Фрэнсис Фукуяма:
Я или общество

Будущее демократии, между глобализацией и индивидуализмом

Какое будущее ожидает либеральную демократию? Хотелось бы знать, останется ли она стабильной, сможет ли распространиться на сегодняшние авторитарные государства? Или же демократия, как в тридцатых годах XX века, снова будет подавляться и остановит своё движение?

Ответ зависит от того, какие временные рамки мы установим. В краткосрочном периоде перспективы не слишком радужные. Рассматривая демократию в долгосрочной перспективе, нет никакого повода поддавать сомнению утверждение Алекса де Токсвилля, согласно которому демократизация началась ещё 800 лет назад до его времени) и, согласно его прогнозу, будет распространяться и дальше.

В прошлом распространение демократизации происходило волнообразно. Между семидесятыми и девяностыми годами определённо произошло то, что Сэмюэл Хантингтон назвал «третьей волной» новой демократии, накрывшей Южную Европу, Латинскую Америку, Азию и страны бывшего коммунистического блока. Эта волна, очевидно, уже достигла своей максимальной точки и сейчас находится на спаде.

К примеру, в конце прошлого года Хуго Шевез (Hugo Chavez) начал построение демократических структур и правового государства согласно желанию своих избирателей, как до него это сделал в Перу Фуджимори (Fujimori). Все бывшие коммунистические государства, располагавшие культурными и институциональными предпосылками для перехода к системе демократии и рыночной экономике, успешно его осуществили. Другие, такие как Россия и Украина, сталкиваются с огромными трудностями и в обозримом будущем вряд ли могут претендовать на членство в Европейском Союзе. В России и Украине реформы застопорились. В этих странах установилась уже не плановая и ещё не рыночная экономика, вместе с коррумпированными политическими структурами, которые население всё чаще рассматривает как незаконные.

Между тем, неолиберальная экономическая политика, которая не проводилась не только в бывшем коммунистическом мире, но также в Латинской Америке и других частях мира, «интеллектуально» впала в немилость. Валютные кризисы и спады, поразившие экономики таких стран, как Мексика, Таиланд, Южная Корея и Бразилия, вызвали растущее количество хорошо организованных движений противодействия, преследующие общую цель: остановить либерализацию и повернуть назад.

Для многих финансовые кризисы в Азии и выраженная нестабильность развивающихся рынков в период с 1997 по 1999 год являются свидетельством того, что глобализация имеет границы. Некоторые наблюдатели даже усматривают в глобализации реальную угрозу здоровью и благополучию людей. Таким образом, процесс открытия внутренних рынков для свободной конкуренции и свободная политика затормозились. Поскольку мы знаем, что международная политика склонна следовать общим тенденциям, мы могли бы прогнозировать дальнейший отход от позиций, установившихся на конец восьмидесятых годов.

Тем не менее, в долгосрочной перспективе, согласно убедительной логике, говорит о том, что либеральная демократия распространится на весь мир. В конечном счёте, развитие истории человечества в понимании Гегеля и Маркса зависит от современных естественных наук, которые ускоряют технический прогресс. Такой прогресс открывает множество производственных возможностей и приводит к динамичным экономическим процессам модернизации. В конкурентной системе национальных государств крайне сложно оставаться в стороне от общей гонки. Страна может отказаться от новейших технологий, как это произошло с Японией в XVI столетии во время токугавского периода, когда она отвергла огнестрельное оружие. Однако, рано или поздно всё равно появится кто-то вроде Коммодора Перри (Commodore Perry), с более совершенным оружием или ещё более заманчивыми перспективами жизни — и тем самым создаст повышенный спрос, вызванный желанием наверстать упущенное.

Такое уравнивание экономических организаций перед постоянно расширяющимся технологическим горизонтом мы называем глобализацией. И сущность глобализации значительно изменилась в период с начала до конца XX столетия. В то время как экономисты указывают на то, что объёмы международной торговли и инвестиций как часть общего мирового производства не намного превышают показатели столетней давности, современные коммуникационные технологии свели мир одним способом, что раньше казалось просто невозможным. Информация достигает даже самых отдалённых уголков земли. Поэтому сегодня как никогда сложно выйти из движущегося «технологического лифта». Информационные технологии, не имеющие границ по своему содержанию, делают большинство культурных сообществ проницаемыми и открывают их для воздействия чужих влияний. Такой процесс имеет огромный демократизирующий эффект, поскольку технологии открывают многочисленные возможности идти в обход национальных «привратников» знаний и информации.

