Фрэнсис Фукуяма:
Началась ли история снова?

Мировая политика после 11 сентября 2001 года резко переключает обороты. В эпоху «dot com», которая сегодня кажется старым добрым временем, Америка была на ходу. Коммунизм, последний серьёзный соперник либеральной демократии, потерпел крушение, так же как фашизм и абсолютизм до этого, американская экономика демонстрировала выдающиеся темпы роста, а демократические институты, казалось, добивались успехов по всему миру. Как говорили, технологии сделали «глобальную деревню» более реальной, а традиционные национальные государства менее соответствующими времени.

Сегодня все выглядит по-другому. Соединённые Штаты разгромили «Талибан» и продолжают войну с «Аль-Каидой» в Афганистане после получения беспрецедентного удара по своей собственной территории, а теперь готовы приняться за Ирак. Большое число мусульман открыто выступает против США, а странам по всему миру приходиться выбирать между сторонами в этой борьбе. Проблемы безопасности подсыпают песок в двигатель современной экономики, которая зависит от открытости границ и свободы передвижения людей и товаров.

Что же происходит? Наблюдаем ли мы начало длительного «столкновения цивилизаций», в котором Запад противостоит исламу, — конфликт, который безжалостно распространяется из афганского болота, охватывая все большие территории? Будут ли те же самые технологии, которые, казалось, содействовали распространению демократии, — самолёты, небоскрёбы и биологические лаборатории, повёрнуты против нас таким образом, что мы не сможем полностью предотвратить это? Или же текущий конфликт сойдёт на нет, и вернётся старый мир всё более интегрированной глобальной экономики, как только мы избавимся от Усамы бен Ладена и террористических сетей?

Более десяти лет назад я утверждал, что мы достигли «конца истории»: не то чтобы исторические события больше не происходят, но история, понимаемая как эволюция человеческих обществ через различные формы правления, достигла своей кульминации в современной либеральной демократии и рыночном капитализме. На мой взгляд, эта гипотеза остаётся верной, несмотря на события 11 сентября: модернити, представленная США и другими развитыми демократиями, останется доминирующей силой в мировой политике, а институты, олицетворяющие основные западные принципы свободы и равенства, продолжат распространяться по всему миру.

Атаки 11 сентября — удар отчаяния против современного мира, который представляется скоростным грузовым поездом тем, кто не хочет на него попасть. Но нам необходимо серьёзно присмотреться к вызовам, перед которыми мы стоим. Движение, которое в состоянии нанести огромный ущерб современному миру, даже если оно представляет лишь небольшое число людей, ставит пред нами серьёзные вопросы о жизнеспособности нашей цивилизации. Наличие оружия массового уничтожения в руках ожесточённых антиамериканских или антизападных сил и его возможное применение становятся реальной угрозой. Ключевой вопрос, который встаёт перед американцами по мере продолжения этой «войны» с терроризмом, заключается в том, насколько глубок этот фундаментальный вызов, какого рода союзников он может привлечь и что мы должны сделать, чтобы противостоять ему.

Столкновение цивилизаций

Знаменитый политолог Сэмюэль Хантингтон утверждает, что текущий конфликт может вылиться в «столкновение цивилизаций», один из тех культурных конфликтов, которые, как он предсказывал несколько лет назад, окажут разрушительное воздействие на мир в период после Холодной войны. В то время как администрации Буша и Блейра корректно настаивают на том, что война идёт против террористов, а не между Западом и исламом, очевидно также наличие здесь и культурных аспектов.

Американцы склонны считать, что их институты и ценности: демократия, индивидуальные права, главенство закона и благосостояние, основанное на экономической свободе, — представляют собой универсальные цели, которые будут разделять люди всего мира, если им предоставить такую возможность. Они склонны думать, что американское общество является привлекательным для людей всех культур. Миллионы иммигрантов из стран по всему миру, которые «голосуют ногами» и переезжают в Америку и другие развитые государства, кажется, подтверждают этот факт.

