Пётр Георгиевич Щедровицкий:
Системо-мыследеятельностная методология и психология

1. Введение

Системо-мыследеятельностная методология (СМД-методология) — направление, школа, течение в российской, советской и постсоветской философской и социально-гуманитарной мысли. Вопросы взаимодействия и взаимоотношений СМД-методологии, разрабатываемой с 1952 года в рамках Московского логического (методологического) кружка (ММК), и психологии могут быть освещены по крайней мере в четырёх планах.

Во-первых, в рамках ММК, начиная с 1956 года проводился анализ логико-методологической и эпистемологической структуры социальных наук (социального, гуманитарного, знания) и самой психологии, как особого научного и нормативно-деятельностного предмета (дисциплины). Критика существующих программ построения психологии (начиная с В. Вундта), используемых логико-методологических понятий и выделение ключевых проблем, с которыми сталкивалась прикладная методологи психологии, начиная с Гоклениуса (впервые употребившего термин «психология» в контексте своей архетектоники знания), легло в основу разработки собственного логико-методологического проекта построени «психологии» как прикладной науки.

Во-вторых, в рамках ММК постоянно проводился анализ смыслового материала, конкретных рабочих понятий и моделей, разрабатываемых в различных психологических «школах» и «направлениях». В подавляющем большинстве случаев, наряду с распредмечиванием «психологических» знаний (теорий), в рамках ММК при этом проводилась параллельна конструктивная работа, которая завершалась соответствующими рабочими результатами. В числе основных направлений, по которым осуществлялась такая параллельная и критическая работа, следует упомянуть:

• теорию мышления и содержательно-генетическую логику (эпистемологию), разрабатываемую в 1954–1962 годы на материале процессов учения-обучения и решения задач (психология мышления Вюрцбургской школы, теория Ж. Пиаже, теория продуктивного мышления К. Дункера, теория формирования умственных действий П. Гальперина);
• теорию рефлективного управления, разрабатываемую в 1960–1967 годы на материале детских игр и исследования взаимоотношений в детских коллективах (психологическая теория игры Д. Эльконина, социально-психологические и ролевые теории Д. Морено, М. Шарифа, Ч. Кули, теория личности Л. Божович);
• теорию деятельности и методологию проектирования (в том числе, инженерно-психологического проектирования), разрабатываемую в 1962–1970 годы (психологическая теория деятельности А. Леонтьева, теория установки Д. Узнадзе, теория социального действия Т. Парсонса, теория действия Д. Мида, теория поля К. Левина);
• теорию коммуникации и понимания, разрабатываемую в 1967–1975 годы на материале исследований межпрофессиональной коммуникации при решении сложных задач и совместной деятельности (теория общения «школы» С. Рубинштейна, психолингвистика, философия языка, когнитивна психология, философия диалога М. Бахтина и В. Библера).

Особо необходимо выделить ряд наиболее общих понятий и категорий, относящихся к области философской и педагогической антропологии и получивших специфическую интерпретацию в рамках СМД-методологии (понятия «личности», «индивидуальности», «сознания», «психики», «развития»).

В-третьих, в рамках ММК была создана новая практика межпрофессиональной методологически организованной коммуникации и коллективного мышления по решению сложных проблем (проблемных ситуаций). В контексте этой практики был развёрнут целый комплекс антропо- и психотехник, ориентированных, прежде всего, на выращивание (формирование) интеллектуальных функций: понимания, рефлексии, мыслительной деятельности, коммуникационных техник. С этой точки зрения СМД-методология может рассматриваться как своеобразный антропотехнический эксперимент, а основные понятия, разработанные в рамках ММК, не столько фиксируют некие абстрактные процессы, сколько задают проекты организации интеллектуальной сферы (и в силу этого несут на себе ярко выраженный технический характер).

В-четвёртых, процессы взаимодействия и взаимовлияния СМД-методологии и психологии могут рассматриваться в плане реконструкции социальных и социально-политических отношений между двумя (несколькими) группами исследователей и организаторов науки: «методологами» и «психологами».

Следует подчеркнуть, что «круг» специалистов, работающих в области социального знания был чрезвычайно узок; практически все «основные фигуры» были лично знакомы и между ними существовала «плотная» система формальных и неформальных отношений.

Начиная с 1954 года на базе Научно-исследовательского института общей и педагогической психологии работает постоянно действующий семинар «Комиссия по психологии мышления и логике»; первым официальным руководителем семинара был Б. М. Теплов, а в его работе принимали участие Н. Алексеев, А. Леонтьев (сын), В. Давыдов, В. Зинченко, В. Лефевр, А. Рождественский, Г. Щедровицкий, С. Якобсон и многие другие. С 1960 года по инициативе А. Запорожца на базе Научно-исследовательского института дошкольного воспитания была создана группа аспирантов, занимавшихся исследованиями игровой деятельности дошкольников и младших школьников (группой руководил Г. Щедровицкий). С 1967 года после создания факультета психологии Московского государственного университета (МГУ) при кафедре инженерной психологии была создана лаборатория, в которую вошли ряд членов ММК (В. Дубровский, Л. Щедровицкий, А. Пископель и другие). В результате их исследовательской и учебной деятельности на факультете сформировалась группа молодых студентов и сотрудников, специализирующихся в различных направлениях психологии и одновременно получающих философское и методологическое образование в ММК.

Таким образом, можно говорить о длительном существовании специфической психолого-методологической или методолого-психологической «субкультуры», в которой, к примеру, дл отдельных участников «СМД-методология» играла роль философско-методологического основания, а «психология» выступала как направление социализации и специализации, или, напротив, «психология» выступала как канал вхождения в область философских и методологических проблем.

Специфической особенностью ситуации в научных сообществах в Советском Союзе следует также считать повышенную вовлечённость научных дискуссий и разработок в политические и идеологические процессы. В результате большая часть работ, проделанных в рамках ММК, осталась неопубликованной, а многие перспективные направления исследований были закрыты после 1968 года. Ряд участников ММК, специализировавшихся в области «психологии» и «антропологии» были вынуждены эмигрировать из Советского Союза (А. Зиновьев, В. Дубровский, В. Лефевр и другие).

Предлагаемая Вашему вниманию работа должна рассматриваться как предварительная; она посвящена обзору и краткой характеристике основных понятий и принципов СМД-методологии, относящихся к сфере исследования человека и одушевлённой (человечески опосредованной) мыследеятельности. Точкой встречи «СМД-методологии» и «психологии» следует, как мы уже говорили, считать область философской и педагогической антропологии.

Таким образом, речь идёт об изложении основ системо-мыследеятельностной антропологии.

