Виктор Иванович Гнатюк:
Лекции о технике, техноценозах и техноэволюции. Лекция 3. Техносфера, техноэволюция и будущее мира

Вводные замечания

Техника объективно реальна. В этом убеждает даже здравый смысл, если рассматриваются технические изделия как объекты, реальность которых противопоставляется нереальности. Однако это вовсе ещё не означает, что автоматически можно вести речь об объективности технической реальности как элемента в ряду «неживая — биологическая». Поэтому обсуждение объективности технической реальности представляется весьма полезным и позволяет выявить фундаментальные основы техноэволюции как ступени и составной части общего эволюционного процесса Вселенной.

Ключевым в осмыслении техноэволюции является выделение и определение объектов данного процесса, их основных свойств и отличий от объектов биоэволюции. Гипербионты, а именно так можно было бы назвать объекты техноэволюции, имеют три наиболее важных свойства: во-первых, они в своей основе являются техническими, включающими элементы социальные и биологические; во-вторых, имеют потенциал для самоорганизации и развития; в-третьих, и это самое главное, гипербионты обладают способностью воздействовать на свой генотип и в этом смысле самоэволюционировать на уровне особей.

Как ни удивительно, столь гипотетический взгляд в отдалённое будущее весьма полезен и даёт опорную точку не только в общей технократической парадигме развития мира, но и позволяет получить много полезного для правильного осмысления содержания современного технического прогресса и его узловых точек.

Целевая установка лекции — на основе технократического осмысления технической реальности как объективного феномена окружающей действительности попытаться определить вероятное будущее техноэволюционного процесса, а также его современное содержание.

3.1. Технократическая парадигма развития мира

Отправным принципиальным моментом в технократической парадигме развития мира является осмысление объективности технической реальности. Однако констатировать реальность техники и говорить о технической реальности — далеко не одно и то же. В первом случае утверждение о реальности техники (объектов, технических изделий) нам вполне понятно как противопоставление нереальному, несуществующему, кажущемуся, существующему только в сознании. Если же речь идёт о технической реальности как элементе, одном из слоёв, горизонтов окружающей действительности, то это имеет всеобщий метафизический (онтологический) смысл.

Техническую реальность, как и любую другую, невозможно осмысливать лишь в одной плоскости. Для этого требуется исследование сразу нескольких положений: первое — объективность и существенная особенность простейших элементов технической реальности (технических изделий); второе — реальность её организованных систем (техноценозов); третье — её всеобщность в рамках окружающего нас мира; наконец, четвёртое — принципиальная (в настоящее время потенциальная) самостоятельность, самоцельность технической реальности.

Однако прежде чем приступить к осмыслению собственно технической реальности, несколько отвлечемся, чтобы преодолеть нашу антропоцентричность. Во всяком случае, попытаемся.

Из уст философов всё чаще звучит мнение, что философия — это не наука, а мировоззрение. Трудности становления философии техники легко объяснимы, если философия — это наука. Тогда в философии слишком много человеческого (сплошной антропоцентризм), чтобы объяснить нечто, находящееся настолько вне человека, что мы уже говорим о том, что человек лишь предтеча чего-то большего, неких гипербионтов, обитающих в техносфере будущего. Шаг, сделанный ныне от примитивных капповских представлений с утверждением, что техника находится между культурой и природой, принципиально ничего не меняет. Техника уже в значительной степени вне человека. Если философия — мировоззрение, то сам факт подобного осмысления технической реальности уже много значит (мировоззрение меняется, мы изживаем антропоцентризм не формально, а по сути).

Главным тезисом капповского осмысления технической реальности (Э. Капп — немецкий философ второй половины ХIX века, основоположник философии техники) является понимание техники как продолжения органов чувств человека. Сегодняшнее изменение позиции (мы её связываем с такими философами, как Ф. Дессауэр, Л. Мамфорд, Х. Ортега-и-Гассет, М. Хайдеггер, О. Шпенглер, К. Ясперс, П. К. Энгельмейер и другие) заключается в некоторой объективации техники. При этом она рассматривается как нечто, находящееся между природой и культурой. Подобная постановка вопроса, на наш взгляд, страдает определённой недиалектичностью. Остаётся антропоцентрический подход, суть которого заключается в том, что техника рассматривается как результат творчества человека. Она всегда удовлетворяет его потребности. Кроме того, человек в конечном итоге всегда управляет техникой.

Рассмотрим эти тезисы более подробно.