Но события после 11 сентября ставят под сомнение такие взгляды. Мохамед Атта и несколько других воздушных террористов были образованными людьми, которые жили и учились на Западе. Но они не только не были очарованы Западом, но даже испытывали отвращение то того, что видели, достаточное, чтобы направлять самолёты на здания и убивать тысячи людей, среди которых они жили. Для Усамы бен Ладена и поддерживающих его исламских фундаменталистов культурные различия представляются абсолютными. Неужели только наша культурная близорукость заставляет нас думать, что западные ценности потенциально являются универсальными?

Логика истории

На самом деле, существуют основания для того, чтобы считать, что западные ценности и институты в значительной мере приемлемы для многих, если не для большинства, незападных народов. Это отнюдь не означает отрицания исторической связи и демократии, и капитализма с христианством или того факта, что демократия имеет свои культурные корни в Европе: как отмечали философы от Алексиса де Токвиля и Георга Гегеля до Фридриха Ницше, современная демократия — это секуляризированная версия христианской доктрины о всеобщем равенства людей.

Но западные институты, равно как и научный метод, который был открыт на Западе, обладают универсальной применимостью. Существует глубинный исторический механизм, который ведёт к долгосрочной конвергенции поверх культурных границ: во-первых, наиболее сильно в экономике, затем в сфере политики, и наконец (в наиболее отдалённой перспективе) — в культуре. В первую очередь этот процесс движется вперёд благодаря современной науке и технологиям, способности которых создавать материальное богатство и орудия войны настолько велики, что делают науку и технологии необходимыми для всех обществ. Технология полупроводников или биомедицина имеет ту же ценность для мусульман или китайцев, что и для Запада, а необходимость овладеть технологиями предопределяет заимствование особых экономических институтов, таких как свободные рынки и главенство закона, которые обеспечивают рост. Современные ориентированные на технологии рыночные экономики преуспевают на основе индивидуальной свободы — то есть системы, в которой скорее индивиды, а не правительства принимают решения о ценах или процентных ставках.

Экономическое развитие, в свою очередь, ведёт к либеральной демократии — не неизбежно, но достаточно часто для того, чтобы корреляция между экономическим развитием и демократией составляла один из немногих общепризнанных «законов» политической науки. Экономический рост приводит к возникновению среднего класса с правами собственности, сложного гражданского общества и более высокого уровня образования для поддержания экономической конкурентоспособности. Все эти факторы вместе создают благодатную почву для требований демократического политического участия, которые при известных обстоятельствах институционализируются в демократическом правлении.

Культура — религиозные верования, социальные привычки, старинные традиции — последняя и наиболее слабая область конвергенции. Общества совсем не склонны расставаться с глубоко укоренившимися ценностями, и было бы весьма наивно думать, что американская популярная культура, со всей своей соблазнительностью, вскоре распространится по всему миру. На самом деле, распространение Макдональдсов и Голливуда по всему миру вызвало значительную ответную реакцию против самой перспективы глобализации.

Но хотя в современных обществах остаются культурные различия, они обычно концентрируются вне политики и относятся к сфере частной жизни. Причина этого проста: если политика основывается на чём-то таком, как религия, то никакого гражданского мира никогда не будет, потому что люди не могут придти к соглашению по фундаментальным религиозным ценностям. Секуляризация — относительно недавняя тенденция на Западе: христианские короли и религиозные лидеры в Европе обычно утверждали свои религиозные верования и подвергали гонениям инакомыслящих. Современное секуляризированное демократическое государство возникло из кровавого религиозного конфликта в Европе XVI–XVII веков, в котором различные христианские группы безжалостно уничтожали друг друга. Разделение церкви и государства стало компонентом модернизации именно из-за необходимости гражданского мира — поразительный тезис, который выражался такими философами, как Гоббс и Локк, в великой традиции, достигшей своей кульминации в Декларации независимости и Конституции США.

Глубинная логика модернизации предполагает, что западные ценности являются не просто результатом западного христианства, но олицетворяют собой более универсальный процесс. Теперь мы должны ответить на вопрос: существуют ли в мире культуры или регионы, которые будут сопротивляться или же окажутся невосприимчивыми к процессу модернизации?

