Борис Григорьевич Юдин:
Интеллектуальный потенциал личности

В настоящей статье мы попытаемся сопоставить понятие «интеллектуальный потенциал» с концепцией человеческого потенциала, которая на протяжении ряда лет разрабатывается в Институте человека Российской Академии наук (РАН). ¹ Начнём с экспликации этой концепции в том её виде, который она приобрела в ходе проведённых в Институте исследований.

Обращаясь к изучению проблематики человека, мы уже на первом шагу сталкиваемся со сложнейшей теоретической и методологической проблемой, которая заключается в неопределённости, а может быть даже и принципиальной неопределимости понятия «человек». Количество разнообразных трактовок этого понятия практически необозримо ², а между тем, взяв за основу одну из них и тем самым с порога отбросив все остальные, мы рискуем понести серьёзные потери и в содержательном, и в ценностном отношении.

В силу сказанного будем рассматривать данное понятие скорее как идеальное, как «регулятивную идею» в смысле Канта, чем как рабочий инструмент. В этом последнем качестве мы используем понятие «человеческий потенциал». По сути дела, речь идёт об инструменте, который позволял бы «навести мосты» между философскими размышлениями о сущности, предназначении человека, о смысле его жизни и так далее, — с одной стороны, и многообразными конкретно-научными разработками, направленными на описание, оценку, прогнозирование, возможностей и перспектив существования и реализации возможностей человека, — с другой.

В отечественной и мировой литературе предложено немало понятий и концепций, имеющих целью сформировать такое интегральное представление о человеке, которое могло бы быть проработано аналитически, а значит, употребляться достаточно строго, но вместе с тем поддавалось, хотя бы в принципе, операционализации и даже количественному выражению. В этой связи можно упомянуть концепции «человеческих ресурсов» и «человеческого капитала». Подходы, в рамках которых человек предстаёт прежде всего в качестве ресурса, были популярны лет 30 назад; сегодня же их вряд ли можно оценивать как дающие сколько-нибудь полное представление о человеке. Точнее, сфера их применимости, а значит, и круг задач, которые можно решать с их помощью, ныне определены, а значит, и ограничены достаточно чётко. Примерно то же самое можно сказать и о более поздней концепции «человеческого капитала».

Обе концепции позволили увидеть в человеке не просто один из функциональных элементов производственных, социальных, технических, коммерческих и тому подобных систем, но такое начало, которое — нравится это кому-то или не нравится — никак не может быть жёстко встроено в эти системы, редуцировано к чистой функциональности. Собственно, само стремление принять в расчёт эти человеческие качества диктовалось, быть может, теми же соображениями улучшения функционирования систем, повышения их управляемости. Но реально оно оборачивалось тем, что в корне менялась сама системная аналитика: в неё так или иначе приходилось вводить элементы нелинейности, то, что ныне принято называть точками бифуркации. Тем не менее этим концепциям свойственна принципиальная ограниченность: человек в них выступал только в своей отнесённости к этим системам и включённости в них, как всего лишь то, что так или иначе потребляется, используется в процессах производственной или социальной практики.

Во многих отношениях весьма интересны также концепции «уровня жизни» и «качества жизни». Последняя, в частности, с успехом применяется сегодня для того, чтобы оценивать и оптимизировать деятельность систем здравоохранения ³. Существует немало перспективных подходов — как в рамках проблематики здравоохранения, так и в более широком плане — к количественному определению параметров, характеризующих качество жизни. Однако и эти концепции следует признать односторонними, поскольку они, напротив, представляют человека как существо по преимуществу потребляющее, пребывающее, так сказать, в страдательном залоге.

Было бы важно опираться на такое понятие, которое включало бы в себя оба эти аспекта — как-то, что человек выступает в качестве потребляемого ресурса, будучи, однако, ресурсом особого рода, способным проявлять собственную, не детерминируемую никакими объемлющими системами, активность, так и то, что сам он требует и потребляет природные и социальные ресурсы. И это понятие должно быть не только более объёмным, но и способным отразить представления о самоценности человека. И именно этим диктуется обращение к понятию человеческого потенциала, которое, как мы считаем, является интегральным по отношению как к названным, так и к другим концепциям. Более того, это понятие, на наш взгляд, удачно оттеняет и такую сторону человеческого бытия, как его принципиальную открытость, незавершённость в любой данный момент человеческой жизни.

