Ефим Викторович Островский:
О политике социального наступления и приватизации обременений

Предыстория

Система реального социализма, существовавшая в СССР, остаточную материально-техническую базу которого унаследовала Россия, подразумевала, что и обременения, и обеспечивающие их прибыли общества принадлежали государству. При переходе к новой системной государственной организации — России-РФ — прибыли были приватизированы. Логично ожидать следующего шага приватизации — приватизации обременений.

Контекст

В мире накоплен обширный опыт эффективной приватизации обременений. Частная школа (начальная, высшая и средняя). Накопительные пенсии. Массовое страхование (жизни, здоровья, ущерба и безопасности). Частные фонды, приватизирующие и инвестирующие научную и культурную деятельность. Частный комплекс жилищно-коммунального хозяйства. Этот список можно продолжать. В ряде стран приватизированные обременения сочетаются с национализированными: хотя важно учитывать тот факт, что в доброй половине мира не существует государственных общенародных пенсионных систем (наиболее важный пример — «коммунистический» Китай) или бесплатной медицины, бесплатного высшего образования. Не только Китай, но и богатые Соединённые Штаты Америки приватизируют обременения: для этого в США выработана эффективная система оптимизации корпоративных и личных налогов: средства, затрачиваемые на уменьшение национализированных обременений, не облагаются налогами. При этом важно удерживать тот факт, что такие списания налогооблагаемой прибыли касаются не только корпораций и крупных собственников, но и средних американцев, оплачивающих своё медицинское обслуживание или образование своих детей.

Образ действия

Вряд ли реалистичным выглядит копирование американской системы налоговых освобождений (во всяком случае, относительно корпораций) — это тут же приведёт к фальсификациям с понятными целями. Однако призыв «приватизировать обременения вслед за приватизацией прибылей», обращённый к состоятельной части населения, может резко изменить общественную психологию.

Во-первых, этот тезис даст возможность развернуть общественную дискуссию о том, что же всё-таки приобрели средние слои российского общества в результате прошедшего двадцатилетия. «Патриот и государственник сегодня тот, кто приватизирует обременения государства» — с этим трудно спорить.

Важно напомнить стране, что именно так воспринималось собственное достоинство в Российской Империи — например, земские врачи получали жалование от государства за то, что лечили опустившихся до уровня нищеты людей; но все остальные платили им — и небольшой размер жалования исходил из факта существования этой оплаты. Никому не приходило в голову говорить об этом как о «коррупции медицинской сферы» — напротив, факт таких оплат являлся частью здоровой системы здравоохранения. То же касалось и учителей. Попечительские советы школ и сегодня существуют во множестве стран мира — необходимо начать прекращать псевдо-морализаторские разговоры о том (например), что «учителя вымогают деньги у родителей».

Во-вторых, такое обращение к достойным и состоятельным слоям приведёт к тому, что в обществе начнёт выстраиваться система нормальных моральных понятий, типичных для мира.

Вряд ли представители состоятельных слоёв будут мириться с тем, что кто-то из них будет «прикидываться» бедными для того, чтобы избежать распределения обременений в попечительских советах. Конечно, «утрясаться» новая мораль будет не один год — но для того, чтобы этот процесс начался, будет создана микро-среда общественных коммуникаций.

Появится и новая функция у средств массовой информации — которые сегодня имеют огромные финансовые потоки практически без каких-либо нагрузок. СМИ могут начать строить эту нормальную мораль — и, с другой стороны, продвигать населению не только развлекательные, но и воспитательные программы; обучать население бюджетированию семейных расходов, развёртывать перед населением палитры оправданных и полезных программ наблюдательных советов, формировать цены на рынках оплаты массовой медицины (создавая нормы таких выплат и этим помогая и получателям — и плательщикам денег).

Наконец, можно представить себе, например, программу срочного (то есть на определённый срок) снижения какого-нибудь налога, значимого для бизнеса, с параллельным обращением к выигрывающим от этого слоям повысить их выплаты своим родителям-пенсионерам, членам семьи — льготникам.

В этом случае государство оказывается в совершенно новой политической позиции — оно может само обратиться к населению с призывом провести первого мая две демонстрации: одна — тех, кто выиграл от снижения налогов и просит сохранить их снижение, другая — тех, кто считает, что налоги надо вернуть. А по итогам принимать новый бюджет и новые поправки к налоговому законодательству. Тем самым будет разрушена порочная конструкция, в которой состоятельные и несостоятельные слои солидарно выступают сегодня с претензиями к государству.

Это даёт нам третий ход — ход на государство как модератора переговоров между двумя сторонами, с государством не совпадающими. «Все сразу не делается» — должно утверждать государство, продолжая исполнять оставшиеся за ним обременения, — «но здравый смысл говорит нам о том, что приватизация обременений должна проводиться». Например, налоги могут снижаться — если в ответ будет снижаться социальная напряжённость.

