Александр Александрович Богданов:
Очерки организационной науки.
Глава 7. Пути и результаты подбора

I. Подбор в сложных системах

Мы видели, что механизм подбора универсален, действует повсюду и во всякий момент; другими словами, что всякое событие, всякое изменение может рассматриваться с точки зрения подбора, как сохранение или умножение одних активностей, упрочение и усиление одних связей, устранение, уменьшение, ослабление, разрыв других в том или ином комплексе, в той или иной системе. Фактором, деятелем подбора всегда является «среда», в самом общем смысле этого слова: раз мы для своего исследования так или иначе выделили, обособили комплекс среди других, тем самым принимается, что его сохранение или разрушение, рост и развитие или упадок зависят от соотношения с этими другими, от того, насколько их активности уравновешиваются или преодолеваются активностями данного комплекса, или, напротив, насколько преодолевают, разрывают их связь; за счёт среды происходит возрастание активностей при положительном подборе, в неё они уходят при отрицательном. Но выделенный нами комплекс может, в свою очередь, быть разложен на свои «части», на меньшие, составные комплексы, системы; и для такой части, как только она делается предметом особого исследования, в той же мере применима та же точка зрения, при чём прочие «части» уже рассматриваются, как входящие в состав среды, и так далее.

Поэтому, исследуя развитие сложных систем, как, например, общество, организм, научная или философская доктрина, космическое тело, необходимо постоянно иметь в виду внутренние процессы подбора их элементов, а если удаётся элементы разложить дальше, на элементы второго порядка, то и этих в их ещё более узкой среде, и так далее, насколько позволит достигнутый уровень приёмов анализа. Мы применяли такую точку зрения уже во многих случаях; например, она объясняла нам такие парадоксы развития, как поздоровение организма после острой болезни, идущее дальше того, что было до заболевания, или особенно быстрый расцвет общества после кризиса, после тяжёлой войны: устраняются разрушительным действием отрицательного подбора, в первую очередь, менее устойчивые элементы и связи, при чём, если это действие останавливается на известном пункте сменяясь фазой положительного подбора, то сохранившиеся более устойчивые элементы развиваются и размножаются на просторе. Подобным же образом, старческий упадок организма, да и вообще противоречия системного расхождения нам удалось понять, как результат неодинаковых условий подбора для разных элементов целого, и так далее. Можно с уверенностью сказать, что ни один вопрос структурного развития, от обще-мирового до атомного, и ещё ниже, не может быть сколько-нибудь точно разрешён помимо этого универсального, проходящего по всем ступеням бытия применения идеи подбора.

Одним из важных выводов такого применения является принцип «цепного подбора».

Пусть имеется сложный комплекс А, какой угодно — кристалл, живое тело, психическая ассоциация, общество — под воздействиями определённой среды, которые так или иначе его изменяют; изменения эти непрерывно регулируются подбором, и комплекс преобразуется в соответствии со средой, «приспособляется» к ней, по выражению биологов. Различные части комплекса при этом преобразовываются не сразу, а одни за другими, в определённой последовательности. Её основной характер не трудно теоретически установить, весьма простым анализом.

Разложим взятое нами целое на части по такому способу: выделим «пограничные элементы», которые в первую очередь связаны со средой, непосредственно подвергаются её воздействиям; затем те, которые ближайшим образом связаны с этим первым рядом, и так далее, как бы «послойно», снаружи кнутри. Это иногда может быть и на самом деле послойно, в пространственном смысле, например, когда твёрдое тело нагревается или охлаждается от окружающей среды через теплопроводность; но может быть и иначе, ибо мы знаем, что тектологическая граница часто не совпадает с пространственной, а во многих случаях вовсе и не выражается геометрически, — например, когда дело идёт о психической ассоциации, об идеологической системе и так далее.

Так как фактором подбора является среда, то очевидно, что его преобразующее действие скажется, в первую очередь, на пограничном «слое» системы, который и должен непосредственно «приспособляться» к среде, понимая термин в самом широком, не только биологическом смысле. Этот первый ряд изменений представляет изменяющее воздействие для второго «слоя», тот — для третьего, и так далее, до элементов, тектологически наиболее внутренних, наиболее косвенно испытывающих воздействия извне системы. Эта последовательность, необходимая и простая до очевидности, служит основой для важных выводов, которые сами по себе не казались бы ни простыми, ни очевидными.

Рассмотрим с этой точки зрения общество, как систему человеческих активностей среди стихийной природы и в борьбе с ней. Одна их часть направляется непосредственно на комплексы природы, на её предметы и силы: те трудовые усилия, которые имеют технически-производственный характер, и связь которых образует технические приёмы, технические методы. Это, следовательно, та сторона жизни общества, которой оно прямо соприкасается с природой: область «пограничных» элементов социального процесса. Здесь и происходят первичные процессы подбора и приспособления, от которых зависят дальнейшие изменения в ходе жизни общества: исходным пунктом социального развития, его основой оказываются формы технические.

Следующий «слой», конечно, в тектологическом смысле, образуют взаимодействия и взаимные связи трудовых активностей: отношения людей в социально-трудовом процессе, производственные отношения, область «экономики». Другими словами: формы экономические в своём развитии определяются формами техническими.

Высокая пластичность и сложность как тех, так и других вызывает необходимость их организационного закрепления, социальной дегрессии. Это, как мы знаем, область форм «идеологических». Очевидно, они составляют третий слой, «надстройку» по выражению Маркса, и в своём развитии определяются первой и второй группой форм.

Так наиболее важная и для старой науки ещё спорная формула исторического материализма тектологически сводится к простому выводу из той же закономерности, в силу которой, например, нагревание внутренних слоёв тела через теплопроводность зависит от нагревания наружных, и так далее. При этом само собой ясно, что формула применима не только к человеческому обществу, но и к любой группе социальных животных — социальных ли насекомых или стайных птиц или стадных млекопитающих. Для иллюстрации возьмём вероятный путь развития стайной связи у волков.

Волки, подобно некоторым диким племенам людей, живут охотой: таков технический процесс их борьбы за существование. Видовая связь между волками или их семьями может оставаться на уровне минимального общения и не принимать стайной формы, пока главным объектом охоты являются мелкие животные, за которыми волку и возможно и удобно охотиться в одиночку. Но, в силу ли изменения климата, в силу ли конкурренции с другими хищниками, в силу ли, наконец, чрезмерного истребления самими волками этой мелкой добычи, её может стать недостаточно для них: условия среды изменяются, выступает необходимость охотиться за более крупными животными — новая техническая задача, требующая иной затраты усилий, иных приёмов. Допустим, что на лицо есть большие травоядные: бизон, дикая лошадь, которые когда-то водились в наших странах. Отдельному волку не справиться с бизоном, не поймать лошадь: задача решается только развитием стайного сотрудничества, нового производственного отношения, — изменение в технических условиях повело к преобразованию в экономике. Здесь оно тоже развёртывается ступень за ступенью. Если волки охотятся большой стаей, то надлежащее согласование их усилий не может быть достигнуто без руководства: бросаясь на добычу беспорядочной толпой, они будут частью мешать друг другу, тратить много лишней энергии, а иногда терпеть поражения, особенно от стадных животных. Необходимо выделяется вожак — старый, наиболее опытный волк. Он распределяет роли — например, часть стаи в засаду, часть в качестве загонщиков добычи; он подаёт сигнал к атаке, и прочее. Отыскивать добычу, бродя всей стаей вместе, весьма невыгодно: посылаются особые разведчики, зародыш ещё другой формы разделения труда.