Понятие потенциала, как известно, было основательно проработано в физике, в контексте изучения динамических систем. Если не вдаваться в тонкости, то потенциал системы — это её способность (возможность) совершить некоторую работу. В этом понятии, таким образом, содержится вполне прозрачный намёк на величину, которую можно, разумеется, после проведения соответствующих изысканий, сделать исчислимой и измеримой. Характерно, далее, что получаемая таким образом мера не есть некая абсолютная характеристика данной системы. Говоря о работе, которую может выполнить данная система, принято определять её через разность потенциалов. Простейший пример: если система представляет собой Землю и некоторый груз массой m, поднятый над её поверхностью на высоту h, то работа, которую способен совершить груз при падении на Землю, пропорциональна не только массе, но и высоте, которая в этом примере и выступает как выражение разности потенциалов.

Аналогичным образом и человеческий потенциал (индивида ли, некоторой социальной группы, популяции, страны…) будет величиной соотносительной, определяемой как характеристиками самого этого объекта — назовём их, с некоторой долей условности, внутренними, так и характеристиками — соответственно, внешними — того, что его окружает и с чем ему приходится взаимодействовать при совершении некоторой работы. Это важно иметь в виду постольку, поскольку человеческий потенциал индивида только отчасти представляет собой нечто данное ему от рождения — в значительной мере он формируется, развивается в процессах социализации личности. Это важно также и в том смысле, что и актуально имеющийся, сформированный у человека потенциал может раскрываться, реализовываться в разной степени в зависимости как от внешних условий, так и от самого индивида.

В этом месте наша аналогия себя исчерпывает. Необходимо сказать об одном принципиальном отличии понятия потенциала, когда оно применяется к человеку, от тех случаев, когда оно применяется к физическим системам. В последнем случае осуществление системой работы, то есть реализация её потенциала, всегда ведёт к его уменьшению. Иначе обстоит дело с человеческим потенциалом, поскольку его продуктивная реализация во многих случаях (ближайший пример — использование человеком своих способностей для приобретения новых знаний) ведёт не к уменьшению, а к развитию, обогащению его потенциала.

Введём теперь ещё одно различение. Среди внешних обстоятельств можно выделить, с одной стороны, те, которые неподвластны нашему влиянию и которые нам приходится принимать как данное и, с другой стороны, то, на что можно воздействовать, имея в виду, помимо всего прочего, и улучшение условий для сохранения, развития и реализации человеческого потенциала. В этом месте имеет смысл обратить внимание на то, что в понятии человеческого потенциала обнаруживается не только дескриптивные, но и нормативные составляющие.

Мы считаем важным подчеркнуть это постольку, поскольку концепция человеческого потенциала — и в том виде, в котором она представлена в ежегодных докладах Программы развития ООН, ⁴ и в том её варианте, который разрабатывается в Институте человека, имеет не только теоретические и методологические, но и ценностные основания. Наличие таких оснований, очевидно, характерно не только для этой, но и для любой другой концепции, развиваемой в рамках социального познания. Однако если существующая традиция предписывает автору экспликацию методологических и теоретических оснований предлагаемых им построений, то экспликация ценностных оснований, увы, обычно оказывается уделом того, кто осуществляет их критический разбор.

Возвращаясь теперь к концепции человеческого потенциала, следует отметить, что она содержит (скорее, быть может, на уровне предпосылок, чем конкретного изложения) определённые представления о человеке, его месте в мире, его взаимоотношениях с окружающими социальными структурами и так далее. Конечно, речь вовсе не идёт о том, чтобы представить авторов этой концепции как приверженцев той или иной версии философской антропологии. Это, однако, не отменяет возможности охарактеризовать их взгляды с философской точки зрения. И в этом смысле представления о человеке, на которые опирается концепция человеческого потенциала, можно назвать широкими — не только в количественном, но и в качественном смысле. Будем называть узкими — не вкладывая в термины «широкий» и «узкий» ценностных коннотаций — такие трактовки человека, которые стремятся представить все (или, по крайней мере, основное, его сущность), что есть в человеке, как определяемое каким-то одним фактором, одним основанием, одной причиной. Для З. Фрейда, к примеру, это будет либидо, для М. Фуко — власть; нетрудно привести и множество других примеров.

