Пётр Георгиевич Щедровицкий:
Государство в эпоху гуманитарных технологий

Дилемма президента

Российское общество находится в ожидании изменений. Появление фигуры нового президента России на фоне окончания ХХ столетия есть во многом акт символический, свидетельствующий о возможности зарождения новых смыслов и новой воли ¹. По-разному оценивая масштабы поражения/болезни экономического организма, большинство экспертов согласны с тем, что возможности функционирования экспортной модели государственного капитализма с опорой на сырьевые отрасли исчерпаны. По-разному выделяя причины и движущие силы длящегося политического и нравственного/морального кризиса, основные социальные группы согласны на изменение норм и правил общественного взаимодействия. По-разному прочерчивая горизонты русского самоопределения, ведущие политики согласны с необходимостью определения нового образа будущего и стратегии России как страны системы.

Несмотря на то, что концепция и проект действий президента и правительства России в экономической сфере затрагивают интересы практически всех групп населения, мы понимаем, что первое место в повестке дня новой власти занимает вопрос о назначении, роли и функциях государства. Многих пугает тезис об усилении роли государства. Наша историческая память не находит подтверждения тезиса: «чем сильнее государство, тем свободнее личность». Но ещё чаще этого пресловутого «усиления» ждут как манны небесной, не очень задумываясь о том, что именно в спектре возможных государственных функций и полномочий будет усилено и к каким последствиям это может привести.

Идея и понятие «государства» и «государственности», на наш взгляд, относятся к числу наиболее сложных и запутанных понятий философии, социальных наук и практической политики ². Рискну утверждать: от того, какое понимание государственности будет взято на вооружение президентским окружением и новой элитой в целом, зависит — будет ли следующий этап периодом своеобразной конвульсии традиционных государственных институтов, либо России удастся выстроить новый контур государственного управления, адаптированный как к внутренним, так и к внешним условиям, в которых придётся существовать стране и её населению.

В период 1991–1992 годов концептуальная модель государственного строительства России задавалась несколькими системами координат: переходом от тоталитарной ³ политической системы к демократической, от унитарного государства к федеративному ⁴, от советской формы правления к президентской. Сегодня в качестве основных направлений модернизации государственности называют: дальнейшее ограничение исполнительной и президентской власти со стороны «парламента»; в пределе — переход к парламентской республике; реконструкция системы федерализма путём создания федеральных округов и выстраивания эффективного механизма отстранения руководителей субъектов федерации от должности в случае нарушения федеральных законов или доведения бюджета территориальных образований до «банкротства»; обеспечение реальной независимости судебной системы.

Однако, на наш взгляд, все эти задачи указывают на чрезвычайно значимые, но не решающие нюансы выращиваемой государственной формы; эти задачи игнорируют исторические вызовы, возникшие во второй половине ХХ века, и не задают тип государства, который мы хотим и должны строить.

В последние 300 лет в мировой истории доминировал особый тип государственности, который получил название «национального государства». Считается, что образование «национальных государств» — в оппозиции к городам-государствам и империям поздней Античности и раннего Средневековья — завершается в европейской истории с концом 30-летней войны как результат наложения (совпадения, единства) культурных (прежде всего — языковых), административных и хозяйственно-экономических границ. Этот драматичный и сложный процесс занимает несколько столетий.

На наш взгляд, вызовы ХХI века заставляют проектировать иной тип государственности, который можно назвать космополитическим — постнациональным и постиндустриальным — государством ⁵. Именно этот выбор между двумя разными моделями государственного устройства — и, соответственно, разными программами государственного строительства — и задаёт драматизм самоопределения российского общества и становящегося института президентской власти ⁶ на рубеже тысячелетия.