Глобализация способствует развитию либеральной демократии различными способами. Глобальная экономика требует создания организаций, которые, прежде всего, будут обеспечивать функционирование рынков. Однако, это распространяется и на сферу политических ценностей: иностранные инвесторы требуют наличие прозрачного правового государства, а также стабильных систем прав собственности и личности. Томас Фридман описывает в своей книге «Lexus and the Olive Tree» многочисленные случаи, когда желание участвовать в глобальной экономике, вызванное исключительно экономическими соображениями, имело эффект демократизации. К примеру, продемократически настроенные активисты в Индонезии во времена правления генерала Сухарто не имели права прямо критиковать правительство, поэтому обвиняя Сухарто в назначении на правительственные посты членов своей семьи, они озвучивали критику ВОТ.

Становится тенденцией, когда благосостояние как таковое служит источником для возникновения стабильной демократии. Не существует исторического примера существования демократического государства с годовым доходом на душу населения более 6000 долларов, которое бы вернулось в авторитарный режим. Таким образом, прогрессирующая глобализация и растущее благосостояние могли бы служить стимулом для перехода всё большего количества обществ в систему демократии и возникновения структур, необходимых для её поддержания.

Либеральный индивидуализм разрушает общество

Вопрос состоит в следующем: станет ли глобализация согласно своим обещаниям высшим жизненным стандартом в тех странах, которые принимают её условия? Таким образом, финансовый кризис в Азии имел особое значение, поскольку он позволили возникнуть сомнению, и натолкнул на мысль о том, что глобализация в принципе нестабильна и как мотор развития ненадёжна. Тем не менее, до 1997 года Азия являлась примером, который приводился в качестве подтверждения позитивного действия глобализации. За 40 лет страны азиатского региона выросли из статуса стран «третьего мира», приобщившись к странам первого эшелона, причём темпы их роста намного превысили соответствующие темпы роста западных стран в период индустриализации. Однако в 1997 году рейтинг такой страны как Южная Корея менее чем за месяц упал с 12 на 20 место в списке индустриальных стран, а в Индонезии миллионы жителей оказались за чертой бедности. В конце лета 1998 года, после чего Россия стала неплатёжеспособной, в течение короткого времени сложилось впечатление, что паника на новых рынках повергла в кризис всю мировую экономику, как это произошло в 1930-е годы. Однако кризис не распространился дальше. Благодаря политике американского центрального банка, успешно использовавшего ресурсы, кризис был локализован.

Подытоживая ситуацию, можно сказать, что кризис возник вследствие сложного сочетания ошибок со стороны растерявшихся стран, международных инвесторов и компетентных международных организаций: Корея и Таиланд либерализовали свои рынки капиталов, прежде чем сформировать соответствующие правительственные системы; европейские банки не уделяли должного внимания рискам азиатских немобильных рынков; а Международный валютный фонд слишком торопил с либерализацией рынков капиталов.

Все данные проблемы можно устранить путём корректировки политики, и фактически большинство азиатских стран между тем снова, как и ранее, находятся на пути роста. Кризис заставил многие страны провести реформы, в конечном итоге способствовавшие установлению демократии и правового государства как следствие увеличения прозрачности финансовых операций и антикоррупционных мер. Экономический кризис, наблюдавшийся с 1997 по 1999 год, должен был послужить сигналом к пересмотру многих аспектов так называемого Washington consensus — политики начала 1990-х годов, в частности, хода либерализации на рынках капитала, что однако не означает, что глобальная экономика перестала служить способом роста.

Глобализация ставит перед либеральной демократией ряд других вызовов, к примеру, сокращение контроля общественности над социальными и экономическими процессами, сокращение дохода и/или долговременная безработица среди неквалифицированных рабочих в развитых странах, а также отсутствие международных механизмов контроля, отвечающих за демократическую общественность. Другие авторы обстоятельно занимаются этими темами, и потому я бы хотел остановиться на другом пункте. Я хоте бы обратиться ко второму важному, а именно — внутреннему аспекту демократического развития: к вопросу о жизненном уровне в устоявшихся демократиях. Я не считаю, что основным вызовом, стоящим перед современной демократией, является продолжительное социальное и экономическое неравенство. Люди отличаются своими индивидуальными способностями; группы напротив различаются своим культурным капиталом. Сегодняшние системы демократии не обязаны обеспечивать одинаковые результаты, но должны предоставлять соответствующие шансы для социальной мобильности. Такой доступ к мобильности с течением времени также увеличился в большинстве современных демократий. Однако ещё более важной является способность современной либеральной демократии удерживать общество вместе, а именно таким образом, что в нём не будет возникать вопрос о социальном исключении (exclusion), разделении и ненависти между различными группами населения или расами.

