Пётр Георгиевич Щедровицкий:
Инновационный потенциал профессионального сообщества

Обсуждать перспективы развития любого профессионального сообщества целесообразно, ориентируясь на внутреннюю логику процессов профессионализации мышления и деятельности. Для гуманитарного знания в целом и психологического знания в частности, горизонт профессионализации был обозначен более 100 лет назад в период возникновения и оформления таких программ, как психотехника Мюнстенберга, психоанализ Фрейда, понимающая психология Дильтея и так далее. Можно сформулировать совокупность стандартных задач, свидетельствующих об уровне профессиональной организации той или иной сферы или типа мыследеятельности:

1. Легитимизация продуктов профессиональной деятельности в общественном мнении и других профессиональных сообществах.
2. Экспонирование образцов эффективной деятельности (как на внутренних, профессиональных, так и на социальных площадках), нормировка и стандартизация профессиональной деятельности и обеспечивающей её кооперации.
3. Формирование совокупности этических норм, характеризующих работу профессионала.
4. Создание системы внутренней коммуникации.
5. Собственной технологии подготовки и переподготовки кадров.

Для России программа профессионализации психологии не является новой. В конце ХIX — начале ХХ века в работах Ушинского, Ланге, Челпанова, Петражицкого, Ермакова и других эта программа была развёрнута — по некоторым направлениям на 10–15 лет опережая мировые процессы. Именно в этот период складываются образцы позитивного использования психологических знаний и психологических техник в других сферах деятельности и складывается среда признания и легитимизации психологического профессионализма со стороны общественного мнения и других профессиональных сообществ. И это не случайно.

Широкие общественные преобразования, начавшиеся в России в 60–70-е годы ХIX века вызвали к жизни необходимость нового осмысления феномена человека, апологии его преобразовательного потенциала, его способности создавать новое. Психология как одна из дисциплин-лидеров гуманитарного знания наряду с литературой (которая в России во многом выполняла роль философии) была востребована как источник новых знаний и новых представлений о человеке, выступающих в качестве ключевой рамки для проектирования общественных изменений. Процесс профессионализации психологии в тот период находился на фронтире общественного развития, в нём задавались новые образы и образцы человечности, новые практики работы с человеческими качествами.

Именно эта актуальность психологического знания в процессах масштабных общественных изменений привела к тому, что в начале ХХ века в России сложилась целая плеяда великих мыслителей. Их фамилии до сих пор с уважением называются представителями психологического сообщества в качестве предтеч и отцов-основателей новых направлений и школ, значимых для мировой психологической (и шире — гуманитарно-технологической) практики. Достаточно назвать Гурджиева, Шпетта, Блонского, Эйзенштейна, Богданова, Бахтина, Вертова, Ухтомского, Выготского, Лурия, Керженцева.

Впрочем, ответ на вопрос, какой тип антропопрактики сложился бы в России, если бы не происшедшие в начале XX века общественные катаклизмы, относится к числу исторических фантазий: в середине 1920-х годов названные процессы были заторможены или свёрнуты.

Восстановление логики программы и процессов профессионализации следует отнести к концу 1960-х годов. В этот период расширился список актуальных тем психологических исследований и разработок, удалось наладить процесс подготовки кадров (в основном — для педагогической психологии), ряд функций практической психологии получил признание в политической и управленческой элите. Во многом, эти процессы «подогревались» осознанием отставания СССР от США в технологических и военных отраслях.

Вместе с тем, из программы совершенно «выпал» тот философско-антропологический и общественный пафос, который был её мотором в начале века. Задачи психологической поддержки и психологического обеспечения отечественного военно- и гражданско-инженерного комплекса, с одной, и отечественной школы, с другой стороны, без сомнения, были масштабными проектами. Но они не содержали большого «вызова» самому психологическому знанию, не указывали на необходимость проблематизации базовых представлений самой психологии.

В эпоху «перестройки» психологическое сообщество вошло без новых идей и масштабных программ. Сегодня, не обсуждая перспективный контекст общественных изменений в стране и в мире в целом, не формулируя новых образцов разработки и использования психологического (и шире — гуманитарного) прикладного знания, а вместе с тем, не задавая нового антропологического идеала, призванного ответить на эти вызовы, профессиональное психологическое сообщество рискует потерять не только свой развивающий, но и адаптивный потенциал.