В зависимости от этого первого слоя экономических отношений, форм сотрудничества, должен измениться и второй: формы распределения или присвоения. Из добычи нельзя хватать, сколько кому хочется; общую добычу необходимо делить равномерно, и если, например, засада успела овладеть оленем, она должна дождаться загонщиков или не трогать их доли: переход от индивидуального присвоения к элементарно-коммунистическому.

Далее, усложнение технических приёмов и производственных отношений требует развития системы сигналов, выработки новых, в каких не было надобности при семейных только связях и одиночной охоте. Вожак должен располагать достаточными способами, чтобы указывать частям стаи и отдельным её членам их роль в выполнении общей задачи — одним отправиться, положим, на разведки, другим, когда добыча обнаружена, загонять её, третьим ждать в засаде; далее — сигналы к нападению, к отступлению, к остановке, и прочее. Подбор направляется в сторону создания таких организационных орудий, аналогичных человеческой речи, хотя бы и гораздо менее совершенных. Каждый сигнал, особый крик, вой по своей функции подобен слову; а когда он имеется в сознании, но не вырывается наружу, — например, в случае, если вожак наблюдая бег загоняемой добычи, выжидает момента дать засаде сигнал выступить на сцену, и пока держит, так сказать, этот сигнал в голове — то перед нами явление, соответствующее «мысли». Как видим, и здесь идеологическая «надстройка» должна развиваться в соответствии с изменившимися техническими и экономическими условиями.

Такая последовательность подбора в сложных системах от, тектологически-пограничных группировок и связей к тектологически-внутренним, может быть обозначена, как «цепной подбор».

Пусть в одном пункте системы, — положим, системы производства, — произошло изменение в пограничных её элементах, например, выработался новый технический приём, новое орудие. Отсюда вытекают соответственные экономические перегруппировки, и всё это, как новый опыт, фиксируется в новых идеологических комплексах: усовершенствование вносится в систему знания, науки. Но идеология, в свою очередь, есть организационная среда для всей экономики, всей техники; следовательно, тут линия цепного подбора и приспособления может пойти уже от новых идеологических комплексов: в соответствии с ними начинает перестраиваться экономический и технический процесс в тех частях, которые не были ещё затронуты; путём научного ознакомления, новый приём или орудие, которые применялись только в одном или в немногих предприятиях, распространяются на всю их массу в данной отрасли, а также, может-быть, с некоторыми видоизменениями и на другие, родственные по технике отрасли.

Ясно, что и такая линия приспособления нисколько не противоречит идее цепного подбора: раньше, чем итти от третьего организационного «слоя» ко второму и первому, она шла от первого ко второму и третьему, что и является её началом. Руководящая нить исследования остаётся та же: всякое изменение системы имеет исходный пункт там, где она соприкасается с внешней средой; «в конечном счете», именно оттуда исходит всякий процесс развития; это выражение Маркса в его формулировке исторического материализма имеет именно такой смысл. Мы приводили примеры того, как слишком прочная идеологическая дегрессия останавливала прогресс экономический и технический (католицизм и абсолютизм в Испании XVII — XVIII века, и так далее); но сама эта идеология должна была раньше сложиться на основе определённой, консервативной экономики и техники, которой в конечном счёте и обусловлены такие исторические факты.

Таже общая схема применима и ко всяким изменениям внутри всякого сложного комплекса: при достаточном исследовании для них всегда должен найтись исходный пункт и первично определяющие условия в области пограничных элементов, их взаимодействия со средой. Например, самые неожиданные, без видимого повода возникающие представления и мысли имеют своё начало, по связи цепного подбора, либо в раздражениях органов внешних чувств, либо в деятельности органов питания, усвояющих энергию извне. Никакой «самопроизвольности» нет места.

II. Подбор в изменяющейся среде

Как мы знаем, среды вполне устойчивой, абсолютно консервативной нет и быть не может; однако встречаются громадные различия в степени её изменчивости; и потому есть основание сопоставлять условия подбора в среде относительно консервативной и относительно изменчивой. Например, общественная среда нашей революционной эпохи за какие-нибудь годы и даже месяцы меняется в большей мере, чем за предыдущие десятки лет обычного, «органического» развития капитализма; но в феодальную эпоху для её преобразования в аналогичном масштабе требовались столетия, а в раннюю родовую — десятки и даже, вероятно, сотни веков. Развитие геологическое, процессы космические представляют так же фазы относительно медленных и относительно быстрых — иногда неизмеримо более быстрых вариаций. Ясно, что направление подбора, от которого зависит выработка форм, в среде консервативной является сравнительно устойчивым, в среде меняющейся оно, напротив, непостоянно, идёт то по одной, то по другой линии. Это неизбежно сказывается на тектологическом типе и характере создающихся форм.

Чем консервативнее обстановка, чем длительнее действие подбора по одним и тем же, неизменным направлениям, тем совершеннее и законченнее получается соответствие вырабатываемых форм с этой именно обстановкой, тем полнее достигается их равновесие с ней. Но при этом так же необходимо их строение оказывается само консервативным, лишённым пластичности. Высшая степень соответствия данной среде означает несоответствие всякой иной среде; и в такой же степени разрушительными должны явиться всякие последующие изменения в обстановке, если они пойдут относительно ускоренным темпом.

Мы не знаем точных причин вымирания древних гигантов — каких-нибудь юрских ящеров или более близких к нам могучих хищников и травоядных третичной эпохи. Но вполне достаточной причиной могла бы быть просто смена длительного периода устойчивой биологической обстановки, в течение которого эти виды развились до своего грубого совершенства и в нём закрепились, периодом более быстрых изменений среды, к которым уже не успевали приспособляться слишком закаменелые формы. А преемников им выдвигали, надо полагать, те области земного шара, где объективные условия жизни и раньше были менее устойчивы, где меняющаяся линия подбора уже и перед тем положила начало разным направлениям развития, создала исходные пункты и зародыши для многих его возможностей в последующей жизненной борьбе.

