говорю: да, мысль не имеет места, но она имела место. Я думаю, что все парадоксы и аберрации эмпирицистского подхода к мышлению от буддийских философов второй половины первого тысячелетия н. э. до британских эмпириков и некоторых «неосторожных» неокантианцев XIX века) имеют своей основной причиной игнорирование того, что происходит (случается) в промежутке, в «зазоре», так сказать, между «мысль не имеет места» и «мысль имела место». Здесь господствует неопределённость или, как весьма остроумно заметил Владимир Калиниченко: «Все не так просто, как «мысль или есть, или её нет». И он же ещё лучше о той же неопределённости, — хотя вместо места говорит о ситуации: «Когда мы знаем, что ситуация была таковой, то знаем, что она не предопределяет того, что случится». Я бы даже пошёл дальше и сказал: «Это сама мысль в её абсолютной таковости пост-детерминирует («после-определяет») место (ситуацию, и так далее), из которого она мыслится. Тогда я бы заключил, что место, из которого я думаю об обсервационной философии сейчас, видится мне беспорядочным нагромождением впечатлений и образов, на которые долго и постепенно накладывается «сетка» ещё не сформированных пространственных клеточек — всё то, чему только ещё предстоит стать ландшафтом «настоящего» мышления. Александр Пятигорский. Лондон, октябрь 2001 года. |
|
Оглавление |
|
|---|---|
|
|