Немного истории

Первые государственные формы возникают в восточных деспотиях и опираются на резко возросшую производительность сельского хозяйства в долинах крупных рек — в Междуречье и Египте. Л. Мамфорд ввёл понятие «мегамашины» — имея в виду возможности соединения сил природы и человека в форме грандиозных ирригационных сооружений, превративших разливы рек в производительную силу. Резко возросшие масштабы сельскохозяйственного производства и появление «прибавочного продукта» сделали возможным существование «праздного класса» — жреческого сословия, армии и чиновничества, — а вместе с тем, исполнение ряда функций, необходимых для поддержания и воспроизводства совместной жизни, которые мы сегодня можем назвать первичной формой «государственности». Оставляя в стороне более сложные и тонкие характеристики «государственности», мы до сих пор склонны трактовать «государство» как реальность силы и насилия ⁷, а его базовыми функциями считать охрану правопорядка, сбор налогов и армию.

В то же время на оппозиции к восточным деспотиям, опираясь на ресурсы новых видов деятельности — торговли и ремесла, возникают средиземноморские города-государства, сообщества относительно вольных людей, выстраивающих своё общежитие на принципах участия всех взрослых мужчин в принятии значимых решений. Жители греческого «полиса», города-государства, собиравшиеся на «агоре» — площади, способной вместить все взрослое мужское население города, — не предполагали, что они создают основы будущей демократии, а борьба аристократического и демократического начала станет осью истории нескольких сотен лет.

Вместе с тем, этот опыт позволяет говорить о «государстве» как реальности смысла и авторитета, спора и доказательства своей правоты ⁸, публичной коммуникации и разумного принятия решений. Современная государственность наследовала от этой эпохи институты представительской демократии, дискутирующей общественности и избирательного права.

Следует подчеркнуть, что и в том и в другом случае «государство» является достаточно дорогостоящим образованием, где расходы на содержание аппарата насилия и публичной коммуникации должны быть соразмерны доходам сообщества — независимо от того, как именно эти доходы формируются. История государственных форм представляет собой причудливую конфигурацию разных способов и технологий присвоения и распределения общественных благ, где насилие и авторитет (идеократия) всегда идут рука об руку, взаимно определяя и дополняя друг друга ⁹.

С этой точки зрения, чрезвычайно важна историческая миссия «империй» и имперских форм соорганизации разнородных территориальных образований (конгломератов). Империи, с этой точки зрения, могут рассматриваться как переходные формы, инкубаторы новой государственности, стягивающие на какой-то период времени внешние ресурсы для перехода от одних форм государственного управления к другим. Начиная с Александра Македонского империи всегда питались как внутренними, так и внешними источниками доходов — продуктами торговли, колонизации и освоения. И античные империи, и, особенно, колониальные империи Нового времени являлись надгосударственными или метагосударственными образованиями и были той средой, внутри которой и питаясь соками которой вызревали будущие формы государственности.

Таким образом, на основе накопленного в ходе колониальных захватов и торговли богатства, по мере роста производительности мануфактуры и создания очагов промышленного производства, в борьбе феодальных групп за право собирать и присваивать часть произведённых населением благ, в постоянной конкуренции светской и церковной власти возникает известная нам форма национального государства, объединяющая административные, военные, полицейские, судебные, а затем социальные функции.

В этом плане становление национальных государств как базовой единицы исторического процесса второго тысячелетия во многом опиралось на освоение новой концепции ¹⁰ и новых источников богатства — индустриального массового производства с его сверхприбылями, обусловленными постоянным внедрением новых технических изобретений и новых технологий. Именно процессы индустриализации ¹¹, обеспечения функционирования и расширенного воспроизводства массового индустриального производства и поддерживающих его общественных систем — потребления, образования, социального обеспечения, общественного порядка, участия в международном разделении труда и проникновения на новые рынки — стали основным содержанием государственного управления и политики.

Национальное государство — диалектика права и управления

Таким образом, мы утверждаем, что формирование «национальных государств» и «народных хозяйств» как специфических единиц исторического процесса — с их особым набором функций — было связано с зарождением и оформлением индустриальной формации. Национальное государство стало квинтэссенцией индустриальной модели развития и черпало основные ресурсы для своего воспроизводства из процессов расширенной индустриализации ¹².

