Эмерих Корет:
Основы метафизики.
Глава 4. Бытие и действие

4.1. Действие как самоисполнение

Конечное сущее онтологически конституировано благодаря бытию и сущности, чем его действительность ещё не исчерпана. Это опять-таки обнаруживается уже в вопрошании. Если я вопрошаю о нечто (или же знаю или волею нечто), то я знаю, что полагаю некое исполнение акта, то есть некую действительность, в которую я, вопрошая, перевожу самого себя, осуществляю самого себя или хочу далее осуществлять самого себя. Однако это не есть ни моё бытие, ни моя сущность, потому что я «есмь» и есмь «этот», даже если я этот акт не полагаю. Это нечто другое; что же это? И я вопрошаю о другом; ответ на это дают не только его бытие и сущность, но также то, как нечто действует, воздействует на меня и в этом обнаруживает, что оно есть. Что есть эта действительность, которая полагается в этом?

Мы поначалу пытались схватить это — уже в предварительном взгляде — в различии субстанции и акциденции, то есть действие есть не (субстанциально) «в себе» сущее, а (акциденциально) «в некоем другом» осуществлённое определение. Однако этим названо лишь формальное своеобразие, общее всем акциденциям, хотя они содержательно не сводимы друг к другу. Об особенной сущности действия этим ещё ничего не сказано, его онтологическое своеобразие ещё не достигнуто.

Что есть действие — это может быть установлено лишь посредством рефлексии над собственным исполнением действия. В акте вопрошания я знаю о себе как о конечном сущем; и я знаю о себе как раз в исполнении. Я знаю себя, следовательно, не только статически — как подлежащий исполнению «субъект сам по себе», но и одновременно динамически — как «субъект в исполнении», который то, что он есть, сам актуально исполняет и в этом развёртывает. Только в исполнении и из исполнения я знаю о бытии: в тождестве бытия и знания в исполнении. Этот акт, следовательно, сам есть бытие, само-по-себе-бытие, действительность. Однако поскольку «субъект в исполнении» предполагает «субъект сам по себе» (ср. 3.1.3), то исполнению субъекта предшествует само-по-себе-бытие субъекта (An-Sich), то есть исполнение превышает первое полагание (actus primus) сущего и придаёт ему, посредством второго полагания (actus secundus), некую соответствующую первому полаганию, но превосходящую и наполняющую его действительность.

4.1.1. Бытие как принцип действия

Как возможно действие? Не осуществимо ли полностью сущее уже благодаря бытию и сущности? Не ограничено ли окончательно бытие определённым способом благодаря сущности, и не осуществлена ли окончательно сущность благодаря бытию? Почему сущее переведено только в первоначальную, не окончательную действительность его самого, так что оно только само должно далее осуществляться? Попытаемся дать ответ на это, исходя из бытия и сущности сущего.

В исполнении действия положенная действительность есть бытие, которое, однако, превышает первое осуществление сущего (actus primus) и перемещает его во второе осуществление (actus secundus). Новая действительность происходит из самого сущего, исполнением действия которого она является. Её основание не может лежать в сущности сущего, границы которой переступаются как раз в действии. Такое основание может лежать лишь в бытии сущего, являющегося принципом актуального содержания бытия; оно ограничено сущностью до конечного образа. Однако если исполнение действия порождает некую новую и высшую действительность бытия, то обнаруживается, что бытие, даже ограниченное посредством конечной сущности, сохраняет могущественность бытия, вытесняющую определённую ограниченность. Оно сохраняет динамику, которая способна перевести сущее сверх его сущностного осуществления в некую новую действительность бытия.

4.1.1.1

Даже будучи ограничено в конечном сущем благодаря сущности, бытие всё же остаётся в принципе бытием. Бытие всегда и необходимо есть бытие, даже как бытие конечного сущего. Оно всегда и необходимо остаётся «безусловным в обусловленном», «неограниченным в ограниченном». Поэтому ему противоречит окончательное ограничение. Последнее есть самоотчуждение бытия, в силу чего оно больше не есть целостно то, чем оно, собственно, было бы само по себе. Вот почему бытие вытесняет границу, переступает предел сущности и стремится к чистому, полному самоисполнению. Из напряжённости между бытием как принципом актуальной (в себе неограниченной) позитивности и сущностью как принципом относительного отрицания (ограничения) возникает действие как стремление к более полной действительности бытия.

4.1.1.2

Иными словами, бытие есть тождество, сущность же полагает различие. Если бытие и положено в различие конечной сущности, то оно всё же остаётся принципом тождества, хотя и тождеством в различии; тождество, которое не снимает различие, а положено в нём. Однако тождеству противоречит различие; первое не есть целостно то, что оно, собственно, есть в себе — чистое тождество бытия с самим собой. Однако положенное даже в различие конечного, оно удерживает свою собственную сущность в стремлении к преодолению не-тождества в исполнении чистого тождества бытия. Таким образом, можно сказать: бытие есть динамическое тождество, благодаря которому конечное бытие, положеное в различие сущности, стремится к чистому тождеству самого бытия. Это событие (Geschehen) есть действие ³⁰.

4.1.1.3

Бытие есть чистая позитивность, конечная сущность есть негативность ограничения. Однако бытие как таковое остаётся принципом позитивности, и потому оно, положенное в границу конечного, стремится преодолевать негативность, чтобы осуществлять себя в чистой позитивности. Бытие прорывает и размывает границы сущности в некоей, так сказать, динамической позитивности действия, в полагают новой, превышающей границы сущности действительности бытия.

Из этого следует: бытие, действительно, ограничено в конечном сущем благодаря сущности. Однако бытие остаётся бытием, принципом чистой позитивности и актуальности реального содержания бытия. Как бытие конечного сущего, оно является актуально конечным, но как принцип бытия, оно остаётся виртуально бесконечным. Так как исполнение действия сущего есть не только самоисполнение, но одновременно и исполнение в нём бытия, то оно стремится через границы сущности к полноте бытия, хотя и, как ещё остаётся показать, связано границами собственной сущности.

В этом обнаруживается известная диалектика бытия, сущности и действия. Бытие есть «непосредственность» чистой позитивности и чистого тождества. Сущность есть «опосредствование» конечного смыслового образа относительной негативностью или нетождеством. Противоположность снята в «опосредствованной непосредственности» существования сущего. И всё же оно ещё не вполне стало тем, чем оно может быть и должно быть; бытие устремлено поверх границ сущности. В действии сущее переводится в некое более полное тождество и в некую более полную актуальность его самого, оно «опосредствуется» в более высокую действительность бытия. Однако если оно есть действие сущего, которое определено благодаря бытию и сущности, тогда действие также должно быть обусловлено и определено не только благодаря бытию, но и посредством сущности сущего.

4.1.2. Сущность как принцип действия

Действие сущего вытекает из бытия, однако связано конечной сущностью. Если в действии осуществляется более новое и высокое содержание бытия, то этим сущность как принцип определённой ограниченности не снимается, сущее ни избавляется (entheben) от своего вида сущности, ни возвышается (erheben) к бесконечности. Оно остаётся действием этого конечного, сущностью определённого сущего. Поэтому сущность также необходимо входит в действие и полагает ему границы по мере возможностей бытия действующего. Сущность есть основание определённой конечности сущего в его бытии (actu primo), как и в его действии (actu secundo). Динамика действия, хотя и вытекает из виртуальной бесконечности бытия, однако привязана к актуальной конечности сущего; последнее даже в действии никогда не может достигать ни самого бытия, ни бытия в целом. Оно остаётся конечным действием.

Как было показано выше, конечная сущность есть относительное отрицание как отрицательное отношение (3.2.3). Относя себя к другому и выделяя себя из другого, сущее полагается в определённо ограниченную действительность бытия своей сущности. Если оно осуществлено, то бытие ограничено относительным отрицанием сущности, однако, как бытие, оно вытесняет границу в действии. Но так как отрицание есть определённое отрицание, то оно есть отрицательное отношение, следовательно, выделяющее себя отношение к другому. Актуальное исполнение отнесённости сущего к другому (отношение) и одновременно в выделении из другого (отрицание) — «исполнение отнесения» — происходит в действии на другое.

4.2. Действие на другое

4.2.1. Действие как отношение действия

4.2.1.1

Если сущее, действуя, переводится в некую новую действительность бытия, то это возможно лишь в отношении, то есть в простирании на другое, то есть на некую «другую» действительность бытия, которая, однако, полагается как «собственное» осуществление (примером может служить жизненный процесс). В этом смысле действие есть самоисполнение, самоосуществление в другом или благодаря другому. Однако в то же время оно выделяется из другого в отрицании и полагает в себе самом некое новое, осуществлённое в действии содержание бытия. Действие есть самоосуществление, но зависимое от другого, одновременно выделяющее себя из другого.

Из этого следует: в действии сущее, относя себя к другому и выделяя себя из другого, полагает само себя в новую сущностно определённую действительность. Однако тем самым оно, исполняя себя относительно другого, полагает действительность бытия, которая превышает границу сущности. Превосхождение границы остаётся связанным границей, ей обусловлено и определено; она привходит в действие. И всё же сущность сущего осуществляется только тогда, когда в действии сущего осуществляется нечто большее, нежели его ограниченная сущность.