Во-первых, любое современное техническое устройство или изделие (даже гвоздь) является результатом творчества не человека, а некой социокультурно-технической сферы (от ГОСТов до эстетических и политических представлений). По мере развития техники процесс изготовления тех или иных образцов (даже самых сложных) всё больше автоматизируется и осуществляется без участия конкретного человека. Уже имеются технологии, в которых участие человека (с его метаболизмом) принципиально запрещено или резко ограничено. Как представляется, в дальнейшем эта тенденция будет нарастать. И если раньше наиболее глубокие (категориальные) различия усматривались в бытии техники относительно бытия живой природы — о чём Аристотель писал: «… человек рождается от человека, но не ложе от ложа — потому-то и говорят, что не внешняя фигура (morphe) ложа есть природа, а дерево, ибо если ложе и прорастёт, то возникнет не ложе, а дерево» — то ныне мы можем говорить, что завод-автомат порождает таки автоматы. Другой вопрос, что в осмыслении бытия техники надо переходить на другой системный уровень и говорить уже о техноценозах. В этом смысле нельзя сравнивать дерево, порождающее другое дерево, с ложем, так как ложе — это аналог лишь одной клетки древесной ткани, а уж она, конечно же, существуя отдельно, породить дерево не сможет.

Во-вторых, техническая реальность уже в значительной степени обеспечивает не потребности человека, а свои собственные. Причём та часть технической реальности, которая «работает на себя», нарастает и интеллектуализируется гораздо более высокими темпами, чем та, которая «работает на человека». Некоторые говорят, что артефакт (техническое изделие) не обладает волей, и основная цель его функционирования всегда вне него. Опять неверно выбран системный уровень. Клетка тоже не обладает волей, а основная цель функционирования живого организма всегда вне клетки. А вот техноценоз (завод, город) явно обладает волей. Другой вопрос, что в состав техноценоза входит человек, но это видится онтологически несущественным, так как, с одной стороны, живая природа тоже создавалась на основе неживой, а с другой — человек нужен будет в техноценозах не всегда и не везде. Следовательно, в показанном смысле называть технические изделия артефактами (искусственно сделанными) представляется анахронизмом (если вкладывать в понятие «искусственно сделанный» смысл противоположения естественно возникшему) либо надо называть артефактами и живые организмы, учитывая, что они возникли (не важно, как) из неживой природы.

В-третьих, и это уже не вызывает сомнений, роль человека в управлении техникой явно снижается, особенно если сопоставить возрастающий уровень требований к человеку-оператору с темпами изменения возможностей техники. Сегодня человек выступает зачастую ограничителем, не позволяющим раскрыть все возможности, заложенные в техническом изделии, которым он управляет. Так, современный истребитель обладает гораздо большими возможностями по скорости и маневренности, чем может выдержать пилот. Если рассмотреть работу космонавтов на орбитальной космической станции «Мир» (видимо, на данный момент это одно из самых совершенных изделий технической реальности, если не считать компьютер, обыгравший Каспарова), то можно заметить, что все основные технические поломки и проблемы там произошли по вине экипажа. По мере развития космической техники собственно человек-космонавт рискует превратиться в одну из самых больших помех в реализации познавательной функции человечества в космосе. Могут возразить, что даже если участие человека в управлении техникой снизится до минимального уровня, останется главное: техника будет выполнять задачи, поставленные изначально человечеством (например, полёты в космос). Но и здесь есть резонный ответ: а кто сказал, что цели, формулируемые человеком, являются уже поэтому исключительно человеческими, быть может они всеобщие, вселенские, а мы выполняем лишь частные задачи, касающиеся только нашей, определённой роли.

Техническая реальность есть то, что значительно оторвало человека от природы (если понимать природу в узком смысле). Ныне человек не ранжируется в ряду биологических видов (не укладывается на одно ранговое распределение вместе со слонами, ягуарами, кроликами и саранчой) и не существует отдельно от техники. Его предназначение всё больше видится в создании предпосылок для саморазвития технической реальности. Пока мы её не мыслим без человека (он носитель, производитель и оценщик информации, документа). Но так будет не всегда. В связке «человек — техника» собственно человек играет всё меньшую роль. И это несмотря на то, что, отрываясь от живой природы, человек всегда воплощал свой интеллект в технической реальности, а, учитывая опыт человечества, можно заключить, что развитие цивилизации, скорее всего, немыслимо вне развития технической реальности. Это в некотором смысле единственный данный нам способ развития.

Наконец теперь, сняв с себя антропоцентрические ограничения, мы можем вернуться к онтологическому осмыслению технической реальности, которое предполагается осуществлять в четырёх плоскостях.

