Марио Варгас Льоса:
Культура свободы

Глобализация и культурная идентичность

Наиболее эффективной критикой глобализации является обычно не та, что связана с экономикой, а скорее та, которая касается социальных, этических и, более всего, культурных аспектов этого явления. Аргументы именно такого характера доминировали во время беспорядков 1999 года в Сиэттле, а затем в Давосе, Бангкоке и Праге (прим: массовые выступления антиглобалистов на мероприятиях различных международных организаций).

Сторонники этой аргументации говорят: исчезновение национальных границ и создание мира, соединённого рынками, нанесёт смертельный удар по региональным и национальным культурам, по традициям, обычаям, мифам и всему тому, что определяет культурную идентичность любой страны или любого региона. Поскольку большая часть мира неспособна сопротивляться вторжению продуктов культуры развитых стран (в особенности продуктов культуры сверхдержавы — Соединённых Штатов), которое неизбежно сопутствует экспансии огромных транснациональных корпораций, североамериканская культура в конечном счёте будет навязана всему миру, что приведёт к его стандартизации и уничтожению богатой флоры культурного многообразия. Таким образом, все другие народы, причём не только малые и слабые, утратят свою идентичность, свой дух и станут не более чем колониями XXI столетия — зомби или карикатурами, смоделированными по культурным шаблонам нового империализма, чьё господство над планетой с помощью капитала, военной мощи и научных знаний будет дополнено навязыванием другим странам своего языка, своей системы мышления, своих убеждений, развлечений и мечтаний.

Этот кошмар, или негативную утопию мира, теряющего — вследствие глобализации — свою лингвистическую и культурную идентичность и становящегося культурным придатком Соединённых Штатов, рисуют не одни лишь ультралевые политики, тоскующие по идеологии Маркса, Мао или Че Гевары. Этот бред преследования, возбуждаемый неприязнью и мстительной злобой по отношению к североамериканскому гиганту, ощутим также и в развитых странах и нациях высокой культуры, и он разделяется политиками левой, центристской и правой ориентации.

Наиболее показателен пример Франции, где мы видим частые правительственные кампании в защиту французской «культурной идентичности», которой, якобы, угрожает глобализация. Огромное множество интеллектуалов и политиков встревожены вероятностью того, что землю, родившую Монтеня, Декарта, Расина и Бодлера, страну, длительное время являвшуюся высшим авторитетом в области мод, кулинарии, искусства, мышления и всех сфер духовной деятельности человека, могут захватить закусочные «Мак-Дональдс», «Пицца Хат», «Жареные Цыплята Кентукки», рок, рэп, голливудские кинофильмы, сникерсы, джинсы и футболки. Следствием этого страха стали, например, крупные субсидии, предоставляемые французским правительством национальной киноиндустрии, и требования введения квот, которые бы заставили кинотеатры демонстрировать определённое количество национальных фильмов и ограничивать импорт кинокартин из Соединённых Штатов. Этот же страх является причиной, по которой муниципалитеты приняли жёсткие постановления о наложении крупных штрафов за использование в уличной рекламе англицизмов, засоряющих язык Мольера (хотя судя по тому, что может видеть пешеход на улицах Парижа, эти постановления не очень-то действуют). Этим же страхом объясняется и то, почему Жозе Бове, французский фермер, объявивший крестовый поход против La Malbouffe (мерзкая пища), стал во Франции чуть-ли не народным героем.

Даже притом что этот «культурологический» аргумент против глобализации, на мой взгляд, неприемлем, нужно признать, что в глубине его заключена некая неоспоримая истина. Мир, в котором нам предстоит жить в наступающем столетии, будет менее ярким и в меньшей степени окрашенным местным колоритом, нежели тот мир, который остался в прошлом. Фестивали, наряды, обычаи, церемонии, ритуалы и убеждения, которые в прошлом придавали человечеству его фольклорное и этнографическое разнообразие, постепенно исчезают или же сужается сфера их существования, тогда как основная часть общества отказывается от них и усваивает другие формы жизни, в большей степени соответствующие реалиям нашего времени. Этот процесс происходит во всех странах мира, хотя в некоторых странах он идёт быстрее. Однако это не связано с глобализацией. Этот процесс является скорее следствием модернизации, результатом, но не причиной которой оказывается глобализация. Можно, конечно, сожалеть о том, что этот процесс имеет место, и испытывать чувство ностальгии по прежним формам жизни, которые, особенно с нашей нынешней точки зрения, кажутся наполненными весельем, оригинальностью и красками. Но этот процесс неизбежен.