Марксизм ¹³ и либерализм ¹⁴ оказались двумя ведущими идеологиями индустриальной эпохи. При этом уже вторая половина ХIХ века принесла очевидную поляризацию понимания государственных функций как реальности права, с одной стороны, и реальности у = правления (введения в исполнение норм, прав и правил), с другой.

Первое понимание сложилось в странах пионерской индустриализации и промышленной революции, опирающихся на торговый и финансовый капитал, сложившийся в колониальный период и предпринимательское сословие, выросшее из военной и торговой аристократии раннего капитализма. Именно там оформилась концепция государства как «ночного сторожа», призванного охранять права собственности и, в конечном счёте, лишь обеспечивать условия для предпринимательского типа развития. Именно в странах первичной индустриализации сложилась современная идеология либерализма, ограничивающая функции государства соблюдением системы прав личности и прав собственности и отрицающая необходимость (и эффективность) вмешательства государства в регулирование хозяйственных и экономических процессов ¹⁵.

Второе понимание стало складываться во второй четверти ХIХ века, прежде всего — в странах догоняющей индустриализации ¹⁶, где в силу ряда исторических причин не сложилась и не могла быстро сложиться прослойка предпринимателей и где функцию промышленного развития и промышленной политики взял на себя другой субъект — корпоративное государство. Государственный протекционизм, ориентированный на защиту внутреннего производителя и поднимающихся отраслей промышленности от более мощного и конкурентоспособного соседа, нашёл своё выражение в создании системы государственного предпринимательства и государственного управления, структурирующего все приоритетные отрасли народного хозяйства. Конкуренция между институтом предпринимательства и государственным регулированием хозяйственно-экономических процессов пронизывает всю историю второй половины ХIХ и первой половины ХХ века ¹⁷.

С этой точки зрения, можно утверждать, что марксизм и реальный социализм, как его практическая реализация, не противостояли капитализму, но были попыткой обеспечить экономическое развитие ¹⁸ административными методами. Опыт ускоренной индустриализации в СССР в 1930-е годы свидетельствует о том, что государство может выполнять функции догоняющего развития и догоняющей индустриализации, однако при этом оно консолидирует риски и перенапрягает «иммунные системы» общественного организма ¹⁹. Это, в свою очередь, повышает вероятность социальных кризисов и катастроф, обусловленных ошибками в выборе приоритетов и концентрацией общественных ресурсов на достижении ложных (или исторически уходящих) целей.

Постиндустриальные изменения

Расширяющееся индустриальное производство было основой государственных доходов и государственной политики, источником всех тех программ, которые мы связываем с понятием современного социально ориентированного государства. Единицей мирохозяйственной кооперации и развития в этот период было «народное хозяйство» — специфический хозяйственный организм, являющийся во многом отражением национально-государственных границ. Как мы уже подчеркнули выше, вторая половина ХХ века принесла нам масштабный кризис государственных институтов, составляющих каркасную структуру модели национального государства.

В противовес распространённому мнению, следует подчеркнуть, что этот кризис не был специфичен только для советского и постсоветского пространства; он в равной степени захватил и общества «всеобщего благосостояния», и либеральные государства. Как можно догадаться, на наш взгляд, это было обусловлено, фундаментальным кризисом индустриальной модели развития и вытекающим из этого системным истощением источников доходов государства. Индустриальная модель в целом столкнулась с рядом системных ограничений ²⁰.

Прибыль стала «уходить» из индустриального производства, самой спецификой своего существования привязанного к территории национального государства и системным связям народного хозяйства. Грубо говоря, индустриальное производство перестало приносить ту «дельту» добавочного продукта, которая могла бы быть перераспределена или изъята и направлена на обеспечение функционирования системы государственных институтов с целью выполнения всей совокупности обязательств, взятых на себя социально ориентированным государством.

Во второй половине ХХ века сложился фундамент нового — так называемого постиндустриального — хозяйственно-экономического уклада, ядром которого стала экономика и индустрия производства, распространения и употребления (использования) знаний ²¹. Производство новых знаний, а значит — новых технологий, — знаний о том, как можно использовать имеющиеся ресурсы иначе, чем мы это привыкли делать, — сегодня определяет не только конфигурацию, но и стоимость всех остальных факторов производства. Знания и способы их производства, а не капитал или труд и, тем более, не естественные условия производства (земля или недра), — становятся сегодня основным источником богатства ²².

