Интервью гуманитарного технолога Ефима Островского главному редактору журнала « | |
Вопрос: Начнём с начала. Где истоки социальных недугов? Ефим Островский: Размышлять о социальных болезнях резонно, лишь тесным образом связывая тему с понятием целостность. Чтобы в достаточной мере отразить смысл этого словосочетания — социальные болезни, — писать надо бы через точку: Социальные болезни. Целостность… Ибо от слов целостность, исцеление, целитель — один шаг до позиции, которая некогда в Греции называлась «терапевт», объединяя врача и учителя в человека, с одной стороны, врачующего болезни отдельных людей и исцеляющего их, а, с другой — знающего, что нельзя привести их к целостности поодиночке. Ибо речь идёт об исцелении не биологической, но социальной особи. Собственно — человека. Так терапевт, работая с личным — придаёт целостность обществу. Когда спрашивают: что должно быть целостно? отвечаю — целостно должно быть Между тем, вновь и вновь речь заходит о тривиальных представлениях о социальных болезнях… точнее — о болезнях общества… быть может, стоит предпочесть это словосочетание? Относящее нас к звучанию и смыслу слов общение, И вот, размышляя об общественных болезнях, мы говорим с одной стороны — о деформации целостности как идентичности, Вопрос: Может быть, стоит пропустить некоторые формы того, что относят к общественным болезням, через фильтр представлений о предназначении? Ефим Островский: С чего начнём? С коррупции? Со страшного слова, обозначающего «ржавчину, порчу, ухудшение качества общественного организма»? Пожалуй. Тем более, что явление, именуемое сегодня в России коррупцией, зачастую ей не является. Напротив, есть основания полагать, что исчезновение того, что принято так называть, и повлечёт коррупцию современной общественной системы. Ведь на самом деле именно устройство системы предусматривает в числе своих составляющих такие качества, как продажность чиновников. Пример. Некоему лицу нужно быстро решить важный вопрос. Известно, что процедура займёт две недели. Известно также, что, прибегнув (за особую плату) к услугам неофициальным, можно решить задачу за два часа. Каков же будет выбор заинтересованного лица? И разве это коррупция, ржавчина, порча, когда человек, прибегая к неофициальным, но эффективным методам, ускоряет решение вопроса на много порядков? Скорее, система, с его точки зрения, испортилась бы, если, отказываясь от денег, она тормозила бы дело, и было бы неясно, за счёт каких ресурсов можно ускорить процесс… Ведь налоговые поступления не дают возможности платить чиновникам зарплату (или иначе их стимулировать), за которую они делали бы за два часа всё, что можно сделать за этот срок. И если им — чиновникам — не дать собирать свой специфический налог за ускорение решения вопросов, то это и станет особым видом коррупции — разложения нынешней системы. Подчёркиваю: я не защищаю и не обличаю систему. Но напоминаю, что в каждой шутке есть доля шутки. Утверждая, что нечто портится, следует указать: какое качество ухудшается. Ибо качество не бывает абстрактно высоким или низким безотносительно того, что оно собой представляет. Средство должно обладать качеством цели. Качество — мотив, связующий средство и цель. Оно невозможно без целеполагания. И если некто указывает на коррумпированность некоего качества общества, то обсуждать это невозможно без понимания того, куда это общество нацелено. Потому что у ненацеленного общества качеств не бывает. Но что же это значит? А то, что коррумпировать его нельзя. Вопрос: Какие же ещё хвори ужасают мир, смущённый утратой целостности, её устремлённости и предназначения? Ефим Островский: Мало какое из зол обличается яростнее, чем проституция… То есть — современная семья (по крайней мере, в понимании Фридриха Энгельса). Хотя… Утверждая, что любая семья есть разновидность проституции, Энгельс, будучи атеистом, конечно же, не оговорился, что да! — любая, кроме семьи предназначенной. Кроме освящённого брака! Вспомним в этой связи слово «целка»… Это — не вульгаризм, а, хотя и легкомысленное, но относящееся к высокому контексту слово. Ибо в христианстве женщина есть целостность. Сама по себе лишь до той поры, пока не