Александр Иванович Неклесса:
Интеллектуальная мобилизация России

Новая земля и новое небо

Первый тезис прост: в мире разворачивается глобальная социокультурная революция.

Подчеркну: не экономическая, не политическая, хотя и они тоже, а именно социокультурная. К власти идёт новый, транснациональный правящий класс — со своим мировоззрением, системой ценностей, собственной версией политики и экономики. Строй, который устанавливается в мире, это не капитализм; а класс, берущий на себя управление актуальными процессами, — не буржуазия. Этот тезис является центральным для понимания происходящих событий.

Тезис второй: характер новой социальной конструкции — предмет дискуссии. Особенность ситуации в том, что понятие «цивилизация» в привычном его понимании оказывается под сомнением в уже не отдалённой перспективе.

Новый мир демонстрирует наряду с футурологическими новациями (субъектами власти, подобными глобальной державе, международным регулирующим органам, странам — системам, неформальным центрам влияния) также эклектичную взвесь социальных и культурных реалий.

Смешение времён и культур — это не только джунгли Гарлема, спутниковый телефон и «Калашников» в хижине, намаз на фоне Нотр Дама, ноутбуки и элементы ядерного устройства в подземельях Тора-Бора, но и культурный шок, мутация норм поведения, деградация морали правящего слоя. Приходящая на ум аналогия — последние времена Римской империи с имперским декадансом, новым мирополаганием, смесью мистицизма с прагматикой, декомпозицией и конструктивизмом «в одном флаконе».

Третий тезис следует из первых двух. Это рождение постсовременного поколения социальных практик, обновлённых форм общественной организации и систем управления.

Мы продолжаем употреблять привычные понятия термины «государство», «суверенитет», «империя», «демократия», «экономика», «терроризм» звучат, как и раньше, однако означают уже нечто иное.

Ряд прописей XX века канул в прошлое вместе с обещанным «концом истории». Сегодня самая простая и чаще других поминаемая концепция миро — устройства — это, пожалуй, «глобальная империя», понимаемая как Pax Americana, или «империализм по Бушу». Завоевание интеллектуального и нравственного авторитета в мире; внятная артикуляция политической философии; смена привычного языка анализа — таковы сегодняшние национальные приоритеты.

Другой актуальный концепт связан со становлением Нового Севера транснационального пространства конкуренции и конвергенции элит, генетически восходящего к просторности атлантической цивилизации, но обладающего собственным целеполаганием, географией, запутанной и изменчивой иерархией.

«Новая Лапутания» акцентирует не столько понятие «национального суверенитета», или «цивилизационной экспансии», сколько подчас прикрытое тем или иным национальным интересом стремление установить контроль над ресурсными потоками и манипулировать мировым доходом. Складывающееся сообщество проектирует и реализует ситуацию, основанную на сложной системе стратегических договорённостей и взаимодействий национальных администраций, оппозиций, транснациональных сообществ, «астероидных групп» (вбирающих в себя могущественные рода и кланы). Единицей новой цивилизационной идентичности становятся тип деятельности и принадлежность к транснациональному клану, а не государство.

Возможности инновационных форм глобального управления демонстрирует также пространство «сетевых организаций», основанное на новых организованностях, для которых пока нет устоявшегося определения. Я называю их амбициозными корпорациями, ибо это не привычные ТНК, но некие гибкие корпоративности, объединённые скорее телеологически и идеологически, нежели формально или административно. В известном смысле, корпорации в подзабытом значении этого слова. Формула действия и контроля, развивающиеся в этой среде, — это распространение кодов, генетических протоформ будущих реформаций: социальных эпидемий и пандемий, аналогом которых могут служить вирусные атаки или действия троянских программ в Интернете. В списке возможностей этих организмов числится и переход к прямому действию: выход на поверхность и проведение системных атак, стремительно реализующих спроектированные сдвиги и глобальные перевороты.

Социогуманитарные технологии

Методы при этом могут разниться. Интеллектуальная революция создала обилие высоких социогуманитарных технологий, применяемых, прежде всего, в «больших игровых залах» эпохи, в стратегиях «активного представления будущего». Подобно буддийским духам, большинство таких технологий имеют два проявления: «мирное» и «воинственное». Социогуманитарная мысль отмобилизована для решения задач по форсированному переустройству исторического лимитрофа, в пределах которого мы обитаем, и далее — для футуристичного обустройства «мира за горизонтом».

