Пётр Георгиевич Щедровицкий:
Культурная политика: новый тип и сфера мыследеятельности

Введение

Идея «культуры» и история культурных способов организации и самоорганизации человека и человеческих сообществ соразмерна истории человеческого рода. История политизации культурных факторов человеческого существования сомасштабна истории политической практики. В определённом смысле можно сказать, что не существует никакой другой политики кроме «культурной». Привычные инструменты экономической, социальной, международной или образовательной политики являются лишь вариантами использования социокультурных различий и стремления отдельного человека и сплочённых групп к обретению культурной идентичности.

Однако превращение «культурной политики» в особую сферу мыследеятельности, а всех остальных политик — в её разделы, без сомнения, является радикальной инновацией ХХ века. Мы являемся свидетелями того, как меняется вся топология и география мира мыследеятельности.

Несомненно, эти радикальные изменения имеют свои материально-технологические предпосылки. Так же как крестовые походы и великие географические открытия вовлекли в торговый и хозяйственный оборот новые территории и сделали возможным экономическую и политическую игру на разности потенциалов различных регионов, возникновение новых информационных, экранных и коммуникационных технологий в течении ХХ века вновь принципиально изменило («расширило» и трансформировало) пространство человеческого существования. Однако никакая сумма технических и технологических нововведений не тождественна качественным изменениям пространства самоопределения человека, вызванным, в том числе, появлением и распространением новых технологий ¹. Для того, чтобы стала возможной мирохозяйственная кооперация и конкуренция, мало было переплыть океан. Определённая прослойка людей — политики, миссионеры, предприниматели — должны были ещё осознать себя в качестве действующих агентов этого расширившегося пространства и начать трактовать его как пространство своих действий и своей жизни.

Уже в силу этого данное пространство перестало быть чисто физическим или географическим и получило своё ментальное, семиотическое и антропотехническое измерение.

Иногда эти глобальные изменения форм и способов реализации совокупного человеческого мышления и деятельности называют «капитализмом». В работах французской исторической школы и особенно Фернана Броделя была прослежена связь между изменением ментальных моделей и эволюцией социальных и хозяйственных практик в этот исторический период.

Мы уверены, что базовой формой существования чего бы то ни было в мире мыследеятельности является существование в форме знания и через знание. Виртуальное пространство, создаваемое знанием о том, что должно и может быть, ещё должно быть освоено человеком. Знание в этом случае становится рамкой процессов актуального самоопределения. А живая мыследеятельность в процессах осуществления — реализации, роста и эволюции — как бы «заполняет», «заселяет» и осваивает названное пространство.

Понадобилось более пятисот лет, чтобы сформировать алфавит операций и действий, соразмерных границам новой ойкумены, и наполнить это пространство человеческой активностью. Этот процесс принёс нам современные политические институты, правовое государство, глобальные технологии, транснациональные корпорации, международную мирохозяйственную конкуренцию и, наконец, мировые войны и революции. Таково лицо современного «капитализма», действующего в масштабах пространства Земли.

Однако всякое пространство имеет свои границы. Точно так же, как реальное освоение Средиземноморья — этой первой Ойкумены европейского человека — сопровождалось серьёзными катаклизмами, выход на границы физического и ментального пространства, сформированного в ХIII — ХVII столетиях принёс сегодня новую остановку, осмысляемую в терминах экологического, политического и культурного кризиса.

Вновь интуитивно ощущается необходимость реструктуризации пространства человеческой мыследеятельности и жизнедеятельности, изменения существующих форм и способов реализации человеческой активности — таких как наука, инженерия, проектирование, промышленное и сельскохозяйственное производство — и стоящих за ними форм рационализма. Необходим отказ от экстенсивного освоения данного пространства в любом понимании этого слова.

Освоение нового пространства требует изменения самого человека и способов организации его активности. Нельзя выйти в новое измерение, не меняясь.

Имперская политика Александра Македонского, движимая идеями Аристотеля о различии эллинов и варваров, была попыткой расширить пространство, не меняя средств его освоения. В этом смысле, эта попытка не могла закончиться удачно. Формирование Римской империи было бы невозможно, если бы не начался процесс трансформации военных, хозяйственных и политических способов действия, а главное — если бы не возникло новой формы освоения — через право и юридические техники, с одной стороны, и через новую антропологию и антропотехнику, лежащую в основе христианства, с другой.

