Ноам Хомски:
Гуманитарный империализм: новая доктрина имперского права

Концепция «гуманитарного империализма» Жана Брикмона ¹ сжато формулирует дилемму, которая встала перед западными лидерами и западной интеллигенцией после коллапса Советского Союза. С самого начала Холодной войны существовало рефлексивное оправдание каждого случая применения силы и террора, переворотов и экономического давления: все это предпринималось для защиты от того, что Джон Ф. Кеннеди назвал «монолитным и безжалостным заговором», устроенным Кремлём (или иногда Пекином), силой абсолютного зла, нацеленного на распространение своей жестокой власти на весь мир. Формула оправдывала все возможные варианты вмешательства во внутренние дела вне зависимости от реальных фактов. Но с исчезновением Советского Союза либо эта политика должна была измениться, либо следовало изобрести для неё новые оправдания. Очень скоро стал ясен избранный курс, по-новому освещавший и происходившее ранее, и институциональные основы такой политики.

Конец Холодной войны вызвал впечатляющий поток разглагольствований, убеждающих мир, что теперь Запад будет волен в претворении в жизнь своих традиционных устремлений к свободе, демократии, справедливости и правам человека без препятствий, которые создавало соперничество сверхдержав. Хотя были и те, которых называют «реалистами» в теории международных отношений, предупреждавшие, что «давая идеализму почти исключительные права в нашей внешней политике», мы заходим слишком далеко и можем навредить своим интересам ². Такие понятия как «гуманитарное вмешательство» и «ответственность за защиту» скоро стали основными чертами западного политического дискурса, и их обычно определяли как основание для «нового стандарта» в международных отношениях.

Тысячелетие закончилось чрезмерно хвастливыми самопоздравлениями части западных интеллектуалов, впавших в благоговение при виде «идеалистического нового мира, движущегося к исчезновению бесчеловечности», который со «святым пылом» вступил в «благородную фазу» в нашей международной политике, так как впервые в истории государство оказалось устремлено к «принципам и ценностям», действуя только из соображений «альтруизма» и «нравственного рвения» как лидер «просвещённых государств», и, следовательно, оно свободно в использовании силы там, где его лидеры «считают, что это справедливо» — вот только небольшие выдержки из шквала голосов уважаемых либеральных источников ³.

В голову сразу приходят несколько вопросов. Для начала: как такая самооценка соответствует историческим данным до конца Холодной войны? Если не соответствует, то по какой причине следует ожидать внезапного стремления к «передаче идеализму почти исключительных прав на нашу внешнюю политику» и любых прав вообще? И как фактически изменилась политика с исчезновением сверхдержавы-врага? А прежде всего: стоит ли вообще начинать такое обсуждение?

Существует два взгляда на значимость исторических данных. Отношение тех, кто славит «возникающие стандарты», ясно выражено одним из самых известных приверженцев и апологетов этих норм, профессором международных отношений Томасом Вейсом. Критическое исследование данных, по его словам, не более чем «словесные укусы и инвективы о вечно злобной внешней политике Вашингтона», следовательно, эти исследования «легко игнорировать» ⁴.

Противоречие возникает из-за того, что политические решения в значительной степени зависят от институциональных структур. А если последние остаются неизменными, исследование данных даёт ценное проникновение в суть «возникающих стандартов» и современного мира. Это подход, разделяемый Брикмоном в своём исследовании «идеологии прав человека» и мной в этой работе. В ней недостаточно места для обзора данных, но для иллюстрации давайте посмотрим на администрацию Кеннеди, крайне леволиберальную в политическом спектре, с необычно большой долей либеральных интеллектуалов на должностях разработчиков политического курса. В эти годы стандартная формула была использована для оправдания вторжения в Южный Вьетнам в 1962 году, ставшего основой для одного из самых страшных преступлений XX века. К тому моменту созданный США марионеточный режим не мог более контролировать сопротивление местного населения, которое было вызвано государственным террором, погубившим десятки тысяч людей. Кеннеди в ответ направил ВВС на регулярные бомбардировки Южного Вьетнама, санкционировал применение напалма и химического оружия для уничтожения урожая и почвы. Также были запущены программы по переселению миллионов южновьетнамских крестьян в городские трущобы или лагеря, где они были окружены колючей проволокой для «защиты» от южновьетнамских сил сопротивления, которые крестьяне, как было известно Вашингтону, поддерживали. Все для защиты от двух Больших Дьяволов, России и Китая, или «Сино-Советской оси» ⁵.

В традиционных сферах влияния США та же формула привела Кеннеди к смене миссии латиноамериканских военных с «защиты полушария», пережитка Второй Мировой войны, на «внутреннюю безопасность». Последствия последовали незамедлительно. По словам Чарльза Мишлена, руководившего «планированием деятельности по внутренней защите и борьбе с повстанцами» в годы правления Кеннеди и в начале правления Джонсона, политика США поменялась от терпимости к «жадности и жестокости латиноамериканских военных» к «прямому соучастию» их преступлениям, к поддержке Соединёнными Штатами «методов истребительных отрядов Генриха Гиммлера».

Одним из решающих обстоятельств стала подготовка администрацией Кеннеди военного переворота в Бразилии против умеренного социал-демократического правительства Гуларта. Запланированный переворот произошёл вскоре после убийства Кеннеди ⁶, привёл к возникновению первого из череды ужасных «государств национальной безопасности» и началу морового поветрия репрессий на континенте, которое продолжилось террористическими войнами Рональда Рейгана, опустошавшими Центральную Америку в 1980-е годы. С тем же обоснованием военная миссия, направленная Кеннеди в Колумбию в 1962 году, посоветовала правительству прибегнуть к «полувоенной, диверсионной и/или террористической деятельности против известных сторонников коммунизма» — при том, что эти действия «должны быть поддержаны США». В латиноамериканском контексте фраза «известные сторонники коммунизма» относилась к профсоюзным лидерам, священникам, организовывавшим крестьян, активистам по борьбе за права человека, фактически к любому, кто нацелен на социальные изменения в государствах насилия и репрессий.

Эти принципы были скоро включены в обучение и практику вооружённых сил. Уважаемый президент Колумбийского постоянного комитета по правам человека, бывший министр иностранных дел Васкес Каррисоса писал, что администрация Кеннеди «приложила большие усилия для трансформации нашей регулярной армии в бригады для борьбы с повстанцами в соответствии с новой стратегией батальонов смерти», проводя в жизнь то, «что известно в Латинской Америке как «доктрина национальной безопасности»: не защиту от внешнего врага, а способ сделать из руководства вооружённых сил хозяев игры, наделённых правом борьбы с внутренним врагом; как сказано в бразильской доктрине, аргентинской доктрине, уругвайской доктрине и в колумбийской доктрине — это право бороться и искоренять социальных работников, участников профсоюзов, мужчин и женщин, которые не поддерживают правящие круги и которых принимают за коммунистических экстремистов. Это может быть любой, включая активистов по борьбе за права человека, таких, как я».

В 2002 году миссия «Международная амнистия» начала защиту активистов борьбы за права человека по всему миру с визита в Колумбию. Эта страна была выбрана из-за рекордно высокого уровня государственно организованного насилия в отношении смелых активистов, а также профсоюзных лидеров, которых в Колумбии убивают больше, чем во всём остальном мире, не говоря уже о крестьянах, индейцах и афроколумбийцах — самых несчастных жертвах. У меня была возможность встретиться с группой активистов борьбы за права человека в хорошо охраняемом доме Васкеса Каррисосы в Боготе, послушать их полные боли рассказы, а затем убедиться в правдивости их рассказов на практике. Ужасный опыт.