2. Ситуация

Психология в России, как и философия в целом, а также многие другие социальные науки не получила достаточного развития перед Первой мировой войной и революцией 1917 года. В последней четверти XIX столетия под редакцией Н. Я. Грота начинает выходить журнал «Вопросы философии и психологии», под редакцией Н. О. Лосского выходят сборники «Новые идеи в философии» (ряд сборников целиком был посвящён психологической проблематике), в которых в систематической форме публикуются работы по философским проблемам психологии.

Создаётся лаборатория Н. Ланге в Одессе, ряд групп работают на базе психиатрических и психоневрологических клиник. В 1912 году в Москве на частные пожертвования создаётся первый институт экспериментальный психологии, который возглавляет киевский профессор философии Георгий Челпанов. Через тридцать лет после создания знаменитого института экспериментальной психологии под руководством В. Вундта в России приходит программа построения «психологии» как экспериментальной науки.

В 1923–1924 году директором Института психологии в Москве стал сторонник рефлексологической теории Константин Корнилов, и вскоре академическая психология полностью избавилась от философских дискуссий.

Вместе с тем, Россия не успела пережить ни фрейдизма, ни психотехники, ни распространения оккультной психологии и восточных психотехнических направлений. Все эти направления психопрактик сформировались лишь в зачаточном состоянии и к середине 1920-х годов их развитие на русской почве было искусственно прервано, а их адепты были отстранены от активной деятельности или физически уничтожены. С середины 1920-х годов вплоть до известного постановления «О педологических извращениях в системе наркомпроса» (1936) единственным практическим направлением приложения психологии оставалась педагогическая практика. Несмотря на то, что эта сфера становилась год от года всё более и более идеологизированной, именно в рамках педагогики, педагогической психологии и педологии был сформирован целый ряд оригинальных философских, антропологических и психологических концепций, которые на долгие годы определили лицо «советской психологии».

Именно в этой сфере возникла известная во всём мире «культурно-историческая концепция» Л. С. Выготского, в этой области работал талантливый философ П. Блонский (начинавший свою работу до революции с анализа философии Плотина) и многие другие.

Аналогичная ситуация «практической целесообразности» повлияла на работы А. Лурии; увлекающийся Фрейдом студент Казанского университета во время войны 1939–1945 года активно занимается проблемами реабилитации психических и психомоторных функций. Именно в этой области стала возможной реализация целого ряда оригинальных идей культурно-исторического и структурного подхода в психологии.

Вместе с тем, принципиальная зауженность практической сферы, в контексте которой разрабатывались и реализовывались психологические идеи, и сохранение целого ряда идеологических ограничений на философское и методологическое осмысление оснований проводимых психологических исследований приводила к «уплощению» проблематики и самой психологии. В результате этого «школа» Выготского не смогла реализовать и развернуть даже идей самого Выготского и к концу 70-х годов наметился явный кризис «советской» психологии.

Именно в этот период в психологических кругах намечается линия на заимствование базовых психопрактик, психотехник и методик управлени психическими процессами из различных направлений, сформировавшихся в течении ХХ века на Западе. Многие движения в этой области были вызваны чисто идеологическими причинами: через заимствование методов гуманистической психологии, трансперсональной психологии, экзистенциальной психотерапии происходил «импорт» новых ценностей, рамок и целей психологических практик и человеческого самоопределения. Большое значение оказали чисто прикладные задачи: развитие психологии управления, работа в области семейного консультирования, суициды, девиантное поведение и так далее.

Однако, такое заимствование методов и техник практической работы в ситуациях в подавляющем случае не сопровождалось анализом теоретических и концептуальных оснований названых психопрактик; не было так же специальной работы по выявлению социокультурных условий применения этих практик и последствий их развёртывания в иной культурной среде.

Сегодня процесс экспансии психопрактик и психотехник (как с Востока, так и с Запада) в Россию приобрёл лавинообразный характер. В этой ситуации, естественно, происходит вынужденное до-самоопределение отечественной академической психологии и тех концептуальных и теоретических направлений, которые с самого начала не теряли связи с теми или иными областями практики. Поэтому в ближайшее время можно ожидать нового витка развития как «культурно-исторической теории» так и системо-мыследеятельностной антропологии.

3. Подход

Дискуссии о «фундаментальных» категориальных характеристиках объекта анализа в социальных науках

Сформулированный немецким философом Ф. А. Ланге в середине 1960-х годов лозунг «Назад к Канту!» в качестве одной из наиболее важных составляющих включал в себя программу построения комплекса новых наук социально-гуманитарного профиля.

Первые программы, возникшие в этой области, были связаны с прямым переносом образцов научности, возникших в естественных науках XVI–XVII веков. Использование методологического аппарата естественных наук в области исследования человеческих феноменов предполагало, что можно представить «психику», «психические функции», «поведение», «личность» или «человека» (в широком смысле слова) как естественные (Е) объекты.

В наиболее явной форме этот принцип был зафиксирован Г. Эббингаусом при исследовании процессов памяти. Твёрдо зная, что процессы запоминания органично включены в ткань более сложных интеллектуальных процессов (понимания, осмысления, рефлексии), Эббингаус предлагает в качестве эмпирического материала для исследования так называемые «бессмысленные» (не-организованные) слоги и трактует полученные результаты, как описание собственных закономерностей памяти (в отличии от других интеллектуальных процессов).

Между тем «человек» (а вместе с тем, «психика», «сознание», «поведение», «интеллект») — и это было также отчётливо осознано более 100 лет назад — является в принципе отнюдь не естественным, а наоборот искусственным или искусственно-естественным (И или И-Е) объектом, и поэтому представление его в виде Е-объекта в каждом случае требует своего специального оправдания и обоснования. Во всех случаях стремление сформировать подобные естественные объекты изучения осмыслено и целесообразно в рамках постановки и осуществления более широкой практической (искусственно-технической) программы, в которой и относительно которой могут быть сориентированы соответствующие исследования.

Методологические заметки к истории развития «психологии» и «психотехники»

Если мы, с этой точки зрения, будем рассматривать историю социальных дисциплин (и, в частности, историю «психологии»), то мы убедимся, что такая логика рассмотрения отражает ход и перепитии реальных исторических процессов.

Необходимо признать, что, говоря о «психологии» мы подразумеваем сложный комплекс исследовательских концепций и «схем», диагностических методик и типологических описаний: технических подходов и проектов, конкретно-практических ситуаций воздействия на человека. В плане функционирования (в синхронии) мы должны трактовать «психологию» как популятивное (а не системное) целое; в плане истории и развития «психологии» мы имеем дело с полигенезом.