ХХ век закончился. Вместе с ним близится к завершению эпоха «капитализма».

Исторические перспективы сложившихся политических, образовательных и хозяйственных технологий, по-видимому, исчерпаны, хотя их функционирование будет продолжаться ещё не один десяток лет, а инструментальные возможности станут основой новых способов деятельности. Мы стоим на пороге новых «географических» открытий. Новое пространство, по всей видимости, будет пространством коллективной мыследеятельности, новых языков, сетевой коммуникации и новых человеческих способностей и компетенций. Путь к этому пространству, как всегда, лежит через океан незнания.

Однако это — лишь метафора.

Незнание само становится предметом специального знания — знания о незнании или проблемы — и это, как показал Николай Кузанский, является первым шагом на пути будущих изменений. Культурная политика как новый тип и сфера мыследеятельности, сегодня представляет собой проблематическую дисциплину. Вместе с тем, культурная политика, аккумулирует в себе результаты поисковых работ в различных областях деятельности, позитивные знания о возможных направлениях формирования ситуаций и систем коллективной мыследеятельности и о средствах, с помощью которых мы можем повышать коэффициент полезного действия (КПД) подобных мегамашин ².

Понятие политики

Являя собой особую культурную универсалию, политика как тип мышления и деятельности возникает во всех тех ситуациях, где мы имеем дело с несколькими (по крайней мере, двумя) агентами действия, в равной степени претендующими на достижение собственных целей и реализацию программ, затрагивающих интересы, цели и программы других агентов. При этом само наличие нескольких конкурирующих агентов и даже наличие конфликта между ними само по себе ещё не создаёт политической ситуации. Политическая ситуация складывается в тот момент, когда названные агенты осознают не только собственные цели и трудности на пути их достижения, но и факт наличия других агентов и программ. Агентов, которых невозможно впрямую подчинить или устранить с арены деятельности. Проектов и программ, которые не могут быть интерпретированы как часть проектов, реализуемых другими агентами действия.

Следует подчеркнуть, что в подобных ситуациях всегда в принципе может быть достигнута ситуация доминирования одного из названных агентов, либо за счёт ловкости и устремлённости действия, либо за счёт идеологической работы, либо за счёт подавления одним из действующих агентов других.

Формирование той или иной ситуации как политической, есть, во многом, вопрос сознания и воли участников плюс — специальной профессиональной работы политика, который может поддержать слабого или ограничить сильного, ориентируясь на специфические ценности многообразия, развития, органичности движения целого и так далее. Другими словами, политическая ситуация складывается только в том случае, если у её участников есть установки на реализацию ценностей коллективности и совместности, питаемые идеей производства общества или общественной связности.

В этом смысле можно утверждать, что политика возникает в тот момент, когда ни один из действующих в ситуации агентов не может реализовать своих целей и программ без учёта других и не может (или не хочет) подчинить себе других участников ситуации, превратив её в акт руководства или организации. В этом случае он вынужден отойти от плана своего непосредственного действия, как бы выйти в метаплан (в надсистему или, как в последнее время модно говорить в околофилософских кругах — в рефлексию) и начать формировать особое пространство отношений, где будет решаться вопрос о допустимости (или недопустимости) того или иного действия, целей, программ, сценариев взаимодействия и так далее.

Актуальным или потенциальным участником политической ситуации (к которому должно применяться императивное требование политического самоопределения) можно считать любого агента, имеющего собственную программу действий в условиях конкуренции. Профессиональным политиком следует считать лишь того агента, который удерживает в поле своего постоянного анализа, как план исторического развития некоторых общественных целостностей, так и самих агентов, с их целями, программами и интересами.

Политика есть тот специфический тип мышления и деятельности, который связывает друг с другом план исторических процессов и локального ситуативного действия. В этом смысле, условием реализации политической позиции является разотождествление с конкретными целями и содержанием деятельности отдельных агентов, включённых в ситуацию. Однако реализация политики, как мы уже подчеркнули выше, тесно связана с видением исторической рамки и перспектив возможной соорганизации действующих агентов. Следовательно, нельзя утверждать, что политическая деятельность и мышление бессодержательны, однако содержанием политики является связь исторических процессов и действий, а не продукты и результаты того или иного действия.