Запад и остальные

Если мы обратимся к Азии, то здесь трудно обнаружить непреодолимые культурные барьеры для модернизации. Бывший премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю доказывал, что существуют «азиатские ценности», которые поддерживают авторитаризм, а не демократию, но за последние годы Южная Корея и Тайвань проводили демократизацию по мере того, как становились богаче. Индия, без сомнения, является успешной демократией со времени обретения независимости в 1948 году, а недавнее вступление на путь экономических реформ может помочь ей преодолеть бедность.

В Латинской Америке и бывших коммунистических государствах Европы о культурных барьерах говорят меньше: здесь проблема скорее в неудачных формах процесса модернизации, нежели в том, что люди не удовлетворены целями модернизации. Черная Африка испытывает множество проблем, от СПИДа до гражданских войн и недобросовестных правительств, но и здесь трудно предположить, каким образом различные культурные традиции могут помешать модернизации обществ, если они смогут действовать вместе в других вопросах.

Ислам является единственной основной мировой культурой, которая, возможно, сопротивляется модернити на глубинном уровне. При всей своей мудрости мусульманские общества могут похвастаться только одной работающей демократией (Турция) и не демонстрируют таких экономических прорывов, как Корея или Сингапур. Однако важно быть точным в определении того, в чём состоит основная проблема.

Ислам, как и христианство, индуизм, конфуцианство или любая другая великая религиозная или культурная традиция, представляет собой систему чрезвычайной сложности, которая развивалась разнообразными путями в течение длительного времени. В период, отмеченный выше, когда христианская Европа разрывалась религиозными войнами, разные верования мирно уживались под властью Оттоманской империи. В XIX и начале XX века существовали важные либеральные тенденции в исламе в Египте, Иране и Турции. Турецкая Республика Кемаля Ататюрка стала одним из наиболее последовательных секуляризированных режимов в современной истории.

Исламский мир отличается сегодня от других мировых культур в одном важном отношении. В последнее время только он является источником неоднократного возникновения значительных радикальных движений, которые отвергают не просто западную политику, но и основной принцип модернити, принцип религиозной терпимости. Эти группы праздновали 11 сентября как унижение общества, которое, в их представлении, порочно по своей сути. Эта испорченность — не просто вопрос сексуальной вседозволенности, сексуальных меньшинств и прав женщин в том виде, как они существуют на Западе, но происходит, по их мнению, от самой секуляризации. Они ненавидят то, что государство в западных обществах должно обеспечивать религиозную терпимость и плюрализм, а не служить религиозной истине. В то время как люди в Азии, Латинской Америке, бывшем социалистическом блоке или Африке считают западный консьюмеризм привлекательным и желают воспроизвести его по мере возможностей, фундаменталисты — такие как саудовские ваххабиты, Усама бен Ладен или «Талибан» видят в нём свидетельство упадка Запада.

Поэтому, это не просто «война» против терроризма, как это изображают американское и британское правительство. Но причина этой войны и не в американской политике в Палестине или по отношению к Ираку, как полагают многие мусульмане. К сожалению, базовый конфликт, перед которым мы стоим, гораздо шире, и затрагивает не только небольшие группы террористов, но и всю общность радикальных исламистов и мусульман, для которых религиозная идентичность затмевает все другие политические ценности. Именно радикальные исламисты формируют фон недовольства. Именно такие исламисты отказываются верить, что мусульмане участвовали в атаке на Всемирный торговый центр, обвиняя в ней Израиль. Они могут выражать недовольство американской политикой, но воспринимают эту политику как часть большого антимусульманского заговора (для удобства забывая, что США в прошлом поддерживали мусульман в Сомали, Боснии, Косово и Чечне).

Если мы признаем, что основная борьба идёт не просто с несколькими террористами, но с радикальными исламистами, которые рассматривают мир как манихейскую войну верующих и неверующих, то, следовательно, мы говорим не о небольшой и изолированной группе фанатиков. После 11 сентября Усама бен Ладен пользуется устойчивыми симпатиями по всему исламскому миру за сопротивление США: от жителей трущоб в Карачи до технических специалистов в Бейруте и Каире и граждан Великобритании и Франции пакистанского и алжирского происхождения. Специалист по Ближнему Востоку Даниель Пайпс считает, что радикализированная часть населения составляет от 10 до 15 процентов исламского мира.