Попытаемся теперь сопоставить с ними концепцию человеческого потенциала — скажем, в её ООНовском варианте. Прежде всего, само по себе выделение трёх составляющих индекса человеческого потенциала (в других переводах — человеческого развития), то есть приведённого среднедушевого дохода, средней ожидаемой продолжительностью жизни и уровня грамотности населения, никак не может быть совмещено с тем одномерным представлением о человеке, которое характерно для узких концепций. Но, более того, каждая из этих составляющих не говорит ничего определённого о сущности или природе человека — ещё раз следует отметить, что язык здесь вовсе не философский. Мы как будто оказываемся на совсем другом уровне рассмотрения. Это, впрочем, и так, и не совсем так. Ведь сам отказ определять (а стало быть, и ограничивать) сущность или природу человека есть определённая философская позиция. И с этой точки зрения три составляющие ООНовского индекса можно трактовать как-то, что характеризует условия человеческого развития, человеческой (само) реализации. Чем выше значения этих составляющих, чем выше значение суммарного индекса, тем благоприятнее условия для этой (само) реализации, тем больше возможности человека в этом отношении.

При этом ничего не говорится о том, в каких направлениях человеку можно или следует или должно реализовывать имеющиеся у него возможности. Все рассмотрение, таким образом, остаётся в области условий, возможностей, средств — но не целей. Безусловно, можно говорить о том, что концепция человеческого потенциала вовсе и не претендует на то, чтобы обсуждать цели, на достижение которых человек направляет свои возможности, что она носит ограниченный характер и является достаточно здравой для того, чтобы осознавать собственные ограничения. Но и согласившись со всем этим, мы вправе зафиксировать и обозначить саму позицию воздержания от излишне определённых и потому чересчур жёстких характеристик. Такая позиция может быть не только философски корректной, но и методологически продуктивной.

* * *

Мы говорили о трёх составляющих индекса развития человеческого потенциала, представленных в концепции ПРООН. Как удалось выяснить, и эти составляющие, и индекс в целом характеризуют условия человеческого развития и (само) реализации. Каждую из этих составляющих, очевидно, можно понимать и как определённый вид ресурсов — тогда, с определённым упрощением, приведённый душевой доход будет представлять финансовые (или, в более общем плане, материальные) ресурсы, средняя ожидаемая продолжительность жизни — здоровье, уровень грамотности — образование. При этом дефицит каждого вида ресурсов существенно ограничивает, если не делает вообще невозможным, реализацию человеческого потенциала. Таким образом, каждый из этих видов ресурсов можно считать необходимым.

Зададимся теперь вопросом о том, является этот перечень ресурсов исчерпывающим, достаточным. При этом мы, конечно, должны будем отвлечься от того, что относительно каждого вида ресурсов из этого перечня не только разработаны методы количественной оценки и сопоставления, но и собрана богатейшая статистика. Ведь то, что может быть подсчитано, далеко не всегда совпадает с тем, что представляется действительно важным.

В этой связи имеет смысл обратить внимание на исследования В. М. Петрова, в которых предпринимается попытка определения и измерения духовного потенциала. ⁵ В рамках духовного потенциала автор выделяет и более дробные виды — эстетический, художественный, социально-нравственный и другими потенциал. Следует отметить, что методика измерений, разрабатываемая В. М. Петровым, существенно отличается от той, что используется в докладах ПРООН, и представляет самостоятельный интерес.

Отвлекаясь, впрочем, от этой стороны дела, обратим внимание на следующее обстоятельство. Можно, вообще говоря, считать, что повышая уровень грамотности, то есть приобретая образование, человек усваивает не только некоторые знания о мире и способы оперирования этими знаниями, но и то, что относится к миру духа, культуры, ценностей, нравственности и тому подобному. Не лишена, однако, оснований и противоположная позиция. В соответствии с ней знания (парадигмально — знания о мире природы) и культура — понятая в данном случае не как совокупность знаний о литературе и искусстве, а как-то, что нормирует и наполняет смыслом человеческую деятельность, — не только не обязаны совпадать, но могут даже и противостоять друг другу. В самом деле, приходится ведь встречать людей, у которых высокий уровень образованности сочетается с отсутствием сколько-нибудь оформленных и осознанных убеждений.