Из всего сказанного следует, что структура и мощность политического пространства во многом зависит от сложности того слоя социальной активности, в котором двигаются непосредственные агенты действия и носители тех или иных программ. В случае, если таких автономных агентов мало, то политическое пространство редуцируется и упрощается, если их много и их программы впрямую конкурируют друг с другом, то это пространство должно развёртываться и усложняться.

При этом следует подчеркнуть ещё раз, что в политическом пространстве мы имеем дело не только и не столько с фактическими столкновениями и конкуренцией за те или иные материальные фрагменты или элементы деятельности, но и с подразумеваемыми конфликтами, с проектами и программами будущей деятельности. С тем, чего ещё нет, но что может быть…

Установки, проекты, мнения и слухи обладают в политическом пространстве такой же, если не большей реальностью, как и фактическое положение дел. Это, в свою очередь, открывает дорогу для целого спектра рефлексивных игр и специфических политических манипуляций.

Если нам принципиально ясна связь между непосредственным планом действия и политической надстройкой, то можно утверждать, что появление любого нового слоя взаимодействия между агентами действия (реального или предполагаемого) должно — для нормального развития всего общественного организма — сопровождаться развёртыванием пространства политических отношений. Выделение экономических противоречий между различными агентами должно предполагать такую конструкцию политического пространства, которая бы компенсировала различие экономических целей и программ и создавала бы возможность для конструктивного преодоления этого спектра конфликтов.

Выделение экологических, этнических, конфессиональных конфликтов также должно приводить к усложнению политического пространства. Такой путь является чрезвычайно сложным. Он требует длительных промежутков времени для реализации и приводит к радикальному повышению требований к интеллектуальному уровню и мышлению всех агентов действия. Появление каждого нового аспекта конфликтности в системах деятельности и взаимодействия всегда создаёт ситуацию выбора: либо попытаться развернуть пространство политических отношений до необходимой степени сложности и ассимилировать этот новый тип конфликтов, либо попытаться ликвидировать сам конфликт, избавившись от одной из конфликтующих сторон, или иным способом преодолеть само позиционное противостояние.

Перед лицом названного выбора человечество стояло уже не один раз. Позволим себе лишь один пример из нашей недавней истории.

Речь идёт об опыте разработки политэкономии Карла Маркса и её реализации. Реформистское крыло марксизма сделало более удачный выбор в ситуации фиксации проблемы «эксплуатации», иными словами — конфликта между трудом и капиталом.

Попытка преодолеть сумму экономических противоречий между предпринимателем и наёмным рабочим за счёт революционного уничтожения института собственности, не только политической, но и физической ликвидации самих агентов предпринимательской деятельности — носителей соответствующих интересов и целей — в пользу прямого трудового самоуправления, — привела не только к деградации хозяйства, но и к появлению новых, ещё более изощрённых форм эксплуатации труда (в том числе — интеллектуального). А реформистское крыло марксизма, не пытаясь одномоментно ликвидировать основу конфликта и противоречия, за 100 лет развернуло сложную сеть институтов и инструментов хозяйственной демократии, систему компенсирующих механизмов социальной политики и сформировала основы для новых экономических отношений.

Вместе с тем, необходимость любого усложнения пространства политики и учёта позиций и ориентаций различных социальных групп выдвигает на повестку дня вопросы культурной детерминации поведения.

Понятие культуры

Понятие культуры, несомненно, принадлежит к числу фундаментальных понятий европейской интеллектуальной традиции. Авторы эпохи Просвещения вкладывали в это понятие универсалистские ориентации. Так, Руссо считал, что культура есть содержание «всеобщей истории человечества». Он трактовал культуру как пространство смыслов и ценностей, а также обычаев и форм организации жизни, которое интегрирует человечество, превращает отдельного человека и социальную группу в участников общего процесса. Культура делает человека человеком, и в этом качестве она является всеобщей и универсальной.

С этих позиций современные представления о национальной культуре или профессиональной культуре имеют лишь ограниченное право на существование.

Вместе с тем, параллельно с развёртыванием универсалисткого смысла понятия культуры в европейской традиции, начиная с римских юристов, риторов и философов существует другой смысл — как бы прямо противоположный. Культура трактуется не как интегрирующее пространство, а как источник различий и расхождений между социальными, этническими, национальными, региональными, профессиональными группами. В культуре ищут источники», «причины», «механизмы» актуально наблюдаемых различий в поведении и организации жизни. Уже в рамках римской имперской традиции существовало понимание, что культура противостоит цивилизации как сумме рациональных и эффективных технических и технологических решений (как в области строительства зданий, так и в области политического и хозяйственно-экономического строительства).