Во-первых, это определение объективности и существенных особенностей простейших элементов технической реальности (технических изделий). Что касается объективности, то здесь сложностей как будто нет, и мы довольно об этом уже говорили. В понимании существенной особенности технических изделий нам ближе всего определение М. Хайдеггера, рассматривающее их как «по-став» (Ge-stel). Однако этот «по-став» интерпретируется не как производящее добывание человеком тех признаков вещей, которые необходимы и полезны ему, а как всеобщее творческое преобразование неживой, живой и технической реальности, сопровождающееся (иногда с участием человека) рождением новых признаков, полезных вообще, эволюционно (иногда с совпадением полезности для человека). Удивительно, но попытка увидеть особенность техники привела к универсальному определению, снимающему эту особенность содержательно и оставляющему лишь формально. Нетрудно увидеть, что оно принципиально применимо и к живым организмам, и даже, после некоторых телеологических усилий, — к неживой природе.

Вторая плоскость осмысления технической реальности связана с её организованными системами — техноценозами. О техноценозах уже много сказано, однако при этом затрагивался в основном гносеологический аспект. Онтологическая сущность техноценозов видится в наличии взаимосвязи между техническими изделиями, реализующей информационный отбор и тем самым создающей побудительные предпосылки к творческому преобразованию неживой, живой и технической реальности, осуществляемому техникой. Теперь для нас становится очевидным, что техноценозы реальны, так как они реальны и содержательно (состоят из реально существующих технических изделий) и формально, функционально (реализуют всеобщие законы природы). Кроме того, ясно, что их выделение необходимо не только гносеологически, но и онтологически.

Всеобщность технической реальности в рамках окружающего нас мира (третья плоскость осмысления) также должна быть рассмотрена с нескольких сторон. Прежде всего, следует отметить, что, применяя к технической реальности категорию всеобщего, мы осознаем большой риск, связанный с очевидными ограничениями технического: во времени (связано с моментом возникновения человека); в пространстве (в границах существующей на данный момент техносферы); в структуре (от атомарного уровня до ближнего космоса). Однако если посмотреть внимательно, становится ясным, что ограничения технической реальности носят непринципиальный, относительный характер, а сама она имеет явно выраженный абсолютный «потенциал всеобщности». Всеобщность технической реальности задаётся всеобщностью «замысла», и в этом плане она, лишь возникнув, стала всеобщей, онтологически равной другим реальностям.

Самой важной для нас представляется четвёртая плоскость рассмотрения, в которой техническая реальность наделяется принципиальной самостоятельностью, самоцельностью развития. Именно здесь закладываются основы понимания техноэволюции (учитывая, что упоминается она не ради красного словца).

Мы усматриваем как направление развития (переход от физико-химического мира к живой природе и далее — к технической реальности), так и главную движущую силу (информационный отбор). Принципиальным видится то, что в неживой природе эволюционирует мир в целом, в живой развиваются виды, а в технической реальности должны появиться объекты, способные эволюционировать самостоятельно как особи. При этом происходит поступательное усложнение структуры единично эволюционирующего объекта, объединение в нём всё больших таксонов классификации сущего, усиление и расширение взаимосвязи. Одновременно укрупняясь, эволюционирующие единичные начинают объединяться в единое. Не исключено, что Вселенная когда-то начнёт вновь эволюционировать в целом. Замкнется очередной виток глобального изменения мира, однако на принципиально новом уровне.

Каким же видится современный этап развития технической реальности в контексте изложенного. В настоящее время в техносфере зарождаются (как когда-то протожизнь из неживой природы) объекты, которые будут способны сами воздействовать на свой материальный носитель информации с целью развития в условиях конкуренции (воздействовать на свой генотип и в этом смысле самоэволюционировать). Нынешнее состояние технической реальности можно сравнить лишь с протожизнью (причем, видимо, на ранней стадии развития). Основная масса наших технических изделий — это только аналоги макромолекул. Вероятно, лишь отдельные из них уже можно уподобить примитивным одноклеточным (например, станцию «Мир»), а современный завод или город — это всего лишь «лужа, кишащая протожизнью».

Сегодня очень трудно представить себе продукты долгосрочной эволюции техносферы, которые можно было бы назвать некими гипербионтами (это когда из «клеток» возникнут «черви», «лягушки», «слоны» и, более того, — «мыслящие»). Можно лишь предельно гипотетически судить об их облике и свойствах, хотя в современной фантастической литературе подобный образ иногда узнается (наиболее яркие примеры: «Рама» Кларка и «Реликт» Головачева). Тем не менее, уже сейчас можно сформулировать отдельные принципиальные соображения, касающиеся этих гипербионтов. Во-первых, это объекты в основе своей технические и включающие в себя элементы биологические (в том числе и человека со всем его социальным). Во-вторых, это объекты самоорганизующиеся (что принципиально отличало жизнь от протожизни). И, наконец, в-третьих (а это самое важное), их принципиальное отличие от биологической жизни заключается в том, что они будут способны воздействовать на свой генотип. Это позволит гипербионтам эволюционировать на уровне особей, а скорость эволюции при этом существенно возрастёт.