Последствия постиндустриальной революции начинают чувствоваться повсеместно. Традиционные культурные членения, связанные с этнической принадлежностью, религией, возрастом и профессией дополняются, а затем и вытесняются иными, связанными с типом используемых знаний, технологий, способами работы с информацией, типом образования, взятым в его содержательных аспектах, уровнем мобильности. Усилился процесс «размывания» границ среднего класса ²³. Центры прибыли перемещаются из территориально привязанных народных хозяйств сначала в ТНК ²⁴, а затем в сферу обращения мировых финансовых потоков и новые — постиндустриальные — виды деятельности, связанные с созданием и распространением технологический нововведений. Рынок и управление начинают трактоваться как взаимодополняющие механизмы распространения знаний. По мере изменения источников производства и каналов распространения знаний перераспределяется и основанная на них власть.

Во второй половине ХХ века постепенно складывается реальность геоэкономики — мирового обращения и перераспределения глобальных ресурсов: биосферных, человеческих, финансовых, организационных, инновационных. Национальное государство, напротив, перестаёт быть центром стратегического пространства для функционирования экономики и развития технологий. Постиндустриальные виды деятельности, а главное — развитие в целом, как бы вышли за рамки существующих национально-государственных границ. Традиционные понятия — такие как суверенитет, ВВП, внутренний рынок, налоги — потеряли свой экономический смысл ²⁵.

Сегодня практически невозможно ответить на вопрос, какая стоимость создана в границах данного государства. Национальные экономики все в большей и большей степени начинают рассматриваться как компоненты глобальных структур. Предметом обмена и кооперации между странами и ТНК становятся услуги, связанные с выявлением и разрешением мировых проблем.

Космополитическое государство

Национальные государства оказались не подготовленными к новой глобальной ситуации и, во многом, превратились в ансамбли противоречивых социальных и экономических интересов ²⁶, в несистемные коллекции хозяйственных и социокультурных регионов, диспропорции между которыми растут быстрее, чем происходят процессы адаптации к глобальной ситуации. Традиционные государственные институты теряют контроль над экономическими процессами — как в масштабах мирового хозяйства, так и на своей собственной (бывшей) территории. Существующий набор функций национального государства стал всё более и более «растягиваться»: часть этих функций стала уходить на надгосударственный уровень, а часть — на уровень штатов, земель, субъектов федерации и муниципальных образований.

В то же время на фоне всё более и более сужающегося поля актуальных и потенциальных доходов совокупные расходы государства продолжают повсеместно расти, а система государственного управления остаётся наименее эффективной и наименее модернизированной частью общественного организма. Более того, стремясь к выполнению совокупности взятых на себя социальных обязательств, национально-государственные институты, опираясь на технологии управляемой демократии, стремятся всё более и более эксплуатировать развивающиеся виды деятельности, сформированный в них постиндустриальный капитал и предпринимательские слои населения, расширяя политику займов у будущего и подрывая сложившиеся процессы расширенного воспроизводства постиндустриального уклада.

Однако именно человеческий и финансовый капиталы, являясь наиболее важными элементами совокупного общественного капитала, в наименьшей степени связаны с традиционными системными ограничениями — территорией, хозяйственными инфраструктурами, институтами насилия и принуждения. Именно постиндустриальные виды деятельности наиболее мобильны и независимы. Последовательное усиление государственного контроля и регулирования постиндустриального сектора не могло не вызвать асимметричного ответа: говоря метафорически, если ХIХ век был эпохой бунта труда, то ХХ век стал эпохой бунта капиталов ²⁷.