Культура часто оказывается сильнее цивилизации и ограничивает продвижение последней, принуждая принимать неэффективные и нерациональные (с цивилизационной точки зрения) решения. Дилемма интеграции — дифференциации, универсализации (тотализации) — регионализации была заложена в понятие культуры с самого начала и не разрешена до сих пор.

Добавим к этому логические расхождения между каузальным (причинным) и телеологическим (целевым) подходами. В универсалистской ориентации культура трактуется как «цель», «проект»; и в этом контексте её функциональное назначение — быть рамкой и пространством самоопределения человека как члена человечества — выходит на передний план.

Трактовка культуры как механизма и причины различий человеческих стратегий и актуального поведения совпадает с логикой каузального объяснения последнего. Отдельный представитель человеческой популяции в данной ситуации поступает так, а не иначе, потому что он фактически (актуально) детерминирован культурой. Именно культура рассматривается как причина и движущая сила действия. Сквозь призму культурологического анализа поведение и деятельность различных социальных групп становится объяснимой и даже — предсказуемой.

Оба эти подхода и трактовки — каузальная трактовка морфологии культуры и телеологическая трактовка культуры как пространства свободы и самоопределения — в европейской традиции разворачивались параллельно.

Начиная с Канта, утвердилось понимание того, что человек не может быть принуждён другими иметь ту или иную цель, хотя он может быть при определённых обстоятельствах принуждён делать то, что противоречит его личным целям и установкам. Напротив, приобретение разумным существом способности самостоятельно и автономно ставить цели возможно, согласно концепции Канта, за счёт наличия особого пространства — культуры. С этой точки зрения, культура является одновременно пространством развёртывания родовых человеческих способностей целеопределения и индивидуальным достоянием отдельного человека, пространством актуалгенеза.

Другими словами, культурная организация задаёт границы того, что человек как свободно действующее существо может делать из себя сам.

Рассмотрение человека как культурного существа (существующего в культурном пространстве и участвующего в его создании), ставшее общим местом к концу ХVIII века, заставляет по-иному смотреть на социальные, политические и экономические процессы. Телеологическая трактовка культуры, на наш взгляд, содержит указание на класс процессов и ситуаций рамочного употребления знаний в коллективной мыследеятельности.

Если Маркс ещё мог считать, что отношения к средствам производства, трактуемым как орудия труда, является основным классообразующим и стратообразующим принципом, то сегодня подавляющее большинство социальных мыслителей признает, что производственные отношения в целом являются производными и определяются включённостью активного агента в поле знания и культурных рамок.

Культурологический подход утверждает, что культурные архетипы, задающие способы употребления человеком своих способностей (в пределе — способы самопроектирования), а также — прагматическое, этическое и моральное измерение процессов употребления практического разумабудут определять и место человека в социальных структурах (набор социальных ролей), и его статус (амплуа), и допустимые формы социально-экономической деятельности. Различия между людьми, обладающими разными типами знаний и ориентирующимися на различные культурные нормы (в пределе — формы организации мышления и деятельности) оказываются больше, чем пресловутые «классовые» и сословные связи, а также связи, вызванные наличием отношений собственности на материальные условия деятельности или отношений власти и подчинения ³.

Это означает, что пространство культуры является той мета-системой, в которой конституируются социальные отношения и возникают соответствующие организованности деятельности. Понимаемая таким образом культура принципиально противостоит коммунальным отношениям и социальной организации. Социальные условия могут меняться от ситуации к ситуации. Вместе с ними может трансформироваться место, которое занимает активный агент. Структура политических и организационных институтов, конкретные обстоятельства (включая субъективные факторы), произвол правителей и готовность конкретных людей к подчинению — Всё это будет определять портрет социальной ситуации. Однако все эти факторы могут существенно трансформироваться (вплоть до полной нейтрализации) под влиянием культуры. Наличие культурного пространства делает возможным самоопределение для любого конкретного человека и малой группы вопреки социальной ситуации и даже в оппозицию к ней.