4.2.1.2

В силу этого сущее благодаря своей сущности не только — статически — связано с определённо ограниченным содержанием бытия, но всегда уже — динамически — имеет полномочие на действие, благодаря которому оно в действии на другое переводит само себя всякий раз в более высокое содержание бытия, производя в то же время в другом некое действие, возвышающее другое к более высокому осуществлению. Действуя, одно в другом осуществляется, опосредствуется благодаря действию на другое и от другого. Это принадлежит к его сущности: «Omne ens qua ens est agens». Отсюда следует дальнейшее определение того, что есть сущность сущности. Как принцип определённого ограничения, она устанавливает не только минимум в бытии и в содержании бытия, необходимый для сущностного осуществления сущего: здесь сущность выступает как минимальная норма. Сущность, вместе с тем, устанавливает также норму действия: как должно далее осуществляться сущее сообразно своей сущности в собственном действии — здесь сущность выступает как принцип действия. Сущность как принцип действия называют «природой» (natura: essentia ut principium operandi). Из сущностно определённого бытия вытекает (entspringt) действие, соответствующее (entspricht) ему и далее его осуществляющее: «Agere sequitur esse».

4.2.2. Действие и противодействие

4.2.2.1

Если сущность позитивно определена в своём собственном образе благодаря отрицательному отношению к другому и если сущность, тем не менее, полностью осуществляется только в действии, то в нём исполняется как раз это отношение. Акты конечного действия непосредственно могут направляться всегда лишь на конечное сущее. Они как ограниченные акты могут направляться не на бытие в целом и не на все другое, а лишь непосредственно на единичное или на некую ограниченную сферу отдельных вещей, благодаря чему они посредствующе (опосредствованно благодаря другому) относятся ко всему другому. Это указывает на то, что всё сущее (прямо или косвенно) находится со всем другим в отношении действия, универсальной связи действия.

Из этого следует далее, что сущее благодаря своему действию в другом не только активно причиняет или порождает (actio) действия в этом другом, но и пассивно испытывает или «претерпевает» (passio) воздействия другого. Оба сплетены во взаимном обусловливании. Если одно действует (actio) на другое, то его действие соопределено (passio) другим. Если же оно испытывает (passio) воздействие другого, то воспринимает последнее в собственное действие. Оно требует противодействия, последнее может быть (позитивно) принимающим или (негативно) отвергающим; однако оно положено в собственном действии (reactio). Воздействие становится полностью действенным только в силу активной реакции того, что воспринимает действие.

4.2.2.2

Это также должно приниматься во внимание и тогда, когда необходимо различить внешнее и внутреннее действие. Действие направляется вовне (actio transiens), если оно полагает действие в другом, следовательно, благодаря собственному действованию (Handeln) порождает или изменяет другое. Оно направляется вовнутрь (actio immanens), если полагает действие в самом себе и, действуя, далее осуществляет или разворачивает само себя. В этом состоит сущность жизни; она есть «внутреннее действие», устремлённое к дальнейшему осуществлению и разворачиванию самого действующего (ср. 6.2.2). Это касается как физически-органической жизни, так и духовно-личностной жизни познания, свободного решения и нравственного поступка, где мы обязаны осуществлять самих себя актами действия.

Однако внутреннее действие также всегда сообусловлено воздействием или влиянием извне, которые действующий должен сам воспринимать и перерабатывать. Внутреннее действие никогда не сводится единственно лишь к (жизненно) действующему, оно воздействует и на другое; жизнь формирует среду. Это касается также духовной жизни. Собственные убеждения (Gesinnungen) и решения объективируются в делании и в творении, они воздействуют на вещественную среду и человеческий окружающий мир. Что бы мы ни осуществляли во внутреннем и внешнем действии, это сказывается на целом и, если исходит из свободы, то возлагает ответственность.

4.2.2.3

Против понятия действия в смысле каузального причинения эмпиризм выдвигает возражение, подобное тому, что и против понятия субстанции (ср. 3.3.4.2). Юм сделал лишь радикальный вывод из эмпиристского принципа, разработанного Дж. Локком.

В чувственном восприятии дана лишь временная последовательность явлений, а не причинная их связь. Вот пример:

1. Я вижу камень в свете солнца.
2. Я чувствую, что камень нагревается, однако не воспринимаю, что солнечное излучение «обогревает» камень и, следовательно, «причиняет» обогревание.
3. Закономерность временного следования таких явлений (post hoc) ведёт к тому, что я привыкаю к этому и в будущем также ожидаю такого же следования явлений.
4. Это побуждает к допущению некоей причинной связи (propter hoc), следовательно, к понятию причинности, которое, происходя лишь из субъективного толкования, высказывается об объективной действительности.

Этим должно быть доказано, что понятие причинности (как и субстанции) имеет лишь субъективную, а не объективную значимость.

Это возражение на свой манер перенял Кант. Для него также понятия субстанции и причинности значимы не объективно (для вещей самих по себе), а лишь субъективно (для явлений). И всё же он обосновывает субъективную значимость иначе, нежели Юм, — не только психологически (привычкой и ожиданием), но и логической необходимостью мыслить некоторые явления чувственного созерцания в априорных категориях (чистых рассудочных понятиях) причины и действия (причинности и зависимости).

В данном возражении верно то, что причинность (как и субстанция) никогда не дана в одном лишь чувственном восприятии. Однако это не доказывает — вопреки Юму, — что такие понятия не имеют реального основания; напротив, это убеждает нас в том, что действительность мира опыта мы воспринимаем не только чувственно, но всегда уже духовно пронизываем и понимаем её. Мы живём не только в мире чувственных впечатлений, но и в некоей духовно понятой действительности. Этому не способствуют даже априорные рассудочные понятия Канта, раскрывающие лишь мир явления. Напротив, происхождение понятий как субстанции, так и причинности коренится в реальном собственном опыте. Если же я всё-таки вопрошаю или, кроме того, полагаю сознательный акт, то я знаю себя не только как тождественный субъект или «носитель» нетождественных актов (как субстанцию); я знаю также, что я сам есмь деятельный и, действуя, полагаю себя в новую действительность исполнения акта, воздействую на другое и испытываю воздействия другого (причинность). Однако я также испытываю, что моё действие нечто «причиняет», то есть что нечто, на которое я, действуя, направлен своими действованиями, действительно порождается. Так внешнее восприятие подтверждает мне действие того, что сознается во внутреннем опыте как моем действии (волении и поступках).

4.2.3. Способность действия и исполнение действия

4.2.3.1

В итоге выходит: сущее должно действовать, чтобы все полнее осуществлять себя в собственном действии. Потому оно должно действовать на другое, чтобы осуществлять самого себя — и своё другое — в более высокой наполненности бытием. Однако его действие всё-таки ограничено конечной сущностью сущего. И потому, действуя, оно не может достичь ни целостности бытия, ни совокупности конечных сущих. Оно может непосредственно действовать всегда лишь на единичное. Из этого следует возможность действия, которая, однако, не осуществляется в действительности акта, даже никогда не может достигаться или исчерпываться посредством действительного исполнения акта. Мы обязаны, следовательно, различать способность действия (как возможность) и исполнение действия (как действительность).

4.2.3.2

Рефлексия над исполнением действия показала, что оно как акциденциальная величина не тождественно с субстанцией, а отлично от неё. Субстанциальное целое «есть» то, что оно есть, даже если оно не находится в актуальном исполнении этого определённого действия (на это другое). Исполнение действия как новая действительность бытия прибавляется к субстанции или, точнее, порождается субстанцией как её собственное продолжение определения.

Однако и способность действия не тождественна с субстанциальным сущим. Она не тождественна с бытием сущего, потому что последнее есть принцип действительности, а не возможности, актуальности, а не потенциальности. Возможность действия не тождественна также и с сущностью сущего; последняя есть, правда, принцип потенциальности, а не актуальности, но она есть возможность бытия данного определённо ограниченного сущего, она пребывает в потенции по сравнению с субстанциальным актом бытия сущего и благодаря ему актуально наполнена (actus primus). Она в то же время не может быть потенциальным формальным принципом действия, а следовательно, некоей дальнейшей действительностью бытия (actus secundus). В противном случае с осуществлением сущности было бы необходимо со-положено также исполнение действия; оно не было бы дальнейшей, превосходящей и продолжающей определять субстанциальное бытие действительностью. Способность действия, следовательно, не тождественна с бытием и сущностью сущего.

4.2.3.3

С другой стороны, способность действия вытекает из субстанциального сущего: из бытия и сущности. Если бытие вытесняет границу сущности, оно полагает действие, то есть необходимость действия вообще, но вместе с тем лишь возможность определённого исполнения действия. Если, однако, сущность ограничивает бытие, то она есть основание для того, что сущему, — которое должно действовать на основании своего бытия, — свойственны лишь ограниченные возможности действия и что ему, — отнесённому на основании своей сущности к другому, — предпосланы определённые возможности или направления действия. Сущность как основание определённо ограниченной возможности бытия, опосредствованное способностью действия, есть, следовательно, основание определённо ограниченной возможности действия.

