Ефим Викторович Островский:
Наследники свободного дела.
Интервью

Интервью гуманитарного технолога Ефима Островского главному редактору журнала «Со-Общение» Дмитрию Петрову. Ефим Островский говорит о новом классе. Обсуждает его. Обращается к нему. Между тем далеко не все уверены в его существовании, ведь «новый класс» ещё не стал привычным штампом, не попал в заголовки газет и анонсы теленовостей. Ефим Островский считает, что это хорошо.

Вопрос: Отчего же — хорошо?

Ефим Островский: Однажды, читая подготовленный к печати текст своего интервью, я увидел: вот так из живой и парадоксальной речи можно сделать пустой и, как, наверное, считала моя собеседница, общепонятный набор слов — плетёнку из штампов. В местах, где я высказывал сложную мысль, было видно, как нехитрым приёмом она превращалась в клишированное словоблудие. Помните рассказ «Максимка»? Там боцман учил негритенка говорить по-русски. Простой человек, он считал, что мальчик легче усвоит русские слова, если их коверкать. Коверкают же их иностранцы. Значит, так понятней. Но то был неграмотный моряк… А сегодня люди с дипломами пичкают мир набором клише… И, подобно наивному боцману, считают, что только это читателю и понятно. Так что я рад, что новый класс ещё не попал в заголовки.

Класс — обещание

Вопрос: Но разве не из штампов в ходе пропагандистских кампаний складываются конструкции, во многом определяющие предпочтения избирателей?

Ефим Островский: Это похоже на… Допустим, есть, два штампа: один уподоблен красной лампочке, а другой — синей. На красную навешено ощущение сытости, а на синюю — чувство свободы. И вот одних людей кормят, а других выпускают погулять. А после еды и прогулки зажигают одним красную, другим синюю лампочку. Потом кормить и выпускать перестают, но лампочки зажигают. И одни чувствуют себя сытыми, другие — свободными. А потом им делают кнопки: одному красную, другому синюю, чтобы нажал — и лампочка загорается. И вот один нажимает красную — и он как будто сытый (потому что установлен условный рефлекс). А другой нажал синюю — и как бы свободен. Вы об этом?

Вопрос: Именно. Но есть гипотеза, что имеются люди, которым зажигай, не зажигай лампочки, а решения они принимают самостоятельно.

Ефим Островский: Если мы относимся к политике как к стратегии предприятий (предприятий в широком смысле, предпринимаемых людьми усилий: коммерческих, производственных, общественных, артистических), то, значит, в ней должен присутствовать онтологически свободный человек. А раз так, то уместно говорить о создании пространства, где он может совершать свой выбор. То есть сообщать ему надо не клише, не стереотипы-закрытия, а новые открытия! Не безликую информацию, заполняющую пустую форму, но нечто формирующее — знания/содержания, эту форму создающие.

Вопрос: Каким же особым знанием обладает сегодня этот свободный человек? И как он связан с новым классом?

Ефим Островский: По новому классу распылено знание о том, как из состояния подвластного переходить в состояние (я его условно назову) самостояния, самообладания. Именно этот процесс перехода есть пограничное пространство, разделяющее новый класс и массы.

Вопрос: Значит ли это, что можно сделать вывод: новый класс в России существует?

Ефим Островский: Легко вытащить очередной штамп и сказать: «Есть, знаете ли, класс в себе. А есть класс для себя»… И это сыграет. Но сыграет в пользу прошлого. Отошлет к представлениям XX века, густо насыщенного красной мифологией. Да, она умерла. Но ассоциативные связи потащат за собой работы Ленина, «Историю КПСС»… И мы услышим, как люди, считающие себя свободными, заговорят на языке подчинённых! Поэтому скажу иначе. Новый класс существует как возможность.

Глинозем содержит алюминий. Но если разломить кусок глинозема, алюминиевого слитка там не будет. А будет химический элемент, извлекая который можно получить алюминий. То же — с новым классом. Он распределён по миллионам городов, офисов, предприятий, редакций, стадионов, квартир, самолётов. Он ещё не самоопределён. Он не имеет способа назвать сам себя. Не владеет этим языком. Но он много знает и умеет такого, что присуще только ему. И имеет возможность это делать. В частности, он умеет выбирать нужное. Многие люди голосуют, не обращая внимания на лозунги, ролики и советы соседей, а исходя из критерия: какой из кандидатов своей избирательной кампанией помогает переходить в статус самообладания. Голосующие так принадлежат к новому классу. Потому что они за кандидата, помогающего обретать новую классность!

