Пётр Георгиевич Щедровицкий:
Культурная политика на пути к открытому обществу.
Лекция

Карл Поппер предложил нам метафору «открытого общества». Заимствовав термин у Анри Бергсона, он использовал представления о «закрытом» и «открытом» обществе как краеугольный ценностной принцип, разделяющий всех великих мыслителей на два враждующих лагеря. Это позволило ему утверждать, что многие философские идеи, понятия и подходы являются источником политического тоталитаризма.

В своей широко известной работе «Открытое общество и его враги» Карл Поппер утверждает, что последнее характеризуется исчезновением магической установки и возникает в тот момент, когда «существующие социальные институты впервые сознательно признаются продуктами человеческого творчества и когда их сознательное изменение обсуждается в терминах пригодности для достижения человеческих целей и намерений». Открытое общество — это общество, в котором индивиды принимают личные решения, где царствует рациональное и критическое отношение к социальной реальности, где присутствует «рациональная рефлексия человека по поводу встающих перед ним проблем».

Несмотря на то, что многие характеристики «открытого общества» вводятся в этой работе на материале истории Древней Греции, автор неоднократно подчёркивает, что революция, вызванная отказом от ценностей и идеалов «закрытого общества» находится только в своей начальной стадии. Человечество движется в направлении освоения возможностей «открытого общества», но этот путь далеко не завершён. Фактически, мы не знаем, что представляет собой форма полностью «открытого общества» и, анализируя конкретные общественные структуры, всегда находим в них элементы автаркии, антигуманизма, партикуляризма и стремления к господству.

На этом пути у нас есть опасность спутать логику анализа процессов становления и логику анализа ставших форм — опасность, которой не избежали многие великие мыслители.

В определённом смысле «открытое общество» является недостижимым идеалом или «идеальным типом» по Максу Веберу. Это представление, несомненно, может помочь нам правильно организовать наше мышление об обществе, точно так же как различение «низших» и «высших» психических функций у Льва Выготского помогает нам мыслить процессы развития ребёнка. Вместе с тем, несмотря на наличие многих конкретных исторических примеров в работе Карла Поппера, мы возьмём на себя смелость утверждать, что абсолютно «открытого» общества никогда не существовало и не может существовать, в такой же мере как не может существовать идеального маятника или абсолютно свободного падения тел. Конечно, в сфере естественных наук существует гипотеза о возможности создания специальных искусственных условий, в которых могут быть реализованы данные процессы и закономерности: например — вакуума, если речь идёт о свободном падении.

Однако, парадокс заключается в том, что попытка создания подобных «идеальных», искусственных условий в реальной социальной практике приводит к появлению «закрытого общества». Социальная практика обладает характеристиками контрпродуктивности. Можно и даже необходимо мыслить об обществе, используя схему «открытое-закрытое общество», но попытки действовать в этой схеме в подавляющем большинстве случаев приводит к противоположным результатам.

В этом, с моей точки зрения, и заключается одна из ключевых проблем, недостаточно проанализированная Карлом Поппером, а также — источник контрпродуктивности процессов реализации многих социально-философских доктрин. Признавая тот факт, что многие великие философы были сознательными противниками «открытого общества» и создавали модели тоталитарных политических режимов, я особо хочу подчеркнуть, что попытки впрямую реализовать на том или ином социальном материале принципы «открытого общества» могут привести к ещё более ужасающим последствиям. Для пояснения этой мысли достаточно обратиться к опыту СССР, где попытки перестроить «закрытое общество» фактически привели к появлению многих малых обществ, ещё более агрессивных по отношению к индивиду.

Вместе с тем очевидно, что движение в сторону «открытого общества» является одной из осевых тенденций Европейской интеллектуальной и политической истории. После того, как люди стали критически относиться к табу и научились «основывать свои решения на совместном обсуждении и возможностях собственного интеллекта» это процесс приобрёл необратимый характер. Анализируя опыт Спарты, Карл Поппер подчёркивает: «однажды потерянная невинность не может быть возвращена».

Таким образом, мы сталкиваемся с феноменом, когда движение в сторону «открытого общества» носит, казалось бы, чисто естественный характер, а всякие попытки искусственно ускорить или интенсифицировать этот процесс отбрасывает нас назад, усиливая характерные признаки «закрытых обществ». Так ли это? Наше дальнейшее рассуждение будет попыткой ответить на этот вопрос.