Та же формула была использована в кампании, основанной на диверсиях и насилии, которая поставила незадолго то того получившую независимость Гайану под власть жестокого диктатора Форбса Бернхема. Она также использовалась для оправдания операций Кеннеди против Кубы после неудачного вторжения в Заливе Свиней. В биографии Роберта Кеннеди выдающийся либеральный историк и советник Кеннеди Артур Шлезингер пишет, что задача принести «все ужасы земли» на Кубу была поручена президентом своему брату Роберту Кеннеди, который принялся за неё с большим рвением. Террористическая кампания продолжалась и в 1990-х годов, хотя в последние годы правительство США не устраивало террористические акты самостоятельно, а лишь предоставляло поддержку и убежище для террористов и их командиров, например пользующемуся дурной славой Орландо Бошу и недавно присоединившемуся к нему Луису Посаде Карильесу. Комментаторы были достаточно тактичны, чтобы не напоминать нам о доктрине Буша: «те, кто укрывают террористов, так же виновны, как сами террористы», и с ними следует поступать соответственно — наносить бомбовые удары и вторгаться на их территорию. Эта доктрина «в одностороннем порядке аннулировала суверенитет государств, предоставляющих убежище террористам» и с известными ограничениями «уже стала de facto правилом международных отношений», как считает специалист по международным отношениям из Гарварда Грэм Эллисон.

Внутренние документы времён правления Кеннеди и Джонсона показывают, что главной причиной беспокойства в отношении Кубы был её «успешный открытый вызов» политике США, основанной на доктрине Монро 1823 года, которая декларировала (но не обеспечила) контроль США над полушарием. Администрация боялась, что «успешный открытый вызов» Кубы, особенно в сопровождении удачного независимого развития, может побудить остальные страны региона, находящиеся в схожем положении, выбрать аналогичный путь. Это рациональная версия теории домино, которую приходится учитывать при формировании любого политического строя. Документы показывают, что по этой причине считалось необходимым жёстко наказать гражданское население, чтобы заставить его сбросить преступное правительство. Это очевидный пример нескольких лет вмешательства, преподнесенных публике в качестве оборонительных мер — при самой либеральной администрации США. Более широкий обзор данных покажет почти то же самое. Аналогичными предлогами русская диктатура оправдывала свой жёсткий контроль над своими восточноевропейскими темницами.

Причины для вмешательства, переворотов, террора и репрессий известны. Они старательно суммированы Патрис МакШерри в наиболее тщательном научном исследовании Операции «Кондор», международной террористической операции, начатой с помощью США в Чили во времена Пиночета: «Военные Латинской Америки, обычно действующие с поддержкой США, свергали гражданские правительства и уничтожали другие центры демократической власти в своих обществах (партии, профсоюзы, университеты, сторонников конституции в вооружённых силах) именно в тот момент, когда классовая ориентация правительства менялась или была близка к передаче власти в государстве неэлитной части общества… Предотвращение таких трансформаций государства было главной целью латиноамериканских элит, и официальные лица США считали это основополагающим интересом национальной безопасности» ⁷.

Легко показать, что то, что называется «интересами национальной безопасности» имеет лишь побочное отношение к безопасности нации, зато тесно связано с интересами доминирующего слоя общества в имперском государстве и с главным интересом государства — обеспечением повиновения.

США — необыкновенно открытое общество. Следовательно, нет сложностей в документальном подтверждении ведущих принципов глобальной стратегии со времён окончания Второй Мировой войны. Ещё до вступления США в войну аналитики и те, кто занимался планированием на высшем уровне, пришли к заключению, что в послевоенном мире США должны стремиться «удерживать неоспоримую власть», старясь «ограничить любую попытку проявления суверенитета» странами, которые могут вмешаться со своими глобальными замыслами. Они далее признавали, что «первоочередным требованием» для избежания таких ситуаций будет «быстрое выполнение программы полного перевооружения» как центрального компонента «интегрированной политики по достижению военного и экономического превосходства Соединённых Штатов». На тот момент эти амбиции ограничивались «негерманским миром», который должен был быть организован под эгидой США как «Великое пространство», включающее Западное полушарие, бывшую Британскую империю и Дальний Восток. После победы России над нацистскими армиями под Сталинградом, когда стало совершенно ясно, что Германия будет разбита, планы были усилены путём включения как можно большей части Евразии.

Крайняя версия почти инвариантной великой стратегии заключается в том, что к любому вызову нельзя относиться терпимо, если он угрожает «мощи, положению и престижу Соединённых Штатов», — именно так известный либеральный государственный деятель Дин Ачесон, один из главных архитекторов послевоенного мира, инструктировал Американское общество международного права. Он сказал это в 1963 году, вскоре после Карибского кризиса, поставившего мир на грань ядерной войны. Мало что изменилось по сравнению с 1963 годом в базовой концепции доктрины, принятой правительством Буша II. Эта доктрина вызвала необычный протест широких масс общества не из-за основного содержания, но из-за бесстыдного стиля и высокомерия. На это указала государственный секретарь Билла Клинтона Мадлен Олбрайт, которая сама проводила схожую внешнюю политику при Клинтоне.

Коллапс «монолитного и безжалостного заговора» привёл к смене тактики, но не основ политики. И политические аналитики это хорошо поняли. Дмитрий Саймс, старший партнёр Фонда международного мира Карнеги, отмечал, что инициативы Михаила Горбачёва «освободят американскую внешнюю политику от смирительной рубашки враждебности сверхдержав» ⁸. Он выделил три главных компонента «освобождения». Во-первых, Соединённые Штаты смогут переложить расходы по НАТО на своих европейских конкурентов, параллельно развеяв опасения, что Европа может пойти своим независимым путём. Во-вторых, США будет положен конец ситуации, когда «страны третьего мира манипулируют Америкой». Махинации богатых по отношению к недостойным бедным всегда были серьёзной проблемой, особенно остро стоявшей в Латинской Америке, которая за предшествующие пять лет перевела около 150 миллиардов долларов на индустриальный Запад в добавок к 100 миллиардам долларов утечки капитала, что в 25 раз превышает капитал «Союза ради прогресса» и в 15 раз — План Маршалла ⁹.

Этот обильный отток капитала — часть сложной системы, посредством которой западные банки и латиноамериканские элиты обогащают друг друга за счёт всего населения Латинской Америки, а затем взваливают на него бремя долгового кризиса, который возникает в результате таких махинаций. Но благодаря капитуляции Горбачёва Соединённые Штаты могут теперь противостоять «неоправданным притязаниям третьего мира на помощь» и твёрже стоять на своём в борьбе с «дерзкими должниками третьего мира». Третий и самый примечательный компонент «освобождения», продолжает Саймс, это то, что уменьшение «советской угрозы… делает использование военной силы Соединённых Штатов более действенным инструментом внешней политики, … направленным против тех, кто намерен противостоять важным американским интересам». Руки Америки теперь «развязаны», и Вашингтон сможет извлечь выгоду, «в большей степени задействуя военную силу в кризисе».

Администрация Буша I, который был тогда у власти, хорошо показала понимание того, что советская угроза миновала. Спустя несколько месяцев после падения Берлинской стены администрация представила новую Стратегию национальной безопасности. На внутреннем фронте она призывала к усилению «индустриальной базы обороны», создавая стимулы для «инвестирования в новые средства производства и оборудование в той же мере что и в исследования и развитие». Словосочетание «индустриальная база обороны» — эвфемизм, отсылающий к высокотехнологичной экономике, которая критически зависит от динамичного государственного сектора, когда перекладывает на общество издержки и риск, а в конечном итоге приватизирует доход — иногда десятилетия спустя, как в случае с компьютерами и Интернетом. Правительство хорошо понимает, что экономика США далека от модели свободного рынка, которая превозносится в теории и навязывается странам, слишком слабым, чтобы сопротивляться. Такая ситуация традиционна в экономической истории, что недавно проницательно показал международный экономист Ха-Йоон Чанг ¹⁰.