Сейчас, наряду с традиционными прописями, в политических и экономических играх эпохи применяются изощрённые, «софистицированные» алгоритмы действия. Разрабатываются и развиваются технологии, рассчитанные на иное качество реальности: её повышенную неопределённость, на специфичность ситуаций, динамизм и многофакторность, а также на иной масштаб действия. В последние десятилетия получили развитие следующие методики:

1. Рефлексивное управление, учитывающее реакцию тех или иных лиц и групп на ожидаемые события. Образцом тут могут служить как концептуалистика знаменитой «Алхимии финансов», так и оргдеятельностная схема «первой иракской войны».
2. Персонализированное управление, ориентированное на мотивацию лиц, принимающих решения либо иным образом существенно влияющих на развитие ситуации. Эффективное воздействие на них есть залог проведения в жизнь решений, в которых заинтересована та или иная организованность. Пример — стилистика «второй иракской кампании».
3. Рефлекторное управление, основанное на знании системных реакций той или иной популяции. Свидетельство интереса к технологии — вышедшая на поверхность операция (предположительно военной разведки США) по изучению реакций исламского фундаменталистского менталитета на критические стимулы, проводившаяся в багдадской тюрьме Абу-Грейб, на военной базе Гуантанамо и ряде морских объектов, принадлежащих правительству США.
4. Методы нелинейного и деструктивного управления, включающие сразу несколько формул эффективной реорганизации реальности. С одной стороны, деструктивное управление — составная часть управления кризисами (что может означать также их форсирование). Такие действия можно охарактеризовать как управляемый хаос — одно из наиболее активно разрабатываемых направлений в новой управленческой культуре.

Однако есть и более глубокое измерение деструктивного управления, связанное со становлением в мире элементов «культуры смерти» и сопряжённое с серьёзной модификацией смыслов, сложившейся в нашей цивилизации.

Культура смерти

На рубеже XXI века радикально изменился формат отношений Востока и Запада, Севера и Юга. Мировой Север и мировой Юг — это уже не «Север» и «Юг» в понимании двадцати-тридцатилетней давности. О Новом Севере как о транснациональном пространстве элитературесурсодержателей и стратегических инвесторов в будущее шла речь выше. Однако не менее энергично и динамично проявляет себя и пространство глобального Юга: многочисленное и разноликое племя миноритарных владельцев акций «Корпорация Земля».

Играть по нынешним правилам для них бессмысленно. Играя так, они останутся вечными маргиналами, не имеющими собственного голосующего представителя в глобальном Совете директоров. И поэтому в этой среде прорастает понимание политики, экономики, идеологии, социального действия, полностью отвергающее прежнюю систему ценностей. Идет интенсивный поиск нематериального ресурса, способного превратить обитателей цивилизационной периферии в действенную и признанную силу. Место «ресурса жизни» в сообществе глубокого Юга занял «ресурс смерти»; место конструкции — деконструкция; место желания комфортно обустроить жизнь — стремление максимально эффективно реализовать свой единственный неотчуждаемый ресурс — смерть.

Припомним: обитатели Юга это подавляющее большинство жителей планеты — сотрудников и безработных «Корпорации Земля», претендующих на изменение правил игры и дополнительную эмиссию голосующих акций, в том числе на основе тайных кладовых нового ресурса. В результате, на горизонте постсовременности забрезжил образ альтернативной «цивилизации смерти», элементы (инструменты) которой были тут же включены в пространство политических игр под именем «нового терроризма».

Страна по ту сторону горизонта

Все это декорации и подмостки современного российского действа или, быть может, его «закулисье». Само же действо поражает внешней алогичностью, сумбуром, гротескностью, зигзагообразностью сюжета.

