Сергей Эдуардович Зуев: Российская культурная политика в поисках идентичности

Есть хорошая фраза: экономические и политические свободы ещё не дают свободы от экономики и политики. Почему я вообще говорю об этом? Возьмём городскую среду. Начиная строительство, крупные застройщики или девелоперы руководствуются преимущественно вопросами экономической выгоды. Это нередко приводит к разрушению традиционной городской среды в угоду отдельным бизнес-проектам, в угоду экономической логике.

С моей точки зрения культурная политика и культуропользование являются некой корректировкой этих экономических или политических соображений. Это есть введение иной логики, своеобразного коэффициента, способного корректировать экономико-политическую тактику. Культурная политика — это определённый фокус взгляда, который должен воздействовать на целый ряд уже сложившихся экономических и политических практик.

Городская среда должна формироваться иначе, чем она формируется на основе девелоперской логики, образование, система подготовки кадров, уже сложившиеся социальные машины, стратегия социально-экономического развития тех или иных регионов должны основываться не только на росте ВРП. Экспертам-теоретикам и практикам следует обсуждать каналы и способы конвертации экономического роста в качество среды проживания.

Другое дело — когда эта конвертация произойдёт. Тот дополнительный культурный фокус, который сейчас только начинает проявляться, может уплотниться и стать фокусом, через который будут рассматриваться конкретные бизнес- и административные практики и так далее. Примеров можно привести много. Так, вопрос «монетизации льгот» в своё время вызвал резкое отторжение у ряда социальных групп даже не в силу экономических потерь, а в силу того, что в России пенсионер — это служивый человек, который выслужил свою пенсию и в этом смысле обладает определённым социально-культурным статусом в обществе. Статус же не переводится исключительно в денежные единицы. Даже если денежных единиц достаточно, сам статус в результате «монетизации» оказывается иным. Культурный капитал уменьшается за счёт потери тех или иных льгот.

Давайте детальнее проанализируем, что происходит со статусом, который П. Бурдьё называл «культурным капиталом». В этом смысле любое действие имеет не только экономическое, но и культурное измерение. И без понимания этого обстоятельства целый ряд реформ будет либо затруднен, либо обречён на провал. Вот эта трудноуловимая консистенция, которая корректирует политико-экономические выкладки, является функцией культурной политики, которая позволяет сохранять человеческую, групповую, эмоциональную, территориальную, профессиональную идентичность, поддерживает и укрепляет, либо начинает её разрушать! Культура всегда сопротивляется попыткам модернизации, как бы те ни выглядели.

Любые экономические программы могут быть предельно эффективными в среднесрочной перспективе — 3-7 лет. Потом курс начинает отклоняться. Почему? Да потому что начинают накапливаться факторы не только экономического, но и социокультурного порядка, которые могут либо поддерживать идущие изменения, либо им противостоять. Так, примером успешной модернизации ХIХ — ХХ века стали изменения, осуществлённые при поддержке США в странах Латинской Америки. Там модернизации в экономической сфере предшествовали изменения среды проживания, внедрение другой культуры (от голливудских фильмов и джинсов до кока-колы и так далее). Культурная экспансия шла впереди политико-экономической модернизации. Вместо традиционной культуры вводилось новое культурное или квазикультурное поле, на основании которого стали возможны уже прямые политические или экономически действия. Собственно, культурная экспансия — это один из вариантов культурной политики.

