Ефим Викторович Островский:
Радость — победа над ужасом

Действуя в пространстве вызова, важно владеть верным оружием. Мы намерены поставить вопрос о возможности нового представления о том оперативном пространстве, в котором любая страна, в том числе и Россия, сталкивается с вызовами новой эпохи. Возможно ли инсталлировать это новое представление в существующую отечественную оперативную культуру, учитывая, что она в целом наследует советской: наивно-материалистической, со всеми присущими наивному материализму ограничениями… Ниже — попытка к тексту, задающему наброски парадигмы представления о знаковом — знакотканом — пространстве как оперативном пространстве новой эпохи.

Наиболее эффективным способом введения в оборот представлений о «знаковом пространстве», о знакоткани нам представляется метафора «ультраструктуры» — слова, созданного по аналогии с «инфраструктурой». Если инфраструктура — это системно-соорганизованная совокупность материальных объектов, позволяющих объединять людей вокруг той или иной деятельности, то ультраструктура — совокупность объектов, существующих в сознании людей и играющих ту же роль, что и «материальные» инфра-структуры: соорганизующих различные деятельности людей. Существование материальных, «атомотканых» инфраструктур и идеальных, «знакотканых» ультраструктур подразумевает и третий структурный слой — «антропоструктуры».

Не могу не сослаться на Петра Щедровицкого, выделившего из Гелбрайтовского понятия «техноструктура» её несущую «антропную» конструкцию и назвавшего её «антропоструктурой», но не указавшего на наличие специальной знаковой — знакотканой — метасистемы, которую мы предлагаем называть «ультраструктурой».

Структуры, состоящие из людей. Структуры, собственно и представляющие собой человеческие деятельности. Именно относительно антропоструктур инфра-структуры являются под-, а ультра-структуры — над-лежащими.

Представление об «ультраструктуре» предполагает, что структуры общественного сознания тоже могут быть как «построены», так и «разрушены»; ультраструктуры имеют свою связность, пропускную способность… Пространство возведения ультраструктур мы назовём знакотканым пространством, указывая на подобие двух пространств: одного, задаваемого атомотканой материей, и другого — задаваемого «материей» знакотканой.

В пространстве знакоткани, например, одни знаковые структуры являются конструктивными материалами, а другие — инструментами воздействия на общественное со-знание и связность общественной коммуникации (со-общения). Продолжая пример, следует отметить, что в этом пространстве из знаков и знаковых конструкций состоят не только структуры (постройки) и инструменты, но и «поражающие факторы» применяемого в нём оружия.

Таким образом, «террористические организации» (новый род войск новой эпохи) создают своим действием «знак ужаса», а не ведут классическую военную операцию, в том смысле, что для них гораздо менее важно, чем закончится «ужасающее действие» (и поэтому подсчёт потерь важен для оценки тактической эффективности контр-операции, но малозначим для определения стратегической её эффективности). «Ужасающих» (назовём «террористов» — по-русски) интересует не исход их действия — а время между началом и окончанием действия и качество его освещения СМИ, а также длительность и качество «эха» — то есть тиражирования образа (знака) их «ужасающего действия» после его окончания.

Чем дольше длится само действие, тем большее число «знаков ужаса» оно продуцирует. Каждая сцена этого действия — ещё один знак. Эти знаки и есть поражающие факторы «теракта», его «боевые части». Знаки тиражируются. Чем больше тираж, тем большее число «боевых частей» достигнут целей; чем больше аудитория, внимание которой привлечено к происходящему, тем большее число живых сознаний подставлено под удар.

Сводить «площадь поражения» к числу заложников и вовлечённых в освободительную контр-операцию бойцов — всё равно, что сводить мощность атомной бомбы к числу людей, которых она может придавить своим весом, упав с большой высоты. Такое подробное «разжевывание» этой темы имеет лишь один смысл. Он в том, чтобы точно и недвусмысленно указать всем, ответственным за трансляцию «знаков ужаса» с места «ужасающего действия»: каждая камера, каждый микрофон, каждый газетный репортаж с места события, отражающие «знаки ужаса» террористов — это ещё один «ствол», выстреливающий боевые заряды в аудиторию. И именно поэтому исчезает всякая моральная позиция для СМИ, обвиняющих кого-то в сотнях убитых и травмированных, и при этом травмирующих миллионы зрителей и читателей.