Нет необходимости искать единые механизмы и единые законы функционирования и развития этого целого; нужно выделять и прослеживать множество процессов исторической трансформации деятельности, мышления, знаний, средств и методов, намечая, вместе с тем, взаимосвязи и рефлексивные отображения их друг на друга. Каждый из этих процессов, при этом, имеет своё «время», свою логику; порой они переплетаются и смыкаются, порой — расходятся, теряя все точки общности.

Однако, признавая реальную сложность и неоднозначность исторического развития «психологии», мы можем всё же выделить основной, конституирующий становление и развитие этой области процесс, вокруг которого потом «наслаивались» и «наворачивались» другие вторичные процессы и образования. Таким ядерным процессом является взаимодействие между широкими областями общественной практики (такими, как педагогика, медицина, организация и управление), с включёнными в них психотехниками (педагогической психотехникой, психоанализом, психотерапией, профотбором, психотехникой труда) и теоретическими (научными) представлениями и знаниями, между, иными словами, психо-техникой и психо-логией.

Исходными и базовыми при этом, как мы уже сказали, являютс дискретные ситуации практического, технического, преобразующего, шире — искусственного отношения к человеку (возникающие в разное время и при разном наборе действующих факторов).

Постепенно вокруг них возникают и складываются новые структуры мышления и деятельности, находящиеся в рефлексивном отношении к исходной (технической или практической) деятельности. Отсутствие (или необходимость до-определения) представлений о целях и результатах заставляет разворачивать деятельность по проектированию образцов продукта («нормальный» человек, «обученный», профессионально-пригодный). Недостаток средств и методов построени действий будет восполняться за счёт развития методической работы. На следующем этапе развития и усложнения систем деятельности ставится вопрос о объекте и необходимости особого его представления: так возникают технические исследования (техническая наука), диагностика и собственно научные исследования.

Однако в дальнейшем все эти «компенсаторные» структуры мышления и деятельности, сформировавшиеся под жёстким гнётом практических и технических задач, могут отделяться и автономизироваться.

Исследование начинает разворачиваться в своей естественной идеологии, безотносительно к возможностям и путям развития техники и технических знаний; сама практика выступает как переменная, происходит обобщение, экспансия, перенос результатов на другие сферы и службы. Диагностика, используя типологические представления, превращается в самостоятельную область псевдо-исследований. Методика перестаёт ориентироваться на фиксацию уже совершенного действия; она всё более ориентируется на анализ возможного, что, в свою очередь, требует включения в неё научных исследований и идеальной практики. Что касается базовых технических и практических структур мышления и деятельности, то они своими средствами выращивают новые исследовательские и диагностические «машины», взамен отделившихся.

Именно такова, с нашей точки зрения реальная механика процесса исторического развития сферы «психологии», приведшая к началу ХХ века к предельной дифференциации и дроблению технических и исследовательских проектов (программ). В Европейской интеллектуальной ситуации сосуществуют и параллельно разворачиваются психотехники, психометодики, психодиагностики и психологии разной сложности, разного типа и уровня организации.

К вопросу о поиске «рабочей» и «предельной» онтологии

Вместе с тем, уже в конце XIX — начале ХХ века было осознано, что традиционные представления о «психике», психических явлениях и функциях не могут использоваться в сложившихся к тому времени психотехниках, и, тем более, не могут обеспечить им необходимое развитие.

Психология вырвалась за границы «психики» и в рамках широкого движения по построению новой теории для техники (или того, что Ф. Гизе в 1922 году назвал «синтетической картиной психотехнической данности») наметился переход на позиции анализа и учёта человеческого фактора как такового, понимания и предсказания поступков и действий людей.

При этом различные группы психотехник, методик и исследовательских концепций как бы «стягивались», объединялись вокруг сложных феноменально-оптических представлений (которые можно бы было назвать «обыденными» предметами); поведения, человека, личности.

Однако, эти представления не могли решить задачи связи и соорганизации тех множественных деятельных подсистем, которые к этому моменту составляли тело сферы «психологии». Они должно были быть дополнены особыми моделями, которые бы выступили в качестве стрежня, связывающего и замыкающего различные типы психологической (в широком смысле) работы.

Модели выступали как средства содержательной организации, как необходимое семиотическое образование, которое обеспечивало перенос знаний и представлений из одной ситуации в другую, из одной плоскости мышления и деятельности в другую: в рамках техники модель служила средством фиксации предмета действия и в то же время она могла разворачиваться в слое собственно теоретической и онтологической работы.

Оформление целого комплекса такого рода моделей и модельных описаний приходится на конец 1920-х — начало 1940-х годов.

Деятельностный и натуралистический подходы к проблеме «человека»

Таким образом, мы утверждаем, что представление Е-человека в принципе вполне возможно и допустимо, во всяком случае — в плане логическом. Но, чтобы выяснить, оправдано ли оно также и методологически, нужно рассмотреть процесс идеализации и моделирования, с точки зрения тех социально-практических задач, ради которых он осуществляется.

Объектом рассмотрения при этом становится уже не сама эта автономна организованность, называемая «человек» (психика, сознание, личность), а та совокупность социальных и социокультурных систем, котора определяет формирование и функционирование этой организованности. При этом, как мы пытались показать, вид, форма и конкретный набор тех параметров, которые мы вносим в конструкцию, представляющую «человека», определяются прежде всего характером и типом той социальной системы, с позиции которой мы собираемся осуществлять искусственно-техническое воздействие на человека или управлять развитием его свойств-качеств.

К примеру, если мы рассматриваем все с точки зрения системы образования, то должны представить в виде естественно развивающихс те свойства человека, которые формируются другими социальными системами, и должны строить прогноз, предполагая, что все эти системы останутся неизменными или будут изменяться и развиваться по «гладким» законам, а система образования, напротив, будет меняться и перестраиваться нами искусственно, соответственно нашим социальным целям и задачам.

Если же, наоборот, мы будем рассматривать все с точки зрени профессионально-производственных систем, то должны будем представить в виде естественно складывающихся те свойства человека, которые формируются всеми непроизводственными системами, а профессиональные и производственные свойства человека должны будем рассматривать как искусственно формируемые.

Таким образом, в зависимости от принимаемой нами социотехнической центрации будет существенно меняться модель человека и те свойства, которые мы в неё будем включать или же, наоборот, исключать. И соответственно этому, те свойства, которые в одной модели будут выступать как естественно складывающиеся, в других моделях будут трактоваться как искусственно формируемые.