Что мы наблюдаем? Закрепощение ещё недавно пировавших элит и последовательное освобождение государства от бремени социальных обязательств. Обустройство бюрократического сословия. Снижение реальных возможностей государства. Стремительную технологизацию социогуманитарной практики, развитие её новых направлений и одновременно утрату смыслообразующих конструкций, культуры метафизического и стратегического мышления. Вместо анализа эпохи бухгалтерские отчёты, подсчёты всего и вся — вместо стратегических оценок событий. Более того, измельчение новостей до уровня новорождённой гусеницы; отказ от полноценного обсуждения положения дел; целенаправленное устранение содержательной критики; деградация политики — в интригу, а аналитики — в пропаганду. Иначе говоря, мы наблюдаем постепенную ликвидацию в России и форума, и ареопага.

Кто управляет сейчас течением событий в стране? Внешний, безблагодатный катехон? Свой, родной, бюджетный бухгалтер-архивариус? Бюрократический консенсус? Чекистская субкультура? Лукавый олигархат, с поправками на конъюнктуру? Кутузовский «ход событий?» Сковавший сам себя баланс сил и возможностей? При этом цены на нефть растут, казна изобильна…

Однако то тут, то там возникают знаки перемен — очередная национальная вариация на тему «мене, текел, фарес» символика «большой игры», ведущейся по прописям, меняющимся на ходу. Предвещая, кажется, не ускорение сценического действия, но возможность смены всего сюжета, включая ряд ключевых действующих лиц. Птица-тройка зависла над неизвестностью то ли в ожидании ноября, то ли мартовских ид и с улыбкой авгура по-прежнему не даёт ответа.

Интеллектуальная растерянность российского общества велика и очевидна. Противостоять же ей может лишь интеллектуальная мобилизация. Однако в сегодняшней реальности это означало бы не только радикальную смену лиц экспертной «тусовки», в значительной мере уже утратившей способность производить и произносить содержательные тексты, вести диспуты, формулировать концепции, относящиеся не к подковерным операциям и моделям прошлого, но к нарождающимся кризисам и возможностям, призракам и миражам будущих вех и событий.

Эта ситуация куда сложнее проблемы смены кадрового состава экспертного сообщества. Референтного, кстати, тоже. Речь идёт об ином качестве социальной картографии Нового мира и об иных формах её производства. Трансграничный город населен непростыми существами: здесь и поводыри, и шарлатаны, летучие существа и гадатели, провидцы, начетчики: кто в состоянии отделить «чистых» от «нечистых», тем более при свете миражей?

Необходимость смены привычного языка анализа, внятной артикуляции политической философии, формулирования актуальной доктрины, учитывающей иную просторность социального космоса, равно как завоевание интеллектуального и нравственного авторитета в мире, является национальным императивом.

Сможет ли Россия наполнить свой опустевший Камелот нужным числом рыцарей, мыслителей и практиков, не лишённых чувства долга и чести, обладающих «длинной волей?» А главное — способных заглянуть за привычный горизонт событий? Проявится ли в российском царстве такая потребность? Не столь важно, если не все места за круглым столом нации окажутся заполненными: и вокруг стола короля Артура не все кресла были заняты. Приходило время, очередной витязь дерзал занять место «собеседника на пиру», которое считал своим. Решение об этом принимало «профессиональное сообщество», но лишь в час испытаний выяснялось, кто сделал это по праву.

Право на достойное будущее страны обеспечивается не только конкурентоспособностью экономики или боеспособностью армии. Эти качества — производное от интеллектуального мастерства правящего класса, ибо продукция, создаваемая правителями, имеет постиндустриальное свойство: она есть нематериальный, интеллектуальный, управленческий фермент— ген, «публичное благо», вокруг которого выстраивается общественный организм. Но и здесь существует свой Haute Couture, и свой Pret-a-Porter.

Интеллектуальная мобилизация и трансценденция сложившегося положения вещей — одновременно и долг, и добродетель правителей. Качество элиты есть статус нации и образ государства. На каком языке говорит Россия, о чём её речи, кто прислушивается к ним в современном мире?

Люди не механизмы, их судьба не фатальна. История — большая дорога, лежащая за распахнутой дверью, но одновременно — метафизический процесс. Исторические проблемы в разные времена решаются по-разному, и один из инструментов — искусство мобилизации, особого сорта интеллектуальной и моральной реформации, когда удержание от зла и деградации имеет источник не вовне, а внутри персоны. Потому сила творческого порыва и умного слова есть могучее средство возрождения нации. Преображения страны. Трансформации мира.