Анатолий Альфредович Пископпель:
Элементарная структурно-функциональная модель конфликта как деструктивного противодействия

Среди внушительного множества работ, посвящённых конфликтным отношениям и конфликтам, не так уж много таких, которые бы специально обсуждали понятийный аппарат и предоставляемые им возможности для адекватного и продуктивного теоретического воспроизведения конфликтов как особых явлений в кругу других культурно-антропологических феноменов.

Казалось бы, разрабатываемые в конфликтологии и смежных с ней дисциплинах «теории конфликтов» и должны выполнять эту необходимую работу в той мере, в какой они рекомендуют себя в качестве наук, изучающих, под определённым углом зрения, человека и общество. Но как раз их влияние на основную массу работ во все увеличивающемся потоке конфликтологической литературы мало заметно.

Что же это за работы? Подавляющее их большинство однозначно ориентировано на описание и так называемый «анализ» вполне конкретных социальных (или внутриличностных) событий, опознаваемых (на явно предъявляемом или неявно подразумеваемом основании) как конфликтные.

Поскольку подобного рода события довольно сложно «устроены» и как правило «размазаны» в пространстве-времени подобные описания сами, зачастую, напоминают конфликты, сочетая в себе языки и принципы схематизации социологии и психологии, политологии и этнологии и так далее, «замазывая» образующиеся между разными фрагментами «описания» концептуальные «швы» правдоподобными рассуждениями, основанными на здравом смысле. В результате, прогностическая и праксеологическая ценность подобных «анализов» оказывается всецело зависимой от искусства аналитиков, а не от их фундирования объяснительными принципами той или иной «теории конфликтов».

В чём же теоретическая слабость современных «теорий конфликтов»?

На сей счёт существует целый спектр мнений, начиная с тех, которые отрицают возможность теоретического воспроизведения таких сложных культурно-антропологических явлений как конфликты и заканчивая теми, которые отрицают необходимость в каком либо объективном знании, полученном вне и помимо самого реального «конфликта» ¹. Как бы ни оценивались эти мнения сами по себе их наличие зримо свидетельствует об общей неудовлетворённости состоянием конфликтологии. И эту неудовлетворённость легко понять, ведь по сути дела «теории конфликта «являются не теоретическими, а метатеоретическими по своему смыслу.

Долгие годы официальная идеология и вслед за ней отечественная общественная наука отрицали существование значимых конфликтных явлений в жизни «советского» общества в силу отсутствия в нём так называемых «антагонистических противоречий» между различными субъектами общественной жизни. Теперь перед нами прямо противоположная картина, когда везде и во всём обнаруживают конфликты и их проявления. Самые разные социальные и внутриличностные события опознаются как конфликты и, следовательно, предполагается (а вернее полагается), что они принадлежат одной и той же области явлений. А это, по интенции, означает, что все они имеют одну и ту же сущность, по-разному проявляющуюся в зависимости от тех или иных внешних обстоятельств и внутренних обстояний.

В какой мере подобные предположения оправданны? ²

Вряд ли можно сомневаться в том, что в лице современных конфликто-графии и конфликто-логии мы имеем дело скорее с широким социально-научным движением междисциплинарного толка, нежели с вполне определённой, предметно ограниченной областью теоретических и практических исследований и разработок. В этом своём качестве оно принадлежит к той же категории научно-технических подходов, что и системный, информационный, и так далее, но более скромных по масштабам и предметной направленности.

Опыт методологической рефлексии их смысла и значения показывает, что подобным движениям в равной мере присущи и собственно междисциплинарные и интегративные тенденции — стремление к новому предметно-теоретическому единству и тенденции к использованию в качестве основания такой интеграции вполне конкретного и частичного внутри-дисциплинарного логико-эпистемологического идеала (См. Щедровицкий 1981).

Грубо говоря, каждый из интегративных субъектов такого движения, представляющий интересы частного предметно-определённого подхода и дисциплины, «тянет одеяло на себя». Не подвергая сомнению ни правомерности, ни неизбежности подобных «патриотических усилий», можно лишь сомневаться в их продуктивности, продуктивности совместных усилий «лебедя, рака и щуки» ³.

