Вячеслав Сергеевич Дудченко:
Разговор создаёт мир

Вы никогда не обращали внимания на то, что большую часть жизни люди разговаривают? Разговор создаёт мир. Пока вещь не названа — её нет. А чтобы её назвать, нужно слово. А за словом стоит дистинкция, то есть выделение чего-то из всего, как некоторой отдельности. Я слышал как-то разговор четырёх человек, — двух женщин и двух мужчин. Они говорили о давлении крови. Говорили они часа полтора или два. Они рассказывали друг другу, как давление у них меняется, что они при этом чувствуют, как давление связано с погодой, едой, нагрузками. Они с жаром перебивали друг друга и громко заявляли о верхнем и нижнем давлении. Они очень торопились назвать друг другу свои цифры, показатели родителей, родственников, друзей. Вот скрипичной партией вступил женский голос, с восторгом вспомнивший недавнюю телепередачу об опасностях высокого артериального давления. Другие голоса восхищенно замолчали. И тут же грянули литавры из имён высоких медицинских светил. Казалось бы, о давлении сказано все. Но в иссякающий разговор низким фаготом вступила тема о том, кто, где, когда умер от гипертонии…

Я не видел этих людей, я слышал только их голоса. Но передо мной развернулась драма высокого давления во всех его проявлениях, полутонах, модификациях. Только что произошло чудо: четвёрка воссоздала мир кровяного давления в жизни человека.

Взрослые непрерывно разговаривают с маленькими детьми. Те таращат на них свои непонимающие глазенки и неуклюже учатся создавать в словах зеркальный мир, и через эти зеркала видеть мир реальным. Научившись самой малости, ребятенки тут же принимаются подтверждать своё право обозначать мир так, как они научились. И изменить что-то в этой на глазах застывающей стеклянной массе мира бывает безумно трудно. Помню, как-то я разговаривал с пятилетним мальчиком, он не хотел того, этого, пятого, десятого. Я его спросил, чего же он хочет? Он ответил, что ему нужен «канюта». Я спросил, что это такое. Он долго мне объяснял, потом сильно рассердился и сказал мне как несмышленышу: «Канюта есть канюта».

Минут тридцать я пытался выяснить у него, что это такое. Он дошёл до крайнего возмущения моей тупостью, говорил мне: «Как же ты такой большой и не знаешь, что такое канюта?» На его возмущенном лице выразилась жалость ко мне. Потом оказалось, что канюта — это компьютер, но он, приобретя знак, обозначающий эту вещь, яростно защищал своё право пользоваться этим знаком, старался подтвердить эту маленькую связку между знаком и вещью, как уже существующий натуральный факт.

Время от времени я забавляюсь тем, что на каких-либо сборищах, — семинарах, конференциях, переговорах, — «выключаю» звук, он вначале даже мешает понимать, о чём идёт речь.

Чаще всего люди говорят одновременно. Им важнее высказать, утвердить, подтвердить своё видение, чем услышать видение других. Вернер Эрхард к этому случаю приводит замечательную модель: стоят один напротив другого включённые магнитофоны, и это тоже как будто бы коммуникация. И, действительно, снизить неопределённость, сложность и противоречивость этого мира легче всего, многократно повторяя свою версию этого мира. И когда ты неудачлив, неуспешен, когда у тебя не получается то, что ты задумал, рано или поздно от беспрекословного и нелепого обвинения мира в том, что он не таков, как ты утверждаешь в «рассказах» о нём, ты переходишь к болезненному процессу осознания того, что твои рассказы о нём не соответствуют ему, что неверна твоя версия. Так меняется человек разговаривающий.

Сигналы, языки и программы

Я представил себе Землю миллионы и миллионы лет назад, — когда ещё не было разговоров, а были сигналы, обмениваясь которыми живые существа лучше делали свои дела: продолжали род, находили пищу, избегали опасности. По фантастически быстрому сигналу стая из сотен рыб мгновенно меняла направление движения. Голубой кит, приглашая китиху заняться продолжением рода, издавал самый громкий на Земле звук, — 180 децибел (для сравнения, громкость двигателя реактивного самолёта — 120 децибел). Живые существа с неразвитой сигнальной системой постепенно вымирали. А у высших животных сигнальные системы постепенно, медленно и болезненно превращались в язык. Именно развитость языка стала основным фактором выживания и развития человеческой популяции. И миллиарды сегодняшних людей должны с благоговением благодарить язык за своё существование.