Но это и значит, что каждая из этих моделей будет выступать уже не как чисто познавательное представление о человеке, а как специальное и отчётливо осознаваемое в этой своей функции средство социотехнического (психотехнического, культуротехнического, антропотехнического) действия, осуществляющего управление развитием определённых свойств и качеств человека. А представление Е-развития тех или иных свойств человека во всех этих моделях будет не чем иным, как превращённым представлением структурных требований, функциональных зависимостей и прямых воздействий на человека всех других социальных систем, неподвластных нашим управляющим воздействиям.

Что же касается модели человека, в которой бы все свойства рассматривались как естественно складывающиеся и развивающиеся, то она, как это нетрудно сообразить, будет просто практически бессмысленной и никчёмной.

Логико-семиотический и эпистемологический подход

Реализация деятельностного подхода к проблеме человека, а также к антропным элементам систем мыследеятельности, конкретизуется через обращение к основным идеям культурно-исторического подхода, а также через специальный анализ эпистемических организованностей деятельности: знаний, знаков, понятий, смысла, рамок, схем и так далее.

Если говорить чрезвычайно грубо, то человеческое поведение-действие трактуется как функция от распылённых в социокультурных системах знаний и процессов их распространения и применения. Знание (и другие эпистемические организованности) рассматривается в контексте употребления (более точно было бы сказать, что знание и есть то, что употребляется), а действие (или другие организованности мыследеятельности) рассматриваются как результат передачи, понимани (освоения) и использования различных по своему содержанию (материалу) знаний.

Построение отдельным человеком (или группой) трасс своей жизни или сценариев целенаправленного поведения-действия зависит от того набора знаний, которым он оперативно владеет и тех рамок, которые сформированы за счёт социокультурной организации и интерактивного (интерсубъективного) характера коммуникации и реализации планов поведения.

Огромное значение в процессах самоопределения и деятельности играет рефлексия, в рамках которой формируются специфические знания о самом себе, своих интересах, целях, ориентациях, установках и предпочтениях. Не менее важным оказываются принципы публикации рефлексивных знаний, принятые в данной социокультурной структуре, а также принципы обмена знаниями в ходе со-деятельности. Если принять во внимание, что публикация и обмен знаниями выступают как механизм реализации отношений рефлексивного управления в деятельности, то вопрос о знаниях по праву становится ключевым вопросом всех социальных наук.

4. Метод анализа

Проблемы выявления «сущностных» характеристик человека (человеческого) в системном подходе

Всякий человек (неважно, рассматриваем ли мы его как индивида или как личность), как мы пытались показать, является искусственным продуктом многих социальных и социокультурных систем — семейных, культурно-стартовых, образования, профессиональных, клубных, систем распределения и так далее, а кроме того, он ещё живёт и существует на пересечении и внутри всех этих систем (а следовательно, во многом по их законам).

Осознание этого факта ставит перед нами комплекс методологических (логических и онтологических) проблем.

Когда К. Маркс пишет о том, что сущностью «человека» является та совокупность общественных отношений, в которые он вступает в процессах своей жизнедеятельности, то он лишь фиксирует на материале анализа «человеческих проявлений» принципы и основные идеи так называемого «системного подхода». С логической точки зрения эти принципы состоят в том, что сущность вещи (предмета анализа) лежат вне неё — в том системном окружении, которое задаёт и определяет функции данной вещи, а следовательно и её сущность (в системном рассмотрении). Именно поэтому сущностью человека оказывается та общественная система, элементом которой он является. Однако, в тезисе Маркса склеены два различных плана. Первый из них относится к логике системного рассмотрения. Второй к специфическим характеристикам той системной целостности, в которой и относительно которой мы будем рассматривать «человека».

В этом плане вопрос о сущности той или иной вещи (предмета мысли) всё равно решается дважды: один раз, когда мы определяем ту системную целостность, относительно которой будет выделяться искомая сущность, а другой раз, когда мы проводим системный анализ и выделяем способ существования (осуществления) данной вещи (предмета, организованности) в рамках данной системы.

Заметки к истории «системного подхода»

История науки показывает, что применение системно-структурного подхода требует, в первую очередь, особой методологии, особого «языка» описания и структурной графики.

Здесь можно сослаться на опыт химии, в которой в 4О–8О-е годы прошлого столетия были обнаружены соединения одинакового состава, обладающие при этом разными свойствами. Этот феномен оставался длительное время центральной проблемой и структурная химия смогла оформиться в науку, создать новые понятия и теорию лишь после того, как Бутлеров и Кекулле ввели особые структурные схемы и, тем самым, получили возможность моделировать исследуемые объекты.

Ведь «связь» как таковая, в качестве объекта мысли и объекта оперирования существует лишь на схеме и благодаря ей. В реальном практическом объекте ни «связей», ни «отношений» нет, и только после введения соответствующих структурных изображений (будь то в химии, биологии или психологии личности) появляется возможность говорить о тех или иных функциональных характеристиках вводимых идеальных объектов. Развитие структурного «языка» и системных представлений обеспечило развитие теории не только в химии. Можно напомнить историю функционализма в архитектуре (Баухауз, Т. Мельдонадо), в биологии, применение структурно-функционального подхода в культурантропологии (Б. Малиновский) и социологии (Р. Мертон, Т. Парсонс).

При этом приложение системно-структурной методологии к новым, более сложным (или просто иным) объектам в рамках других предметов и дисциплин приводило к развитию и дифференциации самих системно-структурных представлений, понятий и категорий. Распространение её в биологии и предельно острой постановке проблемы целостности, к разворачиванию средств и способов «схватывания» процессов; попытки приложения системных методов в психологии (гештальт-психологии) выделили проблему связи и существования разных «систем» на одном «материале».

Последние 5О лет системно-структурный подход захватывает все новые и новые области: системное проектирование, теорию принятия решений, теорию организации и управления; при этом возникающие трудности и парадоксы трансформируют и изменяют сам подход и саму методологию.

Если мы теперь попытаемся применить эти средства к «человеку», к «личности» — это приведёт не только к кардинальной перестройке понятий и теорий в рамках психологических и социально-психологических дисциплин, но и к обогащению самой системно-структурной методологии.

Если же мы откажемся от этой работы, то обречены остаться в рамках традиционных понятий и категорий («внешнее внутреннее», субстанция, вещь, субъект среда), закрывающих путь исследования процессов кооперации, коммуникации, коллективного мышления и решения задач, организации. Вместе с тем, это будет и отказ от реальной проблематики «человека» (личности) и человеческих отношений в пользу субстанциональной, натуралистической, по сути своей трактовки.