познает мужа и станет целостностью с ним вдвоём. А на самом деле — втроём. С тем горним, которому по браку отныне сопричастны они оба. Говорят: муж должен содержать жену… Но вне церковного брака — почему и кому он должен? Так, может быть, не осуждая живущих вне целостности предназначенного брака, обществу пора отвергать и соблазн клеймить живущих вне её более откровенно, клеймом общественной болезни? Вопрос: Продолжаем шутить? Ефим Островский: Иначе говоря, «общественные болезни» могут существовать только у целостного, предназначенного, а, значит, живого общества… А не предназначенная, не включённая в целостность (относительно высшей цели) мораль — мертва… Нет ничего легче, как обличать «зло» и жечь «скверну». Простые приговоры стали грустной традицией мира, где идеальное поражено в правах, и где, определяемое стандартом, решение часто предшествует позитивной эмоции и даже размышлению. Недавно в журнале Playboy я вёл круглый стол по лёгким наркотикам. Разумеется, не выступая на стороне ни их противников, ни сторонников легализации. Удерживая позицию ведущего. Занятно: по итогам стола один из знаменитейших наших растаманов, лидер группы «Джа Дивижн» Гера Моралес выступил против легализации марихуаны. Что дало мне ещё одно основание для вывода: если человек причастен к целостности, для него нет проблемы — нужна легализация или нет; а если он к ней не причастен, ему не объяснить — что лучше, а что хуже. Ибо ставить вопрос о болезнях общества, анализируя симптомы — бессмысленно. Вопрос: Однако и общество, и претенденты на роль целителей упорно продолжают работать именно с симптомами. Что мешает им обратиться к причинам? Ефим Островский: Пока идеальное поражено в правах; пока считается, что существует только то, что мы видим, слышим или чувствуем; пока мы позволяем чувствам себя обманывать — общественных болезней нет. Есть лишь разные опыты. Возможно, они обманчивы, но, не располагая ничем, что помогло бы проверить: обман это или нет, не имея способа поиска своей правды, мы не можем указать и на подлинные болезни. Ведь что мешает решить, что рыжие волосы — это болезнь? В эпоху империи ряду категорий людей запрещалось служить присяжными. В том числе — рыжим. Считалось: рыжие — неполноценные. И это так влияет на их психику, что пускать их в присяжные нельзя. Подобное можно представить себе Вопрос: В конце концов, гильотина — это не только лучшее средство от мигрени… Ефим Островский: Подчеркну: Россия — далеко не самый тяжёлый больной. Статистика утверждает: в США, как в абсолютном, так Вопрос: Но разве пресловутое социальное нездоровье капитанов медиа (и не только российских, а любых) ещё не стало общим местом? Ефим Островский: В отличие от нерусских миров, на большей части Русского мира сложилась очень специфическая ситуация со структурами, работающими в области Но есть ли у них идеальные основания, позволяющие сказать: зачем им эти высоты. Ради чего они их занимали? В чём цель прибыли, извлекаемой СМИ? Они не знают! И значит, их нельзя оценить. Никак. Но они владеют ключевыми высотами. И не только на станции «Радио Шансон», в ящике и газетах, но Таким образом, имея в виду этот слой, и возвращаясь к теме качеств, задаем вопрос: какие качества творит гуманитарно-технологическая индустрия в ткани общественных связей? И — немедленно сталкиваемся с проблемами двух эффективностей. Вопрос: Но, можем ли мы прямо сейчас, пусть — штрихами, прочертить путь к восстановлению общественной целостности? Ефим Островский: Быть может, он лежит через признание свободы сообществ выбирать свою несвободу? И единственным различением, которое может быть принято всеми сторонами многостороннего миропорядка, где слабые доли, (вспомним 11 сентября 2001 года), не менее вооружены, чем сильные, следует признать равноправие целостностей? Как равноправие разных идеальных, отличающих человеческое от иного? И, возможно, принимая это долженствование, мы ликвидируем долженствования минувшей эпохи, одновременно вдыхая в них новую жизнь? Впрочем, исцеление Русского, скорее всего, немыслимое вне контекста исцеления Европейского (наиболее важная, но особая тема), есть исторический процесс, вряд ли напоминающий | |