Но вернёмся к нашим первочеловекам. Из всех животных самые умные и хитрые — обезьяны. У них больше мозгов. Именно поэтому держать обезьян в квартире — сущее наказание. Они могут разломать и испортить всё, что угодно. В этом, поначалу, и проявлялся их недюжинный интеллект. Неработающий орган отмирает. А работающий — развивается. Мозг обезьяны заставил её неимоверно усложнить систему сигналов, которой она пользовалась. А все усложняющаяся система требовала всё большей массы мозга и его развитости. И когда вдруг появился первобытный человек, он уже вполне функционально гулькал и булькал как современный человеческий младенец. Но до сих пор древние инстинкты, которые позволили выжить человеку миллионы лет назад, управляют его поведением. Однако теперь уже на уровне разговоров или коммуникации.

Приведу один забавный пример, хорошо иллюстрирующий эту мысль. По молодости лет я очень огорчался тому, что вокруг моих великолепных, завершённых по форме друзей всегда крутились девочки, а вокруг меня они почему-то не крутились. Хотя я, по признанию тех же друзей, был и развитее их в интеллектуальном плане, и книжек больше прочитал, и лидером был у них я, а не они у меня. Однажды кто-то привёл к нам в компанию очаровательнейшую девочку по имени Леночка. Она с восхищенной мордочкой начала рассказывать мне о том, как мечтала со мной познакомиться, как наш общий друг рассказывал ей о моих подвигах, как вот сейчас эта мечта сбывается. Я молча слушал её минут пять. Оробелость сменилась надеждой, что вот теперь, наконец-то, все изменится. И впредь я буду любим и обожаем. Я начал ей что-то говорить и с изумлением увидел, как выражение её радости и восторженности сползает с её хорошенькой мордочки, как глаза её становятся отчуждёнными и холодными, как она вдруг заторопилась…

Подобных эпизодов в моей жизни было довольно много, и я тяжело размышлял о том, почему это так. Ответ я получил, когда начал разбираться в предназначении языка для человеческих существ. Оказалось, что речь лучше всякого микроскопа высвечивает человека до самых его тёмных глубин. И по определённым знакам, которые несёт речь, существо одного пола практически мгновенно следует древнему инстинкту, определяет перспективность, надёжность и функциональную направленность особи другого пола. А поскольку я был молод, малопрактичен и с потравленной интеллектом мужской самостью, эти милые бабочки на подсознательном уровне схватывали это и улетали. Когда я молчал, меня принимали за демонического мужчину и шли со мной куда угодно. Поняв это, я стал менее разговорчив, но более успешен. А обнаруженный мною закон стал предметом, которому я начал обучать моих друзей.

Человеческая речь, человеческая коммуникация, — сложнейшая многослойная система, научившись декодировать, расшифровывать которую, овладев которой, человек обретает фантастическую социальную силу.

Разговор как жизненный университет

Поговорим теперь о разговоре, как о жизненном университете. В сексуальную жизнь люди входят через разговоры. Пройдя предварительную подготовку в детском садике, обучившись первым названиям в младших классах средней школы, большинство людей настоящую подготовку в этом плане проходят во Дворе. Здесь обычно побеждает примитивный, циничный и грязный стиль обсуждения этой сферы жизни. Сплошной мат среди подростков, герои, с которыми это уже случилось, или они говорят, что это уже с ними случилось, рассказы о великих «женщинах» с соседнего двора, которые «всем дают», завораживают зелёные сознания неопытных новичков, задают первичные матрицы, в которые затем укладывается реальный жизненный опыт молодых неандертальцев, превращая их в грубое, грязное, примитивное животное, которое, увидев приличную девочку, проходящую мимо, говорит таким же как он неандертальцам с выпученными бровями: «Знаю я эту б… Говорят, она Ваське давала и Петьке давала». Сонеты о любви Шекспира и Петрарки печально умирают в этой чавкающей жизненной жиже.