Из этого следует, что способность действия вытекает из единства бытия и сущности сущего. Необходимость некоей способности действия вытекает из бытия, определённое ограничение способности действия вытекает из сущности. Точно также в обоих имеет своё основание исполнение действия: в бытии, поскольку оно есть (акциденциальная) действительность бытия, исходящая из (субстанциальной) действительности бытия; и в сущности — поскольку исполнение действия положено благодаря конечной сущности в определённых границах. И потому можно сказать: способность действия первоначально вытекает из сущности как возможности бытия, исполнение действия первоначально вытекает из бытия как действительности бытия, не будучи при этом в обоих случаях одним и тем же. Как в субстанциальной конституции сущего относятся друг к другу сущность и бытие, возможность бытия и действительность бытия, так — аналогически — относятся друг к другу в акциденциальной сфере способность действия и исполнение действия.

Конечное сущее «есть» благодаря бытию, однако посредством своей сущности оно ограничено этим субстанциально определённым смысловым образом, в силу чего всё же способно к действию дальнейшего самоосуществления. Действие как самоисполнение всё же происходит в действии на другое и зависимо от противодействия другого, следовательно, в некоем охватывающем отнесении действия. К тому же конечному сущему (акциденциально) свойственна способность к соответствующему исполнению действия, благодаря которому оно должно осуществлять (субстанциально) своё собственное бытие (Eigensem) и воздействовать на другое. Одно происходит в другом, во взаимном опосредствовании отнесений действия сущего — в динамически-активной действительности.

4.3. Духовное действие

4.3.1. Дух как при-себе-бытие

Мы вопрошаем о нечто, «есть» ли оно и как оно «есть», присуще ли ему бытие и как присуще. Я вопрошаю не о том, как оно мне до сих пор является или что я уже знаю о нём (объект в исполнении), а как оно само есть и что я ещё не знаю (объект сам по себе) (ср. 3.1.3). Я вопрошаю об этом, принимая во внимание бытие, а следовательно в горизонте бытия (ср. 2.3).

Однако в то же время я знаю, что я вопрошаю, что я сам «есмь» как вопрошающий, который полагает или может полагать этот акт вопрошания (или знания и воления), что я, следовательно, есмь не только исток этого вопрошания (субъект в исполнении), но я сам есмь и тождественное основание полагания других актов (субъект сам по себе). Я знаю о самом себе, принимая во внимание бытие.

Знание о себе исполняется лишь в знании о другом. Однако знание о другом содержит как своё условие знание о самом себе. Предметное сознание предполагает самосознание, однако самосознание исполняется только в предметном сознании. Последнее есть прямое и эксплицитное (тематическое), ибо интенция направлена на предмет. Содержащееся и соположенное в нём самосознание есть только косвенно и имплицитно (нетематически), однако оно не менее реально и актуально; оно есть «непосредственное» знание, которое, тем не менее, «опосредствовано» лишь в другом и в нём рефлектировано, то есть может становиться отчётливым.

Однако оба знания — знание о себе в знании о другом — есть знания о бытии. В том же самом акте я знаю, что я «есмь», и вопрошаю о том, что «есть», или знаю о том, что «есть». Это исполнение акта, принимающее во внимание бытие (sub ratione entis), поскольку оно «есть», то есть в безусловной значимости бытия, и потому в горизонте бытия. В данном смысле оно есть актуальное исполнение бытия.

Этот акт, хотя и относящий себя к другому, есть, однако, акт при самом себе, поскольку он знает о самом себе, сознает самого себя. Если я вопрошаю, то я знаю, что я вопрошаю. Если же я знаю нечто, то я знаю, что я это знаю. Если я нечто хочу или устремляюсь к нечто, то я знаю, что я это хочу и к этому стремлюсь. Это «обратное отнесение» (Ruckbezug) рефлексивности свойственно всем актам, которые мы обозначаем как сознательные, или духовные, акты.

4.3.2. К истории проблемы

В этом состоит древнейшее и всё же всегда новое понимание. Уже Анаксагор говорил о разуме (nous), что он есть единственно лишь «для себя» (eph’ heautou: Фр. 12). Для Аристотеля человек в своей свободе есть «ради самого себя» (hautou heneka: Met. I, 982 b, 25); это формула широчайшего исторического значения ³¹. Фома Аквинский говорил о «redicio completa in seipsum» (in libr. de causis), Декарт — об «ego cogitans» (о самого себя сознающем Я). Лейбниц в противовес чистой «перцепции» (восприятию) образовал понятие «апперцепции» (самовосприятия или самосознания). Кант трансформировал это понятие в «трансцендентальную апперцепцию» (чистое «я мыслю») как наиболее внутреннее условие единства сознания. Он также настаивал на том, что человек как личность «никогда не должен использоваться всего лишь как средство», но всегда «должен рассматриваться как цель сама по себе» ³²; в самоотнесении, а значит, в свободном нравственном собственном решении коренится безусловная ценность личности.

Это остаётся значимым и для идеализма, для Фихте, который говорит об «относящем себя к себе дело-действии (Tathandlung) « ³³; тем более для Гегеля, у которого дух есть «при-себе-бытие» и «для-себя-бытие» — в этом состоит его свобода. Сознательное самообладание есть свободное самораспоряжение. Ведь дух «имеет единство не вне себя, он постоянно находит его в себе, он есть в себе и при себе самом»; он «есть при-себе-самом-бытие, и именно то же самое есть свобода» ³⁴. В-себе-, при-себе- или для-себя-бытие, отношение себя-к-себе — в этом сущность духа.

Подобным образом Хайдеггер говорит не о духе, а о существовании: «Существование есть самость, то есть сущее, которое, пребывая, предоставлено ей … Однако то, ради чего существует существование, — это оно само … Существование существует ради себя» (WdG 37f.); это дословно соответствует «hautou heneka» (ради самого себя) у Аристотеля.

Приведённые высказывания, пусть даже в контексте различных способов мышления, тем более подтверждают общее основное понимание при-себе-бытия духа. Однако оно заключается лишь в исполнении акта — как в акте вопрошания, так и в других сознательных актах знания, воления и так далее.

4.3.3. Сознание

4.3.3.1

Сознательные акты данного вида, обращаясь на себя, направляются на другое; они суть сущностно интенциональные, то есть отчётливая (тематическая) интенция направлена на предмет. Однако условием возможности предметной интенции одновременно является (нетематическое) обратное отнесение к себе — в знании о самом себе.

Исключительно лишь в этом заключается основание того, что мы можем «рефлектировать» над исполнением акта, то есть имплицитное или нетематическое обратное отнесение к нам самим делать эксплицитным или тематическим и приводить к понятию. От прямого, отнесённого к предмету сознания, отличается рефлексивное сознание, в котором акт есть при самом себе. Это сознание положено с актом и посредством его самого, поскольку оно есть «сопровождающее» сознание (conscientia concomitans), которое, однако, остаётся нетематическим, если «последующей» рефлексией не приводится к тематически отчётливому сознанию (conscientia consequens). Последнее возможно только потому, что такое сознание уже прежде, в самом исполнении акта, было нетематически со-данным.

Из этого следует взаимное отношение условия: лишь в отношении к другому я могу полагать некий сознательный акт; он сущностно имеет предметную интенцию. Однако лишь поскольку я знаю о самом себе в исполнении акта, мне самому «прояснилось» это, постольку я могу знать о другом, исполнять другое в «свете» своего сознания и на основании этой прояснённости, мысля, рефлектировать актуальное при-себе-бытие исполнения, чтобы привести его к тематически отчётливому сознанию.

4.3.3.2

Сознание, однако, есть исполнение бытия; сознательный акт сам есть некая положенная в действии действительность бытия, которая отличается тем, что она, зная, есть при самой себе, следовательно полагает в акте тождество бытия и знания. Это имеет огромное значение: в духовно-сознательном акте бытие приходит к себе, оно сознает самого себя, бытие знает о самом себе. Это происходит в конечном, связанном с чувственным миром духовном существе («дух в мире», К. Ранер) — в тематическом исполнении другого, однако в нетематическом обратном отнесении сознательного акта к самому себе. В этом изначальном исполнении единства бытия и знания (3.1.2) основывается наше понимание основных законов (ср. 4.4), равно как и основных определений бытия (ср. 5), которые ещё следует показать. Таким образом, актуальное тождество бытия и знания в исполнении духовного акта оказывается основным знанием о бытии и поэтому праусловием возможности всего вопрошания и знания.

4.3.4. Конечное и бесконечное

4.3.4.1

Вопрошание оказалось актом исполнения, в котором вопрошающий схватывает самого себя как субъект и другое как объект вопрошания, при этом обоих, однако, как нечто, которое «есть», то есть как сущее, поскольку оно есть. Он исполняет, стало быть, самого себя и своё другое при формальном принятии во внимание бытия (sub ratione entis), то есть при форме или формальном объекте бытия: я знаю, что я «есмь» и хочу знать, что и как «есть» другое. Это есть, следовательно, событие в горизонте бытия, который оказался горизонтом безусловной, стало быть, неограниченной значимости (ср. 2.3.3 и сл.). Лишь благодаря этому акт совершенно сознателен, знает себя в бытии и, следовательно, является духовным актом исполнения.