Различение образовательной и — будем называть так — культурной составляющей человеческого потенциала, на наш взгляд, имеет серьёзный смысл, поскольку соответствующие виды ресурсов играют в деятельности человека существенно разные роли. Первый вид — это, вообще говоря, то что человек волен использовать или не использовать по своему разумению. Чем большими знаниями человек располагает, тем шире спектр имеющихся у него возможностей для достижения собственных целей. Напротив, второй вид ресурсов может блокировать те или иные из открытых возможностей действия. Следует также отметить, что культурная составляющая человеческого потенциала, безусловно, имеет определённое отношение не только к сфере условий и средств, но и к сфере целей, которые ставит перед собой человек. Впрочем, эта весьма серьёзная тема заслуживает отдельного обсуждения.

Важно отметить, что возможности развития и в особенности реализации потенциала во многом зависят от того, насколько в обществе защищены и гарантированы права человека. Между тем в докладах ПРООН этому вопросу уделяется явно недостаточное внимание. Эта тематика затрагивается лишь в докладе 1996 года. Однако и в нём дело ограничивается тем, что всего лишь приводится таблица, в которой указано, какие из международных документов по правам человека одобрены и ратифицированы в той или иной стране. ⁶ Этого, очевидно, явно недостаточно для того, чтобы судить о реальном положении с правами человека. Между тем нарушения прав человека, порождаемые чиновно-бюрократическим произволом, представляют собой очевидное и зачастую чрезвычайно серьёзное препятствие на пути реализации человеком имеющихся у него возможностей.

Очевидно, эта составляющая человеческого потенциала не перекрывается ни одной из тех составляющих, которые представлены в концепции ПРООН. Если же говорить о возможности какой-то оценки состояния с правами человека, то можно было бы продумать вопрос о том, чтобы использовать в качестве показателя количество жалоб, с которыми обращаются граждане. В современной России и на федеральном уровне, и во многих регионах существует институт Уполномоченного по правам человека. Вполне возможно представить себе, что в рамках этого института будет налажен сбор и обработка соответствующей статистики, которая будет весьма красноречивой и показательной.

* * *

Теперь мы в состоянии обратиться к понятию интеллектуального потенциала. Здесь открываются две возможности.

Во-первых, есть основания представлять интеллектуальный потенциал как нечто если не тождественное, то близкое к той составляющей человеческого потенциала, которая характеризуется уровнем грамотности. Можно было бы, конечно рассуждать о каких-то нюансах и тончайших различениях, но интуитивно представляется, что грамотность — понятие более широкое, чем понятия интеллект или интеллектуальное развитие.

Вторая возможность — рассматривать интеллект в более традиционном ключе, как присущую человеку способность мышления, рационального познания. В одном ряду с понятием интеллекта тогда оказываются понятия, относящиеся к другим человеческим способностям, таким как чувства, воображение, воля и пр. Понятие же интеллектуального потенциала при этом окажется результатом совершенно иного расчленения понятия «человеческий потенциал» по сравнению с тем, которое мы рассматривали в предыдущих разделах. В этом расчленении надо будет иметь дело, скажем, с физическим, чувственным, нравственным, эмоциональным и тому подобным потенциалом.

Но теперь возникает вопрос о том, чем обусловлен нынешний интерес к этому понятию. Дело, видимо, в том, что в современном мире интеллектуальное начало всё больше доминирует в самых разных областях деятельности человека.

Последние десятилетия прошлого века основательно изменили жизнь человека и общества. Выдающиеся научные достижения стали обрушиваться на человечество буквально лавиной; при этом действующие в современном обществе социально-экономические механизмы позволяют в кратчайшие сроки воплощать эти достижения в новейших технологиях, а затем и в товарах и услугах, адресованных самым широким кругам потребителей. Появляются все новые средства общения между людьми, новые социальные институты, даже совершенно новые области человеческой деятельности, и всё это радикально трансформирует саму ткань общественной жизни. При этом образующие её структуры по мере своего обновления становятся всё более восприимчивыми к научно-техническим новшествам; последние же, в свою очередь, непрерывно генерируют импульсы, которые преобразуют не просто внешние условия, но и само содержание, саму суть бытия человека и общества.