В относящейся к иностранной сфере части Стратегия национальной безопасности Буша I признавала, что «скорее всего потребность в использовании нашей военной силы не коснётся территории Советского Союза и будет возникать в странах третьего мира, где могут понадобиться новые способности и подходы». Соединённые Штаты должны сосредоточить внимание на «угрозах более низкого порядка, таких как терроризм, перевороты, повстанцы, наркотрафик, представляющих новую угрозу США, их гражданам и интересам». «Силы необходимо будет приспособить к аскетичной обстановке, недоразвитой инфраструктуре и к существенному отличию условий в третьем мире». «Тренировка, исследования и развитие» должны быть «лучше приспособлены к требованиям конфликтов с низкой интенсивностью», точнее — к борьбе с повстанцами в третьем мире. После того как Советский Союз ушёл со сцены, мир «эволюционировал от «среды, богатой оружием» (Россия) к «среде, богатой целями» (Юг)». Соединённым Штатам предстоит столкнуться с «набирающими силу угрозами третьего мира», скрупулёзно планировали военные теоретики.

Следовательно, объясняла Стратегия национальной безопасности, США должны сохранить огромную военную систему и возможность быстро применить силу в любой точке мира, с первостепенным значением атомного оружия, которое, как объясняли разработчики Клинтона, «бросает тень на любой кризис или конфликт» и позволяет свободно использовать обыкновенные вооружения. Причина теперь не в исчезнувшей советской угрозе, а в «возрастающей технологической сложности конфликтов третьего мира». Это в особенности верно для Ближнего Востока, где «угрозы нашим интересам», требовавшие прямого военного вмешательства, невозможно было «списать на Кремль» вопреки десятилетиям притворства, ставшего бессмысленным с исчезновением Советского Союза. На самом деле «угрозой нашим интересам» всегда был местный национализм. Этот факт иногда признавали; так, Роберт Комер, архитектор системы Сил быстрого развёртывания (позднее Центрального командования), созданной при президенте Картере и предназначенной в основном для Ближнего Востока, выступая перед Конгрессом в 1980 году, подтвердил, что самая вероятная роль системы — не противостояние советской атаке (весьма маловероятной), а борьба с местными и региональными волнениями, в особенности с «радикальным национализмом», который всегда был первоочередной всемирно распространённой причиной беспокойства.

Термин «радикальный» из той же категории, что и «известный сторонник коммунизма». Он не означает собственно «радикальный». Скорее он означает «не под нашим контролем». Соответственно, Ирак в то время не был радикальным. Напротив, Саддам продолжал быть хорошим другом и союзником и после того, как он совершил свои самые ужасающие зверства (Халабджа, Аль-Анфаль ¹¹ и другие), и после окончания войны с Ираном, для проведения которой он кроме прочего получил прочную поддержку администрации Рейгана. Поддерживая эти теплые отношения, президент Буш пригласил в 1989 году иракских инженеров-ядерщиков в США для повышения квалификации по разработке ядерного оружия, а в начале 1990 года администрация Буша отправила представительную делегацию Сената в Ирак для передачи личных поздравлений другу Саддаму. Делегацию возглавлял лидер большинства в Сенате Боб Доул, ставший позднее кандидатом в президенты от республиканцев, в делегацию входили и другие известные сенаторы. Они привезли персональные поздравления от Буша, посоветовали Саддаму игнорировать критику, которую он может услышать от некоторых представителей безответственной американской прессы, и уверили его, что правительство сделает всё, что в их силах, для прекращения этой неугодной практики.

Через несколько месяцев Саддам напал на Кувейт, не подчинившись приказам или, возможно, неправильно поняв двусмысленные сигналы Государственного департамента. Это было настоящим преступлением, и его немедленно из уважаемого друга превратили в воплощение зла. Поучительно рассмотреть реакцию на вторжение Саддама в Кувейт, и риторическое поругание, и военный ответ, и опустошительный удар по иракскому гражданскому обществу, который оставил тиранию у власти. События и их интерпретация хорошо иллюстрируют последовательную смену политики после коллапса Советского Союза и интеллектуальную и моральную культуру, которые способствуют принятию политических решений.

Вторжение Саддама в Кувейт в августе 1990 года было уже вторым случаем агрессии после окончания Холодной войны. Первым было вторжение Буша — атака Панамы через несколько недель после падения Берлинской стены в ноябре 1989 года. Вторжение в Панаму было продолжением старой и грязной истории, но в некоторых отношениях отличалось от всего, происходившего раньше. Базовое различие объяснил Эллиотт Абрамс, бывший в то время высокопоставленным официальным лицом, ответственным за ближневосточные и североамериканские отношения, а теперь отвечающий за «развитие демократии» при Буше II, особенно на Ближнем Востоке. Вторя Саймсу, Абрамс отмечает, что «развитие ситуации в Москве уменьшило вероятность перерастания маленьких операций в конфликт сверхдержав» ¹². Решение вопросов силовыми методами стало легче осуществимо после исчезновения сдерживавшего советского фактора. Похожие причины приводятся для объяснения реакции на иракское нападение на Кувейт. При существовании советского сдерживающего фактора США и Британия не рискнули бы направить огромные силы в пустыню и проводить операции так, как они это делали.

Целью вторжения в Панаму было похищение Мануэля Норьеги, мелкого разбойника, которого привезли во Флориду и осудили за наркотрафик и другие преступления. Эти преступления были совершены преимущественно тогда, когда Норьега был на содержании у ЦРУ ¹³, но он вышел из повиновения — например, не стал поддерживать террористическую войну Вашингтона против Никарагуа с должным энтузиазмом — значит, он должен был уйти. Советская угроза больше не могла быть использована в качестве предлога, как это привыкли делать, поэтому акцию представили как защиту США от латиноамериканского наркотрафика, который почти полностью находится под контролем колумбийских союзников Вашингтона. Осуществляя контроль над вторжением, президент Буш объявил о новых кредитах для Ирака с целью «увеличить экспорт США и обеспечить американской стороне более выгодную позицию в переговорах с Ираком о соблюдении прав человека» — так Государственный департамент, по-видимому, без иронии, ответил на несколько запросов из Конгресса. Пресса мудро промолчала.

Победоносные агрессоры не расследуют свои преступления, поэтому число погибших при вторжении в Панаму при Буше неизвестно даже приблизительно. Однако похоже, что оно унесло значительно больше жизней, чем вторжение Саддама в Кувейт через несколько месяцев. Как сообщает панамская группа защиты прав человека, американская бомбардировка трущоб Эль Хорильо и других гражданских объектов убила несколько тысяч бедняков, а это гораздо больше, чем количество погибших в Кувейте. Это никому не интересно на Западе, но панамцы помнят. В декабре 2007 года Панама вновь установила День траура в память о вторжении США, а там на это и глазом не моргнули. Также забыта историей боязнь Вашингтона, что вторгаясь в Кувейт, Саддам сымитирует вторжение США в Панаму. Колин Пауэлл, бывший в то время председателем Объединённого комитета начальников штабов, предупредил, что Саддам «уйдет, оставив свою марионетку. Все в арабском мире будут счастливы». Однако когда Вашингтон частично вывел силы из Панамы, поставив там свою марионетку, латиноамериканцы были далеко не счастливы. Вторжение вызвало ярость во всём регионе, настолько, что новый режим был исключён из Группы Восьми латиноамериканских демократий как страна, находящаяся под оккупацией. В Вашингтоне хорошо осознавали, отмечает исследователь Латинской Америки Стивен Ропп, что «если убрать защиту США, то в стране очень скоро произойдёт гражданский или военный переворот, который свергнет Эндару ¹⁴ и его сторонников», то есть режим банкиров, бизнесменов и наркоторговцев, установленный вторжением Буша. Даже комиссия по правам человека самого этого правительства через 4 года заявила, что право на самоопределение и суверенитет народа Панамы нарушается «состоянием оккупации иностранной армией». Страх, что Саддам скопирует вторжение в Панаму — главная причина, по которой Вашингтон отказался от дипломатических переговоров и настоял на войне, при полноценном сотрудничестве со СМИ. И, как бывает очень часто в подобных случаях, пренебрёг общественным мнением, которое перед вторжением поддерживало созыв региональной конференции для урегулирования конфликта наряду с другими проблемами Ближнего Востока. Это было предложение Саддама, но об этом могли узнать только те, кто читал маргинальные диссидентские публикации или проводил своё собственное исследование по проблеме.