Ведь какова не была бы конкретная определённость, выделяемая в «конфликтах», по поводу её мы всегда обнаружим два прямо противоположных суждения ⁴. Если «конфликт имеет место лишь в том случае, когда острое напряжение, противоречие осознано и притом двумя сторонами»… (Шаленко 1991: 22), а «характерной чертой социальных конфликтов в условиях нашей … системы … является то, что мы имеем дело с иррациональными столкновениями такого рода, когда реальные цели этих столкновений осознаются плохо или слабо»… (Федотова 1991: 58) то, либо такое понятие конфликта дефициентно существенной области социальных явлений «в условиях нашей системы», либо подобного рода события «в условиях нашей системы» не являются конфликтами.

Можно ли построить общезначимую и продуктивную программу изучения и разрешения конфликтов, если для одних существуют, «есть способы выявления, высветления конфликтов … И задача учёных, общественности в том, чтобы помочь их высветить, все их стороны, а затем найти адекватную форму их разрешения, точнее, разрешения тех противоречий, которые лежат в их основе» (Новикова 1991: 31), а для других «основное для науки — прояснение конфликта, а не активное участие в нём, и рекомендаций в отношении конфликта поэтому не должно быть. Мне кажется, что учёные должны понимать, что сделать они могут очень мало. Потому, что разрешение конфликта возможно, по-моему, только на нерациональной основе» (Горелов 1991: 53).

Ведь когда одни убеждены, что «нельзя говорить только об устранении конфликтов, а необходимо иметь в виду в определённых условиях их стимулирование также» (Эфиров 1991: 30), а другие полагают, что «это стимулирование не конфликтов, а определённых общественных отношений» (Новикова 1991: 49), то явно что-то не в порядке «в датском королевстве».

В подобном случае нужно обладать изрядным чувством оптимизма, чтобы заявлять: «Мне не очень нравиться, когда творческая мысль долго бьётся только вокруг вопроса о понятиях. Мы уже хорошо знаем на опыте, что при отсутствии содержательных мыслей как раз и начинают выяснять понятия» (… 1991). Наивно полагая, что «содержательные мысли» можно отделить от «понятий» как мух от варенья.

Конечно, такое столкновение противоположных взглядов само по себе обычное явление, когда мыслительному (и не только мыслительному) освоению подлежат новые предметные области, явно не вмещающиеся в рамки уже сложившихся дисциплинарных подходов. Однако симптоматично — подобное столкновение происходит преимущественно на эмпирическом уровне репрезентации такого рода явлений и осознано, а чаще всего неосознано, противится их концептуализации. Причём, смысл и значение концептуальной проработки отрицается на основании, которое, казалось бы, указывает на её насущную необходимость — социальные конфликты якобы слишком сложные, многообразные и ситуативные явления, чтобы их можно было бы «схватить» и выразить с помощью ограниченных, грубых и универсальных понятийных средств и присущих им способов схематизации и идеализации.

Больше того, зачастую отрицается сама возможность рационального (то есть не только научного, но и вообще разумного) их освоения на том основании, что они либо вообще иррациональны по своей «природе», либо представляют собой неразрывное единство рационального и иррационального ⁵.

К чему в итоге способны привести подобные установки?

Вот, например, результаты обсуждения возможных оснований возникновения межнациональных конфликтов среди которых усматриваются: стремление к перераспределению ресурсов и оборонных средств; приватизация; несовпадение этнических, национальных и культурных границ; осуществление права наций на самоопределений и прав личности; соотношение между властью и народом в национальных общностях; отсутствие гармонии между национальными интересами; формирование разного типа рыночных отношений; исламизация и вестернизация; борьба новых политических элит; пауперизация населения; разнообразие представлений людей о национальном достоянии и национальном достоинстве ⁶.

Короче говоря, эмпирической почвой конфликтов (а не причиной, как это иногда полагают) может быть любая определённость общественной жизни. А это, одновременно, означает, что сущность конфликта инвариантна подобным определённостям самим по себе и не может быть выявлена путём их непосредственного анализа. Поэтому, какие бы аргументы не приводили противники концептуализации и теоретизации подобных явлений из подобного воздержания ничего родиться не может и эмпиризм здесь так же бесплоден как и в любой другой области сознательной деятельности.

Конечно, теоретически фундированная конструктивно-познавательная установка сама по себе ещё не позволяет ответить на вопрос о специфике видения именно конфликтов как таковых и даже неспособна подсказать на каких путях такое продуктивное видение возможно. Она лишь указывает на отсутствие идеализованных объектов в эпистемологической системе. Мы, в целях такой идеализации, в данной работе, будем отправляться от представления о конфликте как о деструктивном противодействии (см. Пископпель 1994).