Такой выбор имеет смысл. Но многие участники политического процесса его не увидят. И тогда поступок единоличного верного выбора не сыграет воспитательной и деятельной роли. Но если, исходя из того же критерия, проголосует миллион человек и нужный кандидат победит, то любой, не понявший смысла выбора, точно ощутит значение поступка. Пока отдельный представитель нового класса понимает смысл своего действия, но не знает о миллионе человек, поступающих так же, он сомневается в полезности своего выбора. И отказывается голосовать. Но когда миллион человек знает, что смысл поступка каждого из них разделён миллионом, возникает особый класс людей.

Новый класс не по Джиласу

Вопрос: Термин «новый класс» использовал югославский марксист Милован Джилас. Так он называл коммунистическую элиту. Вы же вкладываете в эти слова совершенно иное содержание.

Ефим Островский: Джилас утверждал наличие в социалистических странах правящего класса, отличного от пролетариата, — партийной бюрократии, осуществляющей отчуждение народа от власти. Тот класс, о котором говорим мы, — не правящий. Он управляющий. Соединяющий политическую волю высшего истеблишмента и масс. Если соотнести это с идеями Джиласа, то речь идёт об управленческом взаимодействии, осуществляемом бюрократией. Но — внимание! — бюрократией, особым образом подготовленной, идеологически и процессуально оформленной.

Сначала человек управлял комитетом комсомола. Потом становился зампред исполкома (совершенно другого управленческого и управляемого объекта). Потом шёл профоргом на завод. После оказывался в горкоме партии. Попадал на время в органы МВД. И возвращался на партработу… Так, проходя спираль широких кругов и объектов, он набирал компетенции, позволяющие ему понять, как устроена система в целом. И порой вырастать в мастера, способного управлять системой как целостностью. Возможно, так было не всегда, но, в общем, номенклатура была на это нацелена. Недаром на журфак брали людей, служивших в армии, а на режиссёрские факультеты ВГИКа или ГИТИСа — людей с жизненным опытом. Таково было иносказание формулы, открытой Западом только в 1960-х, а то и 1970-х годов…

Вопрос: Предложив такое понятие и функцию, как «универсальный менеджмент».

Ефим Островский: Заговорив о стратегическом менеджменте, придумав универсального управленца, создав вокруг него комплекс дисциплин и степеней — MBA и выше. Заложив стержень среднего класса.

Вопрос: Очевидно, новый класс и средний класс не одно и то же.

Ефим Островский: Наш средний класс радикально отличается от западного. Но тамошний нам интересен. Точнее — два его сектора, важных для нашей беседы.

Первый — это тот самый новый класс, о котором мы говорим, — высокооплачиваемые посредники между элитами и массами: интеллектуалы, предприниматели, бизнесмены. Порой кажется, что бизнесмены — всю жизнь бизнесмены. Но разве мы не знаем журналистов, ставших вице-президентами по маркетингу, а потом купивших долю в бизнесе? Про многих забыли, что они журналисты. Говорят: «Это случайный период в их жизни». Нет, это важный этап формирования компетенций, необходимых для личного продвижения.

Вторую группу составляют люди, предки которых принадлежали к «низшим классам», но за несколько поколений разбогатели, ибо в их странах имелась культура накопления. Таких людей в России нет — накопить при Советах было невероятно сложно. А богатство, накопленное поколениями, — это особое материальное основание среднего класса. Вот владелец ресторанчика где-нибудь в Бордо — ресторанчика, которому 120 лет, и куплен он был в долг, и долг был отдан 60 лет назад. И создали его даже не как бизнес, а как образ жизни люди, чьи предки 200 лет назад были бедняками. Таких примеров сотни — краснодеревщики, кузнецы, виноделы… Через десять поколений, они стали состоятельными, ответственными гражданами. И создали республику общего дела, для которой оказались значимы их частные дела. И такую построили общественную перспективу, что в ней 200 лет быть кузнецом значило участвовать в истории.

Вопрос: Не потому ли часть среднего класса во Франции голосует за Национальный фронт, что ему импонирует обращение к корням, традициям, ценностям? А с другой стороны, он опасается мигрантов, афро-азиатской волны…

Ефим Островский: Верно. Ведь это корни и ценности, в том числе и моего ресторанчика, моего магазинчика. А для мигрантов мой способ участия в истории не есть их способ. Они-то считают, что участвовать надо потрясая устои, а не из поколения в поколение…

Вопрос: Не кажется ли вам, что новый класс в России — это тоже своего рода мигранты? Из одного времени в другое.

Ефим Островский: Из одного качества — в другое. Качества людей в этом мире, в отличие от мира горнего, могут быть проверены, только если они продлены больше чем на одно поколение. Ведь до последнего момента жизни неизвестно, что произошло с качествами этого человека. И после смерти неизвестно. Я не случайно вспомнил о богатстве, накопленном поколениями. Любое человеческое качество устойчиво и несомненно, если оно передаётся по наследству. В этом смысле говорить о среднем классе в первом поколении — странно.