Тоталитарные режимы в странах, подобных Кубе или Северной Корее, опасаясь того, что любая открытость их разрушит, закрываются от внешнего мира и вводят всяческие запреты и меры контроля, призванные сдержать модернизацию. Но даже это не может помешать медленному проникновению нового и постепенному разрушению современностью так называемой культурной идентичности этих стран. Возможно, любая страна могла бы теоретически сохранить такую идентичность, но только в том случае, если бы она, подобно некоторым племенам, обитающим в отдалённых уголках Африки и бассейна Амазонки, решила бы жить в полной изоляции, вне всяких контактов с другими нациями, на основе полной самодостаточности. Культурная идентичность, сохранённая в подобной форме, вернула бы такое общество к доисторическому образу жизни.

Действительно, модернизация ведёт к исчезновению многих форм традиционной жизни. Но в то же время она открывает возможности и представляет собой важный шаг вперёд для общества в целом. Вот почему народы тогда, когда они могут совершать свободный выбор, без малейшего колебания отдают предпочтение модернизации, иногда вопреки тому, чего желали бы их лидеры или интеллектуальные традиционалисты.

Голословные высказывания против глобализации и в пользу культурной идентичности являются свидетельством приверженности статической концепции культуры, не имеющей исторической основы. Какая культура когда-либо оставалась неизменной на протяжении длительного времени? Обнаружить таковую можно лишь среди небольших и примитивных языческих сообществ, которые живут в пещерах, поклоняются молниям и чудовищам и которые вследствие своего примитивизма оказываются всё более подверженными эксплуатации и истреблению. Все другие культуры, и в особенности те, что имеют право называться современными и живыми, претерпели эволюцию, хотя и являются определённым отражением того, что они представляли собой ещё несколько поколений назад. Эта эволюция совершенно очевидна в таких странах как Франция, Испания и Англия, где изменения, происходившие на протяжении последней половины столетия, были столь впечатляющими и глубокими, что люди типа Марселя Пруста, Фредерико Гарсиа Лорки или Виржинии Вульф вряд ли узнали бы сегодня те общества, в которых они родились, и возрождению образов которых так помогают их произведения.

Понятие «культурная идентичность» опасно. С социальной точки зрения оно представляет собой лишь сомнительную, искусственную концепцию. Но в политическом плане оно угрожает наиболее драгоценному достижению человечества: свободе. Я не отрицаю, что люди, говорящие на одном языке, родившиеся и проживающие на одной территории, сталкивающиеся с одинаковыми проблемами и придерживающиеся одинаковых религиозных убеждений и обычаев, обладают общими характеристиками. Но этот коллективный знаменатель никогда не может полностью охарактеризовать каждого из них. Он служит лишь для того, чтобы упразднить или оттеснить на малозначительный вторичный план сумму уникальных особенностей и черт, отличающих каждого члена данной группы от остальных её членов. Концепция идентичности, тогда, когда она не используется на исключительно индивидуальном уровне, является по сути своей редукционистской и дегуманизирующей — некой коллективистской и идеологической абстракцией всего того, что представляет собой оригинальное и творческое начало в человеческой личности, всего того, что не внесено в неё наследованием, географией, или социальным давлением. Подлинная идентичность проистекает, скорее, из способности человеческой личности сопротивляться этим воздействиям и противопоставлять им свои собственные свободные действия.

Понятие «коллективной идентичности» является идеологической фикцией и основой национализма. Многие этнологи и антропологи не считают это понятие применимым даже по отношению к наиболее архаичным сообществам. Общая практика и обычаи могут иметь жизненно важное значение для защиты некой группы, но запас инициативы и творческого начала её членов, необходимый для их эмансипации от этой группы, всегда велик, и индивидуальные различия между людьми доминируют над коллективными чертами, когда индивиды рассматриваются с точки зрения их собственных качеств, а не только как периферийные элементы некой общности. Глобализация радикальным образом расширяет предоставление всем гражданам нашей планеты возможности конструировать их индивидуальные культурные идентичности посредством добровольных действий в соответствии с их собственными предпочтениями и сокровенными мотивациями. Сегодня граждане не всегда обязаны, как это было в прошлом и продолжает быть в некоторых местах мира и в настоящее время, уважать идентичность, которая силком загоняет их в своеобразный концентрационный лагерь, из которого нет выхода, — ту идентичность, которая навязана им языком, на котором они говорят, принадлежностью к определённой нации, церкви, а также обычаями того места, в котором они родились. В этом смысле, глобализацию следует приветствовать, поскольку она существенно раздвигает горизонты индивидуальной свободы.