Конечно, возможна и работа с собственными культурами. Например, ряд действий экономического характера в Японии или Китае находится в той или иной степени синхронизации с собственной культурой этих стран. Не раз на уровне анекдота говорилось, что развитие компьютеров в Японии связано с существующей там культурой риса. Так вот, те самые рисинки являются единицей, которая различается глазом, культурным сознанием, и в этом смысле работа с микрочипами соответствует японской культурной традиции. Или наличие сетей траста в Юго-Восточной Азии (определённые социокультурные связи между людьми) помогает избегать множества транзакций, характерных для европейской банковской системы. На уровне доверия тебя кредитуют, при этом не требуется залога, поскольку ты погружён в определённую культурную среду, которая не позволяет тебе отклониться от правильного поведения. Хотя тамошняя банковская система и напоминает европейскую, она в то же время является совершенно иной по своим свойствам. Отсутствие финансовых ресурсов, имеющихся в европейской системе, заставило страны Юго-Восточной Азии обращаться к способам общежития, характерным для местных обществ. Этот факт был зафиксирован целым рядом этнографов и антропологов в Индонезии, в Малайзии и отчасти даже в Китае.

С одной стороны можно говорить, что культурная политика занимается поиском и реинтерпретацией идентичности в современном мире, приспособлением существующих в истории форм, с другой стороны, набор этих идентичностей связан с ограничениями, которые вводятся на экономические, политические и социальные процессы. Концепция культурной политики состоит именно в этом. Это рамочная конструкция, внутри которой возможно проведение тех или иных реформ.

Когда мы говорим в этом контексте о нашей стране, мы должны понимать, что Россия очень разная. Одинаковая она только с точки зрения Министерства финансов, для которого все территории выглядят как получатели бюджетных трансфертов. Различаются только величины бюджетных перечислений, но измеряются они в одних и тех же единицах. И специфики регионов, в отличие от субъектов федерации, не видно.

Но российские регионы, конечно, разные. Есть Север, Юг, есть Сибирь. Любой консультант, занимающийся вопросами стратегического развития регионов, вынужден иметь дело с этой материей. Каркас современной экономики, на котором закрепляются конкурентные преимущества той или иной территории, уже сейчас определяется не разного рода налоговыми стимулами, которые даёт государство или местные органы самоуправления, а местными особенностями — образом жизни, качеством среды и капитала и так далее. Именно это является конкурентным преимуществом того или иного региона или города.

За счёт чего образуются эти конкурентные преимущества? За счёт среды, людей, рекреационных, досуговых возможностей, городской планировки? Такие города как Дублин или Сиэтл в современном мире начинают существенно опережать лидеров предыдущих десятилетий, какую-нибудь Кремниевую долину, упершуюся в границы своего развития, за счёт чисто экономических стимулов. Так, ещё в 1970-е годы Ирландия приняла законодательство, которое освободило от налогообложения представителей креативных профессий или индустрий. Фактически это сделало Дублин сосредоточением многонационального и многоэтнического творческого капитала. Это культурные кварталы, это совершенно определённая городская среда, возможности досуга, которые они предоставляют, это инфраструктурные вещи, связанные с информационной политикой и так далее. Так появляются регионы третьего типа, которые живут не просто на экономической мощи.

Что такое регион первого типа у европейцев? Это историей данное различение языков, этносов и так далее. В 1970-е годы была нарисована карта Европы как множество территорий, различающихся по диалектам и с исторически сложившимся образом жизни. Вторая карта рисуется в 1980-е годы, когда поверх этих культурных регионов появляются «большие моторы» Европы, многие из которых объединяются и обладают большой экономической мощью и потенциалом. Но потом оказывается, что для дальнейшего развития требуются регионы третьего типа. Не просто транспортно-логистические и финансовые центры, а специальные места, где начинает концентрироваться человеческий капитал. В XIX веке производства располагались рядом с месторождением угля, стали и так далее, потому что это было экономически выгодно, сегодня же большой бизнес стремится к местам концентрации человеческих ресурсов, меняя конфигурацию размещения инновационного производства. Люди едут жить в Дублин и Сиэтл, и за ними тянутся инновационные фирмы.

Регулирование базового размещения исходных ресурсов (не природного сырья, а людей, инфраструктурных узлов и так далее) — одна из функций культурной политики. В России этого пока не происходит или почти не происходит, поскольку результаты индустриализации XX в. не были капитализированы, прежде всего, в городской среде. Не произошло конвертации экономического роста в качество жизни, а это есть прямая функция культурной политики.