Не могу не сослаться здесь на Даниила Дондурея, в ряде своих исследований обращавшего внимание на разрушительную роль современного дискурса масс-медиа.

Однако вернёмся в более широкий контекст.

Травмирующим воздействием обладают отнюдь не только «знаки ужаса», производимые террористами, но и целый ряд других ужасающих знаковых конструкций, содержащихся в контенте современного информационного потока.

В современном морализующем дискурсе принято глумиться над любыми техниками эффективной коммуникации (больше всего достаётся НЛП-терапии), переописывая их через невнятный, но «страшный» ярлык «зомбирования». При этом морализаторы забывают (а часто злонамеренно умалчивают) о том, что сами по себе техники эффективной коммуникации являются лишь инструментом, который должен использоваться для терапевтических, а не для травмирующих действий. Они подобны топору — с его помощью можно срубить дом, можно нарубить дров, можно уронить его себе или кому-то на ногу, а можно и зарубить старуху-процентщицу.

Однако чтобы сменить парадигму оценки (то есть начать говорить не о «белом» и «черном» PR — а о «полезных», «терапевтических» и «вредных», «травмирующих» действиях), нужно, прежде всего, разобраться в том, на что эти действия обращены. Разобраться, в чём здесь польза — а в чём вред. Иначе недалёк тот день, когда общество (или государство) заговорит о «чёрной журналистике» и «чёрных СМИ»; а через шаг — в обществе появятся тревоги относительно «чёрной медицины» и «чёрного образования».

Ужасу (один раз определим его как «рамочную эмоцию», другой раз — как духовное состояние) язык противопоставляет радость. Радость, которая в свою очередь не синонимична веселью, наслаждению или удовольствию.

Могут ли нынешние производители контента массовых коммуникаций создавать ультраструктурные знаковые конструкции, несущие радость? Или — единственным не вредным результатом массовой коммуникации может оставаться лишь веселье и развлечение? В первом случае можно сравнивать число радостных и ужасных знаков на единицу времени трансляции и устанавливать необходимое соотношение; во втором — ужас должен быть полностью выведен из смыслового оборота СМИ, поскольку внутри массовых коммуникаций ему попросту ничто не противостоит.

На этом месте важно вернуться к началу текста: сопричастность радости не может быть обеспечена лишь посредством ультраструктуры — необходимы и антропоструктурный, и инфраструктурный слой. В прошлом такой «трехдольной» структурой были Церкви. Однако в нынешней России живут десятки миллионов атеистов, и привести их к сопричастности радости Церкви в среднесрочном масштабе времени точно не получится. Это ни в коем случае не инвектива — это лишь констатация факта: Церкви сегодня в России не могут строить деятельные антропоструктуры — в первую очередь потому, что никакого другого содержания, кроме экономического, реально существующие массовые российские представления о деятельности, в себе не содержат.

Как известно, картина мира, образ действительности не может быть «прочитан» — он может быть лишь прожит. Ergo — он не может быть представлен в виде гипер-текста, как это было возможно в прошлые исторические эпохи (слишком много текстов ежедневно возникает сегодня) — он может быть лишь представлен в виде гипер-драмы, которой можно со-переживать.

Дерзновение сегодня может состоять в том, чтобы бросить вызов безрадостному состоянию общества, которое и определяет его (общества) объемлющий кризис. Действительный вызов, стоящий перед нами — это необходимость появления «joiest». А вовсе не борьба с terrorist’ами. Ужас парализует.

Ужас лишает способности отдавать себе отчёт в собственных действиях; ужас разрушает образ будущего и гасит желание деятельности и самореализации. Ужас порождает депрессию — от эмоционально-психической депрессии людей и сообществ до экономической депрессии государств. Ужас парализует, повергает людей в одиночество перед лицом ужаса, охватывает их и блокирует: от других людей, от любого сообщения.

Радость делает возможной самореализацию. Сопричастность радости сообщает людей, задаёт связность общества. Даёт жизнь.