Отнесение конфликтов к социальному противо-действию, подразумевает различение и противопоставление его cо-действию как противоположному и взаимоположному способу взаимо-действия. Конфликтом в таком истолковании является противо-действие, развёртывающееся в определённом социальном пространстве — конфликтной ситуации, включающей в свой ареал предметные и субъектные условия (предпосылки) конфликтного взаимодействия. Совокупность субъектных условий вступления в него — готовность — является формой выражения определённых отношений, предопределяющих сам способ социального взаимодействия, где со-действию соответствуют кооперативные отношения между субъектами социального действия, а противо-действию конфронтационные.

Так или иначе определяя место конфликтного действия в «пространстве» социального взаимодействия, мы будем использовать оценочное отношение к социальному действию прежде всего в форме противопоставления конструктивности/де-структивности действенных усилий субъектов. Причём, типологически отождествляя конфликт не просто с противодействием как формой социального действия, а с деструктивным противодействием, исходя из представления, что отнюдь не всякое противодействие и конфронтация являются общественно-вредным явлением.

В то же время, конструктивные формы противодействия отождествляются с обобщённо (идеально-типически) понимаемой конкуренцией. В свою очередь, конструктивные формы социального содействия будут обобщённо (идеально-типически) отождествляться с сотрудничеством, а деструктивные формы социальной кооперации с сообщничеством. Чем же в такой интерпретации конфликт отличается от конкуренции, то есть деструктивное противодействие от конструктивного?

Прежде всего тем, что во втором случае существует общественно-признанная, культурная парадигма (культурная норма) противодействия, выступающая в качестве третьей, «незаинтересованной стороны» и включающая регулярный принцип определения «победителя». Наличие такого культурного стандарта означает со-участие конкуренции в воспроизводстве общественной жизни на правах одного из её механизмов и тем самым её функциональность и осмысленность ⁷.

Схематизируя смысл очерченного общего представления о специфике конфликтного взаимодействия, можно построить простейшую (исходную) схему конфликта. Для этого достаточно конструктивно оформить (идеализовать) намеченное выше противопоставление типологически различных форм взаимодействия в рамках элементарной модели социального действия.

В такой схеме должен быть представлен, во-первых, субъект — активное начало и двигатель всего действия в целом (в роли которого могут выступать интегративные субъекты социального действия разной степени общности), а во-вторых, платцдарм взаимодействия — то предметно-определённое пространство (среда-ареал) в котором и на котором разворачивается объективированная (доступная внешнему наблюдателю) часть действия. Причём, предметы, образующие такой платцдарм могут быть как «вещами» (вещными функциями) так и «информацией» (духовными значениями) ⁸.

Каждый конкретный субъект социального действия обладает своей особой потребностно-мотивационной сферой (компонентой), определяющей общую направленность действия. В её основе — потребности и интересы, побуждающие субъекта к действию.

Сознательность и целенаправленность действия обеспечивается наличием у субъекта табло сознания (сознание), потенциально способного идеально воспроизводить (представлять) любую определённость социального действия, в том числе и самое себя ⁹. Самообраз — образ самого себя, необходим социальному действию как условие различения изменений вносимых в мир субъектом от тех, которые определяются «самим ходом вещей». Причём, особенностью механизмов сознания (табло сознания) является то, что оно способно синтезировать в едином представлении результаты познавательной активности различной природы и имеющей разные источники. Так, если вещи платцдарма действия доступны непосредственному «наблюдению», то информация, несмотря на объективированную форму существования, нуждается в «понимании» и «интерпретации» (и может, в частности, оказаться дез-информацией).

Такой синтез единого (сознательного) представления является основой регулятивного механизма исполнения (исполнительной компоненты) действия. При этом, каждая из составляющих действия представляется (отображается на табло сознания) в соответствии со своей категориальной определённостью или, другими словами, приобретает ту или иную определённость. Так, потребностно-мотивационная компонента представлена здесь «целью», одни из компонетов платцдарма взаимодействия выступают в качестве «рессурса» (материала), другие «средств» действия, и так далее.