При этом, проблема меньше, чем демократия как ложно представляемый либерализм: чрезмерный акцент на автономии отдельных частей против общества как основа современной экономики и политики. Либеральный индивидуализм разрушает общество на всех уровнях, от семьи и соседства до работы и государства, в котором он (либеральный индивидуализм) подрывает авторитет институтов и ограничивает культуру — что подразумевает сокращение сферы общих ценностей и смысловых структур (sinngefuge). Общества, которые когда-то объединяли общие религиозные принципы, традиции и локальные общества, сегодня превратились в изменчивые, непостоянные системы пересекающихся идентичностей, чья связь становится шире и одновременно менее прочной. В определённом смысле в Интернете данная логика достигает крайней степени выраженности: можно вступать в контакт с любым количеством людей во всём мире, пересекая культурные границы, однако такой контакт недолговечный и поверхностный.

Азиатскую модель больше не станут воспринимать всерьёз

Сохранение общества является вызовом не только для развитых, но также и для молодых или быстро развивающихся демократий. Ключевым термином в этом процессе является гражданское общество. Между тем, утверждение о том, что либеральная демократия не может существовать без здорового гражданского общества, может показаться довольно банальным. Различие в посткоммунистическом развитии между Польшей, Венгрией и Чехией с одной стороны, а также Россией и Украиной с другой, состоит, по крайней мере частично, в полном отсутствии гражданского общества. В последних из вышеперечисленных стран наблюдается полная неспопобность людей объединяться на свободной и демократической основе, что повышает вероятность того, что это происходит на основе нетолерантного общества, то есть в группах, созданных на основе расового, этнического или национального признака.

Проблема либеральных демократий, как молодых, так и старых, состоит в том, что многие из них должны создавать сообщества и строить общие ценности в обществах, которые de facto стали многокультурными. В будущем такая ситуация станет ещё более повсеместно распространённой. В США, Канаде, Австралии и в других так называемых новых заселённых странах, она существует уже давно. Однако в будущем столетии и европейские национальные государства, вследствие слишком низкого уровня рождаемости, столкнутся с почти неизбежной необходимостью полагаться на рабочую силу иностранцев, если они не хотят исчезнуть как общество

Либеральные общества должны толерантно относиться к культурному разнообразию и пользоваться его преимуществами. Ни одно общество не сможет существовать без наличия общих норм и ценностей. Общая культура внутри такого de facto многокультурного общества всё чаще основывается на гражданском чувстве (Burgersinn) и политических ценностях, а не на расовом, этническом или религиозном принципе. В этом отношении Европа столкнётся с большими трудностями, чем большинство стран западного полушария, поскольку здесь идентичность скорее основана на национальной принадлежности.

И, наконец, невозможно предсказать, смогут ли будущие либеральные демократии сформировать соответствующую моральную основу для совместного проживания и сотрудничества своих народов. Тем не менее, мы можем утешать себя мыслью, что в прошлом многие общества уже подвергались технологическим изменениям, в которых были сметены существующие на то время моральные структуры. Однако со временем им удалось восстановить моральный порядок и здоровое общество. Такие мощные потрясения своих ценностей испытал также Запад в первой половине XIX столетия в ходе перехода от аграрного к индустриальному обществу. К началу XX столетия ему удалось выработать новые нормы и организационные принципы, которые отвечали изменённым условиям. Мы не знаем, будет ли в будущем всё происходить точно так же. Что мы с полной определённостью можем утверждать, так это то, что люди располагают мощной внутренней способностью создавать для себя порядок и правила игры.

Многое будет зависеть от того, как мировая экономика будет развиваться в последующие годы. Такой же неизбежной может оказаться глобализация. Станет ли она созидательной или разрушительной силой, зависит во многом от того, сможет ли она соответствовать быстрому экономическому росту. Несмотря на все недостатки и экономическую нестабильность глобализации, не существует другой альтернативы в качестве пути к экономическому развитию. Мексика, после катастрофического валютного кризиса (Начавшегося в конце 1994 года — Прим. ред.), вопреки сильным марксистским и националистическим традициям не видела другой возможности кроме настойчивого сближения с Северо-Американской зоной свободной торговли (Мексика вступила в НАФТА в 1997 году — Прим. ред.). В одно время азиатская модель показалась такой реальной альтернативой, однако после затяжной стагнации Японии и проблем, стоящих перед другими странами региона, она уже не будет восприниматься как серьёзный конкурент либеральному сближению с глобализацией.

Демократия и рыночная экономика стоят как в начале, так и в конце единственно возможного пути. И пока это удаётся, мы можем быть уверены, что они обе (демократия и рыночная экономика) будут прочно удерживаться и в следующем тысячелетии.