Надо, конечно, помнить, что среда — это сумма внешних отношений комплекста, и что, следовательно, в одном и том же месте, в одно и то же время для несходных между собой комплекстов среда может быть весьма различна — для одних консервативна, для других изменчива, поскольку они сами разно к ней относятся. Все современные виды животных имеют среду гораздо более консервативную, чем живущие там же люди, потому что несравненно меньше воспринимают изменения в окружающих условиях и настолько же менее разнообразно реагируют на них. И они и человек в своей борьбе, в своём взаимодействии с внешней природой, изменяют её, но во сколько раз они меньше, чем человек! Оттого и направление подбора для них неизмеримо устойчивее, чем для человека, — и так неуловимо, по медленности, для нас идёт преобразование форм их жизни, по сравнению с тем, что наблюдается у людей в их социальном бытии.

Взаимодействие социального человека с внешней природой происходит в техническом процессе производства. Поэтому консерватизм технической стороны жизни обусловливает консерватизм социальной жизни вообще, ибо означает устойчивость её среды, устойчивость основной линии подбора. Мы видели, что экономика, идеология в своём развитии зависят от техники, — и тоже, следовательно, консервативны в этом случае, — но формы идеологические, как дегрессивные, очевидно, ещё в большей мере, чем все прочие. Из исторически известных нам социальных систем наибольшим консерватизмом характеризуются авторитарные: общинные и племенные группы патриархально-родового быта, организации феодальные, восточно-деспотические; техническая прогрессивность свойственна формациям меновым, а в частности — капиталистическим. Конечно, и в группировках первого типа развитие всё же совершается, только гораздо медленнее; и путь его лежит, как и в системах второго типа, через борьбу течений, которая образует широкое поле социального подбора.

Сли мы сравним, как организуются эти течения в их борьбе, то найдём для двух случаев определённое различие форм группировки: для первого их типом является религиозная секта, для второго политическая партия. История показывает, что первый тип всегда тяготеет к организационному окостенению: даже если секта вносит в жизнь нечто новое, прогрессивное, то она облекает его в устойчивую оболочку догмы, которая принимается как нечто окончательное, неподвижное; борьба и прогресс допускается только до победы этой догмы. Напротив, второй тип свои тенденции воплощает в сравнительно пластичные формы — программы, которые могут изменяться с ходом борьбы и расширяться по мере победы. Объективное же значение и сект и партий, объективное содержание их догм и программ однородно, борьба за интересы тех или иных социальных групп или классов, приспособление социального целого к этим интересам. И по мере перехода общества от консервативных структур к пластичным, прежние секты сначала меняют свой характер, приближаясь к типу партий, а затем, как организационная форма, вообще отмирают, неприспособленные по существу к изменчивой технической и обще-социальной среде ⁵⁵.

Интересен тот случай подбора при изменяющихся условиях, когда их изменения и весьма значительны, и вместе с тем правильно периодичны. Таковы условия, создаваемые для большинства животных астрономическим циклом дня — ночи. Нам уже пришлось бегло рассмотреть этот случай. При громадном разлиянии условий среды днём и ночью, особенно условий двигательной ориентировки, животные специально приспособляются или к дневной, или к ночной активной жизни; а от другой части цикла как-бы изолируются при помощи сна ⁵⁶. Здесь тектологическая точка зрения позволяет всего проще и надёжнее осветить трудный биологический вопрос.

Человеческое общество, как целое, с развитием и разветвлением производства, приспособляется к чрезвычайно разнообразной и изменчивой среде: каждая отрасль производства отличается от других своей обстановкой, своими особыми соотношениями человеческих и стихийных активностей. Но отдельный член общества, в силу индивидуальной ограниченности, не может приспособиться ко всем этим соотношениям и обстановкам: он «специализируется» — типичный случай системной дифференциации. Вместе с тем вырабатывается и своеобразное защитительное приспособление против всех тех условий, к которым человек специально не приспособился: он их «избегает», «не любит» — реакции, направленные к изолированию его от не подходящей ему среды; так, крестьянин не любит городской жизни, учёный пренебрегает физическим трудом, профессиональный солдат питает отвращение к мирному труду, специалист одного цеха часто даже «презирает» специалистов других цехов, — все разные выражения реакций отталкиванья, самоустранения от тех или иных видов труда, от их специфических соотношений со средой. Приспособление это, следовательно, по своей функции аналогично явлениям сил, как ни мало на них похоже; и точно так же оно представляет результат организационной ограниченности; оттого оно и выступает тем резче, чем менее пластичен человеческий тип, чем психика уже и консервативнее, — всего резче в кастовых различиях у отсталых народов, и аналогичным образом — у самых ограниченных специалистов новейшей цивилизации. Очевидно, что приспособление это, подобно сну, и несовершенно: как сон делает человека совсем уже беззащитным против враждебных сил, поскольку не удаётся полная изоляция от них, так и оно ещё увеличивает неприспособленность специализированного существа, поскольку сила вещей всё-таки может поставить его в непривычные соотношения, заставит, например, крестьянина бороться за существование в городе, или учёного взяться за физический труд.

Одна из задач организационного развития человечества — преодолеть несовершенство подобных приспособлений, стихийно созданных подбором в ограниченной среде.

III. Подбор прямой и репрезентативный

Мы указывали, что человек, в своих активных проявлениях, во всей своей трудовой деятельности, выступает, бессознательно или сознательно, как фактор подбора: разрушает связи комплексов, не соответствующие тенденциям его усилий, поддерживает и развивает связи, с ними согласующиеся. Эти процессы подбора для нас, конечно, особенно важны, и мы должны ближе изучить их. В первую очередь надо установить их отличия от обычных, стихийно в природе протекающих процессов подбора.

Основная разница такова: природная среда всегда со всех сторон охватывает комплексы, которые для неё являются объектами подбора; человек же всегда только частично соприкасается с подбираемыми в ту или другую сторону комплексами, представляет только один из элементов их среды, хотя иногда и наиболее важный, решающий. Отсюда следует, во-первых ограниченное значение этого рода подбора, во-вторых особая ограниченность в самом его направлении.

Для положительного подбора в природе, то есть для сохранения или развития данного комплекса в данной среде, требуется, чтобы была благоприятна вся совокупность условий среды; для отрицательного подбора, то есть, дезорганизации данного комплекса, достаточно одного неблагоприятного условия, неприспособленности хотя бы в одном отношении к одной части среды. Например, чтобы организм жил, для этого необходима и достаточно высокая температура, и надлежащее питание, и отсутствие известных болезнетворных агентов — опасных микробов, и достаточное расстояние или иные преграды, отделяющие от более сильных врагов и так далее. Для ослабления, а затем и гибели организма нет надобности в нарушении всех или многих из этих условий: вопрос решается уже отсутствием одного из них. Этим и объясняется то, что называют «расточительностью» природы: истребление колоссального большинства возникающих форм, сохранение и развитие неизмеримо малой их доли. Оттого и человек несравненно успешнее выполняет дело отрицательного подбора: насколько легче разрушать, чем творить!

