Александр Моисеевич Пятигорский ( |
|
О моделяхВопрос: В последнее время журналисты и специалисты по связям с общественностью всё чаще говорят о необходимости освоения новых коммуникационных моделей, поскольку прежние, мол, устарели или стремительно устаревают. Верно ли это? — Они, видимо, считают, что использование слова модель даёт возможность развернуться в так называемом постмодернистском пространстве. Но на самом деле оно часто лишь вводит и их, и нас в заблуждение. Александр Пятигорский: Думаю, следует отказаться от излишней терминологии и говорить простыми словами. Бесполезное усложнение речи — болезнь, охватившая мир, — выдаёт не активную роль человека по отношению к языку, к общению, к коммуникации, но пассивную. Итак, термину модель я предпочёл бы словосочетание форма общения. Введением в дискуссию модели заявляется не только некая первичная мыслительная обработка те мы, но её отрефлексированность. Она предполагает, что Если же говорить об устаревших или устаревающих формах общения, то важно, чтобы в дискуссии прозвучало, где, когда и кем была отмечена их отсталость или, наоборот, новизна. Тогда разговор примет конкретный характер. Важно помнить, что если речь идёт о рекламе, политической пропаганде, технических способах передачи данных или о журналистике, то при этом она не обязательно идёт об общении. Понятие «коммуникация» амбивалентно. Рекламный щит или телевизионный ролик — это односторонняя коммуникация. Вы можете вообще не воспринять информацию, которую он несёт. Речь политика — тоже односторонняя коммуникация, как и статья журналиста. Ведь «я направил Вам сообщение» и «мы переписываемся» — это разные вещи. Общение рождается тогда, когда возникает ответ. Научная конференция — это именно форма общения учёных, а, например, Интернет — это пространство коммуникационного произвола, где, повторю, вовсе не обязательно присутствует общение, не говоря уже о диалоге. Диалог без «логоса?» Не верюАлександр Пятигорский: Я участвую в одном постоянном симпозиуме. Его члены договорились не использовать некоторые слова. В частности, слово «диалог». Его слишком часто повторяют. Оно настолько стерлось, что потеряло подлинный смысл. Некоторые слова теряют смысл от неупотребления. А вот именно «диалог» потеряло его от слишком активного употребления… Вопрос: Но каково это утраченное значение? Александр Пятигорский: Слово диалог принадлежит европейской классической традиции. Но своим подлинным смыслом оно было наделено в древности. Хотя и тогда — в Греции времён Платона и Сократа — этот смысл был далеко не простым. Представьте себе, вот юноши из гимназиума беседуют о том, кем бы сейчас лучше заняться — девочками или мальчиками. Но их разговор отнюдь не является диалогом. Диалог — это когда есть кто-то третий, а скорее — первый, без кого действительно содержательный разговор двух других невозможен. Но кто этот — первый? Сократ. Без Сократа они бы так и говорили о девочках или, что много хуже, обсуждали бы, когда начинать войну со Спартой. И это был бы не диалог. Чтобы состоялась та форма коммуникации, которую следовало бы назвать диалогом, с вами должен быть кто-то, в поле мысли кого (Сократа, Платона) и возникает, собственно, диалог. Ибо это он создаёт онтологию разговора и сообщает диалогу классический смысл. Диалог — это разговор о сущем. Вопрос: Итак, термин «диалог» утратил своё подлинное содержание, поскольку исчезла онтологическая почва? Александр Пятигорский: Точно. Ушла почва. Ушёл Сократ. Ушло слово, «логос» — основное. Более того, когда есть диалог, вырастающий из онтологической почвы — из Сократа, даже если вы начнёте говорить о полной ерунде, за вами будет стоять вложенное им содержание. И будут иметь смысл и речь, и тема. Да, смысл невозможно создать на бегу. Но он уже есть, он уже создан им Другим. А если этого нет… Дискуссия, беседа, интервью получаются бессмысленными. Вопрос: Но интервью в российской журналистке, похоже, почти перестало быть разговором двоих… Александр Пятигорский: Так теперь — везде: интервью превращается в два монолога… Журналистика, которую они заслужилиВопрос: Но интервью — это жанр журналистики. А у журналистики, у СМИ есть миссия. И это отнюдь не трансляция информации. Информирование — только задача. А миссия — образование. Её неплохо сформулировал Некрасов: «Сейте разумное, доброе, вечное». Этой миссии может служить и интервью… Александр Пятигорский: Эта миссия существовала во времена Некрасова, существует она и сейчас. Но она существует только как возможность. Когда я слышу, что СМИ имеют шанс стать средством образования, то понимаю, что здесь не избежать важной оговорки. Чтобы этот шанс реализовался, нужен огромный сдвиг в восприятии тех, кто делает масс-медиа. Им нужно стать образованными — готовыми к миссии. Напротив, не случайно все говорят об отупляющем воздействии СМИ на аудиторию. И это ошибка! Говорящие так забывают простую вещь: если мы сами тупые, то нас всё будет отуплять! Забывают, что это они сами сделали или, что одно и то же, позволили сделать СМИ такими, какие они есть! Всем, кто критикует масс-медиа, пристало помнить: «Я сам всё это выдумал». И без высокого уровня воспитания мышления и журналистов, и аудитории — так будет всегда. Среднемыслящий человек останется жертвой процессов, которые он сам измыслил и которыми теперь пытается пользоваться. Вопрос: Итак, по Вашему мнению, журналистика, как форма деятельности, и СМИ, как форма коммуникации, сегодня не служат образованию и развитию. Но что может быть сделано для их возвращения к исполнению этой миссии? Александр Пятигорский: Почему основоположник современной журналистики Фрэнк Харрис был гением интервью, гением коммуникации? Почему ему удавалось побуждать собеседников делиться с будущим читателем — порой сокровеннейшими и всегда наиболее важными, интереснейшими, полезнейшими — размышлениями и суждениями? А его собеседниками были отнюдь не последние люди своего времени. Генерал Скобелев, Оскар Уайлд с жаром рассказывали ему, почему они боятся смерти. Он только спрашивал. Но они ощущали присутствие некой онтологической сущности. Он умел это. Но это было бы невозможно без знания. А он знал… Харрис всегда превосходно разбирался в предмете, который обсуждал. Он школы не окончил средней, а знал всю классику! Он путешествовал с рюкзаком, набитым книгами. Работая над репортажем о трёхчасовом сражении при Блюмфонтейне, он прочитал тридцать томов! Кому это нужно — война, все телеграфы раскалены! А он учился. Вот почему по его материалам до сих пор учат журналистов… Однако предполагает ли все вышеперечисленное журналистика сегодня, когда главная задача телеканалов и газет, всех политических PR-служб — не столько формировать отношение населения к войне, к правительству или политическим партиям, сколько напоминать, что они есть? Понимают ли современные коммуникаторы, что происходит? Отдают ли себе отчёт в том, чем занимаются? Вопрос: Какое определение коммуникации вы могли бы им предложить? Александр Пятигорский: Отмечу единственную вещь: коммуникация имеет смысл лишь тогда, когда каждый из участников процесса знает что-то, чего не знает другой. В этом основное условие её существования. И тут значительную роль играет момент неопределённости. Если я знаю, что вы мне ответите, а вам известно, о чём я спрошу… Ничего не выйдет. Коммуникация утратит не только образовательный, но и прагматический смысл! В ней всегда должно сохраняться ожидание неожиданного. |
|