Отсюда следует, что таковому акту во взаимном обусловливании присущи конечность и бесконечность. Он есть конечный акт, ибо исполнение действия некоего конечного сущего никогда не могло бы преодолеть или снять границы своей сущности. Тем не менее духовный акт, уже акт вопрошания, тем более знания и, как ещё будет показано, также стремления и воления, имеет некое бесконечное измерение, поскольку он сущностно требует безусловной значимости, положен в неограниченном горизонте бытия и поэтому открыт для всего бытия и простирается на него. Знание о бытии настолько обширно, насколько безгранична широта и полнота бытия. Дух как таковой исполняет себя из своей сущности в этом бесконечном горизонте. Однако как конечный дух он никогда не может адекватно достичь этого горизонта. Он, правда, сущностно предспроектирован, однако не адекватно наполнен и наполняем горизонтом знающе-незнающего простирания на бесконечность бытия. Это есть безусловное в обусловленном, которое оказывается теперь бесконечным в конечном; оно — наиболее внутренняя сущность конечного духа.

Эта бесконечность означает не актуальное обладание, а виртуальное простирание, следовательно — виртуальную бесконечность. В исполнении конечного духа она остаётся привязанной с актуальной конечностью, так как исполнение никогда не может достичь бесконечности горизонта, но в своём сущностном виде определено этим.

4.3.4.2

Кант придерживался лишь конечности человеческого познания, вследствие чего, однако, был утерян безусловный горизонт значимости. Познание, отнесённое к конечному субъекту, остаётся ограниченным явлением в сфере возможного опыта.

Идеализм, напротив, стремился снять самоограничение познания и вновь достичь безусловной значимости. Однако последняя — не от объекта (в силу значимости бытия сущего), а лишь от субъекта: если субъект полагается абсолютно, то объект, отнесённый к абсолютному субъекту, сам приобретает абсолютную значимость; так обстоит дело с абсолютным Я у Фихте и с абсолютным духом у Гегеля. Однако в силу этого конечный субъект снимается бесконечностью духа; он больше не есть «он сам», а есть «момент» осуществления и разворачивания абсолютного духа, который, увы, тем самым растворяется в «дурной бесконечности» (Гегель).

Новейшее же мышление многократно замыкается в конечности: это характерно для всякого позитивизма, философии существования, для М. Хайдеггера, тем более для Ж.-П. Сартра и вслед за ними для некоторых представителей «модерного» или «постмодерного» мышления, частично утопающего в полнейшем нигилизме.

Оба желания — конечности, как и бесконечности — может удовлетворить понимание «актуальной конечности» при «виртуальной бесконечности» конечного духа.

4.3.5. Духовное бытие

Выше мы остановились на акте исполнения конечного духа, оказавшегося исполнением бытия в горизонте бытия, поэтому актуально конечным, но виртуально бесконечным. Вместе с тем этот акт есть исполнение субъекта: «я» вопрошаю, «я» знаю или хочу, и так далее. Акт как исполнение действия предполагает исток действия, то есть соответствующую субстанцию, обладающую способностью к исполнению такого действия (ср. 4.2.3). Духовный акт, поэтому, предполагает некую духовную субстанцию, которую мы называем «душой». Она выделяется из материальной действительности как сущностно иное. Её сущность может познаваться и определяться только из актов. Таким образом, с одной стороны, её обозначают (негативно), как имматериальное, то есть она не принадлежит к сфере и своеобразию материального бытия и со-бытия, а сущностно превышает последнюю, с другой — её определяют (позитивно) через эту трансценденцию, то есть через виртуально бесконечное измерение открытости для бытия.

Что это означает — может быть детальнее раскрыто только из сущности материи, то есть материального бытия и действия (см. 6.2.1). Однако уже здесь следует сказать, что материя как таковая есть тот принцип сущего, который исключает при-себе-бытие духовного действия. Как сущностью конечного сущего выступает внутренний принцип бытийно-сообразного ограничения, исключающий другие возможности бытия, так, в частности, материя — или лучше материальность как принцип — есть то, что исключает содержание бытия (совершенство бытия) духа, его способность быть при себе и для себя. Материальное сущее есть не при себе, а при другом, оно действует не в себе и для себя, а в другом и для другого. Духовный акт, тем не менее, предполагает некую субстанцию, которой свойственна способность действия духовного самоисполнения и которая, поэтому, (негативно) нематериальна и (позитивно) выделена благодаря виртуальной бесконечности духовного бытия и действия.

4.3.6. Знание и воление

4.3.6.1. Исполнение субъекта и объекта

Конечное духовное существо обязано осуществлять само себя в собственном действии — в актуальной конечности и виртуальной бесконечности. Его действие никогда не может достигать бесконечности горизонта, оно непосредственно ограничено другим конечным сущим, которое встречается ему как предмет. Все конечное действие существенно находится в двойственности «противоположности» (Gegenuber) субъекта и объекта (ср. 3.1, 4.1 и сл.).

Эта двойственность есть относительная противоположность (Gegensatz), она не может полагаться абсолютно. Между тем это делалось Декартом, резко противоположно определявшим «res cogitans» и «res extensa», ибо ему недоставало аналогически охватываемого понятия бытия; это возымело далеко идущие последствия в мышлении Нового времени. Однако уже Гегель выявил взаимодействие субъекта и объекта, так как они процессуально взаимоопределяются во взаимном (у Гегеля — диалектическом) движении того, что называется «опытом» (PhdG, WW G 1, 2, 78). Это, в принципе, правильно и оказалось герменевтически важным для «горизонта понимания». Однако сегодняшнее (постмодерн) стремление полностью снять двойственность субъекта и объекта (а значит, духа и материи) просто «наивно», ибо мне всё же встречается другое, которое я своим способом воспринимаю и на которое воздействую; оно, как другое, остаётся моим «предметом» (Gegen-stand — противо-стоящее).

В манере и способе моего исполнения другого обнаруживается, однако, сущностное различие, имеющее основополагающее значение также для дальнейшего обнаружения трансцендентальных определений бытия: познавание и стремление, или (на уровне духовного действия) знание и воление, следовательно, теоретическое и практическое поведение.

4.3.6.2. Двойственность знания и воления

4.3.6.2.1.

Мы исходили из вопрошания и обнаружили: вопрошать я могу, лишь если я уже знаю, о чём я вопрошаю; иначе вопрос не имеет смысла и направленности. Однако вопрошать я могу, лишь если я в то же время знаю, что я вопрошаю; иначе это не был бы сознательный и осмысленный акт. Если я вопрошаю о нечто, то я хочу его знать; а если я знаю, что я вопрошаю, то я знаю также, что я в этом стремлюсь к знанию. Следовательно, вопрошание предполагает знание, включает знание и стремится к знанию. Таким образом, первым способом духовного самоисполнения оказывается знание. Уже в исполнении вопрошания предполагается и со-исполняется знание.

Однако вопрошать я могу, лишь если я ещё не знаю то, о чём я вопрошаю; иначе вопрошание было бы упреждено знанием и не было бы уже возможно. Вопрошать я могу, лишь если я знаю о собственном незнании и стремлюсь к дальнейшему знанию. Я хочу знать, поэтому я вопрошаю. Вопрошание, следовательно, это некое движение стремления к знанию и потому, как и знание, есть некое духовное исполнение. Духовное стремление мы называем волением (Wollen). Это второй способ духовного самоисполнения, который уже содержится и исполняется в акте вопрошания.

Здесь обнаруживается некая сущностная структура в отношении знания и воления. Исполнение духа сущностно есть исполнение бытия, однако конечный дух никогда не может непосредственно обрести само бытие и в целом, он зависим от другого сущего. Духовное действие пребывает поэтому в напряжённости субъекта и объекта. Лишь отсюда может проясняться отношение познавания и стремления, в духовной сфере — знания и воления.

4.3.6.2.2.

Конечный дух в сознательном исполнении самого себя в своём другом исполняет некое актуальное тождество субъекта и объекта, не субъекта и объекта самих по себе, а субъекта и объекта в исполнении, то есть поскольку они полагаются в акте. Субъект в исполнении есть, однако, субъект сам по себе, поскольку он исполняет себя в своём акте; и объект в исполнении есть объект сам по себе, поскольку он становится присутствующим (prasent) в акте субъекта. Тождество субъекта и объекта в исполнении предполагает, поэтому, их различие само по себе; иначе другое было бы снято, оно не было бы больше моим исполнением в моём другом. Однако если различие субъекта и объекта самих по себе не снимается, а остаётся предположенным, исполнение тождества может быть положено либо в субъекте, либо в объекте.

4.3.6.2.3.

