Олег Игоревич Генисаретский:
Психопрактика культуры

Изменение функций психологического знания и его базовых парадигм хорошо просматривается на примере такой малоисследованной области психологической практики, как психопрактика культуры. В ней сегодня весьма причудливым образом сочетаются профессиональная психология творчества, традиционная — конфессиональная и народная психологические культуры, обыденная психология — с метапсихологическими экспериментами и работой различных психотерапевтических школ и направлений по развитию телесной сенситивности, творческих способностей, навыков открытого общения.

При этом гуманитарная психология и психотерапия выступает в различных функциях:

Во-первых, в её терминах и понятийных конструкциях концептуализируются как традиционные, так и современные психопрактики. И тем самым происходит их «инвестирование» энергиями современной культуры, приближающее их к повседневному жизненному и творческому опыту.

Во-вторых, крайне важен опытный, психотехнический, а по сути проектный залог гуманитарной психологии и психотерапии. Речь идёт именно об «опытах», «тренингах», «экспериментах», о том, что осваивается невербально, неконцептуально, а духовно-практически.

Можно сказать, что современная психотерапевтика стоит к традиционной и научной психологии в том же отношении, что художественный авангард — к традиционному и классическому искусству, то есть артифицирует и приватизирует психические деятельности.

В-третьих, что немаловажно, гуманитарная психология и психология и психотерапия есть культурное движение за «личный рост» за гуманизацию психосферы и тем самым сохраняет отчётливую связь с неогуманистической и общедемократическими ценностями.

В-четвёртых, гуманитарная психология и психотерапия работают в расширенном межкультурном контексте, в презумпции Гетеродоксии. Эти концепции и процедуры открыты различному, если не любому символическому, трансперсональному опыту, что способствует укреплению духа веротерпимости и веролюбию.

Далее я хотел бы сказать о некоторых особенностях психопрактики культуры, обнаруживших её сугубую «постмодернистичность». Но прежде всего одно замечание. Если и правда, что «тотальность как таковая устарела и настал черёд раскрепощения частей» (В. Вельш), то это никак не означает патологической диссоциации. Здесь более подходяща голографическая, а не революционная метафора: как в каждой части голограммы (в отличие от фотографии) есть изображение целого объекта, так в каждой части личности — вся личность целиком. Человек больше себя самого (трансперсонален), потому что он меньше себя самого (субперсонален).

Субличностное разнообразие:

Вслед за диалогическими концепциями межличностных и культурных коммуникаций, за социально-психологическими концепциями ролевого взаимодействия в современной культуре актуализировался концептуальный анализ «частей личности», описывающий и исследующий феномен субличностной психопрактики.

Этот переход сравним по значению с перемещением интереса биологии с клеточного на молекулярный уровень. Микроструктуры личностной самореализации, идентифицируемые в терминах «субличностей», «субмодальностей» сенсорного, аффективного и когнитивного опыта, — это те реальности постмодернистской психопрактики, которые теперь впрямую — минуя уровень целостной личности — наделяются культурными значениями и культуротворческими функциями. Если изобретатели психоанализа (и первое поколение их учеников) конструировали типовые структуры личности, в которых процесс диссоциации охватывался обязательными «инстанциями», то современные нам психологи и психотерапевты имеют дело с произвольными и порождаемыми композициями частей личности, открыв тем самым пространство для проективной творческой работы личностного роста.

Автопоэзис:

На мой взгляд, самое оригинальное в концепции автопоэзиса — это внимание к коэволюции, параллельному и взаимозависимому протеканию процесса личностного роста и процесса творческой производящей деятельности (в любых областях практики).

Онтологические концепции о самонарождающихся реальностях (в природе и обществе), об автореферентности и рефлексивности, самотрансцендентности и так далее — лишь фон, на котором реализуется фигура автопоэзиса (с непременным, впрочем, допущением о конвергенции всех фонов и фигур).

Каждый шаг творческой, производящей деятельности есть вместе с тем и шаг личностного роста. Их общая опорная точка — идентифицированная субличность. Ей — в результате идентификации — может стать любое состояние или событие, сколь бы виртуальным она не была. ’ «Я» при этом оказывается лишь рабочим символом идентификации. Состояния и события при этом не только «принимаются» как вмещающая «меня реальность», но и авторизуются. Порождаемые такими состояниями и событиями пространства и «временности» также неминуемо оказываются авторскими (проектируемыми) и доступны пользователям в качестве персонажей предложений психодрамы.

Когнитивное картирование:

В виду авторизованности порождаемых пространств и временностей задачу их картирования, то есть разметки предлагаемых персонажем «мест обитания» и «путей поведения» первоначально берёт на себя автор. Далее, в ходе коммуникационной конверсии «фигура/фон» персонажи-пользователи реализуют в этих пространствах-временах свои собственные незавершённые или неначатые гештальты, «сквозные действия» и «сверхзадачи».

Над автопоэзисом надстраивается слой взаимного, многократно отражённого картирования, по ходу которого осуществляется интенсивный обмен частями личностей, взаимопознание координат идентифицирующих символов «я». В результате реализуется парадоксальная персональность, в которой ни одно «я» не есть «моё я» или «твое я», а само взаимокартируемое пространство/время культуры становится — виртуально — «самостью» этого процесса, одновременно искомой и избегаемой.

«Здесь» и «теперь»:

Всё сказанное реализуемо лишь в том случаев если сознание/воля участников автопоэзиса удерживается в актуальном настоящем, в «здесь» и «теперь» посредством непрерывного сознания-замечивания (в том числе и актуализированных субличностей).

Для такой психопрактики поведения в культуре вновь исчезает психическое бессознательное (а по мнению К. Г. Юнга до недавнего времени «коллективное бессознательное никогда не было психологическим»). То, что означалось этим термином в психоанализе всех мастей теперь означаемо в «точках» и «путях» когнитивно (концептуально) размечаемых пространствах/временах. При этом навязчивая телесность психоанализа как бы развоплощается. Тело опознается как многомерная поверхность, за которой нет никаких объёмов, никакой «глубины» и на которой происходят всевозможные записи-разметки (с разлившей катектической значимостью).

Ощущения, аффекты, когнитивные акты переживаются как события, происходящие на этих поверхностях-экранах виртуально. Все незавершённые или неначатые гештальты возвращаются в «сюда» и «сейчас», должны быть актуализированы, приняты и авторизованы.

Процесс индивидуации:

В различных техниках изменения личностных историй, основанных на репрезентации прошлых и будущих состояний, перенесение «ресурсов’ из позитивных ситуаций в негативные и интегрировании в эти последние, допускаются «исправления» личностных историй (вплоть до получения нового детства» вместе старого, преодоление травмы рождения или выбора желаемой фазы жизни в будущем).

Интегрирование психического опыта во времени, пространстве и других значимых измерениях заново ставит вопрос об индивидуации, обретении самости, истинного «я» по ходу жизни (или за её пределами). Возможность индивидуации связывается с возможностями прямого, опытного переживания и задействования различных виртуальных «событий/потоков», симультанных «состояний/сред» и проеден сингулярностей (единочностей). Устойчивость, цельность личного бытия здесь предполагается не в твёрдости структурных связей, а в инвариантности психодинамических преобразований (конверсий, трансфигураций) на микроструктурном уровне. В симметрическом строении картируемых пространств.

Можно было бы назвать другие психологические концепции и психотерапевтические процедуры, характеризующие серьёзные изменения в направленности развития психологической науки и практики. Но и сказанного, я думаю, достаточно, чтобы представить, что изменения эти отнюдь не поверхностны.