Весь этот механизм можно назвать «жизненным ремесленным училищем» или «жизненной ремеслухой». Начальное профессиональное образование.

Каждая женщина, получившая начальное профессиональное образование, зачавшая дитя, пережившая беременность, роды и выпестывание младенца, получает уже университетское образование. Жизненные университеты начинаются для неё с хождения по больницам, переживания семейных катаклизмов, лежании на сохранении и, как апофеоз, приключение под названием «Роды». На всех этих этапах женщины непрерывно разговаривают, обучая друг друга нехитрой мудрости секса во время беременности, борьбе за выживание с медперсоналом наших жутких лечебных заведений, искусству взяток и подношений и другим технологиям тяжёлой женской доли. Мат и надзирательские грубые окрики медсестер во время родов считаются, например, большим благом в этой сфере. «Иначе бы они не родили», — вынесла оправдательный вердикт этого обращения с роженицами одна из акушерок. И вот веселым весенним утром юные мамаши везут в пёстрых розовых колясочках своих орущих, какающих, писающих, бессмысленно таращащих глаза ангелочков и разговаривают, разговаривают, разговаривают между собой о самом важном: какого цвета какашки были сегодня у ангелочка и что это значит, как выпускать из ангелочка после кормления воздушок, чтобы ангелочек не заблевал розовые бантики, в какую аптеку и за каким лекарством бежать, чтобы спасти ангелочка от ярко красной сыпи на попке или на личике — это не имеет значения. И так далее, и так далее, и так далее.

Женщина, прошедшая этот университет и получившая через разговоры огромный жизненный опыт десятков врачей, сотен родственников, друзей и знакомых, и тысяч незнакомых, вполне могла бы претендовать на настоящий государственный диплом о высшем образовании по своей самой главной женской профессии. А если она ещё и книжки про все про это читала, то ей прямая дорога в аспирантуру. Но самый главный жизненный опыт в этой сфере посредством разговоров передаётся от более опытных к менее опытным, от старших к младшим, от одних поколений к другим.

Статус разговора как университета можно проиллюстрировать ещё одним бытовым примером. Человек приезжает куда-то на отдых. Официальная информация, необходимая для эффективного времяпрепровождения обычно убога, скудна, зачастую малосодержательна и совершенно недостаточна для полноценной человеческой жизни. И вот здесь во всём своём жизненном величии возникают Разговоры. Люди непрерывно общаются друг с другом и, сделав первый сброс воспоминаний о том, что «на Канарах было лучше», «а вот когда мы были на Гоа…», «разве это цивилизация?», «вот в Германии действительно цивилизация…»…, они начинают делиться информацией о том, что здесь есть интересного, где дешевле, какие гиды умнее, что можно есть, чего нельзя есть, как обращаться с морем и солнцем в этих краях и так далее. В результате ориентируются люди в новой ситуации практически мгновенно.

Обогатившись многообразной информацией, они быстро сбиваются в небольшие стайки для совместного проведения отдыха. И получив этот опыт, они передают информацию о нём новым потокам туристов. Поэтому подавляющее большинство попыток обмануть людей разбиваются о живую жизненную ткань, строящуюся на разговорах, из разговоров, в результате разговоров.

Когда человек устраивается на работу в новую организацию, он о ней практически ничего не знает. Официальная информация, которую он получает в отделе кадров, от будущих руководителей, отражает скорее желаемое или нормативное представление о положении дел в этой организации. В организациях с жёстким управлением, с авторитарным руководством разрыв между официально-нормативным и реальным положением дел огромен. Такие организации полностью построены на лжи. И когда новый человек вливается в её нестройные ряды, балом начинает править Его Величество Разговор. В курилке, в столовой, на автобусной остановке, в рабочем коллективе новому человеку довольно быстро объясняют, кто есть кто и что есть что. Вот этот руководитель, например, патентованная сволочь, хитёр и злопамятен, с ним лучше не ссориться, его лучше обойти. А вот этот человек — стукач у руководства, лизоблюд, выслуживается за будущую квартиру. Ну а этот — классный, хороший мужик, но ему не дают ходу, потому что очень талантливый и умный, а таких не любят… И новичок сразу понимает, что здесь действуют простые и ясные правила игры, нарушение которых сулит большие неприятности: с сильными не спорь, от шестерок держись подальше или сам становись шестёркой, если есть талант и ум, — лучше их не проявлять. Это и есть настоящая, внутренняя практически не искоренимая корпоративная культура. Она существует не в форме корпоративного кодекса или ещё каких-либо корпоративных документов, а в форме разговоров. Разговоры — это её живое социальное тело.