Местные голоса. Глобальный масштаб

Страх перед американизацией планеты является в большей степени идеологической паранойей, нежели отражением реальности. Конечно, нет сомнений в том, что глобализация превратила английский язык в общий язык нашей эпохи, как это было с латинским в Средние века. И он будет продолжать своё продвижение, поскольку служит незаменимым инструментом для совершения международных сделок и общения. Однако означает ли это, что английский непременно развивается за счёт других великих языков? Нисколько. Правда, на самом деле, состоит в прямо противоположном. Исчезновение границ и возрастающая взаимосвязанность мира создала новым поколениям стимулы для изучения и усвоения других культур не только в качестве некоего хобби, но и как необходимость, поскольку способность говорить на нескольких языках и чувствовать себя комфортно в иной культурной среде стала критически важной для профессионального успеха. Возьмём пример испанского языка. Ещё полстолетия назад испаноязычные люди составляли сообщество, ориентированное на самое себя; мы видели себя только в очень ограниченном наборе ситуаций вне наших традиционных лингвистических границ. Сегодня испанский язык распространяется динамично и успешно, завоёвывая плацдармы и даже огромные территории на всех пяти континентах. Тот факт, что испаноязычные жители США насчитывают сегодня от 25 до 30 миллионов человек, объясняет, почему два недавних кандидата на пост президента Америки, техасский губернатор Джордж У. Буш и вице-президент Ал Гор, вели свои кампании не только на английском, но и на испанском.

Сколько миллионов молодых мужчин и женщин по всему миру в ответ на вызовы глобализации — изучают японский, немецкий, мандаринское и кантонское наречия китайского, русский, или французский! К счастью, эта тенденция в ближайшие годы будет усиливаться. Вот почему лучшей защитой наших культур и языков является их энергичное продвижение на всём пространстве этого нового мира, а не упорство в наивной претензии оградить их от наступления английского языка. Те, кто предлагают подобные лекарства, много говорят о культуре, но они скорее являются невежественными людьми, маскирующими свою подлинную сущность: национализм. И если существует что-то противоположное универсалистским ориентациям культуры, то это те местнические, дискриминационные и путаные образы, которые националистические убеждения привносят в культурную жизнь. Самый лучший урок, который преподают нам культуры, состоит в том, что их не нужно защищать с помощью комиссаров и бюрократов, держать за железными решётками или изолировать таможенными службами. Напротив, такие усилия могли бы лишь иссушить или даже банализировать культуру. Культуры должны жить свободно, постоянно состязаясь с другими культурами. Это обновляет их и продлевает их существование, позволяя им эволюционировать и адаптироваться к непрерывному течению жизни. В античную эпоху латинская культура не убила греческую. Напротив, художественная самобытность и интеллектуальная глубина эллинистической культуры пропитали римскую цивилизацию, и через неё поэмы Гомера и философия Платона и Аристотеля распространились по всему миру. Глобализация не приведёт к исчезновению местных культур. В рамках мировой открытости все ценное, заслуживающее сохранения в местных культурах найдёт благодатную почву, на которой будет процветать.

Это происходит везде в Европе. Особенного внимания заслуживает Испания, где вновь энергично оживают региональные культуры. В период диктатуры генерала Франко региональные культуры были подавлены и обречены на подпольное существование. Но с возвращением демократии богатое культурное разнообразие Испании вышло наружу и получило возможность свободно развиваться. В политической системе автономий местные культуры получили импульс к чрезвычайному взлёту, особенно в Каталонии, Галиции и в стране басков, но также и в остальной части Испании. Конечно, мы не должны смешивать это региональное культурное возрождение, являющееся позитивным и обогащающим фактором, с феноменом национализма, создающим серьёзные угрозы культуре свободы.

В своём знаменитом эссе 1948 года «Заметки к определению культуры» Томас Эллиот предсказал, что в будущем человечество будет переживать Ренессанс местных и региональных культур. В то время это предсказание выглядело слишком смелым. Однако глобализация скоре всего превратит его в реальность XXI столетия, и мы должны радоваться этому. Возрождение малых, местных культур вернёт человечеству то богатое разнообразие форм поведения и выражения себя, которое государство-нация уничтожило к концу XVIII и особенно в XIX столетии — в стремлении создать так называемые национальные культурные идентичности. (Факт этот просто забыт, или же мы пытаемся забыть его вследствие тяжёлых моральных коннотаций.) Национальные культуры часто создавались в крови и пожарах, что сопровождалось запретом на преподавание и использование местных языков, на религии и обычаи, отличавшиеся от тех, которые считались государством-нацией идеальными. Таким образом во многих странах мира государство-нация насильно навязало доминирующую культуру, подавив местные культуры и лишив их официального существования. Однако, вопреки утверждениям тех, кто страшится глобализации, полностью стереть культуры, как бы малы они ни были, непросто — особенно если за ними стоят богатые традиции и народ, следующий им, хотя бы и втайне. И сегодня, благодаря ослаблению государства-нации, мы наблюдаем, как забытые, маргинализированные и молчавшие культуры возрождаются и демонстрируют признаки активной жизни в великом концерте этой глобализованной планеты.