Истинная озабоченность Вашингтона правами человека в Ираке стала ясна, когда вскоре после окончания войны в Заливе Буш разрешил Саддаму подавить шиитское восстание на юге, грозившее свергнуть его. Официальное оправдание описано в общих чертах Томасом Фридманом, бывшим в то время главным корреспондентом по дипломатическим вопросам в New York Times. Вашингтон надеялся на «лучший из всех миров», объясняет Фридман: «Иракская хунта с железным кулаком Саддама Хусейна, но без Саддама Хуссейна», которая восстановит прежний статус кво, держа «Ирак так, как держал его Саддам — к вящему удовлетворению союзников США Турции и Саудовской Аравии», и конечно, босса в Вашингтоне. Но такого не случилось, и хозяевам региона пришлось выбрать следующий по приемлемости вариант: тот же «железный кулак», что они поддерживали всё это время. Многолетний корреспондент Times на Ближнем Востоке Алан Коуэлл добавил, что повстанцы проиграли потому, что «очень мало кто вне Ирака хотел, чтобы они выиграли». США и «их арабские партнёры по коалиции» пришли к «поразительно единому мнению, что, хотя у иракского лидера множество грехов, он даёт Западу и региону большую надежду на стабильность его страны, чем те, кто пострадал от его репрессий».

Термин «стабильность» использован здесь в стандартном значении: подчинение воле Вашингтона. Поэтому нет противоречия, например, в том, что либеральный комментатор Джеймс Чейс, бывший редактор Foreign Affairs, объявляет действия США по «дестабилизации свободно избранного марксистского правительства Чили» направленными на создание «стабильности» (при диктатуре Пиночета). После того как ссылаться на советскую угрозу стало невозможно, количество преступных вмешательств значительно выросло. Один из показателей, по которым можно судить, — военная помощь. Как хорошо известно из исследований, помощь США «имеет тенденцию поступать в несоразмерных количествах латиноамериканским правительствам, истязающим своих граждан, … к самым отъявленным в полушарии нарушителям фундаментальных прав человека». Помощь включает военные поставки, вне зависимости от необходимости, и уходит корнями во времена Картера ¹⁵. Более широкое исследование экономиста Эдварда Германа выявило схожие процессы во всём мире, происходящие под благовидными предлогами. Он также установил, что помощь, что не удивительно, коррелирует с улучшением инвестиционного климата. Такое улучшение обычно достигается убийством священников и профсоюзных лидеров, резней крестьян, пытающихся организоваться, уничтожением независимой прессы и так далее. В результате возникает вторая корреляция — между помощью и вопиющими нарушениями прав человека. Будет неправильно сказать, что лидеры США (как и их коллеги где-либо еще) предпочитают пытки. Просто это все настолько незначительно по сравнению с более важными ценностями. Исследования предваряли правление Рейгана, когда такие вопросы уже не стоило даже задавать — настолько ошеломительно очевидной была корреляция.

Тенденция продолжилась после Холодной войны. Кроме Израиля и Египта, выделяемых в отдельную категорию, самым крупным реципиентом военной помощи после Холодной войны был Сальвадор, который, как и Гватемала, стал местом страшнейшего террористического насилия в истории Центральной Америки — ужасных лет правления Рейгана. Насилие было методом государственных террористических сил, вооружённых и выученных Вашингтоном, что впоследствии было задокументировано Комиссией правды. Конгресс запретил Вашингтону оказывать прямую помощь гватемальским убийцам. Рейган их несдержанно превозносил, но ему пришлось обратиться к международной террористической сети доверенных государств, чтобы воздействовать хотя бы окольными путями. В Сальвадоре, тем не менее, США могли вести террористическую войну без таких сложностей.

Одной из главных мишеней была Католическая церковь, которая была повинна в смертном грехе: она восприняла евангелие за чистую монету и ратовала за «льготы для бедных». Поэтому США решили уничтожить её насилием при существенной поддержке Ватикана. Десятилетие началось с убийства в 1980 году архиепископа Ромеро во время мессы, спустя несколько дней после того, как он отправил письмо президенту Картеру, призвав его прекратить помощь хунте убийц, помощь, которая «точно увеличит несправедливость здесь и усилит репрессии, которые развязаны против народных организаций, выступающих за защиту фундаментальных прав человека». Объёмы помощи вскоре возросли, открыв путь «войне, направленной на искоренение и геноцид беззащитного гражданского населения», как это потом было описано преемником архиепископа Ромеро. Десятилетие закончилось тем, что элитная бригада «Атлакатль», вооружённая и обученная Вашингтоном вышибла мозги шести значимым латиноамериканским интеллектуалам, иезуитским священникам, пополнившим кровавый список постоянных жертв. Ничто из этого не было доведено до сведения западных элит вследствие «неправильного информирования».

Ко времени, когда к власти пришёл Клинтон, в Сальвадоре пришли к политическому урегулированию, поэтому он потерял лидерство в получении американской военной помощи. Его сменила Турция, совершавшая в то время одно из самых страшных злодеяний 1990-х годов, направив американскую военную помощь против угнетённого курдского населения. Десятки тысяч были убиты, 3 500 городов и сел были уничтожены, огромное число беженцев ушли с мест жительства (около трёх миллионов по подсчётам курдских правозащитных организаций), обширные земли были заброшены, несогласные посажены в тюрьмы, отвратительные пытки и другие зверства стали обычным делом. Клинтон поставил 80% необходимого оружия, включая высокотехнологичное оборудование, использованное для жестоких преступлений. Только в 1997 году Клинтон отправил в Турцию больше военных поставок, чем за весь период Холодной войны до начала борьбы с повстанцами. Пресса и комментаторы промолчали, за редчайшим исключением.

К 1999 году государственный террор достиг своих целей, и Турция уступила место ведущего реципиента военной помощи Колумбии. В ней к этому времени ситуация с правами человека обстояла хуже всего в полушарии, так как программы координированного государственного полувоенного террора, внедрённого Кеннеди, уносили шокирующее число жизней.

Тем временем другие страшные преступления продолжали всецело поощряться. Одним из наиболее вопиющих были санкции против граждан Ирака. После масштабного разрушения Ирака бомбардировками в 1991 году, в ходе которых были уничтожены электростанции, системы водоснабжения и канализации, стало ясно, как выглядит эффективная форма биологической войны. Ужасающее влияние санкций США и Соединённого Королевства, формально наложенных ООН, настолько озаботило общество, что в 1996 году был представлен более гуманный вариант — программа «нефть в обмен на продовольствие», которая позволила Ираку использовать доходы от экспорта нефти на нужды страдающего народа. Первый директор этой программы, известный международный дипломат Денис Халлидей ушёл с поста в знак протеста через два года, объявив программу «геноцидом». Его заменил другой известный международный дипломат, Ганс фон Шпонек, который тоже ушёл через два года, сказав, что программа нарушает Конвенцию о предупреждении преступления геноцида и наказании за него. Отставка фон Шпонека вызвала немедленную отставку Ютты Бургхардт, возглавлявшей Продовольственную программу ООН, которая присоединилась к протесту Халлидея и фон Шпонека.