Хотя далеко не все пока что понимают и осознают это, тем не менее в нашем мире наука уже отнюдь не ограничивается ролью всего лишь поставщика средств, пусть даже чрезвычайно важных и эффективных. Реальностью во всё большей мере становится то, что само существование многих сфер деятельности современного человека опирается на те научные знания, которые ещё только предстоит получить. Иными словами, получение новых научных знаний всё чаще становится не столько следствием внезапных озарений, сколько систематической, если угодно, даже рутинной работой, результат которой более или менее известен заранее. Ещё до того, как этот результат бывает получен, хорошо известны и те ниши в производственных и иных процессах повседневной жизни, которые ему предстоит заполнить. Научная деятельность, таким образом, всё чаще предстаёт как своего рода поточное производство, как индустрия исследований.

Установление и укрепление этих многообразных и чрезвычайно интенсивных взаимозависимостей между наукой, техникой и самыми разными сферами жизни общества имеет одним из своих следствий то, что сегодняшнему человеку приходится обитать среди существенно иных реалий, чем его предшественнику. Ныне ему подвластны разнообразные технологии и устройства, наделяющие его таким физическим и интеллектуальным могуществом, которым прежде не обладали даже боги. Принципиально важно то, что для овладения всем этим арсеналом не требуется каких-то специальных дарований — он доступен и рядовому обывателю, хотя и обладающему некоторой интеллектуальной подготовкой. Непрерывно возникают все новые средства, которые не только позволяют человеку компенсировать дефицит собственных ресурсов, но и открывают перед ним совершенно новые пространства для развития и реализации своих возможностей. Сегодня есть все основания констатировать, что именно всемерное расширение человеческих возможностей стало — и в обозримом будущем продолжит оставаться — главным вектором научно-технического прогресса.

Парадоксальным образом, впрочем, усиливая собственное могущество, человек в то же самое время делается всё более уязвимым. ХХ век явил тому тьму примеров: научившись синтезировать химические соединения, не существовавшие ранее в природе и способные проявлять множество полезных свойств, люди тут же стали использовать эти знания в целях создания отравляющих веществ для массового уничтожения себе подобных. Более того, и то, что создавалось для благих целей, нередко порождает такие последствия, которые ложатся тяжким бременем на среду обитания, а значит, и на самого человека.

Первые же шаги в освоении энергии атома привели к созданию столь эффективного смертоносного оружия, что почти всю вторую половину ХХ столетия человечеству пришлось жить под прямой угрозой тотального самоуничтожения. Увы, эта угроза, на какое-то время отступившая в конце прошлого века, в новом, только что начавшемся возвращается вновь — на этот раз в совершенно ином и от того, быть может, ещё более жутком обличье. Как оказалось, впрочем, и «мирный атом» может быть приручен лишь до определённых пределов: Чернобыль стал для человечества грозным предупреждением о том, каким колоссальным разрушительным потенциалом могут обладать и те технологии, которые задумывались и создавались для достижения вполне конструктивных и гуманных целей. Действительно, мы уже начинаем привыкать к тому, что причиной большинства техногенных катастроф оказывается пресловутый «человеческий фактор». А это — очевидное свидетельство, во-первых, той мощи, которой обладают сегодня многие решения и действия отдельного человека, и, во-вторых, того, что сам человек бывает психически и морально не готов к тому, чтобы совладать с собственной мощью.