Рассматривая эволюцию форм государственности, мы обратили внимание на специфическую роль империй и имперских форм управления как инкубатора новых типов и работоспособных моделей государственного устройства. Можно предположить, что эта миссия империй значима и сегодня. Так же как национальная государственность вызревала столетиями в чреве колониальных империй Нового времени и питалась экстенсивно захватываемым внешними ресурсами, постнациональная государственность может быть выращена в инкубаторе империй нового поколения — культурных и экономических. Именно по этому пути идут сегодня США, стягивая на себя постиндустриальные ресурсы всего мира. Новые формы государственности вызревают в теле новых империй. При этом, сегодня национальные государства, реализуя традиционные подходы в управлении общественными ресурсами, как бы добровольно «выдавливают» со своей территории постиндустриальные виды деятельности, способствуя перетоку человеческих ресурсов и капиталов в пространство новых империй.

Для нас очевидно, что космополитическое государство сегодня исторически более эффективно, чем национальное. Именно в нём возникает новый опыт мультикультурной коммуникации и транспрофессиональной деятельности; именно в нём создаются оазисы (анклавы) постиндустриального развития; именно в нём формируются новые технологии государственного управления и новые ребра жёсткости постнациональной государственности.

Более того, возникает и новая государственная форма, которая соединяет в себе два плана: с одной стороны — управленческое ядро, ориентированное на создание современных коммуникационных инфраструктур (систем общего пользования) и эффективное выполнение группы социальных и экономических услуг для различных общественных субъектов, проживающих на данной территории, и — с другой стороны — геокультурную и геоэкономическую периферию (зонтичную структуру политического влияния), ориентированную на обеспечение конкурентоспособности страновых ресурсов на арене (плацдарме) мировых процессов и создание глобальных инфраструктур, обеспечивающих подобное включение.

В этом контексте могут быть обозначены и новые задачи (функции) государства:

1. Создание условий для повышения производительности общественного капитала.
2. Концентрация усилий на задачах повышения занятости населения в интеллектуалоёмких секторах деятельности ²⁸.
3. Создание условий для распространения и использования инноваций.
4. Создание условий для развития профессиональных и транспрофессиональных сетей как каркасной структуры производства, распространения и использования знаний, а также включения страновых ресурсов в мировое развитие.
5. Создание системы обеспечения горизонтальной и вертикальной мобильности населения, а также других условий, повышающих конкурентоспособность человеческих ресурсов.
6. Создание геокультурного и геоэкономического «зонтика», обеспечивающего включение страновых ресурсов в мировое развитие.

В какой мере Россия (Российская Федерация) сегодня готова к реализации данного сценария? Является ли формирование «национальной государственности» и усиление традиционных государственных функций и полномочий необходимым условием перехода в ближайшей перспективе к формированию технологий космополитического государственного управления? Способен ли правящий класс России к освоению новых подходов и форм деятельности? Возможен ли приход нового поколения во власть? На все эти вопросы нет готового ответа.

Часть элиты российского общества в общем и целом даёт на эти вопросы отрицательный ответ — предпочитая как в теории, так и на практике реализовать стратегию «ограничения» и «сокращения» государства. Радикальный «либерализм» во многом был взят на вооружение элитой постсоветского общества в силу понимания трудностей реального реформирования государственного управления. По логике: лучше никакое государство, чем то, которое досталось нам в наследство от эпохи «развитого социализма». И сегодня основное возражение интеллектуальной элиты против идеологии усиления государства состоит в том, что эти идеи с большей вероятностью станут фундаментом для поддержания ретроградного, дорогого и неэффективного государства, чем для его реформирования.

На наш взгляд, стратегия формирования постнациональной государственности в России может быть осуществлена с опорой на ресурсы Русского Мира ²⁹, профессиональные и транспрофессиональные школы и сети, традиции инновационного мышления и деятельности, сформированные в инженерных и социально-гуманитарных сферах, в общем и целом — конкурентоспособные, а иногда и передовые образовательные технологии. Однако реализация этой стратегии, без сомнения, является проблемной. Только продуктивная связь воли и мышления, интеллектуальных и организационно-управленческих ресурсов, дерзновенная точность стратегического самоопределения нового поколения элит российского общества может быть предпосылкой решения данной исторической задачи.