И последнее соображение относительно гипербионтов. Человек совершенно отчётливо ощущает потребность лететь к звездам (вообще выйти в космос), о чём много говорится в последние десятилетия. Если отбросить сугубо фантастические идеи полетов с гиперсветовыми скоростями, единственным способом достичь звёзд остаётся создание технических объектов, способных самостоятельно в течение многих десятков и даже сотен лет преодолевать межзвездные пространства. Такими объектами и могут стать гипербионты.

Возникает вопрос: для чего нужен подобный гипотетический экскурс в необозримое будущее? А нужен он по двум основным причинам. Во-первых, сегодняшнему техноцентрическому осмыслению мира необходима подобная ортодоксальная точка зрения, позволяющая оторваться от укоренившегося на протяжении веков философско-мировоззренческого антропоцентризма. Во-вторых, чтобы отчётливо увидеть направление и движущие силы развития технической реальности сегодня, нужен взгляд в далёкое будущее (как в прикладной статистике: для определения криволинейной траектории нельзя ограничиваться двумя-тремя близлежащими точками, нужна как минимум одна далеко отстоящая). И здесь краеугольным камнем является возможность применения к технической реальности начал термодинамики (особенно — принципа максимума энтропии), которые отражают фундаментальную онтологическую иерархичность структуры мира от субстанции до универсума в целом. Наличие иерархии как бы задаёт формальную основу для содержательного движения мира в его развитии, своего рода эволюционную траекторию, весьма жёстко определяемую всеобщими законами. Наш взгляд в будущее и есть попытка просмотреть эту траекторию.

Новое осмысление технической реальности, места и роли человека в глобальном эволюционном процессе, кроме всего прочего, позволяет особым образом видеть коренную особенность, отличающую его от остального животного мира (основной вопрос философской антропологии). Мы вправе рассматривать человека как творца, информационного носителя, движущую силу, предтечу, источник саморазвития технической реальности. Человек — венец живой природы в том смысле, что именно ему предначертано создать принципиально новую по сложности организации сферу (и в последующем жить в ней), символизирующую новую ступень эволюции Вселенной. Такое видение подтверждает и сделанный ранее формальный вывод о том, что суть человека надо искать не внутри, а вне его, не в его особенностях, а в функции, высшем предназначении, в осознании роли человека во вселенском, трансцендентном плане. Человек, видимо, действительно избранное существо, но далеко не венец мироздания. Архитектоника Вселенной неизмеримо, бесконечно сложнее, да и понимать феномен человека в данном контексте необходимо гораздо шире, полагая, что в различных уголках Вселенной может параллельно идти аналогичный данному нам на Земле эволюционный процесс, являющийся также частью глобальной космогонии.

Закономерен вопрос: в чём же, при данной постановке проблемы, интерес человека в реализации новых подходов к технической реальности? Думается, именно в этой заинтересованности мы должны видеть возможность выживания техногенной человеческой цивилизации, ибо Вселенная в реализации её глобального эволюционного плана имеет в своём распоряжении огромное количество альтернатив. А от существования биологического вида Homo sapiens, обитающего на третьей планете в системе жёлтого карлика класса G 2V под названием Солнце, расположенного на периферии спиральной галактики типа Sb, называемой Млечный путь, на задворках одного из доменов Метагалактики, по большому счёту, зависит, видимо, очень немногое.

Таким образом, в рамках технократической парадигмы осмысления окружающего мира техническая реальность рассматривается как стоящая в ряду «неживая — биологическая — техническая», объективно существующая всеобщая, самоэволюционирующая форма материи, субстанциальными элементами которой являются технические изделия, обладающие существенной особенностью в приспособленности к творческому преобразованию, сопровождающемуся возникновением новых признаков, а системной формой организации выступают техноценозы, онтологическая сущность которых заключается в наличии между техническими изделиями взаимосвязи, реализующей информационный отбор и тем самым создающей побудительные предпосылки к творческому преобразованию реальностей.