Упомянем только одну цифру: «В годы действия санкций, с 1990 по 2003 годы, произошёл резкий скачок смертности детей до 5 лет с 56 на тысячу в начале 1990-х годов до 131 на тысячу в начале нового столетия», и «каждый может легко понять, что это произошло из-за экономических санкций» (фон Шпонек). Массовые убийства такого масштаба происходят редко, и обосновать этот случай доктринально непросто. Соответственно наибольший упор в оправдании был сделан на некомпетентность ООН, «крупнейшую ошибку, когда-либо происходившая в истории» (Wall Street Journal). Однако фальшивость этой «ошибки» очень быстро вскрылась; выяснилось, что главными виновниками являются Вашингтон и бизнес-круги США. Но издержки были слишком велики, чтобы они не вызвали огласки.

У Халлидея и фон Шпонека было множество следователей по всему Ираку, что позволило им узнать о стране гораздо больше, чем другим представителям Запада. Им не дали контактировать с американской прессой во время подготовки к войне. Администрация Клинтона не дала фон Шпонеку проинформировать Совет Безопасности ООН, который был формально ответственен за происходящее, о воздействии санкций на население. «Этому человеку платят за работу в Багдаде, не за разговоры», — сказал пресс-атташе Государственного департамента Джеймс Рубин. Пресса США и Великобритании приняла это за очевидность. На тщательно задокументированный отчёт Фон Шпонека о воздействии санкций США и Великобритании, опубликованный в 2006, каких-либо откликов не последовало ¹⁶.

Санкции уничтожили гражданское общество, убили сотни тысяч людей, усилили режим тирана, заставив население полагаться на него ради выживания и, возможно, спасли его от судьбы других виновников массовых убийств, которых до конца их кровавого правления поддерживали США, Великобритания и их союзники: Сухарто, Мобуту, Маркоса и ещё целой галереи негодяев, к которой регулярно добавляются новые имена. Умышленный отказ иракцам в праве взять судьбу своей страны в свои руки путём освобождения от удушающих санкций, как рекомендовали Халлидей и фон Шпонек, лишают всякого значения любые попытки оправданий вторжения, сфабрикованные апологетами государственного насилия.

Также продолжалась все 1990-е годы без изменений поддержка со стороны США и Великобритании генерала Сухарто в Индонезии — «нашего человека», как его счастливо представила администрация Клинтона, тепло принимая в Вашингтоне. Сухарто постоянно был фаворитом Запада с 1965 года, когда он пришёл к власти, когда он осуществлял «потрясающее массовое кровопролитие», которое было «проблеском света» в Азии, как сообщала New York Times, восхваляя Вашингтон за сохранение своей ведущей роли в тайне, чтобы не смущать пришедших к власти «умеренных индонезийцев». Общей реакцией Запада на массовые убийства, которые ЦРУ сравнивало с преступлениями Гитлера, Сталина и Мао, была нескрываемая эйфория. Сухарто открыл богатства страны для западной эксплуатации, создав при этом один из наиболее нарушающих права человека режимов в мире. Также при нем страна была доведена до самого высокого в мире уровня коррупции, далеко обойдя Мобуту и других фаворитов Запада. Кроме того, он совершил одно из самых ужасающих преступлений конца XX века, в 1975 году напав на бывшую португальскую колонию Тимор-Лешти, уничтожив около четверти населения и опустошив страну. С самого начала он пользовался решительной дипломатической и военной поддержкой США, а когда зверства достигли апогея в 1978, его поддержала и Великобритания, в то время как остальные Западные державы думали, как им получить выгоду от поддержки фактического геноцида в Восточном Тиморе. Поток оружия и тренеров карательных подразделений от США и Британии не иссякал на протяжении 1999, когда зверства возобновились в масштабе, несопоставимом даже с происходившим в то же самое время в Косово до начала натовских бомбардировок. Австралия, которая обладала наиболее полными данными об изуверствах, также активно участвовала в обучении самых смертоносных элитных подразделений. В апреле 1999 произошла серия особенно жестоких массовых убийств, таких как в Ликвике, где по крайней мере 60 человек были убиты, когда они пытались найти убежище в церкви. США сразу откликнулись. Адмирал Денис Блэр, командующий силами ВМФ на Тихом океане, встретился с командующим индонезийской армией генералом Виранто, который осуществлял контроль над злодеяниями, уверив его, что США будут и дальше оказывать поддержку и поставлять помощь, а также предложил новую обучающую миссию из США вдобавок к тем, что уже действовали в Индонезии. Церковные источники, которым можно доверять, сообщают о 3000–5000 убитых с февраля по июль.

В августе 1999 на референдуме, проведённом ООН, население Восточного Тимора подавляющим большинством проголосовало за независимость, что явилось примечательным актом храбрости. Индонезийская армия и военизированные формирования отреагировали уничтожением столицы Дили, отправив сотни тысяч выживших на холмы. США и Британия не проявили к этому никакого интереса. Вашингтон превозносил «значимость многих лет тренировок, полученных будущими военными командирами Индонезии в США и миллионов долларов, затраченных на военную помощь для Индонезии», сообщала пресса, требуя продолжения для Индонезии и всего остального мира. Один из важных дипломатов лаконично сказал в Джакарте: «Индонезия имеет значение, а Тимор-Лешти — нет». Пока руины Дили медленно догорали, а население умирало от голода на холмах вокруг города, министр обороны Уильям Коэн 9 сентября подтвердил официальную позицию США, что оккупированный Тимор-Лешти — «зона ответственности правительства Индонезии, и мы не хотим снимать с него эту ответственность». Через несколько дней из-за интенсивного международного и внутреннего давления (в основном со стороны влиятельных правых католиков) Клинтон негласно проинформировал индонезийских генералов, что игра окончена, и они немедленно вывели войска, позволив возглавляемым Австралией силам миротворцев ООН войти в страну без сопротивления. Урок кристально ясен. Чтобы прекратить агрессию и фактический геноцид, продолжавшийся 25 лет, не пришлось бомбить Джакарту, устанавливать санкции, фактически не пришлось ничего делать, надо было просто перестать активно участвовать в преступлениях. Урок, однако, не может быть применён по очевидным доктринальным причинам. События были поразительным образом представлены как выдающийся успех гуманитарного вторжения сентября 1999, свидетельства «новых стандартов», провозглашённых «просвещёнными государствами». Мы можем лишь спрашивать себя — могло бы тоталитарное государство добиться чего-либо подобного.

С Британией дело обстояло ещё более гротескно. Правительство лейбористов продолжало поставлять реактивные истребители Hawk в Индонезию и после 23 сентября 1999, спустя две недели после введения эмбарго ЕС, через три дня после высадки австралийских миротворцев, и значительное время после того, как стало ясно, что эти самолёты будут отправлены на Тимор-Лешти для использования в кампании по запугиванию населения перед референдумом. При «новых лейбористах» Британия стала ведущим поставщиком вооружений в Индонезию, несмотря на сильные протесты миссии «Международная амнистия», индонезийских диссидентов и пострадавших тиморцев. Причины такого поведения были объяснены министром иностранных дел Робином Куком, автором новой «этической внешней политики». Поставки оружия были соответствующими нормам потому, что «правительство заинтересовано в сильной оборонной промышленности, которая является стратегической частью промышленной основы», как в США, так и повсюду. По похожим причинам премьер-министр Тони Блэр позже одобрил продажу в Зимбабве запасных частей для британских реактивных истребителей Hawk, которые Мугабе ¹⁷ использовал в гражданской войне, унесшей десятки тысяч жизней. Тем не менее, новая этическая политика — это большой шаг вперёд по сравнению с временами Тэтчер, чей министр по поставкам вооружений Алан Кларк заявил, что «Я ответственен за свой народ. Мой ум не слишком занимает, что одни иностранцы делают с другими» ¹⁸.