Но что значит ввести те или иные системно-структурные представления в психологию личности? Чего требует от нас логика системно-структурного мышления и какие существенные изменения она сама должна претерпевать?

Логика системного анализа сложного объекта и понятие «организованности»

С логической точки зрения единственное, что даёт нам право рассматривать «человека» как самостоятельный и автономный объект, так это то, что он существует сразу во многих системах и представляет собой такую организованность, которая хотя и определяется каждой из этих систем и всеми ими вместе, тем не менее сохраняет свою относительную устойчивость и инвариантность (можно сказать, свою инерционность), делающую её относительно независимой от каждой отдельной системы (но отнюдь не от всех их вместе). Но эта относительная автономность человека не избавляет нас от необходимости рассматривать его системно, она лишь делает крайне сложными сами приёмы и методы такого рассмотрения.

Самым первым и простым системным различением является выделение «мест» в деятельности (или социальных структурах) с набором заданных функций и «материала-наполнения».

При этом «места» со всеми их функциональными характеристиками относятся к тем или иным социально-деятельным структурам, а «наполнение» рассматривается как квазивещное образование, организаци и атрибутивные свойства которого отражают и как бы запечатлевают в себе функциональные свойства тех «мест», через которые оно прошло в процессе своей индивидуальной истории.

Благодаря этому мы получаем возможность рассматривать самые разные отношения между «местами» и «наполнениями» противоречия, ограничения, зависимости, соответствия, воздействия, обеспечения и тому подобное — разбирать функциональные свойства мест в соответствии с различными типами социальных структур (и, в частности, различать существование человека в качестве индивида и в качестве личности), анализировать атрибутивные свойства человека, с одной стороны, в плане их происхождения и формирования, а с другой стороны — в плане их деятельного проявления, сопоставлять друг с другом разные «места» через посредство атрибутивных свойств и так далее.

Именно этот приём отображения структурно-функциональных свойств «мест» в атрибутивные свойства наполнения (соответствующий, судя по всему, тому, что реально происходит с человеком в процессе его социокультурного становления и развития) позволяет нам говорить об относительной устойчивости и инерционности существования отдельного человека и при решении определённых социотехнических задач представлять его в виде Е-объекта.

Идеализация, осуществляемая в данном случае один к одному, подобна той идеализации, которую проводят физики, когда они действие полей всемирного тяготения представляют в виде «веса», которое трактуетс как непосредственно измеряемое атрибутивное свойство тела.

Принципы системного анализа и системного представления «феномена человека»

Человек, как таковой, складывается из наложения этих двух представлений и так называемые психологические его характеристики могут быть отнесены (и относятся) к плану «наполнения» функциональных мест в деятельности.

По сути дела, мы берём «море» деятельности, в котором живут «капли воды» — люди, рассматриваем приливы и отливы, течения и водовороты и утверждаем, что это и есть жизнь капли. Свойства движения моря мы целиком приписываем капле; законы развития и функционировани деятельности, «нормы» её мы переносим на отдельного человека и утверждаем, что человек как пассивный материал деятельности живёт по логике деятельности.

Но при этом мы часто забываем, что всё это не есть описание деятельности сквозь призму жизни человеческого материала: того, как деятельность отражается на человеке и того, как человек отождествляется с деятельностью. Мы исходим из того, что «капля» сделана как характерный элемент «моря» и в этом смысле движение мор и движение капли всегда совпадают.

Надо понимать, что на этом пути никогда не будет построена психологи личности (как и вообще психология); в лучшем случае мы получим психологическую теорию деятельности. Между тем, существует особа область и особая логика жизни «капли» (но не средней капли, а этой конкретной, экземплифицированной) — это область личной истории, это траектории движения и развития «человека». Человек рождается, учится, приспосабливается к деятельности и осваивает межличностные отношения, переделывает и трансформирует их, развивает деятельность, потом стареет и умирает. Это есть цикл индивидуальной жизнедеятельности, в котором все, в том числе рождение и смерть имеют не только социальный, культурный, деятельностный, но и «психологический смысл».

Другими словами, кроме определения человека как элемента деятельности и социальной системы, мы должны представить его как «микрокосм», как целостную систему другого порядка, живущую по другим законам. И если описание человека, как функционального «места» в деятельности и как «материала» наполнения этого места, лежали в рамках одного системно-структурного представления, то различение человека как «элемента» и как отдельного «микрокосма» относится к двум принципиально разным системно-структурным представлениям, которые теперь, оставаясь противопоставленными друг другу, должны быть ещё особым образом наложены и соотнесены.

Рассмотрение «человека», таким образом, заставляет нас развивать системно-структурную методологию и обсуждать проблемы осуществлени системных связей на множественном «материале» деятельности относительно независимых и взаимодействующих между собой «единиц» (человеческих «микрокосмов»), которые не только определяютс деятельностью, но и определяют её процессы и структуры.

По сути дела это сосуществование двух ортогональных онтологий: одной, ухватывающей системно-деятельностный план (с различением «мест» и «наполнений» и другой, описывающей ту или иную частную «единицу», организованность деятельности и мышления как полную систему — характерно для гуманитарных наук. Тем более, необходимым оно становится при введении системно-структурных средств в психологию личности. Однако наличие двух системно-структурных представлений человека описанного типа, связанных друг с другом, является не достаточным для задания онтологических схем (идеальных объектов) «личности».

Эти онтологические схемы появляются только на следующем шаге, когда мы второй раз проделаем описанную процедуру фокусировки (центрации) в рамках полученного сложного системно-структурного представления. От анализа «личности» как специфического материала второго порядка (специфического в отличие от «поведения», «сознания» и так далее), обеспечивающего планы существования человека как элемента деятельности и как «микрокосма» (другими словами, планы существовани форм деятельности на человеке и собственно человеческих форм мышления, эмоциональности, понимания, воли и так далее) мы на этом шаге перейдём к выделению специфических для «личности» процессов, функциональных структур и морфологии. Мы должны теперь рассмотреть «личность» как полную систему и этот анализ впервые даст основани для построения онтологии и теории.

5. Предельная и рабочая онтология

Мир человека: воспроизводство деятельности и трансляция культуры

Применение системного подхода к анализу и описанию «феномена человека» не задаёт однозначно выбора той онтологической картины (онтологии) в которой и относительно которой мы будем рассматривать человека. Можем ли мы сводить сущность человека к тем социальным и коммунальным системам, в которых он непосредственно пребывает? Не является ли такая социологическая трактовка «игрой на понижение?» Каким образом мы будем учитывать в исследовании человека его связь с культурой, а вместе с тем, с историческим развитием всего человечества? Каким образом мы будем учитывать то, что человек является Духовным существом?

