Ирина Станиславовна Семененко — ведущий научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) Российской Академии наук. Доктор политических наук, профессор Кафедры публичной политики Высшей школы экономики. Исследователь проблематики социального партнёрства, взаимодействия бизнеса, государства и гражданского общества в России и на Западе, теории и практики корпоративного гражданства, социальной ответственности бизнеса, а также вопросов социальной и культурной идентичности. Автор многочисленных научных работ. Настоящая статья впервые опубликована в «Независимой газете» в марте 2010 года. |
|
Движущей силой, определяющей общественные изменения, был и остаётся человек мыслящий и человек действующий. Именно такая социально активная и мотивированная на развитие личность определяет формирование культуры будущего, понимаемой в широком смысле как «человекоокружение» (говоря словами Д. С. Лихачёва). От того, какие ценностные ориентиры и модели поведения получат общественное признание, а какие окажутся на периферии внимания, в определяющей степени зависит и направленность развития мира в ХХI веке, и выбор его приоритетных целей. Конец «экономического человека»?В развитых странах дальнейшее расползание вширь унифицированного потребления и массовой культуры предопределяет размытость критериев индивидуального выбора. Реакция на рост неопределённости на личностном уровне — утверждение собственной индивидуальности путём опоры на личностный мотивированный выбор как в сфере потребления (в оформлении жилища, в организации досуга), так и в сфере социального поведения. Самоидентификация опирается на разные «модельные» жизненные стили. В поисках путей соединить личное стремление к здоровому (не только в физическом, но и в психологическом измерении) образу жизни с общественно значимыми мотивами распространяются такие разные формы ответственного поведения, как экологическое потребление, вегетарианство или социальное предпринимательство. Дальнейшее укрепление начал потребительского общества, где доминирующей фигурой остаётся человек экономический, обрекает мир на развитие по пути, ведущему к исчерпанию ресурсов (по сути, катастрофистскому). Вызревание альтернативы потребительскому сознанию в массовых слоях, которое могло бы переломить эту тенденцию, возможно при резком повышении порога угроз выживанию больших групп людей, например, при развитии пандемий. Но до сих пор развитие мира эпохи модерна шло по эволюционному сценарию, при котором происходит более или менее целенаправленное внедрение хозяйствующими субъектами экономических инноваций и на их основе — изменений в повседневной жизни. Эти изменения приводят к сдвигам в моделях социального поведения и формируют запрос на новые социальные институты. Так, послевоенный взрыв рождаемости произошёл на заре общества массового потребления на рубеже 50-60-х годов XX века. За ним последовала сексуальная революция. Утверждение потребительства как системы общественных ориентаций и быстрый рост занятости, связанный с развитием массового производства и сферы услуг, привели на рынок труда миллионы женщин, вызвали в развитых странах кризис института семьи, сокращение её численности, размывание семейных ценностей. Эти изменения, в свою очередь, способствовали выдвижению на авансцену политической жизни новых групп интересов — гендерных меньшинств, сторонников и противников абортов, а затем и опытов по клонированию с использованием клеточного материала человека. Формирование такого «цикла» развития общественных процессов в странах с устоявшимися институтами (новые потребности — экономические сдвиги — социальные изменения и актуализация новых социальных идентичностей — политические сдвиги — новые потребности) позволяет прогнозировать зарождение и актуализацию новых моделей идентичности на каждом новом этапе внедрения технологических инноваций в повседневную жизнь. Так, массовая автомобилизация, мобильные телефоны и Интернет привели к появлению новых видов социальной активности и новых идентификационных ориентиров и стилей жизни. Но сама смена таких стилей происходит во все более сжатые временные сроки, и институциональное их обеспечение не поспевает за утверждением новых идентификационных ориентиров. Агрессивное отстаивание рядом групп права на собственную идентичность стимулирует оформление соответствующих моделей политического поведения и приводит к серьёзным коррективам в правовом регулировании и в социальной политике государства. По сути, безоговорочное признание права на свободу самовыражения чревато дальнейшим дроблением представительства групповых интересов под видом защиты права на свободный выбор. При этом значимость традиционной политики для самоидентификации современного человека оказывается под вопросом. Меняется понимание сферы политического (Politics), в сферу публичной политики вносятся принадлежащие к частной жизни практики. Уже сегодня мы оказываемся свидетелями (а кто-то — и участниками) процесса перенесения центра тяжести политического участия на микроуровень. Не случаен поэтому широкий интерес к исследованиям Нобелевского лауреата по экономике 2009 года Элинор Остром, посвящённым коллективному управлению общественными ресурсами силами самих пользователей. Между государством и рынком формируется пространство накопления социального капитала. Уровень доверия внутри групп и между группами в рамках национального сообщества становится одним из ключевых ресурсов его эффективного развития, и в этом отношении «незападная» модель идентичности