Начиная с Иммануила Канта мы привыкли считать, что человек не может быть принуждён другими иметь ту или иную цель, хотя он может быть при определённых обстоятельствах принуждён делать то, что противоречит его личным целям и установкам. Приобретение разумным существом способности самостоятельно и автономно ставить цели возможно, согласно концепции Канта (которую я разделяю) за счёт наличия особого пространства — культуры. С этой точки зрения, культура является одновременно пространством развёртывания родовых человеческих способностей целеопределения и индивидуальным достоянием отдельного человека, пространством актуалгенеза. Тем самым, культурная организация задаёт границы того, что человек как свободно действующее существо может делать из себя сам.

Рассмотрение человека как культурного существа (существующего в культурном пространстве и, одновременно, участвующего в его создании) заставляет нас по-иному смотреть на социальные, политические и экономические процессы. Последние приобретают глубину и многомерность. Если ещё Карл Маркс со своим подчас наивным социологизмом мог считать, что отношение к средствам производства, понимаемым во многом как орудия труда, является основным классообразующим и стратообразующим принципом, то сегодня мы хорошо понимаем, что эти отношения являются производными и определяются отношениями человека к знаниям и культурным рамкам.

Культурные архетипы, задающие способы употребления человеком своих способностей, в пределе — способы самопроектирования, а также — прагматическое, этическое и моральное измерение способов употребления практического разума будут определять и его «место» в социальных структурах (набор социальных ролей), и статус, и допустимые формы социально-экономической деятельности. Различия между людьми, обладающими разными типами знаний и ориентирующимися на различные культурные формы организации мышления и деятельности оказывается больше, чем пресловутые «классовые» и сословные связи. Это фактически означает, что культура является той метасистемой, в которой конституируются социальные и деятельностные образования.

Вместе с тем, культура принципиально противостоит социальной организации. Социальные условия могут меняться от ситуации к ситуации и вместе с ними может трансформироваться «место», которое занимает эмпирический субъект. Структура политических и организационных институтов, конкретные обстоятельства (включая субъективные факторы), произвол правителей и готовность конкретных людей к подчинению — Всё это будет определять портрет социальной ситуации. Однако, все эти факторы мало значимы с точки зрения культуры. Наличие культурного пространства делает возможным самоопределение для любого конкретного человека и малой группы вопреки социальной ситуации и даже в оппозицию к ней. То, что один раз достигнуто человеком и получило своё закрепление на уровне культуры сохраняется вопреки давлению социальной ситуации и может быть воспроизведено через сколь угодно долгий промежуток времени и в иных обстоятельствах.

В этом мы видим источники и движущие силы того процесса, который в предыдущем параграфе был назван движением к «открытому обществу». Если бы критическая установка, рефлексивная способность и рационализм не получали своего отражения и закрепления в культуре, то подобного движения, с нашей точки зрения, не могло бы быть. Другими словами, мы исходим из того, что основанием образования «открытого общества» является возникновение культуры, как пространства вне-социального и над-социального самоопределения человека, как сферы реализации его человеческих способностей (целеобразования, открытия и свободы). Именно в культуре закрепляется факт освобождения человека из-под опеки социальности в любых её формах — политического тоталитаризм, коллективизма, группизма и различных способов принуждения. Именно культура «раскрывает» социальную организацию закрытого общества и создаёт то измерение исторического процесса, в котором возможно накопление опыта свободы.

Время, отведённое для данного доклада не позволяет более подробно останавливаться на механизмах трансляции культуры и реализации культурных архетипов в конкретных социальных ситуациях. Однако, принцип культуры, изложенный выше не совпадает с культурологическими доктринами, рассматривающими культуру как институт социальной организации. Я отрицаю все социологические редукции понятия «культуры» и попытки свести проблему культуры к описанию быта, нравов и обычаев локальных обществ. Ориентиром для меня является антропологическая и этическая концепция Канта, а не этнографический и социологический энтузиазм Тейлора.

Вместе с тем, я подчёркиваю, что человек самоопределяется не столько в рамках существующих социальных структур и социальной организации, сколько в виртуальном пространстве культуры, в котором представления о должном и возможном являются более реальными, чем существующие социальные ограничения и фактические обстоятельства. Карл Поппер в одном из своих экскурсов обращает внимание на то, что «открытое общество» во многом функционирует за счёт абстрактных отношений, тесно связанных с идеализацией. На наш взгляд, абстрактное общество существует в культуре и за счёт культуры, как некая виртуальная реальность, порождённая во многом человеческим стремлением к свободе.

Можно заставить человека делать то или иное, но нельзя заставить человека хотеть делать.

Выше я фактически утверждал, что самодеятельность возникает только в пространстве культурной организации. Мой следующий тезис состоит в том, что процессы изменения и реструктурации указанного культурного пространства являются предметом особого типа мышления и деятельности — культурной политики.