То, о чём мы предполагаем говорить дальше содержит изложение версии анализа сложившейся на рубеже ХХI столетия мировой социокультурной и социально-экономической ситуации — изложение, призванное задать горизонт видимых нами новых вызовов и новых задач.

Практически все экспертные сообщества и группы независимо от их политических пристрастий и культурной принадлежности согласны с тем, что в мире происходят кардинальные изменения. Мы исходим из гипотезы, что глубинный механизм происходящих изменений связан со сменой модели развития. В основе новой модели и складывающейся в её рамках мирохозяйственной кооперации, на наш взгляд, лежит новое качество инновационного процесса. Именно формирование новой сферы производства — производства нововведений и превращение её в ведущий хозяйственно-экономический и социокультурный уклад мирового развития задаёт основные направления изменений. На рубеже XXI века наметился масштабный переход от экономики производства товаров и услуг массового спроса к экономике производства и расширенного воспроизводства нововведений.

Нововведения были всегда. История общества и его отдельных подсистем: хозяйственной, политической, образовательной, — показывает, что именно возникновение технических, технологических и социокультурных новаций (новообразований) всегда подготавливало и обеспечивало переход отдельных процессов и общества в целом на качественно новый уровень развития. Двухпольная система в сельском хозяйстве, секстант, порох и мушкет, классно-урочная система, паровой двигатель и двигатель внутреннего сгорания, компьютер — примеры интеллектуальных открытий и изобретений, каждое из которых позволяло добиться нового уровня благосостояния, экономии ресурсов, быстродействия или точности. Практически всегда нововведение затрагивает вопросы технологии — то, как мы делаем нечто, существующий способ думать и делать.

Однако только в последней четверти ХХ века производство нововведений превратилось в самостоятельную сферу (отрасль) деятельности, в которой уже сегодня создаётся ¼ мирового продукта и от которой зависит успешность рыночной настройки всех видов и форм деятельности. Следует подчеркнуть, что инновационный процесс не может рассматриваться в технократической парадигме — ни в категориях научного поиска, ни, тем более, в рамках понятия инженерного изобретения. Появление любого нововведения изменяет принятые способы думать и делать и, как следствие, меняет сознание и самоопределение больших масс людей.

Изменение сознания людей и привычных и устоявшихся десятилетиями (а иногда и столетиями) способов делать — чрезвычайно инерционный и длительный процесс. Если технико-технологическая часть инновационного процесса занимает от 12 до 20 лет, то изменения в сознании, перестройка систем обучения и подготовки кадров, социальных систем, политических институтов, культурных норм могут растягиваться на 30–50, а иногда и сто лет. Управление инновационным процессом в этом масштабе предполагает наличие комплекса гуманитарных технологий, без которых и вне которых само по себе научное открытие или техническое изобретение не обеспечивает ни создания, ни внедрения нововведения. С этой точки зрения, можно констатировать узость подхода, сформулированного И. Шумпетером в начале века, который героизировал фигуру предпринимателя, связав с ней и только с ней инновационный процесс.

Утверждая, что в конце ХХ века возникла новая сфера деятельности — производство инноваций, мы одновременно утверждаем, что сложился комплекс профессий и специальностей, обслуживающих разные стадии инновационного процесса. Одновременно возникла система кооперации и разделения труда внутри самой сферы, сложилась специфическая система управления инновационным процессом и комплекс гуманитарных технологий, обеспечивающих этот тип управления специфическими методами и средствами управленческой и проектной работы.

Однако необходимо констатировать, что в последней четверти ХХ века, активно развиваясь, эта сфера мыследеятельности уже столкнулась с феноменом «перепроизводства» инноваций, который вызван неспособностью отдельных людей, групп и коллективов быстро и эффективно перестраивать свои установки, навыки и способности в соответствии с появлением и распространением инновационных волн. Грубо говоря, если «нового» в обществе становится слишком много, возникает установка на его ограничение. Формируются институциональные барьеры, препятствующие его появлению и распространению, которые в основе своей носят ментальный характер. Возникает феномен страха перед будущим, который Элвин Тоффлер назвал «футурошоком». Идея развития всё чаще подвергается публичной проблематизации и общественной критике.