Вопросы, которые мы пунктирно обозначили стали предметом острых дискуссий в философии и социальных науках в конце прошлого-начале нынешнего столетия. В частности, эта дискуссия проявилась в известном споре между сторонниками социологической концепции адаптации человека (био-социальный подход) и сторонниками культурно-исторической концепции развития человека. Первые утверждали, что все свойства-качества человека могут быть объяснены (а вместе с тем, сформированы) в рамках концепции приспособления человека к существующему социально-коммунальному окружению. Вторые, напротив, утверждали, что существует пласт исторически накапливающейс культуры, который опосредует отношения человека и социальных систем и, вместе с тем, создаёт совершенно другое пространство самоопределения, формирования и развития человека.

СМД-методология исходит из принципа многоуровневости и не гомогенности (не = однородности) того мира (пространства) в которое включён человек. Признавая наличие социального контекста и социальной детерминации человеческого поведения (свойств-качеств), СМД-методология рассматривает чисто социологические трактовки феномена человека как редукцию и упрощение.

СМД-методология исходит из принципа культурной опосредованности (не-тождественности социального и культурного) и вводит представление о исторически развивающейся Деятельности, как единстве процессов трансляции культурных норм и их реализации на социальном и человеческом материале.

В плане дальнейшего развёртывания онтологических представлений о Деятельности СМД-методология продолжает традиции немецкой классической философии и подчёркивает необходимость отказа от психологизма в социальных науках. Вместе с тем в самой психологии использование категории «деятельности» приводит у целому ряду двусмысленностей: последняя употребляется как для обозначени глобальных проявлений социума, так и для описания того, что происходит с человеком.

Введение «схем» такого рода, как мы уже подчеркнули, было оправдано: оно выводило за узкие рамки физиологизма и психологизма.

Однако, мы понимаем, что существует множество социокультурных систем, не тождественных и не изоморфных друг другу, связывающих человека с миром социальной деятельности. Каждая из этих структур задаёт особую действительность, со своими механизмами и процессами, а следовательно — может стать самостоятельным предметом изучения.

Вместе с тем, в методологическом плане мы не можем ограничиватьс применением к различным проявлениям социального и человеческого одной и той же схемы анализа: сводить их к предельной онтологии и представлять — мышление как деятельность, общение как деятельность и так далее. Если это и было продуктивно на первых этапах развити деятельностных представлений, то сегодня задача состоит в том, чтобы вывести все эти представления из «деятельности» и показать специфику каждого, равно не сводимую к другим и абстрактной идее деятельности — как таковой.

Мышление как не-деятельность: на пути к представлениям о коллективной мыследеятельности

Вместе с тем, та реальность, которая в рамках немецкой классической философии была обозначена как мир культурно-исторической деятельности также неоднородна и включает в себя целый ряд различных образований.

Абстрактная идея деятельности в своих онтологических интерпретациях является явным переупрощением социокультурной реальности. Люба деятельность необходимо содержит в себе элементы мыслительной организации, рефлексивного и понимающего оформления, коммуникационного выражения. При этом нет смысла, говоря о мышлении, понимании и рефлексии возвращаться к чисто психологическим интерпретациям. Названные процессы точно так же являются коллективными образованиями и, в силу своей сущностной связи с Деятельностью, должны рассматриваться как процессы, имеющие культурно-историческую природу. Однако, эти процессы не могут трактоваться только как Деятельность.

Мы вынуждены расширять категориальную и онтологическую базу и рассматривать коллективную мыследеятельность как минимальную «единицу», из которой должны быть выведены все остальные процессы и организованности. Коллективная мыследеятельности помимо деятельности-как-таковой, включает в себя процессы коммуникации, в которой «встречаются» два различных носителя деятельности, а вместе с тем, процессы взаимопонимания, понимания, рефлексии и чистого мышления, тесно связанного с такими функциями как воображение, представление, схематизация и созерцание.

Наличие пространства коммуникации и мышления как бы «погружает» нормированную и культурно-опосредованную Деятельность в более широкий «эфир» интерсубъективного взаимодействия; именно наличие этого более широкого плана позволяет говорить о процессах создания виртуальных пространств и интеллегибельных миров, не тождественных имеющимс организованностям Деятельности. Последние и являются пространствами свободы и самоопределения человека, в которых может ставитьс специальная задача изменения деятельности, артификации коллективной мыследеятельности и тех или иных процессов, а также формировани субъективности.

«Другой» выступает как способ расширения пространства коллективной мыследеятельности, а культура не столько нормирует коммуникацию и понимание, сколько задаёт общие рамки мысле-коммуникационного пространства, делая само понимание (взаимопонимание) возможным, но не предопределяя конкретный характер наполнения этого пространства теми или иными организованностями.

С этой точки зрения можно также сказать, что «человек» выступает как Топика, которая лишь высвечивается (проявляется) в акте коммуникации, но нигде не проступает полностью, оставаясь «тайной».

Наличие слоя мышления, как не = деятельности, и пространств коммуникации-понимания-не = понимания, превращает человека в открытую систему и служит механизмом развития самой Деятельности.

Артификация мыследеятельности и понятие антропотехнического экспериментирования

В рамках различных направлений прикладной и технически ориентированной психологии (педагогической, организационной психологии, психологии спорта) всё более распространяется проектный подход к человеческому поведению и деятельности. Тот факт, что деятельность является искусственным образованием, что поведение человека формируется и изменяется самим человеком в соответствии со знанием о нём (поведении), являясь проблематичным фактором по отношению к психологическим исследованиям, строящимся по образу и подобию естественных наук, позитивно осмысляется в контексте прикладных разработок и психотехнической идеологии.

Психотехника в буквальном смысле «открывает» новые стороны поведени человека, новые возможности и новые резервы его психофизиологической организации, строит новые психические и психологические функции.

Вместе с тем такая прикладная психология повсеместно выходит за границы традиционного психологического языка и традиционных психологических представлений; переход на проектную и формирующую точки зрения требует привлечения новых категорий и понятий, новых «схем» человека. Напротив, привлечение устоявшихся подходов и принципов объяснения и описания поведения и деятельности не позволяет «схватить» новый опыт, «стирает» или «замазывает» принципиальный характер психотехнической инновации.