Таким образом, я утверждаю, что культурные формы и конфигурация культурного пространства не только эволюционирует под воздействием индивидуальной поисковой активности человека, но может целенаправленно трансформироваться в определённых направлениях. Это означает, что мы не отрицаем возможности искусственных действий на процессы движения к «открытому обществу». Однако, предметом этих действий должно являться не само общество и, тем более, не существующие социальные структуры (формы управления, социальные группы или технологии), но те культурные формы в рамках которых происходят акты самоопределения и самопроектирования. Воздействие на социальные структуры и процессы складывания «открытого общества» опосредованы культурой и являются предметом особой политической технологии, которую я и называю культурной политикой.

В той мере, в какой культура имеет два модуса существования:

1. Как всеобщее родовое пространство, в котором накапливается опыт человеческой свободы.
2. Как пространство личностного самоопределения и поиска — инструментарий культурной политики неоднороден.

Однако, в ядре названной политической технологии лежат методы и техники рефлексии, понимания, коммуникации и мышления. Можно сказать, что культурная политика как особый тип мышления и деятельности возникает в тот момент, когда становится очевидным, что слово является действием, или может им стать при определённых условиях. Интерсубъективное взаимодействие и коммуникация являются способом передачи (усвоения) смыслообразующих рамок, что в свою очередь, влияет на изменения культурной организации и культурного пространства.

Культурная политика производит новые смыслы в коммуникации и понимании, создаёт культурные гештальты и «перцептивные конфигурации», а за счёт этого — создаёт пространства для возможных и допустимых в рамках данного культурного архетипа поступков. Активизируя работу представления (идеирования, фантазии, проектирования) и создавая новые методы объективации представлений, культурная политика превращается в борьбу за распространение и внушение определённых представлений (рамок), одновременно превращаясь в борьбу за возможность сохранять или трансформировать условия человеческой мыследеятельности. Пьер Бурдьё в одной из своих работ указывал, что тот, кто обладает возможностью называть может вызывать к существованию при помощи номинации.

Образование и среда массовой коммуникации, без сомнения являются инструментами культурной политики. Социальные науки и философия влияют на инструментарий культурной политики и во многом определяют её содержание. В той мере, в какой культурная политика обсуждает возможное и должное она может рассматриваться как практика философского идеализма.

Когда я говорю о философском идеализме, я не имею в виду той или иной философской доктрины, тем более не связываю этот смысл со школьными спорами в философии о материализме, объективном и субъективном идеализме. Однако, на мой взгляд, само это различение является чрезвычайно сложной проблемой. Возвращаясь к проблеме «открытого общества», мне хотелось бы подчеркнуть, что Карл Поппер, критикуя политический тоталитаризм и выявляя его философские основания, слишком поспешно связал его с концепцией идеализма. Другими словами, он не достаточно развёл и различил философский идеализм, как фундаментальное основание культурного самоопределения вообще, и конкретные философские доктрины тех мыслителей, которых во втором томе своего труда он назвал «лжепророками». Вылив грязную воду, он выплеснул и ребёнка.

Я готов согласиться с тем, что ни один акт рефлексии и мышления не может охватить всё общество как объект анализа и проектирования. Хотя я понимаю, что мышление и рефлексия, если они не будут претендовать на то, чтобы охватить и рефлексивно ассимилировать предметы (или объекты) на которые они направляются, то они не будут являться тем, чем должны быть по своей природе. Я принимаю кантианскую установку на пристальный анализ условий возможности мышления и условий мыслимости тех или иных объектов.

Вместе с тем, с моей точки зрения, вне идеалистической ориентации в широком смысле слова — признания существования пространства идеального — невозможна ни философская установка, ни моральный выбор, ни культурная и моральная ориентация практического разума, ни акт самоопределения. Вне идеалистической ориентации должное не может быть конституировано как большая реальность, нежели фактический строй социальных отношений, а значит — невозможен путь к «открытому обществу». Увлёкшись критикой идеалистических философов Карл Поппер, на мой взгляд, поставил под сомнение саму возможность философии и философствования, а вместе с тем — всех типов мышления и деятельности, которые являются практиками философского идеализма в широком смысле слова.

Принимая идею «открытого общества», я не могу принять отказа от философии, философской установки и философского мышления, а вместе с тем — не могу принять отказа от ценностей проектирования и программирования. Подобный отказ, с моей точки зрения, не приближает, а напротив, отдаляет реализацию ценностей и принципов «открытого общества». Вместе с тем, признание существования культуры и культурной опосредованности человеческого самоопределения создаёт предпосылки для ограничения проектной и конструктивной экспансии чистого мышления, искушения, мимо которого не смогли пройти ни Платон, ни Гегель, ни Маркс. Таким образом я представил Вам апологию культурной политики — практики философского идеализма на пути к «открытому обществу».