Именно на этом фоне, лишь в небольшой мере изложенном здесь, хор восхищенных западных интеллектуалов славил себя и свои «просвещённые государства» за то, что они открыли вдохновляющую новую эру гуманитарного вмешательства, вызванного «ответственностью за защиту», теперь полностью устремлённого к «принципам и ценностям», действующего только из «альтруизма» и «нравственного рвения» под предводительством «идеалистического нового мира, движущегося к исчезновению бесчеловечности» со «святым пылом» в «благородной фазе» внешней политики. Хор самославов даже изобрёл новый литературный жанр, основное содержание которого — брань в адрес Запада за неспособность адекватно отреагировать на преступления других (при этом тщательно избегается любое упоминание о собственных преступлениях Запада). Этот жанр считали храбрым и вызывающим. Лишь некоторые задумались, что подобные работы были бы тепло приняты в доперестроечном Кремле.

Самый впечатляющий пример — получившая множество положительных отзывов и принесшая автору Пулитцеровскую премию работа «Проблема из преисподней: Америка и век геноцида» Саманты Пауэр из Центра по политике прав человека имени Карра при Школе управления имени Джона Кеннеди в Гарвардском университете. Нечестно было бы утверждать, что Пауэр избегает упоминаний обо всех преступлениях США. Кое-что упоминается, но лишь как вызванное некими сторонними причинами. Пауэр приводит лишь один очевидный пример: Тимор-Лешти, где, как она пишет, Вашингтон «смотрел в сторону», а именно разрешил вторжение, немедленно обеспечил Индонезию новыми средствами борьбы с повстанцами, назвал ООН «крайне неэффективной» при любой попытке последней прекратить агрессию и массовые убийства, как об этом гордо заявил в своих воспоминаниях о службе в ООН посланник Даниэль Патрик Мойниган, продолжал оказывать решительную дипломатическую и военную поддержку в течение четверти столетия в манере, кратко описанной выше.

Подводя итог, можно сказать, что после падения Советского Союза политика Запада была продолжена с небольшими тактическими модификациями. Но требовались новые оправдания. Новый стандарт «гуманитарного вмешательства» отлично удовлетворял требованиям, просто было необходимо забыть постыдный список предыдущих преступлений как нечто ненужное для понимания современного общества и культуры (едва ли в этом было что-то новое) и замаскировать то, что эти преступления продолжаются в гораздо большем количестве. Такая трудность возникает постоянно, хотя эту проблему решить проще, чем исчезновение привычного предлога для преступлений. Стандартная реакция заключается в следовании максиме Тацита: «Явные бесчинства могут найти опору лишь в дерзости» ¹⁹. Нельзя отрицать преступления прошлого и настоящего, будет гибельной ошибкой идти этим путём. Лучше стереть прошлое и игнорировать настоящее, пока мы маршируем к славному новому будущему. Это, к сожалению, свойственно ведущим направлениям интеллектуальной культуры постсоветской эры. Тем не менее, было необходимо найти или хотя бы выдумать несколько примеров для иллюстрации «великолепия» нового порядка. Некоторые из них просто изумляют. Один из часто приводимых — гуманитарное вторжение в середине сентября 1999 году для спасения восточных тиморцев. Термин «наглость» не совсем точно отражает происходившее на острове, но с незначительными допущениями отражает поведение Запада, доказывая ещё раз то, что Ганс Моргентау, основатель теории реалистичных международных отношений, однажды назвал «наше конформистское подобострастие перед власть имущими». Не стоит тратить время на этот «подвиг».

Были попытки привести ещё ряд примеров, также впечатляющих своей наглостью. Излюбленная иллюстрация — клинтоновское военное вторжение на Гаити в 1995 году, которое фактически покончило с ужасным режимом террора, установившимся после того, как первый демократически избранный президент Гаити Жан-Бертран Аристид был свергнут военными в 1991 году, через несколько месяцев после вступления в должность. Однако чтобы сохранить лицо, пришлось скрыть некоторые неудобные факты. Администрация Буша I приложила существенные усилия для подрыва ненавистного правления Аристида и подготовки ожидавшегося военного переворота. Сразу после него администрация начала поддержку военной хунты и её богатых сторонников, нарушив эмбарго Организации Американских Государств — или, как предпочла описать факты New York Times, скорректировав настройки эмбарго, сделав исключение для американского бизнеса во благо народа Гаити. Масштабы торговли с хунтой возросли при Клинтоне, который также нелегально разрешил Texaco поставлять нефть хунте. Выбор Texaco был закономерен. Эта же компания поставляла нефть режиму Франко в конце 1930-х годов, нарушая эмбарго и закон США, в то время как в Вашингтоне делали вид, что не знают о событиях, активно освещавшихся левой прессой. Впоследствии власти спокойно признали, что, разумеется, всё время были в курсе. К 1995 году, когда Вашингтон ощутил, что издевательства над гаитянами зашли слишком далеко, Клинтон отправил морскую пехоту свергнуть хунту и восстановить избранное правительство — но на условиях, гарантированно уничтожавших остатки экономики Гаити. Восстановленное правительство заставили принять обременительную неолиберальную программу, предусматривающую отсутствие барьеров для экспорта и инвестиций США. Гаитянские фермерские рисоводческие хозяйства очень эффективны, но не могут выдержать конкуренции с получающим значительные субсидии агробизнесом США, что привело к ожидаемому коллапсу. Одно маленькое предприятие успешно производило курятину на Гаити. Но американцы не любят тёмное мясо, поэтому гигантские американские конгломераты, производящие разделанных цыплят, захотели организовать поставки по демпинговым ценам тёмного мяса в другие страны. Они попробовали сначала сделать это в Мексике и Канаде, но это функционирующие общества, которые могут защититься от незаконного демпинга. Гаити сделали беззащитной страной, так что даже этот малый бизнес был уничтожен. История продолжается, приобретая все более уродливые формы, которые необязательно приводить здесь ²⁰. Говоря кратко, Гаити попадает в знакомый сценарий, и это особенно удручающая иллюстрация, если учесть, как истязала гаитян сначала Франция, а затем США, в качестве наказания за то, что они отважились быть первой свободной страной свободных людей в полушарии.

Другие попытки найти предлоги в оправдание своих действий выглядели не лучше, пока, наконец, Косово не пришло на помощь в 1999 году. Плотину прорвало, и стремительный поток риторических самовосхвалений превратился в неконтролируемое наводнение. Ситуация в Косово, прямо говоря, имеет огромное значение в обосновании самославия, достигшего пика крещендо в конце тысячелетия, и в оправдании западного заявления о праве на односторонние вторжения. Отсюда неудивительным представляется чёткость следования Линии Партии в обосновании натовских бомбардировок Косово.

Доктрина была артикулирована красноречивым Вацлавом Гавелом по окончании бомбардировок. Ведущий интеллектуальный журнал США, леволиберальный New York Review of Books, обратился к Гавелу за «обоснованным разъяснением» — почему стоит поддерживать бомбардировки НАТО? Было опубликовано его обращение к канадскому парламенту: «Косово и конец национального государства» (10 июня 1999 года). По Гавелу, отмечает Review, «война в Югославии — поворотный пункт в международных отношениях: впервые права людей — косовских албанцев — недвусмысленно поставлены на первое место». В начале обращения Гавела делается упор на экстраординарную значимость и необходимость взятия на вооружение опыта вторжения в Косово. Это может означать, что мы наконец вступаем в эру настоящей просвещённости, которая засвидетельствует «конец национального государства», оно более не будет «высшей формой истории национального общества и его наивысшей ценностью», как это было в прошлом. «Просвещённые усилия поколений демократов, ужасный опыт двух мировых войн… и эволюция цивилизации наконец привели человечество к пониманию, что люди важнее государства», — открывает нам глаза интервенция в Косово.