Во многих странах в результате индустриализации сложилась многофокусная каркасная городская система. Средний американец переезжает за жизнь 11 раз, средний срок его работы на фирме равняется 7 годам. Если бы в России произошла конвертация экономического роста в городскую среду, в её уплотнение, то такое перетекание сейчас бы стало возможным и у нас.

Конечно, ситуация начинает меняться. Но трансформируется она пока что лишь в пределах Санкт-Петербурга или Москвы и практически не втягивает в себя территорию остальной страны. И в этом смысле «перетекание» креативного капитала в России пока крайне затруднено. Из-за отсутствия фокуса культурной политики экономическая мощность города или региона ещё не означает качество жизни.

Что в этом смысле является основным субъектом культурной политики? Архитектор Александр Высоковский говорит, что стандарты могут задаваться централизованным способом, как и правила игры. В этом смысле, по словам Высоковского, в создании городской среды принимают участие дворник, органы местного самоуправления, художник, архитектор, строитель, местный житель и ещё кто-нибудь. Это — своеобразная технология мягкого проектирования, которая начала формироваться в начале 1970-х годов на примере работы с городами, когда профессиональные архитектурные или градостроительные группы начали втягивать в принятие решений жителей территорий, на которых они проектировали.

Если возвратиться к первоначальным терминам, то мы вспомним, что под термином «культурная политика» длительное время также понималась политика государства по отношению к различным художественным практикам — кино, литературе, созданию союзов художников, архитекторов и так далее. У государства имелась культурная политика, позволявшая ему осуществлять ряд функций, прежде всего идеологического характера. Этот тип культурной политики реализовал себя достаточно эффективно с точки зрения тех функций, которые ему приписывались. Однако и сегодня система государственного управления культурой не изменилась.

Я полагаю, что Министерство культуры в России может остаться отраслевым министерством, и заниматься музеями, театрами и зоопарками или парками культуры, но момент, связанный с рамочными функциями культурной политики, определённый установкой на интерпретацию прямых политических и экономических логик, в нём сосредоточить сложно. Этого можно достичь только посредством реорганизации всей системы управления. Так вести себя может корпорация — внутри себя и на уровне конвейерной технологии, но не корпорация под названием «Государство», поскольку то имеет дело со значительно более сложными системами управления. Например, Российская империя имела порядка 16 разных способов управления регионами — от ханской Бухары до парламента в Финляндии. «Посадка» тех или иных систем управления была мотивирована спецификой тех или иных территорий. А на современном этапе развития в Российской Федерации этого не происходит.