Если актуальное исполнение тождества субъекта и объекта полагается в субъекте, то оно есть самоисполнение субъекта в своём другом, поскольку последнее становится присутствующим в субъекте, то есть не как объект сам по себе, а как объект в самоисполнении субъекта. Последнее, как духовное самоисполнение, полагает тождество бытия и знания; оно есть знающее себя, самого себя просвечивающее, самого себя сознающее исполнение акта. Однако если объект входит в духовное самоисполнение субъекта, то он полагается в его свете или «просветлённости», то есть в сознании или в знании. Самоисполнение конечного духа в своём другом, поскольку это другое полагается не в нём самом, а в субъекте, означает знание. Это акт, где субъект в собственном акте полагает своё другое как познанный предмет, однако тем самым не снимает, а предполагает инаковость другого, следовательно, знает о другом как другом.

4.3.6.2.4.

Если же тождество субъекта и объекта исполняется не в субъекте, а в объекте, то это — самоисполнение субъекта в своём другом, поскольку это другое есть само по себе: не только как объект в исполнении, но и как объект сам по себе, не только в тождестве субъекта, но и в различии с субъектом. Если субъект исполняет самого себя в своём объекте, то он превышает или трансцендирует себя и идентифицируется со своим другим. Он актуирует самого себя в бытии и содержании бытия другого как в собственном бытии и содержании бытия. Однако пока другое остаётся ещё другим, (реальное) различие с другим самим по себе не снимается, тождество не достижимо. Остаётся движение субъекта к объекту — это утверждение другого ради него самого, стремление к другому в том, что оно само есть. Духовное исполнение, утверждающее другое в его собственном бытии и собственной ценности, устремляющееся к нему ради него самого, мы называем волением. Самоисполнение конечного духа в своём другом, поскольку последнее само есть в своём бытии и содержании бытия, означает воление. Оно есть некий акт, в котором субъект исполняет самого себя по направлению к (auf… hin) своему другому, поскольку осуществляет себя в своём другом.

Эта основная структура духовного исполнения чрезвычайно важна, если мы намерены разворачивать самоистолкование бытия в его трансцендентальных свойствах или в определениях единого, истинного и благого. Во всяком духовном исполнении сущего оно подразумевается как «единое» (unum), во всяком (теоретическом) акте вопрошания, познавания и знания — предположено как «истинное» (verum) и во всяком (практическом) акте стремления, воления, утверждения ценностей — как «благое» (bonum). Что же высказывается в них о бытии сущего? Прежде чем показать это, следует ещё остановиться на первых законах бытия.

4.4. Законы бытия

Сущее в своей метафизической конституции настолько прояснено, что становится возможным выявить первые и основополагающие законы бытия. Они относятся ко всему сущему и потому также ко всему нашему вопрошанию и знанию о сущем. Поэтому они суть законы бытия и мышления в одном. Чаще всего называют три таких закона: закон тождества (или противоречия), закон причинности и закон финальности ³⁵.

4.4.1. Закон тождества

4.4.1.1

Если я вопрошаю о нечто, то до всякого определённого ответа я знаю, что оно есть то, что оно есть, и не может быть ничем иным. Если я не предполагаю этого, то не мог бы ожидать ответа, который сам не упразднялся бы противоречием. И если я нечто знаю и утверждаю, то я знаю до всякого определённого содержания, что оно необходимо есть то, что оно есть, и не может в одно и то же время не быть или быть иначе. Если бы это знание не лежало в основе всякого отдельного знания, то вообще не было бы значимого знания. Если бы сущее в одно и то же время могло быть и не быть, быть и не быть самим собой, то всякое знание было бы упразднено; всякое высказывание в одно и то же время было бы истинным и ложным. Не было бы возможным также другое отношение к сущему в стремлении, волении и действиях, если бы это основное знание не было предположено во всём.

Этим доказывается изначальное знание о тождестве сущего, соответственно — об исключении не-тождества, как условие возможности осмысленного вопрошания и знания, мышления и высказывания вообще, как и всякого активного отношения к сущему. Это — трансцендентальное условие в строгом смысле, так как оно, хотя и нетематически, конститутивно и нормативно входит во всякое исполнение вопрошания и знания и потому может рефлективно обнаруживаться и тематизироваться. Это даже примерный случай трансцендентального условия, ибо оно предположено и содержится (mitenthalten) во всём и каждом и поэтому необходимо со-подтверждается. Если сущее положено в бытии, то оно необходимо есть оно само, тождественное с собой; оно не может не быть, не может быть нетождественно с собой. И поэтому мы можем предварительно сформулировать: то, что есть и поскольку оно есть, необходимо есть оно само, — закон тождества. В негативной, но равнозначной формулировке это звучит так: то, что есть и поскольку оно есть, не может не быть, — закон противоречия, логически точнее: закон непротиворечия (или исключённого противоречия), чаще всего называемый просто «принципом контрадикции».

4.4.1.2

Часто этот закон выражают в краткой форме: А=А. Это правильно, однако недостаточно, ибо предстаёт пустой тавтологией. Скорее подразумевается: А необходимо есть А, то есть если есть А, должно быть А; не может быть не-А. Нечто есть, поскольку оно необходимо есть то, что оно есть; оно не может не быть, не может быть иным.

Закон тождества не простая тавтология и не чисто аналитическое положение, а синтетическое суждение, чей предикат высказывает новое положение, не содержащееся в субъекте, — необходимость самобытия, невозможность небытия или инобытия. Это важно, поскольку при обсуждении аналитического или синтетического своеобразия других принципов (в особенности закона причинности) едва ли принималось во внимание, что уже принцип контрадикции есть не чисто аналитический, а синтетический. Все первые законы бытия, поскольку они должны нечто высказывать, суть синтетические положения, и, имея априорную значимость, они, по Канту, суть «синтетические суждения a priori».

4.4.1.3

Принцип, будучи сформулирован вначале в онтическом смысле, относительно сущего, восходит к основному закону бытия, который мы можем обозначить как онтологический, касающийся самого бытия принцип.

Необходимость того, чтобы сущее было самим собой, и невозможность того, чтобы оно не было самим собой, основывается на необходимом тождестве бытия. Так как конечное сущее, хотя и «есть», однако не есть само бытие и не в целом, а ограничено и контингентно в бытии, то в «онтической» формулировке принципа должно прибавляться: «поскольку оно есть», то есть если оно есть и как оно есть по мере и способу. Иными словами, речь идёт о том, присуще ли и насколько присуще ему бытие, переведено ли оно в тождество бытия и исключает ли собственно небытие.

Реальное основание необходимого тождества, необходимо исключающее небытие, есть бытие (как акт бытия). Поэтому закон тождества в изначальном, «онтологическом», смысле может формулироваться так: бытие необходимо есть бытие, оно необходимо тождественно с собой — или, негативно, как закон противоречия: бытие не может не быть; оно необходимо исключает небытие. Это первый закон бытия и мышления.

Предстоит ещё показать, что уже отсюда может открываться некий подход к необходимости абсолютного бытия (ср. 7.1.3).

4.4.2. Закон причинности

Мы вновь начинаем с вопрошания. Вопрошаем о том или об этом, есть ли оно и что оно есть. Однако мы вопрошаем не только о вещах или положениях вещей, которые всегда остаются одинаковыми, но и о многом в некоем мире постоянной перемены, о том, что возникает и исчезает, изменяется. Мы вопрошаем: почему это (есть) так? Каким образом это произошло? Благодаря чему оно стало (geworden), благодаря чему оно изменилось? Мы предполагаем при этом, что все становление того, чего прежде не было, и все изменение действительности требует основания становления и изменения. Оно должно быть «причинённым» неким нечто, то есть порождённым посредством действия. В таком вопрошании «почему?» или «благодаря чему?» мы предполагаем как соответствующее основание пояснения (ratio sufficiens) некую воздействующую причину, короче говоря — действующую причину (causa efficiens). Как говорится, «из ничего ничто не возникает». Мы всегда и везде предполагаем, что всякое становление должно иметь основание как «отчего становление» то есть воздействующую причину.

4.4.2.1. К истории проблемы

Понимание необходимости основания для всего становления и всего изменения проявляется уже в греческой философии. Платон говорит: «Однако все возникающее должно иметь какую-то причину для своего возникновения, ибо возникнуть без причины совершенно невозможно» (Tim 28a). Аристотель ещё более углубляется в основания того, что он называет «движением» (kinesis), понимая под таковым всякое изменение, а также возникновение вещей как осуществление возможности, что требует соответствующей воздействующей причины. Последняя выражается в основоположении: «Quid-quid movetur, ab alio movetur» (Phys VII, l, 242 в 21 и сл.). Если это не тавтология, то следует принять во внимание, что первое «movetur» подразумевается в медиальном смысле, второе — в страдательном смысле, следовательно, правильно переводится так: «Что бы ни двигалось (или ни находилось в движении), движимо другим».

Такое понимание осталось не без последствий. Оно воспринимается и уточняется, помимо прочих, у Фомы Аквинского. Последний понимает «движение» (motus) лишь как переход от потенции к акту (transitus de potentia ad actum), таким образом другие формы движения (например, простая перемена места), поскольку они не означают нового осуществления (актуирования), отсюда исключаются. Благодаря этому Фома Аквинский обретает принцип, который значим для всего становления контингентного сущего и потому становится основополагающим прежде всего для доказательства бытия Бога и в таком его значении входит в дальнейшую традицию.