Там, где вмешивается человек, природа не перестаёт делать своё дело. Судьба комплекса, который он стремится сохранить или устранить, определяется по-прежнему всей суммой условий, всеми воздействиями среды; а усилие человека — только одно из слагаемых этой суммы. Поэтому чрезвычайно часто, когда оно направлено к сохранению комплекса, например, к поддержанию жизни домашнего животного или полезного растения, рядом с этим со стороны стихийной среды выступает какое-нибудь неблагоприятное условие, ведущее к отрицательному подбору: животное или растение погибает, например, от неожиданной болезни, от нападения хищников, внедрения паразитов и так далее. Бывает, конечно, и так, — хотя, вообще, реже, — что усилие человека, направленное к разрушению комплекса, парализуется другими условиями; хотя и достаточно одного неблагоприятного условия для отрицательного подбора, но активности, которые это условие образуют, могут подвергнуться дезингрессиям со стороны других, стихийных активностей, как, положим, сила удара — со стороны непредвиденных сопротивлений. В фактах того и другого рода обнаруживается ограниченное значение «человеческого» подбора, как частичного, а не полного регулирующего механизма.

Другой момент, ограничивающий уже не только успешность, но и самую точность направления, самую планомерность действия этого механизма, есть то, что мы назовём его «репрезентативным» («представительным») характером. Человек знает, что он хочет выбирать — и, тем не менее, может на деле выбирать не это, а другое. Самая простая иллюстрация — отделение муки от отрубей и других примесей с помощью сита. Частички муки, подлежащие подбору, суть комплексы определённого физического и химического состава, и при этом также отличаются определённой величиной. Это величина — только одна из их характеристик, и в данном случае сама по себе даже наименее интересная для людей. Но подбирать непосредственно все нужные физические и химические качества наша техника не умеет; а подбирать ту или иную величину она может, для чего и служит орудием сито: типичный инструмент подбора, задерживающий всё, что больше размеров его отверстий, пропускающий всё, что меньше их. При обычном приготовлении муки, размолом уже раньше подобранного зерна на мельницах, величина получающихся частичек настолько точно идёт рядом с требуемыми физическими и химическими свойствами, что её можно принять за надёжную их представительницу; и тогда практически достаточно подбирать их по величине, с помощью подходящего сита, — получится и во всех других отношениях то, что нужно. Таким образом, метод подбора здесь не прямой, а косвенный, через посредство одного элемента, признака, выступающего как бы представителем прочих, их «репрезентирующего». Отсюда название — репрезентативный подбор.

Иным способом человек вообще действовать не может, именно потому, что ограниченно его звание о вещах, и ограниченны его практические приёмы по отношению к ним. Объекты доступны ему, при всяком данном уровне его техники, только некоторыми своими сторонами, и только в известной мере, хотя с развитием техники эта доступность и возрастает. Человеку, в нашем примере, надо отобрать питательное вещество; следовательно, по его задаче, основа подбора — питательность; но её он непосредственно улавливать и выделять не умеет. Взамен неё, он берёт особенность, которая её, согласно прежнему опыту, постоянно сопровождает, и которая для его методов доступна — величину частичек; это его практическая основа подбора. Поскольку условия на деле соответствуют этому прежнему опыту, и связь такова, как он предполагает, постольку цель достигается; поскольку условия могут быть иные, постольку репрезентативный подбор недостаточен, или даже в корне ошибочен.

Так, например, если в зерне при помоле была примесь песку и иного сору, то всё это, вполне или отчасти, пройдёт через сито, ибо частички той же величины, что и частички муки, репрезентативно от неё тогда не отличаются, хотя питательностью совсем обладают: метод подбора недостаточен. А если в помоле примешаны «рожки» спорыньи, или другие ядовитые вещества, то результат может оказаться прямо противоположным задаче, отобранный материал будет вредным, может быть даже гибельным для потребляющих.

Добывание золота из россыпей сводится к разным приёмам подбора. Простейший — это отмывка током воды в особых тазах и желобах; здесь все свойства золота «репрезентированы» его высоким удельным весом, в силу которого его зернышки оседают на дно, между тем как более лёгкие остальные вещества, входящие в состав золотоносного песка, уносятся водой. Очевидно, однако, что и всякие другие тяжёлые частицы, металлические или не металлические, будут оседать вместе с ним. Если подвергнуть осадок новой обработке — ртутью, то она выделит из него золото, растворивши его; но если есть серебро, то и оно растворится, а также и некоторые другие металлические примеси. Удаливши ртуть сильным нагреванием, при котором она испаряется — третий процесс подбора, — получим остаток, в котором свойства золота представлены растворимостью в ртути, — как видим, и здесь возможна неточность, например, вместо золота, окажется его соединение с серебром. Ещё новый приём подбора — действие азотной кислоты — отделит золото и от серебра и большинства других металлов, если они есть, потому что они растворяются в ней, а оно — нет; однако, платина и ещё некоторые редкие металлы тоже нерастворимы, так что химическая чистота продукта и здесь ещё не гарантирована; и так далее.

В первой стадии всего дела основа подбора, как видим, удельный вес золота, во второй сюда присоединяется его растворимость во ртути, в третьей — нерастворимость в азотной кислоте; и по мере этого расширения основы подбора результаты его становятся всё более точными, все более соответствующими задаче. И это, конечно, может рассматриваться, как общее правило, как практический и теоретический принцип в применении подбора: чем шире основа процессов подбора, тем определённее, строже его результаты.

Особенно важна такая точка зрения там, где объектом подбора являются самые сложные комплексы, например, живые люди. Наглядной иллюстрацией может послужить библейская «задача Гедеона».

Гедеону пришлось выступить в поход против напавших на Израиль филистимлян с весьма недостаточным, наскоро собранным войском. Было вполне очевидно, что итти на прямой, открытый бой значило — потерпеть неминуемое поражение. Единственная возможность победы заключалась в том, чтобы атаковать врагов в момент наименьшего сопротивления, то есть совершенно врасплох. Для такого решения хватило бы и гораздо меньшего отряда чем тот, какой имелся на лицо, при условии, чтобы это были воины храбрые и энергичные; но каким образом с несколькими хотя бы сотнями солдат подобраться незамеченными к военному лагерю, сколько-нибудь охраняемому часовыми? Ясно, что для этого нужны были люди особенной выдержки и терпения, способные целыми часами с величайшей осторожностью, не выдавая себя ни одним звуком, ни одним нерассчитанным движением, подкрадываться в темноте к неприятелю. Гедеон и решил произвести строгий отбор своих воинов на основе мужества и выдержки. Сначала он предложил всем желающим, у кого есть дома важные, по их мнению, дела, уйти их устраивать. Конечно, все робкие и все не достаточно патриотически настроенные должны были этим воспользоваться; большая часть армии разбрелась; но зато остались наиболее храбрые и надёжные. Их затем Гедеон повёл в далёкий обход неприятеля по раскалённой солнцем, безводной пустыне. После нескольких часов пути они все были совершенно истомлены жаждой. Тогда он привёл их к ручью, и предложил им напиться, а сам наблюдал, как они будут утолять жажду. Одни бросились к воде, как звери, легли на живот и пили прямо ртом, что считалось очень неприличным; у других хватило характера не унизиться до этого, а пить горстью. Их-то Гедеон и отобрал окончательно, всего триста человек; а прочих отослал назад. Это был подбор терпения и выдержки.