Обратимся к практическим примерам. Опыт наиболее успешных музеев мира показывает, что зарабатывать они могут очень даже неплохо. При этом практически никогда ни один самый успешный в коммерческом смысле музей не может полностью обеспечить себя, своё функционирование и собственное развитие. Фактически все они принадлежат коммерческим организациям. Здесь вступает в свои права экономика переживаний. В середине XX века произошёл сдвиг от экономики товаров к экономике услуг, и в наиболее развитых неоиндустриальных и постиндустриальных странах сегмент экономики услуг оказался значительно объёмнее, чем сегмент экономики товаров. Но дальше эта фаза тоже начала претерпевать изменения; в полной мере проявилась индивидуализация услуг. Важно не только накормить человека в стандартном «Макдоналдсе» и свозить его в четырёхзвёздочный отель в Египте. Качество и стоимость услуги определяется не столько её наполнением стандартного типа, сколько тем, как человек переживает нечто в процессе получения этой услуги. Как сказал в своё время один из руководителей авиакомпании «Бритиш Эйрвейз»: «Если вы думаете, что наша задача перевезти из точки А в точку Б определённое число пассажиров, то вы сильно ошибаетесь. Наша задача заключается в том, чтобы наши пассажиры никогда бы не забыли этого путешествия, и хотели бы его повторить». Потому-то кофе на площади Сан-Марко в Венеции стоит $ 25, а в «Макдоналдсе» он будет стоить $ 1. При этом консистенция кофе будет совершенно одинакова. Вопрос — где, в каком месте, с какими переживаниями Вы эту услугу потребляете. Дело в том, что поставщик услуги привязывает к себе потребителя на всю оставшуюся жизнь. Он может пойти на демпинг, ещё что-то сделать, но главное для него — удержать потребителя, создать индивидуальное переживание, эксклюзив, определённый стиль… Качество товаров по своим материальным характеристикам сравнялось, качество услуг по материальным характеристикам сравнялось. В двух стандартных ресторанах накормят одинаково, если там хорошая свежая, вкусная пища. Вопрос в том, что Вы выберёте. Ответ на него можно найти за счёт личного переживания. Это относится как к сфере сервиса в широком смысле, так и к экономике в целом, утверждают представители чикагской школы. И я склонен с ними согласиться. Любой бизнес есть театр, и в нём разыгрываются некие действия, которые привлекают к себе посетителя. А учреждения культуры — театры, музеи и так далее — являются элементами такой экономики переживаний. Они заставляют Вас вернуться в конкретный город или в конкретный театр.

Индивидуализированное переживание в отличие от стандартной услуги, ориентированной на большие группы людей, бьёт почти целенаправленно. Эта детализация возможна за счёт предложения неких форм идентичности, за счёт того, что человек себя ассоциирует с неким героем, маской, ролью, чувством и так далее. Работа с этим даёт конкурентные преимущества в современном бизнесе.

Однако если в плотных городских структурах России вроде Санкт-Петербурга такую работу можно наблюдать, то, например, в Верхней Салде Свердловской области её ещё нет. Существуют искусственно «накачанные» территории типа Анадыря, где работает известный губернатор, там есть порядка пяти ресторанных ниш разной ценовой категории для разных категорий людей. А в Норильске этого нет. Там имеются либо забегаловки, либо рестораны. И примеров такого рода хватает.

Итак, в России необходимы а) рамочная культурная коррекция политических и экономических ситуаций, б) участие людей и регионов в создании экономики переживаний, превращение культурного ресурса в источником прибавочной стоимости. То есть по своему материальному и стандартному качеству все товары и услуги уже одинаковы, надо добавить что-то ещё — бренд, например. Бренд, конечно же, связан с личным переживанием. Это одна из распространённых форм привязывания личной идентичности, роли, маски.

Когда мы говорим, что в условиях глобальной экономики будет присутствовать конкуренция городов и территорий за ресурсы, то совершенно очевидно, что этим территориям и городам нужны свои специализированные, хорошо продуманные маркетинговые программы. Не просто как упаковка, а как посыл к содержанию того, что происходит в этих городах и на территориях. Нужны определённые гуманитарные технологии, продвижение имеющихся ресурсов. Их надо сложить в те действия, которые сформируются в русле культурно-политической парадигмы. Когда мы говорим о новой системе расселения на территории России, она связана с новым дизайном жизни, которая включает в себя градостроительство, новые транспортные сети, новый тип домостроительства, внешний вид жилищ, образование детей, стиль поведения и так далее. Когда мы говорим о социальной реформе, борьбе с бедностью, надо ли объяснять, что нам действительно нужны те форматы, с помощью которых человек сможет идентифицировать себя в новой среде, в новой изменившейся ситуации.

Конечно же, государство должно формировать идеологию, но локальные культурно-политические идеологии во многом являются результатом самодеятельности различных групп, территорий или сообществ. Когда вы приезжаете в Казань и видите в музее серию исторических фресок о том, как российские князья прибывали на поклон в Золотую орду, Вы видите то, что никогда не увидите в музее в Москве. И это крайне важно — в России должна сохраняться многофокусная ситуация.