В Новое время Лейбниц впервые формулирует «принцип достаточного основания» (principium rationis sufficientis, Monad. n. 32, ср. Theod. I, 44). Он понимает его не только в логическом, но и в онтологическом смысле, то есть так, что все реально сущее требует некоего основания своего существования и своей сущности.

4.4.2.2. Основные понятия

4.4.2.2.1.

Здесь следует различать понятия условия, основания и причины в их взаимосвязи. Рефлектируя над исполнением вопрошания, мы обнаружили условия, включающие онтическое, логическое и трансцендентальное условия (ср. 2.1.3 и сл.). Строго взятое, условие означает лишь кондициональное отношение: если есть А, должно быть В; или наоборот: только если есть В, может быть A (conditio sine qua поп). Тем самым высказано лишь необходимое отношение условия, но ещё не способ, не то, «как» одно обусловливает другое.

Если условие (В) входит в другое (А) конститутивно или определяя его, то это его основание (principium) — то, из чего вытекает нечто (ex quo aliquid procedit). Основание или принцип может быть логическим основанием (ratio) — это предпосылки некоего доказательства, из которых вытекает следствие, или реальным основанием, которое порождает реальное сущее. Если Аристотель, например, различает четыре причины движения (kinesis) — материальную и формальную, действующую и целевую, то это суть внутренние и внешние реальные основания конечного (изменчивого) сущего. Если их называют причинами (causae), то это понятие употребляется уже в аналогическом смысле, ибо причина как реально порождающее основание (quod aliud producit) первоначально подразумевает действующую причину (causa efficiens), которая собственным действием порождает другое (actione sua aliud producit). Понятие причины можно также аналогически перенести на другие реальные основания, однако лучше говорить об основаниях (принципах), чем о причинах (causae), чтобы закрепить это понятие за действующей причиной.

4.4.2.2.2.

Принцип причинности утверждает: если конечное, следовательно обусловленное и контингентное, сущее действительно положено в бытии (существует), то оно должно быть положено или порождено посредством действия некой причины. Конечное, и потому обусловленное, сущее требует некоего «условия» своего существования, которое, как «реальное основание», порождает действительное сущее. Оно требует действия основания, то есть некой соответствующей «действующей причины». Этот принцип касается не всего сущего, а лишь того, что возникает и исчезает, оказывается не необходимым, а контингентным. Но так как все конечное существенно контингентно, то принцип касается всего конечного сущего. Таким образом, можно сказать: «Если контингентное сущее действительно есть (существует), то оно должно быть причинённым (осуществлённым) благодаря действующей причине», — или короче: «Если контингентное сущее есть, то оно необходимо причинено некоей причиной».

4.4.2.3. Обнаружение принципа

Обнаружение данного принципа много обсуждалось. Из этого следует, что он может быть доказан не аналитически-дедуктивно, а лишь синтетически-редуктивно.

Он не может быть выведен аналитически ни из понятия (конечного) сущего, ни из принципа тождества или противоречия, ибо высказывает некое новое содержание, которое прежде понятийно в нём ещё не содержалось. Если сказать, что «всякое действие требует причины», то это было бы аналитическим положением, однако прежде следовало бы показать, что есть «действие» это уже предполагает, что оно «причинено» другим. В таком случае положение не высказывает ничего нового и превращается в пустую тавтологию.

Отсюда следует, что принцип причинности порождает синтетическое высказывание, превышающее субъект положения (контингентное сущее) благодаря дальнейшему определению. Последнее содержательно состоит в «причинённости (Bewirktsein) посредством причины», формально снова (как в принципе тождества) — в необходимости, и поэтому — в безусловной всеобщей значимости принципа. Так как всеобщая и необходимая значимость предлежит всякому отдельному содержанию опыта и «с самого начала» (a priori) значима для него, то логическую структуру положения вместе с Кантом можно обозначить как «синтетическое суждение а priori», хотя обосновать это необходимо иначе, нежели Кант. Тем самым поставлен дальнейший вопрос о выявлении необходимой значимости. Некоторые апеллируют к непосредственному уразумению (Einsicht), которое проясняется уже в сравнении содержания понятий «контингентный» и «причинённый» (verursacht) (например, И. де Фриз). То, что непосредственные уразумения такого рода имеют место, не должно вызывать сомнений; без них мышление не было бы возможным. Однако они остаются необоснованными, если непосредственность не опосредствуется. Отсюда возникает вопрос, не может ли уразумение в принципе опосредствоваться негативно-редуктивным обнаружением, а именно: в силу того, что отрицание принципа ведёт к противоречиям. Редуктивное обнаружение такого рода может проводиться в различных, уже встречавшихся ранее аспектах, однако согласуется по предмету.

4.4.2.3.1.

Всему, что есть, всему конечному (и обусловленному) сущему свойственна безусловность обусловленного (ср. 2.3.3). Поскольку оно «есть», ему присуща безусловная значимость бытия: оно «есть так», значимо «для всякого» и «по отношению ко всему», хотя как единичное оно ещё столь же обусловлено и ограничено. Оно, следовательно, поскольку оно «есть», обусловлено и безусловно в одно и то же время. Оно обусловлено, так как оно есть не само бытие, а единичное и конечное сущее при многих условиях своего существования. И всё же оно безусловно, поскольку положено в безусловной значимости и потому — в неограниченный горизонт бытия. Однако если обусловленное безусловно положено, то оно сверх собственной обусловленности должно быть определено в безусловности бытия. Иначе оно было бы само по себе — при том же самом принятии во внимание бытия — в одно и то же время обусловленным и безусловным, а это есть противоречие. Следовательно, оно требует, если оно «есть», позитивного элемента, благодаря которому оно, будучи само по себе обусловленным, определено в безусловности бытия: оно требует некоего основания своего бытия.

4.4.2.3.2.

Иначе говоря, контингентному сущему, которое «есть», присуща необходимость не-необходимости. Ограниченное сущее есть не само бытие, оно контингентно в силу своей конечной сущности, то есть может быть или же не быть. Однако если оно «есть», то оно положено в необходимость своего бытия: оно в одно и то же время не может не быть или быть иным. Следовательно, оно должно, если оно есть, быть определённым сверх своей контингентной сущности в необходимости бытия. Иначе оно было бы само по себе необходимым и не необходимым в одно и то же время, что противоречиво. И поэтому оно требует позитивного элемента, благодаря которому оно определено в необходимости бытия: оно требует некоего основания своего бытия.

4.4.2.3.3.

Опять-таки по-иному, и уже исходя из онтологической конституции сущего из бытия и сущности можно сказать: сущее действительно положено благодаря бытию, однако ограничено сущностью. Бытие из самого себя не необходимо есть бытие этой конечной сущности, и сущность из самой себя не необходимо осуществлена в бытии. Бытие контингентно по отношению к сущности, сущность контингентна по отношению к бытию. Их единство, в котором «снято» различие бытия и сущности, — это не необходимое, а только контингентное единство.

И всё же бытие и сущность, если сущее осуществлено, осуществлены в единстве. Последнее не дано ни с одним, ни с другим принципом как таковым; оно может быть положено или осуществлено лишь благодаря другому. Иначе единство бытия и сущности было бы положенным и не положенным; действительное сущее было бы определено в действительное существование (фактически) и в то же время (принципиально) не определено: опять-таки возникает противоречие. Если сущее действительно есть, то бытие и сущность определены в единство, однако не из самих себя, а благодаря чему-то другому, некоему внешнему основанию, которое полагает их в единство, осуществляет действительное единство в сущем, то есть посредством воздействующей причины.

4.4.2.4

Следует, однако, различать в причинении конечного и контингентного сущего первую и вторую причины. Все становление, всякое изменение подлежит различным причинам, которые сами опять-таки контингентны, следовательно суть причинённые. Уже Аристотель показал, что бесконечный ряд причин ничего не объясняет, лишь переносит объяснение в бесконечное, если не предполагается некая первая причина (causa prima). Сущность причинного воздействия состоит в том, что оно, действуя, причиняет, порождает бытие или определение бытия. Конечное, само контингентное сущее действует как вторая причина (causa secunda), имеющая важное значение во взаимосвязи действий. Однако её действие всегда уже предполагает действительное, «к чему» она нечто причиняет, «на что» она, изменяя, оформляя или разрушая, воздействует. Это никогда не есть действие, касающееся бытия сущего. Таким может быть лишь действие, которое может порождать бытие как бытие, полагать сущее как сущее (sub ratione entis), стало быть, имеет могущество над бытием. Это может быть лишь «само бытие», которое, как «первая причина», сущностно возвышается над «вторыми причинами» и придаёт им действующую силу. И поэтому её нельзя понимать так, будто она, «наряду со» вторыми причинами, наравне с ними вмешивается в ход мировых событий; это следует понимать только так, что она действует в естественных событиях «через» вторые причины и благодаря последним действует в мире «опосредствованно».