Принципиально важным в предлагаемом определении является то, что в цепи реальностей Б. И. Кудрина «неживая — биологическая — техническая — информационная — социальная» (а до него рассматривались лишь «неживая — биологическая — социальная») выделяется главная онтологическая цепь «неживая — биологическая — техническая». Информация присутствует во всех звеньях не содержательно, а скорее формально, идеально. А социальная сфера — вообще нечто второстепенное (с глобальной точки зрения), нужное только человеку, который в принятом техноцентрическом (точнее ацентрическом) подходе сам есть лишь промежуточное звено эволюции (высшая ступень биологического, а может быть, и нет).

Теперь можно было бы и закончить, однако представляется целесообразным после сугубо теоретического экскурса вернуться к прикладным, насущным вопросам и в контексте основ техноэволюции рассмотреть более подробно содержание инженерного творчества и узловые точки технического прогресса.

3.2. Техноэволюция, узловые точки технического прогресса

Несмотря на сказанное, автор, относя себя к виду Homo sapiens, пока не видит другого способа исследования технической реальности кроме как на линии соприкосновения «человек — техника». А цель познания человеком мира можно представить как получение новых знаний о сущем, что приводит к построению все усложняющегося информационно-интеллектуального здания. Параллельно с этим происходит объективный процесс развития и усложнения объекта познания. Не исключено пересечение этих двух построений на определённых этапах (на эмпирическом или феноменологическом уровнях). Признавая целостность мира и понимая, что человек является лишь его частицей, выполняет определённую роль в общем сюжете развития, следует задаться вопросом: какова цель познания человеком мира с точки зрения самого мира?

Весь опыт развития человечества свидетельствует о том, что результатом его познания, остающимся вне субъекта, является техническая реальность. Создаётся впечатление, что человек возник, стал мыслить, выделился из живой природы, познавал и продолжает познавать объективно лишь для того, чтобы сотворить техническую реальность. Техническая реальность, в свою очередь, объективируясь благодаря мысли и рукам человека, приобретает всё больше и больше способностей к саморазвитию. Эволюционируя, она становится трансцендентной для познавательной деятельности человека. В ней самой все ускоряющимися темпами формируется новый бесконечный горизонт познания для человека (своего рода мезомир наряду с микро- и макромиром). В этом процессе техническая реальность не отрицает человека совсем, а оставляет ему важное место, однако очевидно, что человек всё больше превращается из демиурга в раба. В принципиально новом осмыслении технической реальности (и мира вообще) наиболее трудным, на наш взгляд, является восприятие отрицания антропоцентричности (человек не венец природы, а лишь промежуточное звено). Человек, по сути, сам порождает своё отрицание (М. Хайдеггер: сама действительность поощряет человека к подобного рода действиям). В настоящее время становится очевидным, что подобное развитие нашей цивилизации соответствует направленности и глобальных энтропийных процессов во Вселенной.

Рассматривая технику в контексте ноосферных проблем и видя в техногенном характере нашей цивилизации угрозу существованию человечества, философия рассматривает, прежде всего, социальную составляющую в современном процессе развития технической реальности. При этом полагается, что всестороннее ограничение техногенного влияния на окружающую природу и социокультурную сферу (путем внедрения прогрессивных технологий энерго-, ресурсосбережения и других мер) является проявлением главенства человека над техникой (Х. Бек: «… самопознание человека во всём величии его господства»). Однако представляется очевидным, что сам процесс снижения техногенного влияния на природу и общество выливается не во что иное, как в ещё большее совершенствование технических изделий, внедрение более утончённых технологий и в целом в дальнейшую интеллектуализацию артефактов.

Техника, пугая человека, заставляет его всё больше совершенствовать себя. Призывы же к отказу от достижений технического прогресса вообще (назад — в джунгли) представляются несерьёзными. Различные варианты альтернативного (в частности, биологического) пути развития человечества остаются пока только на страницах фантастических романов. Безусловно, снижение техногенного влияния на окружающий мир приносит «пользу» не только технической реальности (в объективном её осмыслении), но и, прежде всего, человеку. Поэтому одной из наиболее важных компонент инженерных технологий является специфический учёт самого что ни на есть традиционного гуманитарного знания о том, что такое человек и в чём для него польза. Не вдаваясь в суть и структуру данного знания, остановимся, однако, на понятии пользы. Отбросив от него все субъективное, присущее относительности человеческих интересов (если, конечно, это возможно), мы получим не что иное, как широко применяемое понятие эффективности.