Открытие новых субъективных режимов самоорганизации, о-искусствление их и анализ о-искусственного, и, прежде всего, задачи обобществлени и воспроизведения нового опыта, объективации и отчуждени субъективных «открытий» — заставляет искать вне-психологические и сверх-психологические «рамки» для развёртывания проектного подхода в прикладной психологии. Один из вариантов предложен в схемах и понятиях системо-мыследеятельного подхода, который опирается на базовые представления о коллективной мыследеятельности (МД), включающей в себя процессы коммуникации, понимания, мышления, мысле-действования и рефлексии. Перечисленные процессы могут быть представлены не только как процессы, характеризующие принципиальное строение коллективной МД, но и как своеобразные МД функции, которые могут быть освоены отдельным человеком. Такое освоение предполагает включение человека в МД, индивидуализацию, персонификацию и субъективацию МД; на передний план выходят задачи технического обеспечения названных процессов, а затем и особой артификации самим человеком всех МД функций. Перефразируя Л. С. Выготского, можно сказать, что человек должен овладеть своей МД за счёт особого рода технической работы; это и задаёт направление прикладной психологической работы в контексте симтемо-МД-подхода.

Постановка проблем артификации МД заставляет нас анализировать соотношение и связь проектного и программного подходов в контексте прикладной психологической работы. Действительно, представления о коллективной МД и МД функциях могут быть поняты, как цель и принципиальный проект артификации. С другой стороны, мы должны признать идею множественности возможных линий артификации и трансформации МД; программный подход требует выявления «зоны ближнего развития» человека и его МД функций, движения в рамках этой зоны. Реализация такого подхода позволяет говорить о «антропонике» своего рода технике и практике «выращивания» — и рассматривать антропонический подход, как организационно-техническую рамку прикладной психологии. Вместе с тем, переход на антропоническую точку зрения (включающую элементы проектирования) заставляет нас искать такую интерпретацию системо-МД подхода, которая была бы соразмерна поставленным практическим задачам. Реализация антропонического программирования и проектирования новых МД функций должна быть поставлена в контекст развития МД; именно идеология развития МД и «схемы» такого развития задают условия и предпосылки МД антропологии и прикладной психологии.

Человек как «носитель» МД, «источник» нововведений в МД и «гарант» развития систем МД

Как мы уже подчёркивали ранее, факт связи, пересечения и наложени различных социокультурных систем требует от нас определённого порядка выделения и анализа, логики «движения» и системной проработки: анализ культурно-исторических форм организации МД, МД процессов должен предшествовать анализу индивида, личности, человека. Это связано с тем, что человек существует как бы на пересечении и внутри всех систем — а следовательно, во многом, по их законам.

Большая часть характеристик человека и планов его поведения задаётся через включённость его в более широкие системы МД, через те нормативные требования, которым он должен удовлетворять, как функциональный элемент этих систем. Вместе с тем, МД процессы не являются предметом собственно психологического анализа. Именно этим вызваны многие неудачи прикладной психологии: в реальном поведении и МД чрезвычайно трудно отделить различные планы существовани человека, принадлежащие разным уровням, формам его включённости в социокультурные рамки. Проводя такой анализ, мы обязаны начинать с процессов включения человека в МД, итогом которых будет превращение его в носителя МД.

Наличие пространства Мышления и Коммуникаци, как мы уже сказали, создаёт пространство, в котором человек может работать со своими неиспользованными возможностями и обеспечивать развитие Деятельности. Мы можем рассматривать фундаментальную рефлексивность человека, позволяющую ему анализировать ситуации, самоопределяться и перестраивать МД, становясь тем самым, источником МД.

Вместе с тем, мы можем фокусировать анализ на траекториях движени человека от одних социально-деятельностных структур к другим, на индивидуальной истории, в ходе которой психологическая организаци как бы отражает и запечатлевает в себе функциональные требования со стороны этих структур. При этом, оставаясь в рамках рассмотрени человека как элемента и функционального звена тех или иных МД структур, мы выделяем план индивидного. Анализ цикла жизнедеятельности фиксирует план индивидуального, заданный через схемы индивидуальной истории и процессы индивидуализации МД. Последние являются одним из механизмов отделения человека от деятельности и преодоления его индивидного характера.

Мы можем центрироваться на корпоративных аспектах коллективной МД, выделять линии персонификации, фиксировать включённость человека в структуры ответственности и власти, выражающуюся в оформлении его личной «территории» и его поступках. Единство поступка и «территории» даёт основание личностного плана и онтологии личности, а также различных институциональных форм закрепления личного модуса существования человека.

Человек при этом выступает как единство индивидного, индивидуального, личностного во всём многообразии отношений к универсуму мыследеятельности.

6. Практика

Проблема свободы в СМД-антропологии

Мы специально подчёркивали, что большая часть характеристик человека связана с процессами его функционирования в машинах (мегамашинах) мыследеятельности. Иногда осознание этого факта приводит к появлению целого ряда «лудитских» движений в интеллектуальной сфере; эти движения под лозунгом разрушения машин мыследеятельности часто используют идею «свободы» для своего оправдания и идеологической экспансии.

Системо-мыследеятельностный подход исходит из иных принципов и ценностей.

Свобода человека, с этой точки зрения, состоит не в том, что он отказывается от системы культурных норм и от участия в функционировании машин мыследеятельности (деятельности). Свобода отдельного человека проявляется в том, что он «входит» в интеллектуально и культурно организованные машины мыследеятельности, занимает в них определённое функциональное место и, вместе с тем, опираясь на способности рефлексии и мышления, строит программу освоения и преодоления деятельности.

Свобода отдельного человека есть всегда свобода от одних машин мыследеятельности для конструирования других машин мыследеятельности и их последующего освоения.

В этом контексте можно вспомнить знаменитые слова К. Маркса о том, что свобода в конечном счёте есть ничто иное как осознанна необходимость быть свободным. Вместе с тем, в рамках СМД-антропологии в качестве наиболее важного инструмента освобождения от давления социальных систем, культуры и деятельности вводится мышление, как единство проблематизации и знания.

Человек и организация

Человек не только является наиболее важным ресурсом организации, он также представляет собой рефлектирующую систему.

Это, по сути дела, означает, что он не только участвует в организации своей индивидной стороной, вступая в те или иные организационные, политические и экономические отношения; он ещё самоопределяется как личность, превращая саму организацию в условие и ресурс собственного движения и развития. Другими словами, можно сказать, что человек принимает организацию прежде всего потому, что сам предполагает использовать её.

Однако, это не исключает того факта, что по мере функционирования на определённом месте в организации человек отождествляется с организацией и её имиджем, принимает и начинает сам исповедовать то, что носит название «доктрины организации», интериоризирует нормы и стандарты организационного поведения. Поэтому речь должна идти уже не только о компромиссе между самопроектированием человека, рассматривающим организацию как ресурс личного роста и требованиями организации, но и о пересечении стандартов личности и норм организации, об их существенном уподоблении друг другу.