Расчёты Гедеона оправдались, его воины не изменили себе, нечаянное нападение удалось, и неприятели были разбиты. Но можно ли считать, что метод Гедеона был вообще непогрешим, что в его подборе ошибки были исключены? Конечно, нет.

Конечно, Гедеон не имел времени для более точного исследования своих дружинников; но несомненно, что репрезентативная основа его подбора была очень узка: приходилось судить всего по двум фактам, тогда как дело шло о двух постоянных, основных чертах характера. Отдельный поступок может, в силу случайной комбинации условий, весьма неточно выражать индивидуальность человека. Так, испытание мужества было неточно хотя бы потому, что могли не уйти, между прочим, люди легкомысленные и беззаботные, смутно представлявшие себе опасность борьбы, а также просто очень самолюбивые; и наконец, такие, которые не хотели итти домой потому, что их там ожидали заведомые неприятности. Испытание выдержки грешило тем, что человек, терпеливый по отношению к жажде, может быть мало способен к неослабному вниманию, какое требуется для того, чтобы не выдавать себя, подползая к неприятелям; и кроме того, подходящими тут могли показаться и люди, просто чересчур много значения придававшие внешности, манерам. А между тем, задача была такова, что если бы хоть один из трёхсот в критический момент оказался не на высоте положения, то всё пропало бы.

Поэтому, там, где есть время и возможность, необходимо уменьшать риск ошибок, расширяя основу подбора: повторяя, например, испытание в разных условиях, дополняя его новыми приёмами, и так далее. Известно, до какой степени неточным методом подбора были наши прежние экзамены в учебных заведениях: ученики «проваливались», и тем обрекались на разные бедствия из-за простой робости, из-за случайной головной боли, или даже мгновенного перерыва ассоциативной связи, из-за рокового совпадения, подсунувшего ученику единственный билет, которого он не успел повторить, и так далее. Столь же ненадёжны, взятые по отдельности, такие критерии подбора работников в учреждения, как аттестаты, личные рекомендации, прежний стаж, видимая толковость, и так далее. Необходима систематическая и планомерная их проверка одних другими, то есть, дополнение, расширение основы подбора, чтобы получить минимум ошибок.

Так, положим, в армии очень важен отбор храбрых и находчивых в опасности людей. Какой-нибудь офицер, чтобы произвести такой отбор, устраивает ночью на походе ложную тревогу, ведущую к панике. Если его солдаты ещё не были в бою, и вся обстановка для них нова, непривычна, то оценивать и разделять их по результатам этого первого опыта было бы большой ошибкой. Кроме трусливых и легко теряющихся, здесь способны плохо вести себя также люди с большой нервной впечатлительностью, с повышенной восприимчивостью центрально-мозгового аппарата. Но именно такие люди очень часто обладают и повышенной гибкостью, пластичностью этого аппарата; и в таком случае, когда они освоятся с условиями военной жизни, они представляют особенно ценный материал по своей находчивости, сообразительности, уменью ориентироваться. С другой стороны, возможны и чисто случайные проявления слабости, зависящие, например, от временного недомогания и прочего. Уже гораздо более надёжные результаты получились бы после второго поверочного испытания паникой, конечно, в достаточно изменённой обстановке.

Процесс распознавания болезни врачем весь сводится к применению репрезентативного подбора на последовательно расширяющейся основе. Установлен симптом A; он свойствен целому ряду заболеваний, он все их репрезентирует. Но с ним соединён симптом B; он свойствен также может быть многим болезням; но из этого первого ряда известная часть им не характеризуется, и потому может быть отброшена; остаётся более узкий круг. Симптом C из этого круга позволяет отбросить ещё иные, и так далее, пока не останется только один вид заболеваний, прошедший через все эти акты подбора. Так же идёт определение ботаником найденного растения от признака к признаку, и прочее. Может случиться, что отбор устранит все известные комплексы данного рода, ибо репрезентация основана всегда на предыдущем опыте, а он иногда не достаточен; тогда врач констатирует новое, неизвестное для него заболевание, ботаник установит новый вид растения; и задача будет состоять в том, чтобы дать точную репрезентацию впервые входящего в научный опыт комплекса. Признаки колеблющиеся, неустройчивые, для репрезентативного подбора могут быть пригодны в том же смысле, как, положим, сито с неодинаковыми отверстиями, которое в разных своих частях пропускает неодинаковый материал; за неимением лучшего, и оно иногда может быть применено; с мукой, например, пройдёт и часть отрубей, и некоторое количество сору, но уже относительно меньше, чем было первоначально; так и непостоянные признаки могут иногда помогать отчасти в деле диагностического «просеивания».

Развитие знания должно направляться в сторону выработки наиболее точных и строгих репрезентирующих характеристик; в этом смысл всех научных классификаций.

IV. Обобщающая роль подбора

Как природе в её стихийно-регулирующей работе, так и человеку во всей его деятельности, сначала стихийной, затем и сознательной, приходится на каждом шагу иметь дело с массами однородных комплексов, более или менее повторяющих друг друга и вариирующих лишь частично. Для дарвиновского естественного подбора такие массово-повторяющиеся объекты доставляются размножением: оно воспроизводит живые существа по определённым видовым шаблонам, лишь с относительно небольшими колебаниями и отступлениями. Именно эти различия решают судьбу форм; например, из насекомых одного вида те, которых цвет больше отличается от цвета окружающей среды, обречены на гибель без потомства, те же, которые по окраске ближе подходят к ней, лучше сливаются с ней, сохраняются дольше, и повторяются с этой своей особенностью в потомстве. Естественный подбор стихийно как-бы обобщает данные формы по двум категориям — неприспособленных и приспособленных, как на страшном суде бог, предполагалось, должен произвести сознательное обобщение массового человеческого материала по двум категориям, праведников и грешников.

Первый известный нам образец «практики» живых организмов представляют двигательные реакции свободно живущих клеток, например, амёбы. Здесь также выступает стихийно-обобщающая тенденция: на все «полезные», то есть обусловливающие положительный подбор комплексы среды, клетка реагирует приближением, на все «вредные», вызывающие в ней подбор отрицательный — удалением. Дело представляется в таком виде, что процессы подбора, вызванные в клетке внешним воздействием, усиливают одну группировку её активностей, ослабляют другую — нарушается их прежнее равновесие, и выступает движение клетки, тот или иной рефлекс. Если мы не можем почему-либо наблюдать причины этого рефлекса, то все же, видя его, можем «вообще» сказать, что она есть воздействие благоприятное для клетки, или напротив, вредное для неё. Питательное вещество, местное умеренное повышение температуры, волна лучистой энергии обобщаются, например, в первой категории; ядовитое вещество, резкое повышение температуры, прикосновение твёрдого тела — во второй.