с упором на ценности коллективизма и силу традиции даёт её носителям важные преимущества перед индивидуализированной «западной». Но это преимущество сталкивается с серьёзными институциональными ограничениями на пути трансформации индивидуального творческого потенциала в коллективные блага. Формирование благоприятной для креативных практик социальной среды во многом зависит помимо институционального обеспечения от характера общественного идеала, который генерирует то или иное национальное сообщество. В странах с господством традиционной культуры социальное творчество может восприниматься как вызов устойчивым основам социальной идентичности. Сама креативность в отсутствие чётких нравственных ориентиров может, как свидетельствуют опыты современного арта (искусства, абсолютизирующего ценность индивидуального высказывания художника), переходить пределы разумного и приемлемого с точки зрения как эстетических, так и этических критериев. Между тем креативная экономика, связанная с развитием сферы социально значимых идей и их воплощением в нематериальном производстве (дизайне, архитектуре, моде, киноиндустрии и так далее), во многом определяет образ национального сообщества и формирует позитивную социальную идентичность. В основе такой идентичности — противоположная индивидуализации сознания и поведения тенденция к укреплению социальной солидарности. Она закладывает фундамент для распространения вширь социального творчества, но доминирование вектора становления такой идентичности — основы инновационного типа развития — в условиях углубляющихся социально-политических размежеваний представляется крайне проблематичным. Вероятно, что ему смогут в той или иной степени следовать страны с целеориентированной государственной социальной политикой и невысоким уровнем неравенства, мотивированные на использование новых ресурсов социальной модернизации (примером такого развития, поддерживающего благоприятную для развития человека социальную среду, в последнее десятилетие была Финляндия). Как отмечал ещё более четверти века назад Элвин Тоффлер, «было бы глупо провозглашать ещё раз рождение «нового человека»… Было бы в равной степени глупо полагать, что фундаментально изменившиеся материальные условия жизни не затрагивают личность или, точнее, социальный характер… В любой культуре есть широко распространённые черты, из которых складывается социальный характер. В свою очередь, социальный характер формирует людей таким образом, что их поведение — это не вопрос сознательного решения относительно того, следовать или нет социальной модели, а желание поступить так, как им надлежит поступать, и в то же время удовлетворённость от того, что они поступают в соответствии с требованиями культуры». Лидерство того или иного типа социального характера в массовых группах будет определять и вектор развития национальных сообществ, и саму возможность перехода находящихся на разных стадиях развития стран в категорию «развитых обществ». Пространство «развитого мира» уже сегодня меняется и претерпит существенные изменения на протяжении жизни нынешнего социально активного поколения. Время активных пользователейНа исходе третьего десятилетия нынешнего века в активную жизнь вступит рождающееся сегодня новое поколение. В развитых обществах люди, ориентированные на социальное творчество, будут составлять в среде этого «поколения-2030» массовый слой — так называемый креативный класс. Это представители новых профессий и генераторы социальных практик, люди, способные обновлять и наращивать свой творческий потенциал и эффективно использовать его как ресурс общественного развития. Группы «социальных инноваторов» в его составе — это лидеры, мотивированные на решение социально значимых проблем, открытые для диалога, отдающие предпочтение нематериальной мотивации своей деятельности. Тем не менее наиболее многочисленную группу нового поколения составят адаптированные к новым технологиям и социальным практикам «активные пользователи». Группе «маргиналов» приемлемый уровень жизни будет обеспечиваться не только за счёт государства, но и за счёт поддержки из негосударственных источников. Главным фактором маргинализации в развитых странах окажется помимо чисто психологических причин неравенство возможностей и низкая индивидуальная мобильность, в развивающихся странах — ограниченность доступа к ресурсам развития человека. В развитом мире новые ресурсы развития человека будут появляться как на пути эволюции традиционных институтов социализации, так и вне таких институтов. Дистанционное образование и покупки по Интернету, развитие «электронного правительства», социальных сетей и других практик виртуального взаимодействия — эти и иные формы суррогатного общения усилят потребность в поиске механизмов и ориентиров личностной и групповой самоидентификации, альтернативных тем, которые до сих пор формировались в публичной сфере в процессе межличностных контактов. Изменится структура активного жизненного цикла: уже сегодня соотношение рабочего времени и досуга в развитых странах эволюционирует в пользу последнего (оставляя открытыми вопросы его качества). В структуре потребления в развитых странах растёт его нематериальная составляющая. Наиболее важным показателем индивидуального жизненного успеха становится состояние здоровья, которое рассматривается сегодня как ключевой ресурс самореализации. Практика поддержания здорового образа жизни оказывается приоритетной сферой социальных инноваций. Другой, открывающий новые возможности, путь — массовое приобщение к режиму экономии энергии, сырья и в целом экологического и социально ответственного потребления в развитых странах и регулирование параметров потребления в развивающемся мире. Уже сегодня стоит вопрос о катастрофических последствиях для состояния окружающей среды переселения в города и перехода на новый уровень потребления сотен миллионов китайцев. Возможным добровольным ограничителем могут выступить традиционные религиозные ценности, хотя в условиях информационного общества их влияние не стоит и переоценивать. Тем более что сознательному самоограничению пока противостоит гедонизм развитого мира, а возможность получения удовольствия рассматривается здесь как осуществление права на свободный выбор. В целом изменения нормы в разных сферах повседневной жизни, происходящие в контексте глобализации, радикальная трансформация правил поведения и жизненных стилей могут создать те социальные риски, которые составят угрозу жизнеспособности развитых обществ и потребуют выработки адекватных компенсаторных механизмов. Тем более что значительная часть членов обществ западного и подавляющее большинство в обществах незападного типа останется на привычных мировоззренческих и поведенческих позициях, что неизбежно усилит их конфликтность. Внутренняя конфликтность и противоречивость присуща и динамике индивидуальной идентичности, учитывая её растущую многосоставность и стремительно увеличивающееся информационное и технологическое давление на человека. Уже сегодня личность разрывается между семейными, профессиональными, общественными обязательствами, между культурными потребностями, стремлением к творческой самореализации и физическими и интеллектуальными ограничениями на этом пути. Пока образ желаемого общества не складывается в целостную картину, но состоит из разрозненных фрагментов и ростков будущего в настоящем. Его контуры выстраиваются вокруг разумного самоограничения, социальной солидарности, самоорганизации и самоуправления, самореализации и социального творчества. Но вопрос о регулирующих механизмах таких процессов остаётся открытым, поскольку ни традиционная политика, ни саморегулирующийся рынок таких регуляторов предложить не смогли. В жизни человека нового поколения прочное место занимают риски, которые порождают стремительные изменения во всех сферах жизни, причём риски глобальные быстро трансформируются в индивидуальные. Проблемы перегруженности информационного поля, требования мобильности и связанные с ней угрозы здоровью и даже жизни, опасность потребления продуктов нового поколения, безразмерное расширение пространства коммуникаций и образы глобальных катастроф создают угрозы психическому здоровью человека ХХI века. Попытки дать однозначные ответы на такие вызовы рождают новые вызовы, в том числе нравственного характера, и оптимальным для становления «хорошего общества» сценарием остаётся запуск механизмов внутренней саморегуляции человека в сочетании с «внешним» правовым регулированием. Социальная идентичность в современной России формируется через противостояниеФормирование активного субъекта модернизационных общественных преобразований и благоприятной для таких изменений социальной среды — ключевая проблема для рождающегося сегодня поколения российских граждан. Разрыв между потенциалом общественно значимой творческой деятельности и невосприимчивостью институтов к использованию такого потенциала можно считать одной из болевых точек российской социальной истории. В условиях стремительных институциональных изменений социальная идентичность в современной России формируется через постоянное соотнесение с предыдущим историческим опытом и в парадигме противостояния — идейным оппонентам (всегда «противникам»), неэффективным институтам, «правовому бесправию» и «просто обстоятельствам». В этом смысле нынешнюю российскую социальную идентичность можно, допуская неизбежное при таком обобщённом подходе упрощение и имея в виду её доминирующий вектор, назвать «идентичностью противостояния». Возможность изменения этого вектора определяется снижением порога неравенства в российском обществе и запуском эффективных механизмов социальной интеграции. Актуальной сегодня остаётся и потребность российского общества «в новых идеях и представлениях», которые могут выработать новые типы социальной жизни. На вопрос о перспективах формирования активных субъектов развития вряд ли можно дать однозначный ответ. Поддержание настроя на развитие реального сектора экономики невозможно вне позитивной идентичности, черпающей из соотнесённости личной стратегии «человека действующего» — предпринимателя, управленца, профессионала любой сферы — с перспективами развития национального сообщества. Наиболее важным условием остаётся укоренение в обществе института частной собственности и правового сознания, социальная консолидация на основе общественного договора о развитии. Российские «социальные инноваторы» могут вырасти в среде включённых в передовые социальные и технологические практики людей, придерживающихся активных жизненных установок и умеющих эффективно мобилизовать и нарастить свои ресурсы для достижения поставленных целей. Но проблема соотнесения приоритетов общественного развития и личных интересов и стратегий, на которых сосредоточена сегодня активность этого слоя, проблема мотивации гражданской ответственности и вовлечённости его представителей остаётся уравнением со многими неизвестными, а его решение требует последовательного правового и институционального обеспечения. |
|