Интересы (требования) организации и установки (интересы) индивидов смыкаются ещё до того, как происходит реальная встреча человека с той или иной организаций.

Именно этот фактор соразмерности нормативных структур обеспечивает стабильность организации и служит подлинной основой интегративных процессов. И только на фоне такого рода нормативных структур можно говорить о целях, как интегрирующих факторах организации; в этом смысле идея «цели» употребляется в данном контексте неспецифическим образом, как аналог норм и стандартов целеобразования и даже, точнее, как указание на некий стандарт допустимых (допускаемых членами организации) в данной системе Деятельности целей и целевых ориентиров.

Система норм организации является вместе с тем формой объективации интересов её членов.

С этой точки зрения можно было бы сказать, что всякая жива деятельность есть своего рода компромисс между изначальной активностью человека (детерминированной либо его интересами, либо некоторыми идеальными представлениями) и теми организованностями Деятельности, которые уже сложились, обладают определённой инерцией на уровне функционирования систем мыследеятельности и, кроме того, закреплены в культуре данного сообщества на уровне норм осуществлени Деятельности.

Тем самым всякая активность с самого начала оказывается включённой в ряд рамок, связанных самым грубым образом с историей данной системы деятельности.

Именно этот фактор не даёт возможности людям, длительное время включённым в организацию, отказаться от её требований и попытатьс самостоятельно строить новую жизненную перспективу. С течением времени личностные формы существования человека как бы атрофируются, сужается сфера его общения вне организации.

Анализ форм существования человеческого в человеке оказывается одним из необходимых моментов в работе оргпроектировщика и накладывает целый ряд дополнительных требований на проектируемые оргструктуры.

Практика организационно-деятельностных игр: опыт и принципы конструирования условий для человеческой свободы

В конце 1970-х годов в рамках ММК был разработан метод «организационно-деятельностных игр» (симуляций, имитаций). Первоначально этот метод применялся для решения сложных проблемных ситуаций, требующих участия различных профессионалов (специалистов); в качестве типичных можно назвать ситуации, связанные с разработкой городских и региональных программ развития, экстремальные ситуации, ситуации реорганизации предприятий и учреждений, ситуации программирования комплексных научных исследований и разработок и так далее.

Для организации игры (игровых взаимодействий) использовалась схема (представление) коллективной мыследеятельности. В качестве основы использовалась методологически организованная коммуникация между несколькими позиционерами; коммуникационная перспектива задаётся либо ориентацией на проблематизацию (смену рамок ситуации), либо на проектирование.

В организации игры используется принцип многофокусной организации и в качестве ведущих выступают фокусы методологической, игротехнической и антропотехнической работы.

Наличие в игре (игровом пространстве) нескольких фокусов рефлексивного управление создаёт условия для самоопределения, а главное — способствует отделению человека от той или иной конкретной организационной перспективы. Реализация стратегии проблемно ориентированной коммуникации способствует формированию новых горизонтов и расширению рамок понимания — как для отдельного человека, так и для целых профессиональных групп; грубо говоря, это создаёт условия для отделения человека от той или иной конкретной смысловой перспективы.

К этому следует добавить, что практика ОДИ носила достаточно массовый характер; к середине 80-х годов на территории бывшего СССР работало около десяти самостоятельных групп игротехников и число игр доходило до 100 в год. Если добавить к этому, что среднее число участников игры составляет около 100 человек (максимальное число участников — 400 человек), то к 1989 году через игры прошло более 100 тысяч человек. По началу сам факт «выхода» человека из социально-производственных систем, резкая смена коммуникационного контекста и ценностной перспективы, формирование своеобразного «клуба» (многих клубов) из участников игр (на региональном и трансрегиональном уровне), проведение серий игр на одном предприятии (в одном регионе) оказалось существенной социокультурной инновацией. В условиях чрезвычайно инертной и консервативной социокультурной среды, характерной для конца 70-х- начала 80-х годов, практика ОДИ выполняла роль коллективных сновидений — своеобразных грёз наяву: именно в игре можно было обсудить проекты переустройства и реорганизации существующих структур, не имея никаких надежд на реализацию этих проектов.

Вместе с тем, ОДИ несли в себе огромный антропотехнический заряд; в ходе игр на локальных группах и отдельных людях выращивались и формировались специфические интеллектуальные и собственно психические способности.

Ещё Лев Выготский подчёркивал что, так называемые «высшие психические функции» (мышление, понимание) имеют ярко выраженный интерсубъективный характер, то есть возникают в рамках коллективной коммуникации и интерсубъективного взаимодействия (в частности, взаимодействия ребёнка со взрослым). Практика ОДИ создавала услови для образования и функционирования новых интеллектуальных функций, результаты рефлексии и описания последних передавались в другие области деятельности (в частности, в сферу образования и подготовки кадров, в кинематограф и дизайн, в научные исследования и так далее), а это в свою очередь требовало принципиальной реконструкции названых практических областей и сфер деятельности.

Таким образом практика ОДИ собирала на себя по крайней мере три линии развития: развитие антропного элемента систем мыследеятельности, развитие социокультурной и коммуникационной среды и развитие организаций (организационных структур).

7. Вместо заключения

Психология и психотехника: логико-методологический идеал построения прикладной науки

Противопоставление психо-логии и психо-техники, а вместе с тем, теоретической и технической ориентации в психологии, в рамках СМД-подхода находит своё разрешение в идее прикладной науки. Последняя объединяет в себе описание (дескрипцию), понимающее (включённое) исследование, категориальную работу, теоретизирование, предметно организованные исследования, моделирование, инженерию, а также рефлексию опыта деятельности. С этой точки зрения прикладна наука является суперструктурой как по отношению к техническим дисциплинам, так и по отношению к научным разработкам, осуществляющимся в предметной форме.

Соотнесение и связь названых эпистемологических единиц предполагает наличие методологической формы соорганизации (управления). Именно последняя делает возможным переход от аналитических предметов (изолирующих абстракцией — типа монопроцессов в естественных науках физико-химического цикла) к синтетическим предметам (задающим способы связи различных процессов).

Время становления прикладной науки оказывается гораздо большим, чем время оформления частных предметных знаний и предметной науки в целом. Есть все основания предполагать, что начало XXI столетия будет ознаменовано возникновением целой серии программ и проектов прикладных наук (от антропологии, как комплексного учения о человеке, до экологии, как комплексного учения о хозяйственной деятельности человека в космосе).