По мере того как организм усложняется, его рефлексы, а затем развившиеся из них реакции более высокого типа — «инстинктивные», и, наконец, «произвольные» — становятся также сложнее, и при этом все разнообразнее. Но они сохраняют свой обобщающий характер: целый ряд различных, но в каком-нибудь отношении однородных условий среды порождают в организме подбор, благоприятный для проявления одной и той же реакции; один ряд, положим, — реакция «бегства», другой — «удара», третий — «поворота тела направо», и так далее. Реакцию «удара» вызывает, например, и враг, и добыча, и механическое препятствие, которое может быть устранено этим путём.

Тот же обобщающий подбор лежит в основе познания, мышления, которое произошло из практики, и представляет лишь особую специализированную группу реакций. Так, целый ряд весьма различных впечатлений способны служить поводом к произнесению слова «человек», или к его выступлению в форме «мысли», «понятия» — той же реакции, лишь ослабленной, незавершённой. Это и называется «обобщением» в обычном смысле термина.

Человеческая техника создаёт различные механизмы подбора, образцом которых является не раз упомянутое нами сито. И их действие может быть представлено, как практически обобщающее; например, сито пропускает разнообразные частицы, между которыми есть то общее, что они по размерам меньше такой-то величины, и задерживает другие, не менее разнообразные, обобщаемые тем, что они больше этой же величины.

Такова обобщающая роль подбора. Как видим, в человеческой практике она неразрывно связана с «репрезентацией», именно, составляет её реальную основу: то, что в известном отношении обобщено, может затем для всякого дальнейшего сознательного подбора репрезентироваться своими общими элементами. Например, Гедеон только потому мог планомерно подбирать храбрых и выдержанных воинов, что раньше целые ряды различных факторов человеческой жизни были обобщены словесными реакциями-понятиями «храбрый человек», «выдержанный человек». Люди всегда пользовались обобщающей функцией подбора для своих задач, но, как и в других случаях, были тектологами сами того не зная, а потому и далеко не всегда последовательно, не всегда целесообразно. Точное понимание и здесь на деле может оказаться весьма полезным и нужным. Приведу некоторые иллюстрации.

Вот какой случай мне сообщили из практики нашего хозяйства в мировой войне при царизме. Пришлось организовать производство термометров, так как мы их получали раньше из Германии, а спрос на них, особенно для медицинских целей, явился огромный. В одном из университетских провинциальных центров устроена была такого рода мастерская. Приготовление стеклянных шариков с вытянутыми трубками не представляло трудностей, стеклянное производство у нас существовало и раньше. Но учёные руководители стали в тупик перед такой проблемой: как сделать подходящие шкалы с разделением на градусы: трубки неизбежно неодинакового диаметра, ртуть поднимается в разной мере; а делать отдельную шкалу для каждой трубки немыслимо, их надо сотни тысяч. К счастью, под рукой оказался пленный немец, который очень просто разрешил вопрос. Как же именно? Разрешение давно уже имелось и у нас, во многих тектологически-подобных случаях, оно основывалось на обобщающем подборе; но так как тектологический опыт обобщён не был, то мудрецы, может-быть, очень долго думали бы, пока самостоятельно дошли бы до им же в сущности давно известных вещей.

Одежда шьется на армию отнюдь не по индивидуальной мерке. Опыт показал, что в данной стране из тысячи человек, привлекаемых на военную службу, столько-то в среднем обладает таким-то ростом и сложением, соответствующим такой-то приблизительной мерке, столько-то — другим, тоже определённым, и так далее. По этим меркам и в этой пропорции заготовляется одежда ещё заранее. А если бы готового статистического обобщения не было, и одежду пришлось шить заново — пришлось бы просто подсчитать данные о росте и объёме груди, собираемые при приёме в армию; по ним портные сразу могли бы вести массовую закройку. Очевидно, именно это положение имелось в нашем примере, только с заменой людей — стеклянными трубками, а одежды — термометрическими скалами. Пленный немец предложил сразу сделать десять тысяч трубок, опустил их в воду низшей температуры, с какой начинается медицинская градуировка, затем, отметивши этот уровень, в воду высшей требуемой температуры. Оказалось, что у двух-трёх тысяч трубок достаточно совпадающая разность уровней, чтобы для них можно было сделать общую скалу; ещё у тысячи или больше по одну сторону этого уровня и у стольких же по другую — тоже можно приготовить две достаточно точные общие скалы, и так далее, отбрасывая несколько сот чересчур отклоняющихся, не достаточно обобщаемых. Самое обычное соотношение обобщающего и репрезентативного подбора.

Любой агитатор, являясь на митинг, так же видит перед собой человеческие экземпляры в массовых вариациях, и так же должен снимать с них обобщённые мерки, чтобы предложить для их политических душ массовый идейный костюм, который в достаточной мере подходил бы к ним. Агитаторы начинающие большей частью не понимают этого, и платятся неудачами, ценой которых приходят мало по-малу к надлежащим методам. И здесь много лишних затрат энергии благодаря тому, что не связан, не обобщен тектологически-однородный опыт разных областей.

V. Соотношение подбора отрицательного и положительного

Основное соотношение двух родов прогрессивного подбора уже было нами формулировано, как определённая противоположность. Положительный подбор увеличивает «количественную устойчивость» форм, накопляя в них активности; при этом он повышает сложность и неоднородность их строения, а тем самым понижает их «структурную устойчивость». Отрицательный уменьшает количественную устойчивость, последовательно отнимая активности, упрощает строение, изменяя его в сторону однородности, и в результате увеличивает структурную устойчивость ⁵⁷. Этой противоположностью обусловливается роль той и другой стороны подбора в мировом развитии.

Можно сказать, что они вместе охватывают всю динамику этого развития. Положительный подбор, усложняя формы, увеличивая разнородность бытия, доставляет для него всё возрастающий материал. Отрицательный, упрощая этот материал, устраняя из него все непрочное, нестройное, противоречивое, внося в его связи однородность и согласованность, приводит его в порядок, гармонизирует его. Взаимно дополняясь, оба процесса стихийно организуют мир.

Религиозное мышление далёкого прошлого, воплощавшее тогдашнюю народную тектологию, даёт один удивительно красивый символ мировой динамики. Эта — индусская Тримурти, троица. Брама, вечно творящий, грезит, но грезит телами, вещами, реальностями, как мы, люди, грезим образами, мечтами, мыслями. Его сонное творчество свободно и беспорядочно нагромождает новые и новые формы: бытие непрерывно накопляется, усложняется, разнообразится, — то, что делает положительный подбор. Сива, вечно разрушающий, губит всё, что доступно его губительной силе, в чём есть условия для разрушения, — отрицательный подбор. Между ними стоит Вишну, сохраняющий то, что достойно сохранения, выражение результатов мировой динамики во всякий данный момент.