«Обоснованное разъяснение» Гавела о причинах бомбардировок содержит такие слова: «есть одна вещь, которую ни один рассудительный человек не может отрицать — это, возможно, первая война, которая ведётся не во имя «национальных интересов», но во имя принципов и ценностей… (НАТО) борется, без сомнения, за судьбы других. Это борьба вызвана неспособностью любого достойного человека остаться в стороне и наблюдать систематические убийства людей по государственной указке… Альянс действовал из уважения к правам человека, как требуют совесть и закон. Это важный прецедент для будущего. Ясно сказано, что просто недопустимо убивать людей. Заставлять их бросить свои дома, пытать их, отбирать у них их собственность». Волнующие слова, хотя лишь некоторые посылы можно принять: упомянем только, что остаётся дозволенным, если не обязательным, не только допускать описанное выше, но и участвовать во многом из перечисленного, ручаясь при этом, что они вне себя от ярости — в НАТО, например, — и, конечно, закрывать глаза на происходящее, когда это необходимо.

Гавел является излюбленным комментатором мировых проблем с 1990 года, когда он выступил на объединённой сессии Конгресса сразу после того, как его коллеги-диссиденты были жестоко убиты в Сальвадоре (и США напали на Панаму, убивая и разрушая). Он получил громовые овации вставшего зала за восхваление «защитника свободы», который вооружил и выучил убийц шести ведущих иезуитских интеллектуалов и десятки тысяч других, он славил США за «понимание ответственности, которую налагает» мощь, и призывал по-прежнему ставить «мораль впереди политики» — как это было во время рейгановских террористических войн в Центральной Америке, как это было, когда ЮАР, поддерживаемая Соединёнными Штатами, убила около 1,5 миллионов человек в соседних странах, и в других славных свершениях. Главной опорой наших действий должна быть «ответственность», инструктировал Гавел Конгресс: «ответственность за нечто большее, чем моя семья, моя страна, моя компания, мой успех».

Выступление было с восторгом встречено либеральными интеллектуалами. Используя общее благоговение и посыл, редакторы Washington Post разглагольствовали, что похвала Гавела нашему благородству — «явное свидетельство» того, что его страна — «главный источник» «европейских интеллектуальных традиций» и его «голос совести» вещает «убедительно об ответственности, которую большие и маленькие державы должны принять». Леволиберальный Энтони Льюис написал, что слова Гавела напоминают, что «мы живём в романтическую эпоху». И десять лет спустя, оставаясь диссидентом, Льюис продолжает верить в аргументы Гавела, которые тот «красноречиво приводит» в обоснование бомбардировок Сербии. Аргументы, которые снимают все подозрения с Вашингтона и являются «поворотным моментом в международных отношениях».

Линия Партии бдительно охраняется. Приведём ряд свежих примеров. Так, по случаю объявления независимости Косово Wall Street Journal написал, что сербская полиция и войска были «вынуждены уйти из провинции из-за проведённой США бомбардировочной кампании в 1999 году, начатой для того, чтобы остановить бесчеловечную попытку диктатора Слободана Милошевича изгнать албанское большинство населения провинции» (25 февраля 2008 года). Фрэнсис Фукуяма написал в New York Times (17 февраля 2008 года), что, «извлекая урок из фиаско в Ираке», мы не должны забывать опыт, приобретённый в 1990-х годах — «сильные страны, такие как Соединённые Штаты Америки, должны использовать свою силу для защиты прав человека или развития демократии»: решающие свидетельства этого — то, что «этнические чистки косовских албанцев были остановлены только благодаря натовским бомбардировкам Сербии».

Редакторы либеральной New Republic написали, что Милошевич «пытался умиротворить (Косово), используя свои любимые инструменты: массовые выселения, систематические изнасилования, убийства», но к счастью, Запад не стал закрывать глаза на преступления и «в марте 1999 года НАТО начала кампанию бомбардировок», чтобы прекратить «кровопролитие и садизм». «Кошмар закончился благополучно по одной простой причине: Запад использовал военную силу для спасения» (12 марта 2008 года). Редакторы добавляли, что «надо иметь сердце кремлёвского функционера, чтобы вас не тронул вил косовской столицы Приштины», празднующей «подобающий и справедливый эпилог последнего массового преступления XX века». В менее экзальтированных и более подходящих терминах Саманта Пауэр заявляет, что «Сербские зверства, конечно, спровоцировали действия НАТО».

Приведённые примеры вводят в заблуждение, потому что доктрину поддерживают с действительным единодушием, с большой страстью, или, возможно, «безрассудно» будет более точным словом. Отсылка редакторов New Republic к «кремлёвским функционерам» верна, но не в том смысле, который в него вкладывали редакторы. Редкие попытки провести непротиворечивые и документально подтверждённые исследования сталкиваются с приступами гнева в тех случаях, когда их не игнорируют. Данные необычно богаты, факты, представленные в безупречных западных источниках, точны, последовательны и документальны. Источники включают две компиляции Государственного департамента, изданные для оправдания бомбардировок, и широкий круг документов ОБСЕ, НАТО, ООН и пр. Среди них документы британского парламентского расследования. И, что примечательно, очень познавательны отчёты наблюдателей Контрольной миссии ОБСЕ в Косово, основанной во время октябрьского перемирия, достигнутого послом США Ричардом Холбруком. Наблюдатели регулярно отчитывались с мест в течение нескольких недель, пока 19 марта они не прекратили работу (из-за сербских протестов) перед началом бомбардировок 24 марта.

Отношение к документам напоминает то, что антропологи называют «ритуальное умолчание». И для этого есть серьёзные причины. Недвусмысленные свидетельства оставляют от Линии Партии пух и перья. Стандартная фраза, гласящая, что «сербские злодеяния, конечно же, привели к реакции НАТО» прямо противоречит фактам: действия НАТО спровоцировали сербские злодеяния, в точности как ожидалось ²¹. Западные документы показывают, что Косово было жутким местом до бомбардировок — хотя, к сожалению, не по международным стандартам. Около 2000 человек были убиты за год до начала натовских бомбардировок. Зверства совершались Армией освобождения Косово, атаковавшей из Албании, и службами безопасности Федеративной Республики Югославия. Отчёт ОБСЕ аккуратно обобщает данные — «цикл противостояния может быть описан» так: атаки АОК сербской полиции и гражданских лиц, «непропорциональный ответ властей ФРЮ» и «новые нападения АОК».

Британское правительство, самый воинственный член альянса, приписывает большинство злодеяний описываемого периода АОК, которую США в 1998 году признали «террористической организацией». 24 марта, после начала бомбардировок, британский министр обороны Джордж Робертсон, позже ставший Генеральным секретарём НАТО, сообщил Палате общин, что до середины января 1999 года «(АОК) была ответственна за большее количество убийств в Косово, чем сербские власти». Цитируя заявление Робертсона в A New Generation Draws the Line, я писал, что он, скорее всего, ошибся; учитывая распределение сил, такое утверждение выглядит совершенно не заслуживающим доверия. Британское парламентское расследование, тем не менее, показывает, что такое суждение подтвердил министр иностранных дел Робин Кук, который сказал Палате 19 января 1999 года, что АОК «чаще нарушала перемирия и до конца последней недели была ответственна за большее количество смертей, чем (югославские) силы безопасности» ²².