4.4.2.5

Иногда выдвигается возражение, что понятие причинности неприменимо к отношению между Богом и миром (например Хенгстенберг). В основании этих сомнений лежит слишком тесное, даже исключительное привязывание к естественнонаучному понятию причинности, которое вряд ли вообще схватывает онтологическую причинность в смысле причиняющего порождения или сообщения некоей действительности бытия, не растворяясь в чисто функциональном отношении; при этом творящее действие Бога не может быть постигнуто.

Если же причинность понимают онтологически, то в приведённом возражении остаётся правильным то, что между конечным и бесконечным действиями имеется существеннейшее, даже бесконечное, различие, и потому творяще-продуктивное действие мы мыслим лишь аналогически, а не адекватно-понятийно. С другой стороны, понятие причинности, если мы видим в нём также «сообщение бытия» как причиняющее полагание бытия, осуществлено лишь в творящем действии Бога — «causa prima» в первом и полнейшем смысле, а во всяком конечном действии — лишь в аналогически производном, конечно ограниченном смысле. Поэтому уразумение принципа причинности, по сути, есть уже уразумение контингенции и сотворённости мира благодаря первой, превосходящей все конечное причине, благодаря Богу как абсолютному бытию, всемогущему Творцу мира.

4.4.3. Закон финальности

Если я вопрошаю о нечто, то я хочу его знать; я вопрошаю, «чтобы» знать. То, к чему стремится вопрос и ради чего он ставится, есть знание об испрошенном, оно есть его цель (telos, ftnis). В целом это касается нашего воления и наших поступков. Мы стремимся к нечто, полагаем себе цель и ищем средства для её достижения или осуществления. То, что всё человеческое, то есть сознательное, руководствующееся познанием действие (вопрошание или стремление и поступки, всякое свободное решение и приложение усилий и трудов), обусловлено и определено целями, «мотивировано» ими, — не подлежит сомнению. Мы можем поступать лишь «целеустремлённо». Есть ли, и в каком смысле есть здесь «целеуверенность», — это другой вопрос.

Определены ли и направлены ли «финально», или «телеологически», и в каком смысле естественные события всей вне- или дочеловеческой действительности — ещё более древняя и всегда новая проблема. Кроется ли в ней лишь исходящее из своеобразия человеческих поступков антропоморфное толкование событий природы, или телеологическое понимание природы, можно предметно обосновать и философски оправдать?

4.4.3.1. К истории проблемы

4.4.3.1.1.

Телеологическая картина мира свойственна всей классической греческой философии. Она была основополагающей уже для мирового закона (logos) Гераклита, как и для мирового разума (nous) Анаксагора, правда, оспаривалась теорией простого случая в атомизме Демокрита. Для Платона вечная идея была не только совершенным прообразом, но и целью земных вещей, которые уподобляются ей и стремятся к высшей идее блага. Аристотель в анализ движения (kinesis), наряду с причиной действия, включает также причину цели — как «то, ради чего» (hou heneka), стало быть, в цели он также видит конститутивный принцип всякого движения или изменения, в конечном счёте — это чистый акт божественной действительности, которая — как высшее благо и последняя цель — все к себе притягивает и содержит в движении. Стоики в учении о силах произрастания (Keimkraften) природы (logoi spermatikoi, rationes seminales), которые разворачиваются финально, мыслят точно так же телеологически, как и неоплатоники с их идеей возвращения всех вещей в божественное пра-единство, из которого они возникли.

4.4.3.1.2.

Финальное понимание мира такого рода, сообразно библейскому учению о творении, было воспринято христианским мышлением. Это заметно уже у отцов церкви (включая теологически понятое эволюционное учение), как и в схоластической философии, в особенности у Фомы Аквинского. Для него Бог, как «само бытие» (ipsurn esse), есть «высшее благо» (summum bonum), следовательно, «последняя цель» (finis ultimus) всего происходящего. Вслед за Аристотелем Фома Аквинский выдвигает основоположения: «Omne agens agit propter finem» (всякое действующее действует ради некоей цели: S. th. I, 44, 4с, ср. S. с. G. III, 2 и сл.), и вместе с тем: «Naturale desiderium non potest esse inane» (естественное стремление не может уходить в пустоту: S. th. I, 75, 6с; ср. S. с. G. II, 55 и сл.). В этом выражена не только целеопределённость, но и целеуверенность естественного стремления.

4.4.3.1.3.

С начала Нового времени выдвигаются возражения против финальности. Уже Декарт, который математически «ясное и отчётливое» разумение возвёл в ранг нормы истины и достоверности, не отрицая финальность событий, отказывается от неё потому, что она не постигаема «ясно и отчётливо». Из абстракции всё же следует (фактически, не логически и методически оправданное) отрицание. В механистической картине мира для финальности столь же мало места, сколь и в позитивистском и материалистическом естествознании. Правда, телеологическое понимание мира продолжает жить в учении Лейбница, в романтизме и уж тем более в идеализме — в натурфилософии Шеллинга и Гегеля. Однако в естественнонаучном мышлении механистически-материалистическое воззрение настолько продвинулось вперёд, что даже развитие жизни, например в дарвинизме (последователи Ч. Дарвина), должно было объясняться чисто механистически случайными «мутациями» наследственного материала и «селекцией» в борьбе за выживание. То, что этим объяснимо далеко не все, сегодня в значительной степени признается даже биологами. Мы не должны здесь останавливаться на естественнонаучных проблемах, необходимо ограничиться лишь основополагающим онтологическим вопросом.

4.4.3.2. Основные понятия

Латинское «finis», как и греческое «telos», может означать как случайный «конец», так и «цель» (Ziel) устремлений или «назначение» (Zweck) движения либо изменения, — так философски понимали «telos» уже Платон и Аристотель. Более однозначно немецкое слово Ziel (или Zweck); оно подразумевает не только то, что нечто «заканчивается», но и то, ради чего (hou heneka, propter quod) происходит движение, следовательно, то, к чему стремятся, что определяет движение стремления и даёт ему направление. Это не только цель, устремлённая сама в себе: finis qui, но и цель некоего действия, движения или устройства, поскольку она, обусловливая и указывая направление, входит в движение стремления: finis quo, часто обозначая также «смысл».

В способе, каковым цель входит в определение стремления, выражено различие между естественным стремлением (appetitus naturalis) и сознательным стремлением, вызванным и руководимым познанием (appetitus elicitus). Если оно руководствовалось духовным уразумением, следовательно интеллектуальным познанием, а потому является предметом свободного решения, то оно есть воление и соответствующее действование. То, что человеческое воление и действование должны быть обусловлены собственным познанием и уразумением, определёнными посредством «цели», — не вызывает сомнений. При этом обнаруживается, что подлинно первое устремлённое, как цель определяющее воление и действования (flnis quo), после приложения всех средств ведёт к цели, последнее же устремлённое (finis qui), согласно основоположению, есть «primum in intentione, ultimum in exsecutione». Эта структура целенаполненного действия не может бесспорно переноситься на естественное стремление, ибо последнее не руководствуется собственным познанием цели. Нельзя также предполагать осмысленного планирования естественных событий Богом. Это, скорее, составляет вопрос, может ли обнаружиться из внутреннего своеобразия действия сущего как такового финальность или телеология его действия.

4.4.3.3. Обнаружение принципа

Как в законе причинности, так и здесь возможно не дедуктивное, а лишь редуктивное обнаружение (ср. 4.4.2.4). Принцип финальности также не является аналитическим суждением, ибо высказывается некое новое содержание, которое формально не содержалось ни в понятии сущего, ни в понятии действия (причинности). Это опять-таки синтетическое положение, которое, однако, «a priori», до всякого единичного опыта, всеобще и необходимо значимо для всего конечного действия, и в этом смысле есть «синтез a priori». Его значимость, однако, может быть обнаружена негативно-редуктивно — тем, что отрицание принципа ведёт к противоречию.

Должны, однако, различаться два аспекта: целеустремлённость и целеуверенность. Первая означает, что всякое действие направлено на цель (propter quod), вторая — что действие также достигает цели, по меньшей мере принципиально может достигать, а следовательно, устремляется к некоей возможной, то есть достижимой или осуществимой, цели и поэтому не может уходить в пустоту (невозможное).

Сначала в общем: сущее должно действовать; это вытекает из его бытия и ограничено его сущностью. Оно отнесено ко всему и благодаря всему со-определено. Как и на что должно оно действовать? Всякое конечное действие есть ограниченное действие, оно осуществляется в том или ином исполнении действия. Однако сущностью действия ещё не дано его конкретное определение, в противном случае оно было бы (фактически) ограничено и в то же время (принципиально) не ограничено и не определено, что противоречиво. Следовательно, оно требует дальнейшего определения, которое, однако, следует установить из сущности самого конечного действия. Определение заключается в необходимой цели действия — в целеустремлённости и целеуверенности действия.

4.4.3.3.1.

Целеустремлённость вытекает из сущности действия. Действие полагает некую новую действительность бытия сущего (actus secundus), которая превосходит первое осуществление благодаря бытию (actus primus), ограниченному в конечной сущности. Стало быть, сущее своим действием полагает само себя в некую новую и более высокую действительность бытия, оно осуществляет большее (ein Mehr) в содержании бытия. Действие, следовательно, есть самоосуществление, хотя и опосредствованное действием на другое и благодаря воздействию другого, однако связанное собственным бытием и собственной сущностью действующего. Сущее действует, чтобы перевести самого себя в некую новую действительность бытия.