Эта наивная тектология вполне ясна и проста, чужда сомнений и противоречий. Научные формулы, в своей широте и точности, всегда порождают сомнения и противоречия. И здесь перед нами выступает загадка; её можно формулировать так. Положительный и отрицательный подбор математически противоположны; а математически противоположное, соединяясь, взаимно уничтожается; каким же образом здесь то и другое взаимно дополняется, а не просто нейтрализуется? При равенстве величин того и другого формы должны, казалось бы, оставаться неизменными, а не развиваться. Почему в этом случае плюс и минус не сводятся к нулю, а дают тектологическую реальность, прогрессивно-переменную величину?

В предыдущем нам не раз уже встречались соотношения не менее парадоксальные; такова хотя бы даже характеристика организованной и дезорганизованной системы, как целого, которое практически больше или меньше суммы своих частей. Математические соотношения — лишь частный, и притом идеальный случай соотношений тектологических; поэтому математическое мышление не охватывает вполне действительных тектологических процессов, и часто наталкивается в них на противоречия. Математическое равенство противоположностей есть вообще тектологическое неравенство. Это обнаруживается повсюду.

В самом деле, всякий процесс, идущий в сторону организации, увеличивает дальнейшие организационные возможности, тогда как идущий в сторону дезорганизации, напротив, уменьшает возможности дезорганизационные. Если стомиллионное население страны в год, благодаря перевесу рождений над смертностью, умножилось на один миллион, то при тех же условиях оно в следующий год возрастёт больше — на 1 010 000, а в ещё следующий — на 1 020 100. Если в другой стране создался на такие же 100 миллионов равный первому перевес смертности, то во второй год, при неизменности прочих условий, население уменьшится не на миллион, а меньше, — на 990 000, в третий на 980 100, и так далее. Одна прогрессия растущих, другая — убывающих величин. Если одна система, в которой организована сумма активностей S, разрушилась, то этим вопрос о ней уже исчерпан, дезорганизоваться дальше она, как таковая, не может. Если же рядом другая, вначале равная ей система, развиваясь, постепенно сорганизовала в себе сумму активностей 2S, то количественно этим лишь покрыта убыль данного типа организации; но тектологически дело не кончено, и вполне возможен дальнейший процесс развития. — Так всегда прогресс на практике больше регресса, когда величина их одинакова, организационный процесс больше дезорганизационного.

Эта точка зрения проникает уже в современную науку. Примером может служить предложенное Вант-Гоффом объяснение мирового, ньютоновского тяготения. Исходным пунктом является та, для нынешних теорий строения вещества наиболее обычная идея, что все атомы представляют системы равновесия электрических элементов, положительных и отрицательных. По закону Кулона, одноимённые электричества взаимно отталкиваются, разноименные взаимно притягиваются; то и другое действие пропорционально величине электрических зарядов и обратно пропорционально квадратам расстояния. Значит, притяжение положительного и отрицательного электрона равно, при прочих одинаковых условиях, отталкиванию между двумя положительными или двумя отрицательными; равно математически, то есть выражается одной и той же численной величиной.

Но реально притяжение проявляется в том, что разноименные электроны сближаются, а вместе с тем и само притяжение возрастает, так как, по закону Кулона, оно тем больше, чем меньше расстояние. Напротив, отталкивающиеся электроны взаимно отдаляются, и само отталкивание уменьшается. Следовательно, математически равные притяжение и отталкиванье практически, то есть тектологически, не равны: первое больше второго.

Пусть имеются два атома материи, в которых положительные и отрицательные элементы электричества вполне уравновешены. В таком случае электрическое притяжение и отталкиванье между ними, численно равные, действенно не равны: притяжение перевешивает. Эта разность и образует ньютоновское «тяготение» между атомами. Её можно представлять таким образом, что разноименные элементы обоих атомов сближаются, а одноимённые отдаляются настолько, насколько это допускает эластичность внутренних связей атома. ⁵⁸.

Окажется эта теория достаточной для объяснения всей наличной суммы фактов, или нет, логика её, во всяком случае, безупречна. Притяжение есть элементарная организационная тенденция, направленная к образованию простейших систем, электронных, атомных, молекулярных; отталкиванье для таких систем есть тенденция разъединяющая, дезорганизационная. При численном равенстве первая из них должна быть практически больше.

Мне не раз приходилось применять эту же логику к различным вопросам науки. Она позволяет, например, дать вероятное решение вопроса, как произошли первичные двигательные реакции живых организмов: простейшие, «переливающиеся» движения полу-жидкой клетки, наблюдаемые у амеб. Эти движения вообще жизненно-целесообразны: они приближают клетку к источнику внешнего влияния, для неё полезного, например, в сторону питательного материала, удаляют от источника влияния вредного, положим, ядовитого вещества в окружающей жидкости, — как будто одни элементы среды «приятны» клетке, другие же «неприятны».

Будем исходить из элементарных, едва ли подлежащих спору физико-химических соображений. Тело клетки есть весьма сложный комплекс белковых и иных молекул, в текучем равновесии со средой. Имеются бесчисленные мелкие воздействия со стороны среды, а внутри клетки идут непрерывные химические и молекулярно-физические изменения. Все это должно порождать в теле клетки, особенно в его периферических частях, непрерывные движения, постоянно изменяющие своё направление и характер ⁵⁹. Эти движения остаются большей частью незаметными, потому что их направления в каждом пункте то и дело сменяются, и минимальные противоположные перемещения приблизительно уравновешиваются.

Теперь пусть в окружающей жидкости из определённого пункта диффузно распространяется вещество, ядовитое для клетки, способное угнетать её функции. К обычным, мелким влияниям среды присоединилось новое, более значительное, притом непосредственно вредное. Оно неизбежно окажет своё воздействие на обычные, минимальные и непрерывные, движения протоплазмы. Как вредное, понижающее энергию клетки, оно должно в общем все их ослаблять; но только не все в равной степени. Всего сильнее должны ослабляться те движения, которые приближают клетку к источнику вредного влияния: с одной стороны, при этих движениях его действие усиливается, и резче подавляются её жизненные проявления — в том числе, очевидно, и самые эти движения; наоборот, при перемещениях, удаляющих от него, всё это происходит в меньшей степени; с другой стороны, те части клетки, которые обращены к источнику вредного влияния, сильнее испытывают его действие, а те, которые дальше от него, испытывают слабее; между тем первые составляют исходный пункт движений приближающих, вторые — удаляющих. Следовательно, вообще движения первого рода подавляются в большей мере, второго — в меньшей.

Итак, прежнее равновесие мелких перемещений, особенно в пограничных частях клетки, необходимо нарушается, и перевес получают удаляющие; очень малые разности этого рода, прибавляясь один к другим, образуют наблюдаемое движение. Оно целесообразно, потому что является результатом подбора, и направлено к восстановлению равновесия. Те же соображения, в перевёрнутом виде, применимы к случаю полезного влияния, и вывод получается вполне аналогичный.