Не «капиталисты и трудящиеся», не «бизнес — и все остальные», и не «власть — и народ» — а новый и старый класс

Здесь требуется вторая инновация в русский политический язык. Необходимо различить новый класс — и старый класс. Различение должно быть положено простым и ясным языком: новый класс — те, кто «вписался» в новый сектор экономики, образовавшийся после СССР. Старый класс — те, кто не вписался в новый сектор. Соответственно, налоги должны снижаться не «бизнесу» — а «новому сектору». А за это уже не только «олигарх» — но и любой представитель «нового сектора» должен приватизировать обременения… пропорционально прибылям.

В этом месте важно ввести формулу, например: новый класс может получить снижение обременений — но в ответ должен обеспечить, например, поддержку населением монетизации льгот. Иначе говоря: взять на содержание льготников как минимум — из своих семей, а как максимум — и не только своих.

Теперь посмотрим, как это может (и может ли) реализовываться? Владельцы предприятий могут подталкиваться к тому, чтобы повышать заработную плату сотрудникам — но одновременно требовать от них (сотрудников) погасить для своих родственников те потери, которые они несут в связи с тем, что государство дало возможность получать новому классу негосударственно-высокие зарплаты. Сами же владельцы могут организовывать общественное фондирование «льгот» тех представителей старого класса, которые семейно к новому классу непричастны. Форм такого фондирования предостаточно и в нашей истории, и в истории других обществ: от муниципальных программ до так называемых «негосударственных организаций».

Третий шаг, который необходимо понять — это вопрос о том, кто в результате будет играть роли, символизирующие эти самые «новый» и «старый» классы.

В пределе это, конечно же, не так важно. Но учитывая, что у нас «как ни собирай общественную благотворительность — все Ходорковский получается», необходимо произвести некоторые инвестиции в архитектуру инфраструктуры общественного диалога, а может быть — и в сами объекты инфраструктуры.

Именно на базе этого процесса, например, можно построить пресловутую «новую правую» партию с массовой базой; а вот «левую» партию строить на этом процессе не стоило бы — лучше построить массовую социально-правозащитную ассоциацию. Социальная энергия для этого есть в левой молодёжи, пусть лучше занимаются правозащитой, оттесняя от этого имени американских агентов влияния, чем идут в анархисты и национал-большевики. Всю эту линию можно было бы назвать «политикой социального наступления».

Государство: смена роли как эффективность

В чём же тогда функция государства, если обременения должны быть приватизированы?

Государство может осознать себя как агента стандартизации, лицензирования и контроля. Страховые компании, а не государство, должны принимать на себя риски разного рода компенсаций при технологических катастрофах. Государство должно лишь добиваться от страховых компаний того, чтобы они оплачивали свои обязательства (а также следили за техникой безопасности и прочее). Однако государство может добиваться от владельцев наиболее крупных прибылей, чтобы они увеличили (за счёт своих активов) капитал страховых компаний, создавая для них возможность выполнять эти функции.

Государство может наращивать свою силу, приватизируя обременения — и сохраняя за собой жёстко и недвусмысленно функцию контроля. Государство должно принуждать страховые компании к исполнению своих обязательств по выплатам — но не совершать эти выплаты. Государство должно предоставлять статус «бедных» тем, кто не может участвовать в оплате услуг образования, тем самым давая им возможность перекладывать затраты на попечительские советы — и пусть участники этих советов в рамках своего участия в муниципальной политике ищут, как им создавать новые рабочие места в своих городах. В этом и заключается стратегирующая функция государства — функция постановки норм и целей и жёсткого контроля их исполнения и следования им.

Объединяющая цель для страны: строительство семей

Семья — ещё одно слово, которое нужно по-новому ввести в оборот русского языка. Формулируя коротко: необходимо напомнить людям, что семья — это не легализованный секс, а родовое дело, минимальная вечность, то, что строится не в ЗАГСе — а в истории, поколение за поколением.

Семей в СССР не было и быть не могло — потому что секулярная семья не может существовать без того, что принято называть частной собственностью. Это очень плохо, что в русском политическом языке есть лишь одна Семья. России нужны тысячи, десятки тысяч и миллионы семей — и парадокс в том, что сегодня все эти будущие русские семьи существуют лишь в первом поколении.

Поэтому — строить родовые дела и родовые капиталы; строить семьи. Почему так завидно богато живёт «весь цивилизованный мир?» — потому что жители «цивилизованного мира» накапливали родовые капиталы поколениями. И сегодня пусть эти капиталы невелики — но не они ли позволяют безработным в некоторых странах жить лучше, чем работающим в России?

В этом контексте «семейные ценности» — это не морализаторство о допустимости\недопустимости адюльтера. Семейные ценности — это прежде всего те специфические отношения собственности, возникающие между любящими друг друга людьми, когда члены семьи (и даже — «участники семьи») создают общее благо безотносительно к тому, кто из них зарабатывает деньги (семейный капитал), а кто его расходует (скажем иначе — инвестирует в общее счастье).