Таким образом, само исполнение действия, действительность содержания бытия, которое осуществляется в нём и благодаря ему, есть то, отчего или ради чего сущее действует. Действие есть дальнейшее осуществление самого действующего, порождение дальнейшего содержания бытия, которое вытекает из бытия сущего и соответствует сущности сущего. Таким образом, всякое действие имеет в этом свою сущностно-сообразную цель. Поэтому все необходимо действует ради некоей цели: «omne agens agit propter finem» — принцип целеустремлённости всякого действия. Так как цель, заложенная в онтологическую конституцию сущего, предварительно определяя его, входит в исполнение действия, она есть основание действия как целевая причина (causa finalis).

4.4.3.3.2.

Этим, однако, ещё не дана целеуверенность, то есть то, что всякое действие достигает или же только может достигать своей цели.

Конечное действие выходит на другое, оно зависит от другого и причиняет другое (или в другом). Это касается не только внешнего действия, которое в другом полагает действование (actio transiens), но и внутреннего действия (actio immanens), которое в самом действующем порождает некое действование; в этом заключается сущность жизни (ср. 6.2.2). Также такое действие, с одной стороны, зависит от внешних влияний (например, от условий жизни, продуктов питания, и так далее), с другой стороны, оно воздействует также вовне, на другое (в среде). То, что исполнение действия как самоосуществление сущего из своей сущности должно быть финальным, было уже показано. Однако достигает ли или осуществляет ли оно также — поскольку зависит от другого или направлено на другое — всегда и необходимо свою цель?

Здесь становится важным различение как между естественным стремлением (appetitus naturalis) и сознательным, или духовным, стремлением (appetitus elicitus), так и между действительностью и возможностью достижения цели. То, что мы в сознательном стремлении можем полагать себе конкретные цели, которые (из внешних или внутренних оснований) недостижимы или даже бессмысленны, не подлежит сомнению. Однако и сознательное стремление вытекает из естественного стремления сознательной (духовной) сущности действующего осуществлять самого себя — в познании истинного, в деянии благого, в осмысленном формировании и наполнении жизни. Эта сущностно-сообразная цель, как цель всякого естественного стремления, принципиально достижима. Способность действия есть возможность (potentia) исполнения действия (actus). Если исполнение действия невозможно, то была бы упразднена и способность действия; она уже не была бы возможностью. Отсюда следует, что естественно данная способность стремления и действия предполагает принципиально возможные, то есть достижимые или осуществимые, цели; иначе она упраздняет саму себя. Отсюда принцип: «Desiderium naturale non potest esse inane», естественное стремление не может «уходить в пустоту», не может быть направлено на принципиально невозможное. Тем самым выражена целеуверенность стремления и действия в том смысле, что оно должно быть направлено на принципиально возможные, следовательно, достижимые или осуществимые цели, но это не означает, что во всяком отдельном случае действительное достижение цели было бы обеспечено; ему (опять-таки в силу внешних и внутренних оснований) может что-либо воспрепятствовать.

Препятствия возможны лишь для достижения конечных и контингентных целей, но не для возможности достижения безусловно последней и абсолютной цели — самого бытия. Всякое конечное действие по своей сущности есть стремление к дальнейшему осуществлению посредством исполнения актов, которые полагают некое новое и более полное содержание бытия. Но поскольку действие всего конечного сущего остаётся ограниченным, никогда не может достигать самого бытия, то оно по своей сущности направлено на абсолютное бытие как последнюю, безусловно необходимую цель, одну только и дающую смысл всему действию.

4.4.3.4

Финальность имеет большое значение для нашей картины мира, даже для подобающего понимания природы. Если в новейшем естествознании финальность в значительной мере ставится под вопрос или оспаривается, то в основе этого чаще всего лежит недоразумение, будто предполагается некая другая квазикаузальная сила, которая, наряду с действующей причиной, должна влиять на ход событий. В то время как (механистическая) причинность точно измерима и исчисляема, это неприменимо к финальности; поэтому «таинственное» влияние такого рода следует исключить. Однако уже согласно Аристотелю финальность, напротив, есть не новая привходящая действующая сила, а внутреннее определение самой действующей причинности; последняя вовсе не могла бы действовать, не будучи направлена на некую цель. Финальность есть внутренняя, то есть сущностно свойственная причинности, направленность действия на свою цель.

При этом следует принять во внимание: даже естественные науки, пожалуй уже о неорганическом (физика, химия, хотя здесь есть проблемы), в особенности, однако, о живом (биология, физиология, медицина и так далее), не могут описывать и понимать свой предмет без вопросов «для чего? к чему?» Что составляет смысл данного события или закона? Чего «хочет» тем самым природа (что есть «природа», которая чего-либо «хочет?»). Ни отдельный орган, жизненный процесс или процесс развития, ни инстинктивное поведение животных, и так далее — не может быть даже описано, и уж тем более объяснено иначе как финально. Ссылка на «случай» есть отказ от объяснения. То, что живое многообразие и очевидная наделённость смыслом происходящего в природе есть результат чистого случая, а не финальности событий, разумно подтверждено быть не может.

Верно, однако, и то, что телеологический порядок природы предполагает некий упорядочивающий разум, познающий цели и направляющий события. В итоге предполагается Бог как творец и распорядитель мира. Но так как «научно» это предположение ввести нельзя, то должна быть исключена и финальность (Н. Гартман и другие). Однако из современных дискуссий становится всё более ясно, что механистически-функциональное объяснение природы неудовлетворительно, ибо в основе должно лежать телеологическое осмысление событий.

Из этого уж тем более ясно, что человеческая жизнь также есть финальное событие. С одной стороны, в основе её лежит собственное решение, поскольку это коренится в сущности человека. С другой стороны, мы всё же обязаны осуществлять её саму в сознательном стремлении и свободном волении, в осмысленном целеполагании и ценностноопределённых поступках. Это опосредствуется всякий раз конкретными отдельными целями, однако спрашивается: отчётливо волелось ли или нет относительно (auf… hin) последней цели, которая есть само бытие (ipsum esse), высшее благо (summum bonum), последняя цель (finis ultimus) всего стремления и воления, становления и действия.

4.4.4. Единство законов бытия

Из законов бытия следует их внутренняя связность. Она может выражаться в динамическом тождестве бытия. Бытие необходимо есть оно само, необходимо тождественно с собой. Однако если оно положено в различие конечного сущего, а следовательно лишь в ограниченном (частичном) тождестве с самим собой, тогда оно, с одной стороны, необходимо имеет свой исток в чистом тождестве бытия, которое только «целостно» есть оно само, с другой стороны, оно столь же необходимо стремится обратно к чистому тождеству самого бытия.

4.4.4.1

Бытие необходимо есть бытие, оно исключает небытие; оно есть необходимое тождество. Последнее никогда не может быть всецело снято, то есть не может ограничиваться полностью, а только частично — в конечном сущем. Конечной сущностью бытие как таковое ограничено не всецело, оно положено в различие с самим собой, поскольку другие возможности бытия исключены. Тем не менее тождество бытия остаётся сохранённым как реальное тождество сущего, которое, поскольку ему присуще бытие, необходимо есть то, что оно есть, не может не быть или быть другим. Сохраняется также формальное тождество бытия в различии сущего, поскольку всё, что есть, согласуется в тождестве бытия. Бытие — как принцип — всегда равно себе (gleiche) (но не то же самое) (nicht dasselbe). Даже в различии сущего оно удерживает себя как тождество.

4.4.4.2

Если тождество бытия положено в различие сущего, то необходимо предположено чистое тождество бытия. Бытие в различии конечного сущего есть сущностно контингентное бытие. Бытие контингентно сущности и сущность контингентна бытию; они не одно и то же, они не образуют необходимого единства. Однако если они положены в единство, то не сами собой, а благодаря другому, то есть благодаря действующей причине. Предельное основание может быть лишь чистым единством — полным тождеством бытия и сущности в «самом бытии». Оно и есть необходимая первая причина как исток полагания конечного и контингентного сущего.

4.4.4.3

Если бытие в сущем положено в различие с самим собой, то оно необходимо стремится сверх себя к чистому тождеству бытия. Это означает: сущее должно действовать. В действии оно прорывает и превышает пределы собственной сущности и тем самым целеопределённо полагает некую новую действительность бытия. Последняя цель всего действия есть чистое тождество бытия. Эта цель, однако, не непосредственно, а лишь опосредствованно может достигаться простиранием на другое сущее в меру собственной сущности. Во всём действии всё же есть стремление к последней цели творения. Способность действия, определённая целью действия, есть возможность исполнения действия. Тем самым дана возможность, а не необходимость достижения отдельных частичных целей, но, впрочем, и необходимость опосредованного достижения последней цели — чистого тождества бытия. В этом обнаруживается динамическое тождество бытия.

Это должно ещё проясняться и углубляться в последующем самоистолковании бытия в трансцендентальных определениях единства, истины и благости сущего в исполнении духовного действия.