Так объясняется целесообразность первичных рефлексов клетки. Но вместе с тем становятся понятны и те случаи, где эти рефлексы оказываются нецелесообразными. Такие случаи гораздо более редки, но, несомненно, встречаются; и с нашей точки зрения они должны встречаться. Подбор создаёт реакцию приближения при всяких воздействиях, непосредственно усиливающих энергию жизненных функций клетки; но не всегда подобные воздействия полезны для жизни и в конечном результате. Иные возбуждающие яды могут «привлекать» клетку, будучи вредны для неё, — подобно тому как алкоголь часто привлекает человека. Свет во многих микроорганизмах вызывает «положительную» реакцию, то есть движение к источнику лучей, но при сильном химическом действии этих лучей её последствия бывают иногда гибельными. — Всякие «гелиотропизмы» (движения к свету или от него), «хемиотропизмы» (движения в сторону химического воздействия или в обратную) получают простое объяснение.

В физико-химии есть много закономерностей типа «максимум» и «минимум», то есть таких, где явления тяготеют к наибольшей или наименьшей возможной при данных условиях величине. Во всех этих случаях следует видеть всё то же действие подбора, и по тому же типу, как в только что нами разобранных примерах.

Почему, например, жидкости «стремятся» принять форму, соответствующую наименьшей поверхности при данном объёме, — чему простейшая иллюстрация — шарообразная или сфероидальная форма капель? Представим себе некоторое количество жидкости среди бесчисленных, мелких и разнообразных воздействий среды, каковы бы они ни были ⁶⁰. Форма жидкости, благодаря всем этим влияниям, испытывает столь же бесчисленные мелкие изменения в разных пунктах поверхности. Одни из этих изменений уменьшают величину поверхности, другие, напротив, увеличивают её. Но если те и другие в среднем численно равны, то они неравны по своим результатам. Каждое сокращение поверхности уменьшает и сумму внешних воздействий среды, для которых эта поверхность служит местом приложения; каждое возрастание поверхности увеличивает эту сумму. Следовательно, всякий раз, как происходит первое, уменьшается энергия дальнейших изменений, а это и значит — повышается устойчивость формы; когда происходит второе, изменения усиливаются, устойчивость понижается. Ясно, что из этих бесчисленных, для наших чувств — бесконечно-малых, изменений, первые должны удерживаться в большей мере, чем вторые, уменьшения поверхности должны преобладать над её увеличениями. Суммируясь, все они вместе дают тогда минимальную поверхность.

Этот процесс нелегко себе представить во всей его сложности и стихийности. Многие, например, возразят, что жидкость «сразу» принимает шаровую форму капли, а для подбора минимальных изменений, приводящих к этой форме, нужно «длительное время». Это возражение, однако, было бы ошибочно и наивно, потому что весь смысл его сводится к некритическому употреблению понятия о времени. Выражение «сразу» и «длительное время» не научны, когда дело идёт о стихийной природе: они предполагают ту субъективную меру времени, которая нам даётся обычным течением наших психических процессов. Та же секунда, которая в трудовой или познавательной деятельности представляется чрезвычайно малым промежутком времени, так как наше сознание за этот промежуток способно охватить лишь очень небольшое число изменений, образует огромный период времени с точки зрения молекулярных, атомных, внутри-атомных и так далее процессов: в секунду проходят миллионы миллионов вибраций частиц материи, эфирных волн и так далее, например, для гамма-лучей радия число колебаний в секунду определяется, примерно, цифрой 5, за которой следует 21 ноль (пять секстильонов); а каждое колебание все ещё сложный процесс, проходящий через многочисленные, — точнее, пожалуй, бесчисленные — фазы. Форма жидкости зависит от движений хотя не столь мелких, но всё же молекулярных, для которых триллионные, например, доли секунды — большие величины. Понятно, что для обнаружения результатов подбора здесь требуется время, измеряемое не тысячами поколений организмов, как в биологическом развитии, а ничтожно для нас малыми долями секунды.

Но есть случаи, когда явления совершенно того же характера протекают настолько медленно, что масштабом времени для них могут служить месяцы, годы и даже более крупные величины, — это когда та же тенденция к минимум поверхности обнаруживается в твёрдых телах. Таковы, например, камни на дне реки или в прибрежной полосе моря. Это тела с весьма прочными связями частиц и те воздействия, которым они подвергаются со стороны текущей воды и твёрдых частиц, увлекаемых ей, могут лишь сравнительно медленно изменять их форму. Но за исключением этой численной разницы, всё, что было сказано о подборе изменений с перевесом тех, которые уменьшают поверхность воздействия, здесь вполне применимо; и результат вполне подобный же: гальки шаровидные сфероидальные, и так далее; при чём легко проследить все переходы от каких-нибудь неправильных первоначальных форм обломков к минимум поверхности.

Результатом бесчисленных процессов подбора является и распространение света по пути кратчайшего времени. Согласно теории, световые волны идут по всем путям; но только на путях кратчайшего времени они подвергаются положительному подбору, потому что усиливают друг друга, а на всех прочих господствует отрицательный подбор. Как упоминалось, две равные волны, если они сливаются подъём с подъёмом и долина с долиной, дают учетверенную силу действия, если же долина с подъёмом, то взаимно уничтожаются, — один из наших примеров организованности и дезорганизации. На всех путях волн, кроме соответствующих кратчайшему времени, дезорганизация всецело преобладает, и световые явления отпадают; на этих же относительно немногих путях организованное сочетание волн образует «световые лучи». Только они и входят в наше восприятие, только они и учитываются нами в дальнейшем.

Развитие жизни характеризуется также образованием бесчисленных форм, из которых минимальная доля сохраняется, остальные гибнут. Первые входят в дальнейший жизненный учёт природы, вторые снимаются с него. Здесь и выступает всего нагляднее неравенство положительного и отрицательного подбора: в первом всегда есть возможность его продолжения, второй постоянно обрывается, сам себя исчерпывая. Количественно, перевес на его стороне огромный — и всё-таки сумма организованности возрастает. С самого начала, когда в науку вошло понятие «естественного подбора», биологи отмечали, как его отличительную особенность: экономию в конечных результатах, колоссальную расточительность в средствах достижения. Первое выражает повышение организованности, второе — цену бесчисленных актов дезорганизации, которой оно достигается.

Отсюда же вытекает основная, всеобщая необратимость процессов природы. Отрицательный подбор идёт везде и всюду; а то что он берёт, он уносит бесповоротно; формы разрушенные вышли из экономии природы, и сама природа уже не та, и все новое образуется в новых условиях. Если наука говорит об явлениях обратимых или повторяющихся, то это — лишь приблизительные, практические характеристики; при достаточном исследовании можно всегда показать их неточность. Человек, ушедший из дому, не может вернуться домой; ибо, если и вернётся, то уже не тот человек и не в тот дом. Брама не грезит дважды об одном и том же.

Но эта необратимость имеет ещё другое название: она есть неисчерпаемость творчества…