Философская культурология и культур-антропология исходит из того, что именно в культуре закрепляется факт освобождения человека из-под опеки социальности в любых её формах — политического тоталитаризма, коллективизма, группизма и различных способов принуждения. Именно культура «раскупоривает» социальную организацию и создаёт то измерение исторического процесса, в котором возможно накопление опыта свободы.

Основы формирования культурной политики

Мы утверждали выше, что формирование представлений о виртуальном пространстве культуры, в котором представления о должном и возможном являются более реальными, чем существующие социальные ограничения и фактические обстоятельства, находится в тесной связи с осознанием значения и роли рамочных способов употребления знаний в ситуациях коллективной мыследеятельности.

Распространение телеологической трактовки культуры как пространства свободы означает вместе с тем и ограничение культурологического подхода. Активное развитие информационных, экранных и политических технологий заставляет признать, что помимо культуры существуют другие типы рамок, влияющие на процессы самоопределения, коммуникации и действия. Де-натурализация понятия культуры и возвращение к анализу рамочных функций и рамочных способов употребления знаний в ситуациях коллективной мыследеятельности приводит к возникновению нового типа и сферы деятельности — культурной политики.

Идея культурной политики связана с понятием культуры и процессами масштабной политизации культурных факторов, характерными для конца ХIX — начала ХХ столетия. Однако эта связь неоднозначна. С одной стороны, культурполитическая установка признает производящий (детерминирующий) характер «культурных норм» по отношению к социальной и, в пределе — деятельностной реальности. С другой стороны, она же фактически превращает культуру из рамки мира в предмет специального проектирования и конструкторской работы.

Признавая, на первом шаге, что самодеятельность возникает только в пространстве культурной организации, культурная политика делает процессы изменения и реструктурирования указанного культурного пространства предметом особого типа мышления и деятельности. Это заставляет на следующем шаге отказаться от заведомо зауженной ориентации на морфологически понятую культуру и вернуться к анализу различных типов рамок и процессам рамочного употребления знаков и знаний в мыследеятельности.

Можно сказать, что подобная расширительная трактовка культурной политики (по отношению к базовой идее культуры) возникает в тот момент, когда становится очевидным, что любое слово является действием или может им стать при определённых условиях. Интерсубъективное взаимодействие и коммуникация начинают трактоваться как способ передачи, принятия и усвоения смыслообразующих рамок. Растёт интерес к процессам понимания и рефлексии. Человеческая практическая деятельность и социальное действие начинают рассматриваться как производное от процессов коммуникации, её содержания и форм организации. Растёт интерес к процессам мышления, отвечающего в процессах коллективной мыследеятельности за формирование нового содержания — а значит и новых возможных рамок самоопределения.

С этой точки зрения, культурная политика призвана производить новые смыслы в коммуникации и понимании, создавать культурные гештальты и «перцептивные конфигурации», конструировать новые представления и формировать пространства для возможных и допустимых в данных рамках поступков и действий.

Активизируя работу представления (идеирования, фантазии, проектирования) и создавая новые методы объективации знаний, культурная политика ведёт борьбу за распространение определённых представлений и рамок поведения-деятельности человека, одновременно превращаясь в борьбу за возможность сохранять или трансформировать условия человеческой мыследеятельности. Пьер Бурдьё указывал, что тот, кто обладает возможностью называть, может вызывать к существованию при помощи номинации.

В последней четверти ХХ века сложилась новая сфера мыследеятельности, которую мы более 15 лет назад назвали культурной политикой ⁴. Эта сфера сегодня включает в себя, помимо традиционно понимаемых институтов образования и средств массовой информации, такие области как массовые политические технологии, дизайн и художественное проектирование, юридическую (правовую) и финансовую инженерию, конструирование имиджей, развитие общественных связей, рекламу и маркетинг, архитектурное проектирование и формирование среды обитания — от визуальной среды современного города до экологической среды жизнедеятельности в целом.

Сфера культурной политики впервые формирует системные требования к социальным наукам и философии, которые в этом новом контексте могут приобрести новый тип практичности. Вместе с тем, возникновение и активное развитие сферы культурной политики проблематизирует существующие техники интеллектуальной работы и предметно организованного мышления. Что стимулирует отработку и распространение новых методологий, описывающих и нормирующих рамочные техники мыслительной работы в ситуациях коллективной мыследеятельности и коммуникации.