Наиболее важной особенностью социального действия и социального субъекта действия является то, что характер представления (отображения) на табло сознания полнообъёмности действия, то есть работа механизмов сознания не раз и навсегда заданы «природой» сознания, а, в свою очередь, определены нормами (образцами) мысле-действования, в совокупности образующими парадигматику действия.

Парадигматический строй действия определяет не только представляющую функцию сознания (что и как будет представлено на табло сознания), но и все действие в целом в той мере, которая необходима и достаточна для непрерывного существования действия, обеспечивая его воспроизводство.

Намеченные выше компоненты структуры социального действия могут быть использованы (достаточны) для рассмотрения элементарной схемы социального взаимодействия и такой его формы как конфликт. Для того, чтобы перейти от схемы действия к простейшей (всеобщей) схеме взаимодействия объединим два действия (две схемы) на одном платцдарме или, другими словами, рассмотрим два действия «пересекающихся» на общем платцдарме и только на платцдарме действия.

Достаточно ли самого по себе такого объединения, чтобы вместо двух действий возникло именно взаимодействие, то есть в определённом отношении одно над-действие? Очевидно, однозначно ответить на этот вопрос нельзя. Всё зависит от того, что «произойдёт» с каждым из исходных действий (схем) и, прежде всего, от того в каком виде и в какой форме «появление» смежного действия будет отражено на табло сознания каждого из субъектов исходных схем действия.

Если предположить, что в результате для каждого из субъектов исходного действия (то есть на табло сознания) всё ограничится лишь появлением на платцдарме новых предметов и изменением уже существующих (то есть изменения на платцдарме не будут опознаны как результы действия и не будут отнесены к определённому источнику активности — субъекту, а будет «замечена» лишь объективированная часть смежного действия), то такое объединение сведётся лишь к появлению на табло сознания новых «объективных условий» осуществления действия, которые именно в таком качестве могут быть учтены и использованы для корректировки исходного действия.

Тем самым, в этом случае мы получим схему не социального, а механического взаимодействия, то есть такого взаимодействия, в котором для каждого из субъектов исходного действия происходит изменение лишь предметно-определённого ареала действия, но не самого действия как действия. Другими словами, действия (субъекты действия) находятся в состоянии механического взаимодействия, если каждое из них существует для другого только в плане платцдарма взаимодействия.

Если от схемы обратиться к её эмпирическим референциям, то результат подобного механического взаимодействия может быть любым, завися от всех обстоятельств и определённостей исходных действий (их коррелятивности). Грубо говоря, объединённые таким образом действия будут мешать друг другу и диапазон таких помех может быть чрезвычайно широк. И хотя чисто «объективно» два механически объединённых действия чаще всего и противодействуют друг другу и выполняют по отношению друг к другу деструктивную роль (противоположное было бы результатом разве что предустановленной гармонии) расматривать подобное взаимодействие как конфликт нет, с нашей точки зрения, основания, так как оно находится за пределами социального взаимодействия вообще (каждое из действий социально, но их механическое взаимодействие, как новая целостность, по сути дела нет) ¹⁰.

Определённый интерес представляет промежуточный случай, а именно случай, когда для одного из субъектов действия налицо ситуация социального, а для другого механического взаимодействия (то есть когда один из субъектов «не замечает» вмешательства в своё действие со стороны другого). По сути дела и здесь перед нами не социальное взаимодействие, так как в нём нет взаимности, а нечто иное — когда одно действие только мешает, а другое и вмешивается в другое. В зависимости от целей и способов такого вмешательства оно может иметь различный характер, но в любом случае одно из действий (субъект) является ведущей, а другое ведомой. Можно квалифицировать подобное отношение между действиями (субъектами) как отношение управления в широком смысле, как предельный тип этого отношения, переходящего в свою противоположность — манипулирование ¹¹.

Соответственно и в этом случае, вне зависимости от характера вмешательства или помехи, поскольку перед нами не собственно социальное взаимодействие в нём нет места конфликту как таковому (согласно нашей исходной предпосылке).