Но, тем не менее, тексты — это не такая простая штука. Иногда люди ведут разговор через столетия или через тысячелетия. Единственный связующий людей фактор здесь — текст. Принцип одновременности действий и принцип одновременности изменения коммуницирующих сторон, характеризующие истинное коммуникационное взаимодействие, работают в этих случаях в моменты контакта с текстом воспринимающего этот текст. Но для того, чтобы раскрыть такой Разговор на смысловом уровне (а не на уровне значений слов и предложений), нужно проделать специальную профессиональную работу. Помню, как мы когда-то посвятили цикл методологических семинаров проработке главного методологического труда Декарта «Правила для руководства ума». Над первой страницей мы работали месяца два. Работа была организована так.

Неделю участники семинара разбирали один абзац текста. Когда мы собирались, каждый выкладывал своё понимание этого абзаца. Поскольку участников семинара было 10 человек, получалось 10 разных интерпретаций этого абзаца. В начале мы пытались разобраться в причинах разного понимания одного и того же текста, определить, как выражался Фрэнсис Бэкон «кривизну ума» каждого, которая исказила смысл текста. Затем оказалось, что на рубеже XVI–XVII веков смысл большинства понятий, которыми пользовался Декарт, был другим. Для его восстановления пришлось забраться в историю культуры Франции того времени. И когда мы уже совсем обрадовались, что поняли текст Декарта, кому-то пришла в голову банальнейшая мысль: а не сравнить ли нам переводы текста на русский, сделанные разными переводчиками? Сюрприз: оказалось, что один из переводов на русский был сделан с французского перевода, а другой — с английского оригинала… К сожалению, мы не были полиглотами и в оригинале прочитать этот текст не смогли. Но зато смогли понять некоторые смысловые нюансы текста, связанные с характером Декарта, его волевыми качествами, его взаимоотношениями с коллегами, его образом жизни и образом мышления, позволившем ему сделать революционный скачок в философии тех времён.

Интересно, о чём думал сам Декарт, когда писал свои тексты, когда 12 часов подряд защищал докторскую диссертацию перед наивзыскательнейшим философским синклитом того времени. Как бы там ни было, но мы считали, что наш Разговор с Декартом состоялся.

Фактически для эффективного Разговора такую же или подобную работу нужно проводить каждый раз, когда ты в этот разговор вступаешь. Смысл разговора лишь в небольшой мере зависит от словарных значений употребляемых слов. Чтобы понять другого, необходимо многоконтекстное восприятие говоримого, учёта собственных непрерывных онтосинтетических действий, учёта истории отношений, актуальных смыслов ситуации, задач, проблем, целей, скрытых интенций и ещё много чего, что чувствуется интуитивно на подсознательном уровне. В этом разговорном Космосе могут выплыть только закалённые моряки, профессионалы в человеческой коммуникации, люди, относящиеся к Разговору, как к наивысшей ценности, порождающей не только личностный и социальный миры, но и миры вообще.

Так давайте же учиться Разговаривать!

Новое открытие: разговор сознаний

Когда-то талант начал водить изумлённой рукой первого в мире художника, и он с суеверным страхом увидел, что животные и люди на стене пещеры разительно похожи на живых животных и на живых людей. Это были первые шаги в удвоении мира и создании второй, искусственной, символической, знаковой Природы. Но главное открытие было впереди.

Когда человек спал или умирал, он мог, по древним и по современным поверьям, услышать, что говорили о нём другие люди. Поэтому мы стараемся не говорить плохо об умерших, и опасаемся высказывать о человеке какие-то отрицательные суждения, когда он спит. Это поведение строится на неявном признании того, что иное, не мое, сознание существует. Но существование иных сознаний не всегда было для людей очевидным.