Исламо-фашизм

Почему неожиданно возник этот вид радикального исламизма? Социологически, причины этого не могут сильно отличаться от тех, которые привели в движение европейский фашизм в начале XX века. В исламском мире большая часть населения в предыдущем поколении была связана с традиционной деревенской или племенной жизнью. Эти люди прошли процесс урбанизации и оказались под влиянием более абстрактной формы ислама, которая зовёт их обратно к более чистой версии религии, так же как экстремистский германский национализм пытался воскресить мифическую давно забытую расовую идентичность. Эта новая форма радикального ислама чрезвычайно привлекательна, потому что претендует на объяснение культурной дезориентации, которая вызывается процессом модернизации.

Следовательно, можно прояснить вопрос, если сказать, что сегодняшний конфликт — это не просто борьба с терроризмом и не борьба с исламом как религией или цивилизацией, а скорее борьба с исламо-фашизмом — то есть радикально нетерпимой и антисовременной доктриной, которая недавно получила распространение во многих частях исламского мира.

Обвинения в исламо-фашизме должны быть адресованы Саудовской Аравии. Многие годы судьбы королевской династии Саудитов были тесно переплетены с пуританской сектой ваххабитов. Королевская семья долго пыталась получить легитимность и защиту от духовенства, продвигая ваххабизм. Саудовские правители сделали новые огромные инвестиции для продвижения своей версии ислама в 1980-е и 1990-е годы, особенно после неудачной попытки захвата Великой Мечети в Мекке в 1979 году. Ваххабистская идеология соответствует определению исламо-фашизма: учебник, разрешённый к использованию в саудовских школах, объясняет, что «мусульмане обязаны быть лояльным друг к другу и принимать во внимание неверность своих врагов». Саудовские правители продвигают эту доктрину не только на Ближнем Востоке, но также и в США, где, по некоторым данным, они вкладывают сотни миллионов в строительство школ и мечетей для продвижения своей версии ислама. Все эти деньги, как следствие, позволили Усаме бен Ладену и его последователям купить себе страну, Афганистан, чтобы использовать её как тренировочную базу для целого поколения арабских фанатиков. В этом плане США несут ответственность за невмешательство после вывода советских войск и за то, что отказались от ответственности за создание здесь стабильного и умеренного политического порядка.

Основное объяснение взлёта исламо-фашизма в 1980-е и 1990-е годы связано с такими «базовыми причинами», как бедность, экономическая стагнация и авторитарная политика на Ближнем Востоке, которые стали горючим материалом для политического экстремизма. Но мы должны совершенно ясно представлять, что в действительности лежит в основе этих базовых причин, особенно в свете частых обвинений в том, что США и другие западные страны могли бы действовать более активно, чтобы значительным образом нивелировать эти причины.

На самом деле, мировое сообщество через такие международные агентства, как Всемирный банк, всё время помогало мусульманским странам, так же, как и США в своих двухсторонних отношениях с такими странами, как Египет и Иордания. Однако очень малая часть этой помощи принесла какую-то пользу. Исламский мир можно было реформировать экономически и политически, но лишь некоторые мусульманские правительства (и ни одно арабское) вступили на путь таких стран, как Южная Корея, Тайвань, Чили или Мексика, чтобы открыть свои страны глобальной экономике и заложить основания для устойчивого развития. Ни одно арабское правительство самостоятельно не решилось уйти ради установления демократического правления, как это сделала испанская монархия после диктатора Франко, или Националистическая партия на Тайване, или различные военные диктатуры в Аргентине, Бразилии, Чили и других частях Латинской Америки. Нет ни единого примера того, чтобы богатые нефтью страны Персидского залива использовали своё богатство для создания устойчивого индустриального общества, а не для создания общества испорченных рантье, которые со временем становились всё более и более фанатичными исламистами. Именно эти недостатки, а совсем не то, что внешний мир сделал или не сделал, являются основной причиной стагнации мусульманского мира.