Вопрос: Потому мы и говорим о новом. Кстати, по Джиласу, новый класс осуществлял ещё и миссию по воспроизводству себя и поддержанию статус-кво.

Ефим Островский: Когда вы говорите «миссия», это значит: «высокое предназначение». Да, миссия нового класса была и в этом. Но не с точки зрения Джиласа, а с точки зрения его оппонента, например «мирового капитала». Возможно, лидеры этого класса думали: «Да, мы будем воспроизводиться в следующих поколениях; мы будем править…» Но для них это не было предназначением, у них не было высоких мотивов, и они проиграли.

А с точки зрения «мирового капитала», миссия «нового класса по Джиласу» состояла в том, чтобы управлять половиной мира в интересах развития. Считалось, что было полезно соседство двух лагерей, погружённых в конфликт и гонку вооружений, ускоряющую научно-техническую революцию и вовлекающую всё новых специалистов во все более амбициозные проекты экспедиций в космос, в глубины ядра, в генетику, в психологию, в управление. А пищей этого развития служил конфликт между якобы красными и якобы синими, которые на самом деле были одноцветными.

Но новый класс по Джиласу не объявлял этой миссии. И ладно бы таил её от отчуждённых рабочих и крестьян. Он сам её не признавал! Не рождал в ходе коммуникации эффективных способов её реализации. И вдруг узнал на своей шкуре, что если не обсуждаешь способы выполнения миссии и видение цели, то перестаёшь её выполнять. А те, кто её осмысляет, фиксирует и понимает, приходят и говорят: «Тебя пора менять».

Десять тысяч семей

Вопрос: Новый класс по Джиласу, лишённый высокой миссии, оставил историческую сцену. Но какова миссия русского нового класса?

Ефим Островский: Чтобы состояться и стать историческим фактором, важно, чтобы новый класс смог взглянуть на себя из недалёкого — лет через сто — будущего, с точки зрения тех, кто тогда будет его составлять. При этом важно отнестись к себе как к тем, кто породит управляющий класс в будущей России. Для этого нужно, чтобы через сто лет была Россия, чтобы она управлялась, чтобы в ней были классы… Чтобы была семья!

Речь не о дамах и господах, формирующих сегодня феномен известной Семьи (той, которая — с большой буквы и о которой — полушепотом). Если Семья будет в России одна, Страны не станет. Но Россия может поставить целью создать десять тысяч семей. И не ячеек общества. А семей трудовых дел… Семейных дел, где их зачинатели чувствуют себя ответственными за их продолжение на поколения вперёд. Если это состоится, то через сто лет вопроса, существует Страна или нет, не будет… Десятки тысяч больших и малых семейных дел откроют ей историческую перспективу.

Семейным делом может быть и династия футболистов, и телекоммуникационная компания, и тот же ресторанчик. Но не чтоб пожрать, а ряди воплощения мастерства в его кулинарной, спортивной, деловой ипостаси… Ради создания связанности и красоты. Ради выхода на проекты, длящиеся дольше, чем жизнь. Передаваемые по наследству, обеспечивающие связность, позволяющую строить родовые стратегии, из которых будет соткана надёжная ткань исторической стратегии общества.

Вопрос: Вы говорите об исторической стратегии… Но в каких политических действиях могли бы быть реализованы цели нового класса сегодня?

Ефим Островский: Сейчас — после завершения прошлой и в разгар нынешней избирательной кампании — последнее, что нужно новому классу, — это думать о публичных операциях, имеющих целью власть. Власть ему не нужна. Он не знает, что с ней делать. Но этот класс мог бы осознать, что законы, производимые в парламенте, должны программироваться культурой, а не наоборот. И освоить это программирование. Нужно найти такие способы политического действия (разнообразные и уже обкатанные в гуманитарно-технологических проектах), с помощью которых новый класс сможет создать собственную культурную ткань и культурную ткань общества, подобно тому как инженерный класс покрыл землю сетями инфраструктур.

Дело в том, что мы унаследовали культуру советского периода. В неё встроено множество протезов. Она наполнена имплантантами, так и не вросшими в её организм, но занявшими места жизненно важных органов. Но нельзя добиться увеличения кроны дерева путём привинчивания механической ветки, пусть даже похожей на настоящую. Она не даст плодов, даже если смазывать шарниры. Но можно привить другой черенок. Можно вскормить дерево особым образом! Протезная культура красного проекта была создана людьми. И значит, мы можем изменить её, заменив мёртвое живым. В этом сегодня — политическая роль нового класса. Используя язык, более привычный читателям «Со-Общения», скажу: культуру, закодированную красными кодами, можно и должно раскодировать. Но не удаляя старые коды. Удалить их можно только вместе с людьми. Новым людям предстоит дать обществу новые коды — эффективные, полезные и радостные. И они приживутся.