Другими словами, на рубеже ХХI века на повестку дня всех гуманитарных дисциплин и гуманитарно-технологической сферы в целом выходит вопрос о простейшей «клеточке» общественных изменений.

Обсуждение «человеческого» и «социального» капитала, человеческого фактора в макромасштабе — в горизонте анализа изменений системы образования, политики или культуры в целом замещается напряжённым исследованием и проектированием микропроцессов — на уровне кампаний, фирм, коллективов и команд.

На большом социокультурном материале — в различных регионах мира и при решении разнообразных задач развития — выявляется ключевая роль «ментальных барьеров» на пути смены установок, правил и рамок мышления и деятельности, построения позитивных моделей коммуникации и взаимодействия. В экспертных кругах ширится понимание того, что именно ареалы распространения ментальных моделей, ориентированных на идеи конкурентоспособности, а не геополитические и геоэкономические преимущества, лежат в основе пресловутого «богатства народов».

В управленческой практике всё большее значение уделяется феномену «пронизывающей (интегрирующей) квалификации» — роли совокупности знаний и навыков, принятых всеми сотрудниками, для осуществления проектов и достижения целей. Анализ опыта успешной деятельности в любой сфере показывает, что ему во всех случаях предшествовало полное или частичное изменение рамок мышления и деятельности — представлений о мире, в котором мы живём и о роли (месте) человека в этом мире.

У психологического профессионального сообщества в новом веке существует чрезвычайно значимая миссия — продвижение инновационной модели развития. От того, как будет происходить подобное продвижение, зависит и место России в мире, и конкурентоспособность отдельных экономических и социокультурных проектов и, (важно!) — адаптационные возможности отдельного человека. Принятие этой миссии позволит психологии реализовать свою систему ценностей и свой гуманитарно-технологический потенциал.

Реализация названной миссии зависит от того, как будет артикулирован в новых условиях философско-антропологический идеал, новый образ человека. Не меньшее значение приобретают любые антропотехнические эксперименты, призванные задать «выставку» реальных образцов индивидуально-личностной, групповой и командной организации и самоорганизации. Важную роль будет играть общий рост психологической и антропотехнической (антропопрактической) культуры, что задаёт ряд требований к процессам производства, обращения и использования гуманитарных знаний и технологий — как в плане содержания этих знаний, так и в плане проектирования институциональных «оболочек» названных процессов.

Во многих областях и сферах деятельности происходят значимые трансформации. Не претендуя на системность описания ситуации, можно выделить ряд важных тенденций:

1. Перестраиваются традиционные системы воспроизводства (прежде всего сфера обучения, образования и подготовки кадров), складывается реальность индивидуальных образовательных программ.
2. Растёт социальная и культурная (в том числе межстрановая и межрегиональная) мобильность; возникают новые глобальные антропотоки.
3. Большую роль начинают играть семиотические системы, определяющие индивидуальную и групповую идентичность — профессиональную, этническую, конфессиональную, гражданскую.
4. Повышается роль сетевых форм организации групп и сообществ. Растёт инфраструктура глобальных коммуникаций, сфера обобщения и переноса опыта, исследования действием и консультирования — прежде всего обучающего.
5. Формируется новый инструментарий локального и регионального экономического и социокультурного развития — в том числе, комплексного проектирования среды обитания человека и трансферта технологий.
6. Возникают новые инфраструктуры, призванные обеспечить доступ человека к ресурсам глобального развития.
7. Меняется роль государства в обеспечении качества жизни, поддержке инфраструктур и инновационных форм мышления и деятельности.
8. Меняются требования к процессам принятия решения и системам управления, обеспечивающим принятие решений в условиях неполной информации и коллективного действия.
9. Значимые сдвиги происходят в сфере культурной и социальной политики — от концепции «социальной защиты» к своего рода «социальному наступлению», втягивая в себя инновационный и инвестиционный подход.

От того, как ответит психологическое сообщество на вызовы времени, зависит следующий шаг его возможной профессионализации. А значит — роль и место в современных процессах социальных и культурных трансформаций.