Как уже отмечалось, оценка эффективности уже традиционно понимается в узком и широком смысле. В узком — это своего рода «внутренняя» эффективность плодов инженерной деятельности как сугубо технических устройств, механизмов, конструкций. По всей видимости, она всегда оценивалась по соотношению «функционально-эстетические качества — затраты». И хотя формально методология оценки претерпела от Витрувия (ещё раньше — Древняя Греция и Египет) до ГОЭЛРО, Гипромеза, Гипростроя и других. колоссальные изменения (от простейшей геометрической редукции до имитационного моделирования на ЭВМ), по сути ничего не изменилось. Лишь в последние десятилетия к нам пришло понимание, что всякая техническая конструкция есть не только и не столько преобразование природы, сколько трансформация (нередко деформация) социокультурной сферы. Оценивать полезность подобных плодов инженерной деятельности можно с использованием понятия эффективности в широком смысле. В данном случае технические изделия не могут рассматриваться отдельно от инфраструктуры, в которую предполагается их внедрение (в более широком понимании — от упомянутой выше социокультурной сферы в целом). Ныне становится понятным, почему подобное толкование эффективности пришло к нам лишь на настоящем уровне развития инженерии. Причина кроется в масштабах распространения и глубине проникновения во все сферы жизни человека технической реальности. В настоящее время в техногенных катастрофах гибнет в десятки раз больше людей, чем в природных катаклизмах. Отсюда — резкое повышение ответственности проектировщиков за свои решения. Это становится понятным, если вспомнить, что атомная бомба, хлорпикрин и Семипалатинский полигон также являются плодами инженерной деятельности.

Проблема оценки эффективности крупных инфраструктурных объектов не находит удовлетворительного решения в рамках методов имитационного моделирования, основывающихся на детерминизме, стохастизме и редукционизме. Ключ к её решению лежит в теории техноценозов, в приложении к которым принципиально значимы как гносеологический, так и методологический аспекты (прежде всего применительно к проблемам оценки эффективности и оптимизации). Так, понятие эффективности здесь рассматривается на двух уровнях: во-первых, — на уровне изделий и, во-вторых, — на уровне номенклатуры. Эффективным представляется техноценоз, в котором каждое изделие по своим параметрам, а также вся их номенклатура в совокупности, с одной стороны, адекватны глобальным целям и задачам, а с другой — могут в достаточной степени быть обеспечены существующей инфраструктурой. Теоретическим критерием оптимизации, как мы уже знаем, является выполнение закона оптимального построения техноценозов.

Закономерен вопрос: где же здесь гуманистическое начало? Дело в том, что инженер всегда остаётся инженером (технарием, если угодно) и даже гуманитарные вопросы пытается решать с помощью точных наук. Предполагается, что в комплексе параметров, с помощью которых оценивается состояние техноценоза в целом и качество отдельных технических изделий в частности, должны обязательно наличествовать параметры, характеризующие гуманитарные аспекты инженерной деятельности (эстетические, эргономические, социально-ориентированные ресурсосберегающие, экологические и другие). В основе подхода лежит понятие глобального единства и взаимосвязи окружающего нас мира во всех его бесчисленных проявлениях. Отсюда признание существования общих фундаментальных законов природы. Как представляется, стержневым здесь является принцип «минимакса»: природа в силу неизвестных нам причин стремится с максимальной эффективностью и минимальными затратами использовать любой ресурс. Как следствие: с одной стороны, глубинная взаимосвязанность и векторизованная направленность эволюции на усложнение нашего мира, а с другой — подчинение всего сущего закону сохранения энергии (в толковании энергии в широком смысле как мерила всего того, что Аристотель назвал «причинами вещей»).

Итак, чтобы оптимизировать техноценоз, проектировщик должен учитывать очень широкий спектр параметров (включая и совершенно непривычные для технариев — гуманитарные). Любой инженер скажет, насколько сложна эта задача, если решать её в рамках традиционных методов. Однако в процессе оптимизации техноценозов его поджидает и ещё одна существенная трудность, которая заключается в их принципиальной непознаваемости в полной мере (трансцендентности). Предельно упрощённо феномен трансцендентности техноценоза можно пояснить следующим образом. Человек, проектируя отдельное техническое изделие (являющееся для него принципиально познаваемым, имманентным), руководствуется, как правило, традиционными подходами, основанными на законах Ньютона — Ома — Кирхгофа — Гаусса — больших чисел. Это вызывает цепную реакцию совершенствования других изделий другими проектировщиками. Изделия (как и проектировщики) между собой слабо связаны. Слабосвязанные новые изделия насыщают техноценоз. При этом они либо занимают новые техноценологические ниши, либо «выдавливают» другие изделия. Этот процесс непознаваем (трансцендентен) для индивида, совершенствующего первое изделие, что делает трансцендентным техноценоз в динамике его развития. В результате, зачастую имея явно улучшенные по своим параметрам технические изделия, мы получаем резко ухудшенное состояние техноценоза в целом.