Кстати, наиболее важный шаг, сделанный в этом направлении государством (но оставшийся недооценённым в общественном мнении в силу отсутствия смыслового контекста) — объявленные в «Послании Президента 2005» изменения в налогообложении наследства. Это оказалось наиболее простой формой демонстративного шага навстречу новому классу — поскольку это, может быть, единственная форма послабления, которое не может привести к системному «отмыванию» денег и налоговым махинациям.

Эффективная кульура

Напоследок рассмотрим так много обсуждающиеся в контексте идеологии проблемы культуры (Last — But not Least). Действительно: если культура будет продолжать быть пронизана образами «новых русских» негодяев, убийц и подлецов — то ни о какой приватизации обременений не может быть и речи. Поэтому в оборот нужно вводить представление о второй (помимо их финансовой) эффективности предприятий культуры. От продюсера телеканала до продюсера мюзикла, от издателя до руководителя маркетингово-рекламного отдела какой-нибудь пивной или косметической компании все масс-культурные предприятия и предприниматели должны быть поставлены перед вопросом: какое послание несёт моё медиа, что оно делает со зрителем, когда производит из него рейтинг.

Например — не следует ли призвать формально выигравших от отмены льгот естественных монополистов теперь взять на себя продюсирование таких артефактов культуры, которые могут развлекая — перевоспитывать население.

Именно культура, понятая как эффективная культура, может стать инструментом реализации идеологической политики государства. Заметим: именно и только такие культурные произведения, которые, будучи воспитательными, будут при этом продаваться — то есть обеспечивать рейтинги, тиражи и следовательно доходы своим продюсерам — смогут сыграть свою инструментальную роль. Указание на то, что, якобы, такие культурные продукты не будут продаваться (смотреться, читаться и тому подобное) опровергаются хотя бы неснижающимися рейтингами советских кинофильмов, несомненно, несущих воспитательный характер — хотя и рассогласованный с сегодняшним вектором развития. А те, которые не будут продаваться — не нужны, потому что не будут никого воспитывать!

Особо следует подчеркнуть, что огромные рекламные бюджеты, вкладываемые в телевизионную рекламу (а также в прочий пиар), могли бы обеспечивать воспитательную «культурную контр-революцию» в первую очередь. Кстати, здесь можно было бы задействовать широкий кадровый потенциал оставшихся без работы «политтехнологов». Сменив рамку со «связей с общественностью» (Чьих связей? С какой общественностью?) на рамку «развития общественных связей» (РОС), мы можем мобилизовать этих людей на развитие горизонтальных и вертикальных связей между элементами общества средствами и так практикуемой (но пока бесцельно) рекламы и маркетинга, за счёт и так существующих корпоративных бюджетов.

Возможно, это и есть первые шаги по созданию пресловутой идеологии

Запуская процесс идеологизации общества — нужно ввести в общественный языковой оборот несколько новых словосочетаний: приватизация обременений, новый сектор, новый класс (и новое поколение), вертикальные (исторические) семьи, политика социального наступления, развитие общественных связей, эффективная культура. Эти словосочетания могут играть роль «узлов», через которые речевые потоки могут приобрести новую связность (когерентность).

Предлагаемая идеологическая конструкция предполагает два призыва — «Быть патриотом нового класса — значит приватизировать обременения», и «Строить новые русские семьи — преодолевая семидесятилетнюю анархию».

Наконец, все следствия из этой идеологии первое время могут «проращиваться» в общественном секторе, лишь «по касательной» затрагивая косную государственную машину — и лишь постепенно приручая её к смене идеологической среды. Как практиковать патриотизм тем, кто не приватизировал прибылей и потому не может приватизировать обременений — см. в разделе «Объединяющая цель для страны: строительство семей». Подчеркнём: в «новый класс» может входить вполне себе пожилой человек, в «старом классе» может быть полно физически молодых людей.

Где находится тот, кто «не вписался в рынок?» Растяжка «старый — новый сектор» более очевидна — потому что может быть заполнена зримыми образами, и несёт в себе ценность «нового». Мы хотим, чтобы уважаемые пожилые люди сохранили возможность бесплатного проезда на транспорте, даже если государство её их лишило? Значит, необходимо объявить и раскрутить общероссийскую акцию по сбору средств на проездные ветеранам и инвалидам, и сделать так, чтобы каждый пенсионер мог прийти и бесплатно получить по месту жительства билет на тот вид городского транспорта, которым он пользуется. Без всякого там собеса — своими силами.

Здесь возникает ещё одна важная языковая перекличка «новый класс = новое поколение», с тем, чтобы проявить ещё один привлекательный аспект «нового класса»: старый класс должен почувствовать, что «те, кто стали (и могут стать) от реформ богаче — это наши дети», то есть «новое поколение». Заменив этим обросшую советскими социалистическими стереотипами «политику социальной защиты».

Как, собственно, Public Relations Development и переводится с английского — на что указывал известный в этих кругах психолог, недавно умерший Пётр Шихирев. Поэтому возможна и другая формула — «Развитие общественной связности». По аналогии со «связная речь» или «связное мышление», «связные мысли». Эти девизы, конечно, нужно исследовательски отпилотировать и довести до более высокой точности, приведя в соответствие с речевым «полем».