И так же, как первый в мире художник с восторгом и робостью рисовал свою первую в мире картину, первый шаман сделал восхитившее и испугавшее его открытие, что кроме его собственного, такого знакомого и само собой разумеющегося сознания, существуют иные сознания, с которыми можно устанавливать контакт, в которые можно входить, которые можно приглашать в мир своего сознания и заражать их своим миром, с которыми можно вступать в Разговор. И, что было очень важно, этот Разговор мог вестись на уровне сигналов, слов, символов, на уровне невербальных, смыслообразующих проявлений (позы, жесты, мимика, интонации и некоторые другие). А также на уровне сущностей, составляющих саму суть сознания, и не проявляющихся внешне. Это было открытие внутреннего разговора разных сознаний.

Я переоткрыл это древнее открытие, когда был на похоронах одной моей замечательной коллеги, учёного, человека удивительно целостного, благородного и чистого. Многие житейские самоочевидности изумляли её как наивное дитя, пришедшее в этот мир, чтобы пронести сквозь него эту невинность. И вот она умерла. Вокруг неё стояли коллеги, тихо и осмотрительно переговариваясь. Вот к изголовью подошёл один из её учеников, прилипший, за неимением своего таланта, к её таланту, с фальшивыми глазами: он старался казаться огорченным. Заученным жестом он положил руку на край гроба у изголовья, и слегка деланно (пожалуй резковато, подумал я) опустил подбородок к своей груди. Постояв в этой позе точно отмеренную минуту времени, он так же резко поднял голову, убрал ладонь и промаршировал в толпу. Меня вдруг потрясло то, что я понял, почувствовал, пережил полное отсутствие контакта его сознания с её сознанием. Я вдруг понял, что подлинного Разговора между ними никогда не было, его нет сейчас, и уж тем более никогда не будет в будущем. У меня этот Разговор с ней был всегда: через воспоминания, через её тексты, через наши с ней тщательно оберегаемые противоречия. И сейчас её физическая смерть была для меня, как, я был в этом абсолютно уверен, и для нее — неумной выходкой Природы, мешающей нам с ней вести наш Разговор.

Можно конечно успокоиться, обозначив такой разговор как взаимодействие неких программ в рамках сознания человека. Но что-то этому всегда во мне мешало. Был тут некий остаток, некая дельта, которая оставалась необъяснённой при использовании программного подхода к человеку.

Приблизил меня к пониманию этого явления один бытовой эпизод из моей семейной жизни. Как-то возвратившись домой после, как всегда, бурного и перенасыщенного событиями и впечатлениями дня, мы с моей Людмилой не успели договорится о том, что будем делать дальше. Она очень устала и, когда я, повозившись с какими-то своими делами, зашёл в её комнату, она тихонько спала, выпростав, как всегда, ногу из-под одеяла. Во мне произошёл эмоциональный взрыв: я почувствовал, как её сознание, с которым у меня шёл диалог в течение нескольких десятков лет, выключилось, будто электрический свет в комнате. Я остался один. В не очень интересном без неё для меня мире. Вот лежит и слабо посапывает моё любимое существо. Вернее, оболочка моего любимого существа. А вести Разговор не с кем.

Я ходил по квартире как зверь по клетке, не в силах посидеть даже минуту. Экспериментальная чистота этого случая была обеспечена ещё и тем, что я временно потерял зрение и не мог ни читать, ни писать, ни смотреть телевизор, ни работать на компьютере. Вдруг оказалось, что мне нечего делать в этом мире без контактов с её сознанием. С этим огромным, богатым, многоцветным, ярким, прекрасным пространством, которое, собственно, и было сутью её как человека. Казалось бы, самое простое, вспомнить о том, что она в моём сознании лишь программа, вызвать к активности эту программу, и общаться с ней на здоровье, сколько бы она не спала. Ан нет!

Иное сознание не оформить никакими программами, и без Разговора с живым сознанием ты одинок в ледяной пустыне мироздания, как смерзшийся шарик Земли, в бездонном холоде и мраке Космоса. Вот тебе и роль коммуникации в появлении и саморазвитии человека!