Ричард Доукинс:
Эгоистичный мем

Много лет назад, в Оксфорде, у меня была студентка, имевшая одну необычную привычку. Когда я задавал ей какой-нибудь требующий размышления вопрос, она крепко закрывала глаза, низко опускала голову, упершись подбородком в грудь, и замирала в таком положении примерно на полминуты. После чего поднимала голову, открывала глаза, а затем чётко и быстро отвечала на поставленный вопрос. Меня это забавляло, и однажды я воспроизвёл её поведение на вечеринке, где собрались мои коллеги с разных факультетов. Среди собравшихся случился и один известный оксфордский философ. Увидав мой спектакль, он тотчас воскликнул: «Да это же Виттгенштейн! Её фамилия, наверное, такая-то»… Удивлённый, я подтвердил его догадку. «Так я и думал, — сказал мой приятель. — Оба её родителя — профессиональные философы и убеждённые последователи Виттгенштейна». Вот так привычка великого философа перешла через родителей к моей ученице.

Наша культурная жизнь полна вещей, размножающихся подобно вирусам, переходящих из одной головы в другую: мелодии, идеи, крылатые выражения, мода, привычки, способ лепить горшки — и так далее до бесконечности. В 1976 году я придумал слово «мем» для обозначения этих саморазмножающихся частиц культуры, которые в какой-то момент начинают жить собственной жизнью. С тех пор, как и положено хорошему мему, мой «мем» постепенно проник в культуру. Недавно, набрав в окошке поисковой машины слово «Memetic», я нашёл несколько тысяч упоминаний. Как оказалось, существуют даже отдельные сайты, посвящённые «теории мемов». Да что там — порывшись в результатах поиска, я обнаружил целую религию под названием «Церковь Вируса», с полным набором пороков и добродетелей и со своими собственными святыми, среди которых я, к своему ужасу, заметил и Святого Доукинса.

Мемы путешествуют как вертикально, переходя от поколения к поколению, так и горизонтально — как вирусы во время эпидемии. Когда мы изучаем распространённость того или иного мема в Сети — это уже чисто горизонтальная эпидемиология. Хорошим примером могут служить разные школьные шутки и увлечения. Когда мне было девять лет, отец научил меня делать из квадратного листка бумаги китайскую джонку — что-то вроде оригами. На моих глазах листок претерпевал удивительные метаморфозы, превращаясь то в катамаран, то в шкаф с двумя дверками, то в картину в раме, пока, наконец, не становился полноценным кораблём — хоть сейчас спускай на воду. Придя в школу, я быстро заразил своих одноклассников манией складывания китайских джонок, и вскоре вся школа уже была охвачена «лодочной» эпидемией. Интересно, что мой отец научился делать бумажную лодку во время такой же точно эпидемии в той же самой школе. Только 25 лет назад.

Время от времени меня обвиняют в том, что я отступился от «меметической» идеи, потерял к ней интерес и что у меня вообще появились какие-то задние мысли. Между тем, даже мои «передние» мысли в то время, как я придумал «мем», были совсем не таковы, как думают сегодня многие последователи «меметической теории». Слово «мем» было впервые использовано мной в конце книги, посвящённой «гену эгоизма». Вводя этот термин, я пытался показать универсальность эволюционной теории, которая, на мой взгляд, отнюдь не замыкается на «гене эгоизма», какой бы фундаментальной основой естественного отбора он ни являлся. Мне не хотелось, чтобы мои читатели подумали, что перед ними книга, посвящённая исключительно молекулам ДНК. Напротив, хотел сказать я, ДНК — всего лишь произвольно выбранная частность. В основе естественного отбора может лежать любой репликатор, любая копируемая вещь, при наличии определённых условий вероятности его копирования. Возможно, за примерами нам нужно будет отправиться на другие планеты. А может быть, и не придётся совершать такие далёкие путешествия. Кто знает, не лежит ли новый дарвиновский репликатор где-то совсем рядом у нас под боком? Вот каким образом возник «мем».

И всё же я готов к тому, что «меметическая» гипотеза когда-нибудь превратится в настоящую, полноценную теорию культуры. Правда, до тех пор, пока я не прочёл книгу Дэниэла Деннета «Объяснение сознания и опасная идея Дарвина», а затем и книгу Сьюзан Блэкмор «Меметическая машина», мне не приходило в голову, насколько многообещающей может быть подобная гипотеза. Деннет очень живописно изображает разум человека как бурлящий котёл мемов. Более того, настаивает он, «человеческое сознание само по себе представляет собой сложное переплетение мемов».