Рассмотрим пример из военной области, связанный с попыткой внедрения в войска танка Т–80 с газотурбинным двигателем, который по огневой мощи, броневой защите, скорости, маневренности явно превосходил аналогичный массовый танк Т–72. Однако принятие Т–80 на вооружение повлекло за собой необходимость создания системы снабжения новым видом горючего (заправщики, ёмкости, персонал), а также особой системы ремонта (мастерские, персонал). Проявились и другие его недостатки (сложность конструкции, дороговизна жизненного цикла, проблемы с надёжностью). В результате явно хорошее техническое решение на этапе НИОКР, выставок, показов руководству и докладов министру стало плохим после внедрения в войска. Как известно, танк Т–80 к настоящему времени претерпел целый ряд крупных модернизаций и в результате превратился в полное подобие танка Т–72, который как был основным, так и остался.

Поистине, прав был Х. Ортега-и-Гассет, который в своих размышлениях о технике несколько десятков лет назад с досадой говорил, что «в наши дни, имея в своём распоряжении общий метод создания технических средств для реализации любого запроектированного идеала, люди, кажется, утратили всякую способность желать ту или иную цель и стремиться к ней». Впрочем, мы уже показали, что подобные проблемы находят своё разрешение в рамках техноценологического подхода. С содержательной точки зрения, здесь не обойтись без закона оптимального построения техноценозов. Однако требуется и формальная перестройка инженерного мышления, связанная с постижением различия таких процессов, как конструирование технических изделий, с одной стороны, и проектирование техноценозов, с другой. Ныне инженерное творчество (именно творчество), опираясь на узловые точки технического прогресса и непрерывно реализуя информационный отбор, являет нам действие глубинных фундаментальных движущих сил техноэволюции. Рассмотрим этот аспект более подробно.

Под техноэволюцией мы понимаем сопровождающийся количественными и качественными изменениями процесс развития технической реальности, реализующийся в условиях информационного отбора в результате взаимодействия противоположных тенденций, одна из которых ведёт к получению новых, а другая — к закреплению существующих полезных признаков технических изделий, и приводящий к иерархии форм и сущности, обеспечивающей векторизованную направленность на усложнение.

Любое техническое изделие имеет своё функциональное предназначение (в этом его сущность, содержание), которое реализуется с помощью определённого конструктивного решения (это явление, форма). Сущность, воплощённая в определённой конструкции, в соответствии с законом сохранения энергии требует адекватных затрат как на реализацию данной конструкции (производство), так и на её сохранение (эксплуатацию). Очевидно, что чем сложнее конструкция, тем больше затрат требуется на её производство и эксплуатацию. Функциональное предназначение, ради которого создаётся конструкция, априорно задаётся совокупностью требований, определяемых внешними условиями существования будущего технического изделия, то есть его содержание устойчиво. Однако в результате воплощения в жизнь запроектированного идеала мы можем получить более или менее удачную конструкцию. Совершенство конструкции определяется в любом случае соотношением «полезный эффект — затраты». Это означает, что форма технических изделий неустойчива, подвижна и многовариантна. Таким образом, абсолютность содержания и относительность формы (форма лишь в нереализуемом до конца на практике идеале может соответствовать содержанию) создают движущую силу (потенцию, привлекательность) для инженерного творчества. Инженер постоянно носит в себе идеал разрабатываемого им технического решения, но никогда не может достичь его в формальном воплощении. Это есть первая узловая точка технического прогресса, которую мы называем конструированием технических изделий.

Как содержательно, так и формально технические изделия между собой взаимосвязаны (данная взаимосвязь, несмотря на то, что она осуществляется иногда через человека, имеет объективную, ресурсную, энергетическую природу). Содержательно взаимосвязанные технические изделия также априорно задают некое идеальное гармоничное сочетание сущности, которое минимизирует суммарные энергетические затраты. Гармоничное сочетание (мы уже знаем, что, в соответствии с законом оптимального построения техноценозов, оно обеспечивает максимум энтропии в системе) задаётся двумя противоположными тенденциями. Первая тенденция есть стремление потребителя индивидуализировать своё потребление, а вторая — стремление производителя унифицировать производство. При этом потребление и производство мыслятся в предельно объективном технократическом смысле, так как и производитель, и потребитель — это, как правило, также технические изделия, а термин «стремление» имеет предельный смысл таксиса, функционального соответствия, являющегося идеалом для других проектировщиков, занимающихся конструированием этих производителей и потребителей. Имеются, безусловно, и чисто человеческие потребности, удовлетворяемые техникой, однако их вес в общей массе потребностей технической реальности уже давно не основной и имеет тенденцию к снижению (о чём уже говорилось).