Для того, чтобы объединённые на одном платцдарме действия стали взаимо-действием, необходимо, по меньшей мере, чтобы для каждого из субъектов исходного действия (то есть на табло сознания в схемек) на платцдарме действия наряду с пассивными предметными организованностями (вещами), с присущими им процессами (естественным ходом вещей), появился бы и другой субъект (образ субъекта на табло сознания) как активная (конечная) причина изменений на платцдарме ¹². И, тем самым, любое изменение на платцдарме наряду с объективной характеристикой (оценкой) приобрело бы и субъективную в пространстве взаимоотношений «Я -Другой». Только тогда платцдарм действия каждого из субъектов превращается в платцдарм их взаимодействия, а субъекты объединённых действий в стороны взаимодействия.

Собственно говоря, мы лишь схематизировали довольно тривиальный и тавтологичный «факт» — объединение двух действий лишь тогда превращается во взаимодействие, когда для сознания каждого из субъектов действия такое объединение является взаимодействием, то есть на табло сознания каждого из субъектов представлено (отражается) взаимопересечение двух действий на одном платцдарме.

Но что значит представить действие «Другого» как действие? Это значит наряду с объективированной частью действия, осуществляемой на платцдарме, представить потребности, мотивы и цели этого «Другого», его планы и намерения, и так далее. Причём нас в данном случае не интересуют ни сами потребностно-мотивационные компоненты действий (субъектов) как таковые, ни их представления (отражения) на табло сознания и степень их соответствия «реальности», и так далее. Мы лишь хотим указать на предпосылочную необходимость их представления вообще. В общем случае для характера взаимодействия гораздо большее значение чем реалистичность подобных представлений имеет их идентичность — степень дивергенции между ними.

Будем исходить из того, что подобная дивергенция как онтологическая (между самими потребностно-мотивационными компонентами) так и когнитивная (между представлениями о них в сознании) существует. Зачастую, их различная направленность (онтологическое противоречие) рассматривается как конфликт потребностей и мотивов или причина конфликта. С этим невозможно согласиться. Она определяет лишь тип социального взаимодействия, а именно о со-действии или противо-действии будет идти речь. И в той же мере как без их совпадения невозможно содействие, без их противоположности противодействие. Противодействие же в равной мере может быть как конструктивным, так и конфликтным.

Эмпирически хорошо известно, что для сколько-нибудь сложного взаимодействия когнитивная дивергенция потребностно-мотивационных сфер (представлений) является скорее правилом, чем исключением. Но сама по себе она даже не определяет ни тип взаимодействия ни, тем более, конфликтно ли оно или нет.

Хотя зачастую и подобное несовпадение (противоречие) образов ситуации, вплоть до противоположности, объявляется конфликтом представлений или причиной конфликта, само по себе оно имеет отношение лишь к недоразумениям, ошибкам и промахам, а не к сути конфликтных отношений (то есть имеет другую категориальную природу и способно усилить или сгладить уже существующий конфликт, но не вызвать его). Оно (подчеркнём, само по себе) определяет только успешность взаимодействия, а не его тип. Больше того, можно в общем случае утверждать, что когнитивная дивергенция является причиной неуспешности содействия и успешности противодействия как таковых.

Скажем, никто не станет причислять спортивное единоборство, скажем в шахматах, к конфликтам. Но весь смысл шахматной игры и состоит в том, что противники по-разному представляют себе «объективное» положение дел на шахматной доске и намерения друг друга. Они скрывают свои намерения и делают обманные ходы (то есть изготавливают «дезы»), используют домашние заготовки, тщательно их скрывая друг от друга (собственно говоря, составляя тайный заговор друг против друга) и совершают другие поступки не принятые между порядочными людьми. И за эти «нехорошие» поступки их не осуждают и презирают, а чествуют и награждают.

Но достаточно вместо одного «нехорошего» поступка (скажем, воспользовавшись рассеяностью противника, взять да и незаметно подстроить ему вилку и «съесть «ладью») совершить другой, — так же незаметно для противники взять да убрать с шахматной доски ту же ладью, — как шахматная партия (определённый тип социального взаимодействия — спортивного единоборства) тут же и закончится. А вместо неё возникнет ситуация в результате которой один из противников будет не только дисквалифицирован и признан непорядочным человеком, но вполне возможно и побит (как это чуть не произошло с незабвенным Остапом Бендером) и вот уже эту ситуацию мы с гораздо большим основанием можем рассматривать как конфликтную.