Будущее

Вызов, перед лицом которого сегодня оказались США и другие западные государства, больше, чем борьба с мелкой бандой террористов. Исламо-фашистское море, внутри которого плавают террористы, представляет собой идеологический вызов, который в некоторых аспектах является более фундаментальным, чем вызов коммунизма. Каким будет движение истории теперь? Будет ли радикальный ислам привлекать всё больше приверженцев и получать новые и более мощные виды вооружений, которые будут использованы против Запада? Этого мы не можем знать наверняка, но некоторые факторы будут здесь ключевыми.

Первый состоит в успешном исходе военных операций в Афганистане против «Талибан» и «Аль-Каиды», а после них — против Саддама Хуссейна в Ираке. Несмотря на то, что людям хотелось бы верить, что идеи живут или умирают как результат их внутренней моральной истинности, сила играет большую роль. Германский фашизм не рухнул из-за своих внутренних моральных противоречий, он был уничтожен, потому что Германия была разбомблена до основания и оккупирована союзными армиями. Усама бен Ладен приобрёл огромную популярность в исламском мире после успешных ударов по башням-близнецам. Разрушение его основной базы в Афганистане и его возможная смерть или захват американскими военными сделают всё то, что он представляет, гораздо менее притягательным. Военная кампания против Ирака создаст большой радикализирующий эффект, если только она не завершится быстро и чётко, оставив после себя порядочный и демократический режим.

Второе и наиболее важное изменение должно идти изнутри самого ислама. Мусульманское сообщество должно решить вопрос о мире с модернити, и особенно — с ключевым принципом секуляризированного государства и религиозной терпимости. Исламский мир сегодня находится в таком же положении, в каком христианская Европа находилась во время Тридцатилетней войны в XVII веке: религиозная политика ведёт к потенциально бесконечному конфликту, не просто между мусульманами и немусульманами, но между различными течениями мусульман (многие из недавних взрывов в Пакистане являются результатом шиито-суннитской вражды). В эпоху биологического и ядерного оружия это может привести к катастрофе для всех.

Существует надежда, базирующаяся на внутренней исторической логике, что возникнет более либеральное течение ислама. Исламская теократия привлекает людей только в абстрактном плане. Те, кто действительно вынужден жить под властью таких режимов, как, например, в Иране или Афганистане, имеет дело с жестокими диктатурами, лидеры которых не в состоянии справиться с проблемами бедности и стагнации. Даже после событий 11 сентября в Тегеране и других иранских городах продолжались демонстрации, в которых десятки тысяч молодых людей выступали против исламского режима и требовали более либерального политического порядка. Они сменили старый лозунг «Смерть Америке» на возгласы «Мы любим тебя, Америка» даже в то время, как американские бомбы падали на сторонников «Талибан» в соседнем Афганистане.

На самом деле, кажется, что если и есть страна, которая может вывести исламский мир из сегодняшнего затруднительного положения, то это будет Иран, который 23 года назад стал инициатором волны фундаменталистского гнева, свергнув шаха и вручив власть аятолле Хомейни. Поколение спустя в стране вряд ли кто-то моложе 30 лет продолжает испытывать симпатию к фундаментализму, и если Иран сумеет создать более современную и толерантную форму ислама, то это послужит важным примером для остального мусульманского мира.

Мусульмане, заинтересованные в более либеральной форме ислама, должны прекратить обвинять Запад в клевете на ислам и направить усилия на то, чтобы в своём сообществе изолировать и поставить вне закона экстремистов. Некоторые факты говорят о том, что это уже происходит. Американские мусульмане постепенно осознают степень влияния ваххабизма на их собственное сообщество, а мусульмане по всему миру могут придти к осознанию этого, если в Афганистане события решительным образом повернутся против фундаменталистов.

Борьба между западной либеральной демократией и исламо-фашизмом не является борьбой между двумя одинаково созидательными культурными системами, которые обе могут контролировать современную науку и технологии, создавать богатство и иметь дело с фактическим разнообразием современного мира. Западные институты имеют на руках все карты и по этой причине будут продолжать распространяться по всему миру. Но чтобы перейти к отдалённому будущему, мы должны выжить в ближайшем будущем. К сожалению, в историческом процессе не существует ничего неизбежного, и трудно добиться положительного результата при отсутствии соответствующего руководства, смелости и решимости сражаться за ценности, которые делают современные демократические общества возможными.