В области многочисленных видов технических изделий (которые по своей сути нужны в больших количествах) побеждает производитель, поэтому их разнообразие невелико. Кроме того, эти изделия не могут быть слишком большими, энергоемкими, сложными, так как из-за многочисленности они не смогут быть обеспечены ресурсно в процессе эксплуатации. В области же малочисленных видов побеждает потребитель, что делает их разнообразными. Малочисленность, будучи задана априорно, даёт конструкторам широкое поле для наращивания функциональных параметров, однако техническое изделие, уже обладающие значительными параметрами (большое, дорогое, энергоемкое), не может количественно широко распространяться по причине всё той же ресурсной ограниченности.

Следовательно, мы наблюдаем в технической реальности сложную диалектику между количеством и качеством: если рассматривать стационарное состояние, то гармоничное сочетание сущностей содержательно взаимосвязанных технических изделий (о котором мы упомянули выше) задаётся в том случае, когда общий энергетический ресурс делится равномерно между видами технических изделий (отсюда и максимум энтропии). То, что энергетический ресурс, приходящийся на вид, есть, по сути, произведение количества на качество, задаёт жёсткую обратную взаимосвязь: хочешь увеличить количество, поступись качеством и наоборот. Остаётся вопрос: почему же в гармоничном сочетании ресурсы распределяются равномерно по видам? Это происходит благодаря равномощности, онтологической равнозначности рассмотренных выше противоположных тенденций, что следует из закона сохранения энергии.

Однако вспомним, что речь пока шла о стационарном гармоничном сочетании сущности. Ещё раньше мы сделали вывод о принципиальной нестационарности форм технических изделий, что порождает (учитывая показанную выше взаимосвязь) движущие силы к постоянным изменениям количественно-качественных соотношений. Причём эти изменения неустранимы и носят колебательный характер (ввиду действия противоположных тенденций). Остаётся выяснить: чем задаётся прогрессивная направленность этих изменений, которая и определяет векторизованную направленность техноэволюции на усложнение? Чтобы ответить на этот вопрос, вернёмся вновь к формирующим тенденциям. Мы видим, что первая из них (стремление потребителя индивидуализировать потребление) является открытой сверху, то есть не создаёт качественных ограничений для получения новых полезных признаков технических изделий (все ограничения количественные). Вторая же тенденция (стремление производителя унифицировать производство) закрыта снизу, так как нет никаких предпосылок для уменьшения достигнутых функциональных параметров сконструированных ранее технических изделий. Поэтому мы вправе говорить, что вторая тенденция закрепляет существующие полезные признаки.

Таким образом, в технической реальности при постоянном движении (изменении) форм одновременно происходят процессы получения новых и закрепления существующих полезных признаков, что задаёт вектор развития, движения в сторону усложнения.

Наличие идеального гармоничного состояния в технической реальности и вектора развития ещё раз подтверждает мысль о движущих силах инженерного творчества, определяющих вторую узловую точку технического прогресса, которая называется проектированием техноценозов. Однако реализуется эта узловая точка совсем не так, как первая. В первой инженер выступает субъектом творчества, носящим в себе идеал и воплощающим его в жизнь, а объект конструирования имманентен для него. Во второй же, напротив, объект проектирования (техноценоз) в основном властвует над инженером. Постоянно изменяясь вне поля зрения инженера, техноценоз, в основном, остаётся для него трансцендентным. И если на этапе конструирования инженер может сделать что угодно (создать любое техническое изделие, оставаясь в рамках законов физики), то на этапе проектирования техноценоза инфраструктура примет и закрепит только такое решение, которое будет приемлемо для неё. Отсюда ряд следствий: во-первых, важность и решающее значение именно второй узловой точки технического прогресса; во-вторых, кардинальное различие инженерной методологии, применяемой в рассматриваемых точках; наконец, в-третьих, необходимость в новых организационных формах для осуществления научно-технической политики в современных условиях.

В заключение следует отметить, что новое осмысление технической реальности и техноэволюции, осуществляемое в рамках технократической парадигмы развития мира и базирующееся на фундаментальных законах природы, не только открывает возможность научного прогнозирования будущего, что само по себе чрезвычайно интересно, но и обогащает современного инженера новым методологическим аппаратом, позволяющим видеть невидимое ранее.