Но если некий наивный человек спросит — как же так, что же это за двойной стандарт, почему в одном случае за одни неприличные поступки поздравляют, а за другие осуждают, ему резонно ответят — таковы правила игры в шахматы. И в шахматах «порядочно» (допустимо) то, что соответствует этим правилам и «непорядочно» (недопустимо), что не соответствует. Выход же поступка за пределы правил означает и выход за пределы шахматной игры как таковой.

«Правила» в данном случае и есть то, что мы выше назвали (обозначили) парадигматикой действия (совокупность норм мысле-действия). Очевидно, для характера взаимодействия гораздо больше важны структуры парадигматические (и их представленность), нежели структуры потребностно-мотивационные (и их представленность на табло сознания).

И если потребностно-мотивационная дивергенция сама по себе ещё ничего не решает, то, в отличие от неё, дивергенция парадигматическая — прямая дорога к конфликту. Ведь именно парадигматика, в конечном счёте, определяет конкретную целостность социального действия и разные действия отличаются как действия своей парадигматикой (своими правилами).

Мы уже отмечали, что необходимым условием социального взаимо-действия (схемы взаимодействия (является «появление» для каждого из субъектов исходного действия другого субъекта (образа «Другого» на табло сознания (как активной (конечной (причины изменений на платцдарме. Такое «опознание» есть одновременно условие и результат признания «иного» субъектом, наделения его «правами» субъекта, своего рода согласие на вступление во взаимодействие. В плане парадигматики это означает «превращение» парадигматики действия в парадигматику взаимодействия, появление у каждой из сторон таких правил, в которых, предусмотрены (и регламентированы) поступки другой стороны. Каков же будет характер такого взаимодействия определяется дивергентностью-конвергентностью парадигматики взаимодействия его сторон.

Парадигматическая совместимость исходных действий предопределяет характер взаимодействия, возможность образования новой целостности. Появление же новой целостности, объединяющего начала у двух взаимопересекающихся действий — синоним конструктивности, а её отсутствие — деструктивности, то есть конфликта ¹³.

Таким образом, и с нашей точки зрения в основе конфликта лежит противоречие, но отнюдь не «всего чего угодно со всем чем угодно» (как иногда, по сути дела, эмпирически классифицируют «конфликты»), а только парадигматик действия/взаимодействия у сторон взаимодействия. Ибо именно совпадение (соответствие) парадигматик обеспечивает возможность для того, чтобы стороны играли в одну и ту же «игру», находились в одном и том же пространстве взаимодействия. Что же касается противоречий между другими определённостями взаимодействующих сторон действия, то они выступают (в нашей схеме) в качестве условий взаимодействия (то есть условий в равной мере как конфликтных, так и безконфликтых его форм).

Апелляция к нормам (образцам) и введение их в схемы действия/взаимодействия на правах основополагающих идеализованных объектов отнюдь не снижает общности рассмотрения темы и не выделяет в мире человеческой активности лишь узкий класс квази-механических (алгоритмических) человеческих действий, как иногда полагают некоторые. Наоборот, известная «ограниченность» и тем самым определённость человеческой активности в одном отношении является предпосылкой её свободного проявления (свободы) в других отношениях. Без такой определённости (предела) как своей основы она останется активностью, но человеческой (прежде всего социальной) вряд ли. Тем самым речь идёт о том что, как и в каком отношении ограничивается и кому и чему мешает такое ограничение ¹⁴.

Оставаясь в пределах такой простейшей схемы, выражающей, на наш взгляд всеобщую «природу» любого конфликта, трудно, а зачастую и невозможно выявить суть конкретного эмпирического события конфликта.

1. Во-первых, из-за того, что почти любое сколько-нибудь сложное человеческое действие представляет собой синтез (переплетение), а отнюдь не аддитивную сумму целого ряда элементарных и типологически разных действий, а тем самым необходимы «правила» синтеза подобных схем.
2. Во-вторых, из-за того, что в ней воспроизводятся особенности лишь «сильно» определённых действий, а значительная часть человеческих поступков относится к сфере действий «слабо» определённых ¹⁵.
3. И в третьих, из-за того, что в ней не определён способ «индекс реальности» (существования) самой парадигматики действия или, вернее способ её бытия в рамках действия. В частности, дополнительность осознаваемого (представленного на табло сознания) и неосознаваемого содержания парадигматики.

Пока же, в чисто операциональном плане, такая схема является лишь средством выделения области явлений конфликтных отношений и, тем самым отделения конфликта от других видов социального взаимодействия.