Далее. Взрывоподобное развитие информационных технологий в течение последних десятилетий привело к тому, что человек получил возможность ставить и решать множество задач, которые прежде просто нельзя было помыслить. Становится всё больше таких сфер жизни общества, которые критическим образом зависят от надёжного, устойчивого функционирования информационных систем и комплексов. Вместе с тем прогресс информационных технологий уже породил такие феномены, как компьютерная преступность, компьютерный терроризм, информационные войны…

Ещё более впечатляющими выглядят перспективы современных биологических, прежде всего — генноинженерных технологий. Они уже сегодня широко используются для получения множества изделий промышленного, сельскохозяйственного, медицинского, бытового назначения. В перспективе же — не только моделирование и коррекция процессов, происходящих в живой природе, включая организм человека, но и возможность — одними воспринимаемая как торжество человеческого гения, другими — как самая страшная угроза — создания человеческих существ с заранее заданными физическими, психическими и интеллектуальными характеристиками.

Таким образом, научно-технологическое развитие последних десятилетий все в большей мере концентрируется вокруг человека. Его магистральным направлением становится, как мы уже отмечали, всемерное расширение человеческих возможностей и открытие для человека всё новых степеней свободы. Оборотная же сторона — это то, что человек всё чаще оказывается критическим звеном многих технологических процессов, а также подвергается опасностям, порождаемым самими же новыми технологиями, которые порой несут угрозу не только его физическому и психическому существованию, но и ставят под вопрос саму его идентичность.

Не имея возможности детализировать здесь этот тезис, следует отметить, что не только научно-техническое, но и социальное развитие отчётливо демонстрирует сегодня нарастающую интеллектуализацию. Собственно, одним из оснований этого является то, что социальное развитие, вообще социальные перемены всё чаще реализуются в форме новых технологий и по законам, которые в чём-то существенном весьма сходны с законами создания и распространения технологий.

Таким образом, интеллектуальная развитость, интеллектуальный потенциал общества и индивида становятся всё более востребованными современной жизнью — вплоть до того, что они определяют возможности не только развития, но самого существования, если угодно — выживания в нынешнем мире. В этом смысле чрезвычайно опасны имеющие сегодня определённое хождение в российском обществе тенденции антиинтеллектуализма, то есть недоверия, даже враждебности по отношению к интеллекту и к тем, кто воспринимается как его носители.

* * *

Понятие интеллектуального потенциала может употребляться применительно и к отельному индивиду, и к целым социальным группам или слоям, и к обществу в целом. При этом, однако, интеллектуальный потенциал социальной группы, социального слоя, общества в целом — это всегда не более чем производная от интеллектуального потенциала индивидов. Конечно, этот индивидуальный потенциал всегда формируется путём аккумуляции, освоения того, что индивид получает от общества. Но существовать, проявляться и воспроизводиться вне и помимо отдельных индивидов интеллектуальный потенциал не может.

Да, государство и общество используют (иногда лучше, иногда хуже, порой совсем бездарно) интеллектуальный потенциал своих членов. Из этого, однако, вовсе не следует, что интеллектуальный потенциал индивида — это нечто вроде доли общественной собственности, которая сдается ему в аренду. Мы здесь несколько утрируем, но такого рода представления о соотношении «общественного» и «частного» интеллекта вовсе не являются выдумкой. Наиболее показательны в этом отношении весьма распространённые попытки ставить возможность получения высшего образования в зависимость от будущих, прогнозируемых потребностей общества-государства-промышленности… Как будто интеллектуальное развитие требуется человеку только на службе. Как будто, обеспечивая индивиду возможность получить высшее образование, общество не инвестирует в своё будущее, а всего лишь приносит жертву. Как будто, наконец, интеллектуальное развитие имеет смысл лишь для подготовки ресурсов для общества-государства и нисколько не является чем-то самоценным.

И здесь-то понятие интеллектуального потенциала обнаруживает свою значимость. Обеспечивая людям возможность получать качественное высшее образование, общество повышает и их, и свой собственный интеллектуальный потенциал. И, вообще говоря, чем богаче тот интеллектуальный потенциал, которым располагает общество, тем более эффективно будут решаться разнообразные задачи, с которыми ему придётся сталкиваться. Вместе с тем эта эффективность будет выше там, где люди воспринимают и решают эти задачи как личностно значимые, а не просто навязанные кем-то извне. От общества-государства, следовательно, вовсе не требуется того, чтобы оно канализировало, притом на многие годы вперёд, интеллектуальные возможности каждого из своих членов. Быть может, этот рецидив плановой экономики стоит оставить в прошлом?