Робертсон и Кук ссылаются на массовое убийство в селе Рачак 15 января, где, по сообщениям, сербскими силами безопасности были убиты 45 человек. Западные документы не показывают заметного изменения сценария с момента резни в Рачаке до вывода наблюдателей Миссии подтверждения ОБСЕ из Косово 19 марта. Так что, даже если принять во внимание это кровопролитие (не вдаваясь в то, что там действительно произошло), выводы Робертсона и Кука, сделанные в середине января, остались истинными до начала бомбардировки. Одно из немногих серьёзных научных исследований, учитывавших происходившее — острожное и рассудительное исследование Николаса Вилера, насчитывает количество убитых сербами в 500 человек из 2000 погибших за год до начала бомбардировок. Для сравнения, Роберт Хайден, специалист по Балканам, возглавляющий Центр российских и восточноевропейских исследований в Университете Питсбурга, отмечает, что «потери среди сербских мирных граждан в первые три недели войны были выше, чем потери обеих сторон в Косово за три месяца, предшествовавших началу конфликта, хотя эти три месяца считались гуманитарной катастрофой» ²³.

Разведка США сообщала, что АОК «хотела втянуть НАТО в борьбу за независимость, спровоцировав сербские злодеяния». АОК вооружалась и «предпринимала провокационные шаги для того, чтобы вовлечь Запад в кризис», надеясь на жёсткий ответ со стороны сербов, сказал Холбрук. Лидер АОК Хашим Тачи, ставший теперь премьер-министром Косово, сообщил работникам BBC, что когда АОК убивала сербских полицейских, «мы знали, что ставим под опасность жизнь мирных граждан, очень большое число жизней», но предполагаемая сербская месть того стоила. Главный командир АОК Агим Чеку хвастался, что АОК победила потому, что «в конце концов, АОК привела НАТО в Косово», совершая атаки с целью спровоцировать яростное возмездие.

Дела обстояли так, пока НАТО не начало бомбардировки, отчётливо осознавая, что «совершенно ожидаемо» ФРЮ ответит насилием в Косово, как заявил прессе генерал Уэсли Кларк; ранее он проинформировал высокопоставленных официальных лиц США, что бомбардировки приведут к ещё большим преступлениям, и НАТО не сможет ничего сделать для того, чтобы предотвратить их. Данные подтверждают предположения Кларка. Пресса сообщала, что «сербы начали атаковать базы АОК 19 марта», когда наблюдатели ушли из Косово перед началом бомбардировок, «но их атаки стали наиболее яростными 24 марта, когда НАТО начало бомбардировки Югославии». Количество изгнанных людей, снизившееся было, снова выросло до 200 000 после отзыва наблюдателей. До начала бомбардировки и ещё два дня после её начала Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев не сообщало о беженцах. Через неделю после начала бомбардировок от УВКБ стали поступать ежедневные данные о потоках беженцев. Говоря кратко, руководство НАТО хорошо понимало, что бомбардировки были не реакцией на чудовищные злодеяния в Косово, а причиной, в точности как и ожидалось. Более того, когда бомбардировки начались, имелось два дипломатических способа решения проблемы — предложение НАТО и предложение ФРЮ (которое замалчивается на Западе практически всеми без исключения). После 78 дней бомбардировок был достигнут компромисс между ними, означавший, что было возможно мирное решение, без ужасных преступлений, которые, как и следовало ожидать, последовали в ответ на бомбардировки НАТО.

Обвинительный акт НАТО против Милошевича, изданный во время бомбардировок, обходится без притворства. Акт, основанный на данных разведки США и Британии, описывает преступления, совершенные лишь за время бомбардировок НАТО. За одним исключением — резни в Рачаке в январе. «Высокопоставленные представители администрации Клинтона восстали и заставили включить её в акт», пишет Саманта Пауэр, повторяя общепринятую версию. Трудно представить, что представители администрации Клинтона восстали и заставили кого-то, что это вообще могло их заботить. Даже если не принимать в расчёт их былую поддержку куда более страшных преступлений, достаточно их реакции на убийства в Восточном Тиморе немногим спустя, например, после событий в Ликвике, месте куда более масштабного преступления, чем происшедшее в Рачаке. Те события заставили тех же представителей администрации Клинтона лишь активнее принять участие в совершаемых преступлениях.

Несмотря на свои заключения о том, кто совершал больше убийств, Вилер поддерживает бомбардировки НАТО на том основании, что без бомбардировок произошло бы ещё больше злодеяний. Аргумент таков: начав бомбардировки и предвидя, что они приведут к злодеяниям, НАТО предотвращало злодеяния. Тот факт, что это — наиболее убедительные аргументы, которые могут привести серьёзные аналитики, показывает нам, как принималось решение о начале бомбардировок. Особенно это показательно, если вспомнить, что были дипломатические возможности для решения конфликта и что соглашение, достигнутое после бомбардировок, было компромиссом между предложениями сторон. Некоторые пытаются поддержать эту позицию в споре, ссылаясь на операцию «Подкова», предполагаемый сербский план по выдавливанию косовских албанцев. План был неизвестен натовскому командованию, как сообщил генерал Кларк, и таким образом не имеет отношения к делу: преступное развязывание насилия не может быть оправдано чем-то, обнаруженным позднее. План считают вероятной подделкой разведки, но это также не имеет значения. Практически наверняка Сербия действительно имела такой план на случай чрезвычайных обстоятельств, также как и другие государства, включая США, имеют на случай даже отдалённых и маловероятных событий планы, от которых волосы встают дыбом.

Ещё более удивительны усилия по оправданию натовских бомбардировок тем, что решение было принято под влиянием событий в Сребренице ²⁴ и других злодеяний начала 1990-х годов. Согласно этой точке зрения НАТО должно было требовать бомбардировок Индонезии, США, Великобритании, под влиянием куда более страшных преступлений, происходивших в Восточном Тиморе и разгоревшихся с новой силой, когда решение о бомбардировке Сербии было принято. Для США и Британии это являлось лишь малой толикой совершенных преступлений. Последним отчаянным усилием уцепиться за ту же соломинку было утверждение, что Европа не могла терпеть зверства, происходившие до начала бомбардировок вблизи её границ — несмотря на то, что НАТО не только сносило, но и активно поддерживало гораздо более ужасные зверства прямо внутри НАТО годами, как уже было показано.

Даже не рассматривая все прочие удручающие данные, трудно представить случай, когда преступное насильственное вмешательство было бы настолько беспочвенным. Но чистая справедливость и благородство действий стали принципом религиозной веры по вполне понятным причинам: что ещё может оправдать хор самовосхваления, раздавшийся на исходе тысячелетия? Что ещё можно представить для поддержки «новых стандартов», которые дают идеалистическому Новому Миру и его союзникам право на использование силы там, где его лидеры «считают это справедливым»? Однако некоторые размышляли о настоящих причинах начала натовских бомбардировок. Авторитетный военный историк Эндрю Басевич отрицает гуманитарные цели и утверждает, что, наряду с вторжением в Боснию, бомбардировки Сербии были предприняты для того, чтобы показать миру «единство НАТО и укрепить веру в американскую мощь» и для «поддержания первенства США» в Европе. Другой уважаемый аналитик Майкл Линд пишет, что «главной стратегической целью войны в Косово было показать Германии, что ей не стоит разрабатывать оборонительную политику в стороне от североатлантического альянса, в котором доминируют США». Ни один из авторов не объясняет, на чём основываются их выводы ²⁵.

Свидетельство, тем не менее, существует, его предоставили с самого высокого уровня администрации Клинтона. Строуб Тэлбот, который отвечал за дипломатические отношения во время войны, написал предисловие к книге о войне своего сотрудника Джона Норриса. Тэлбот пишет, что те, кто хотел знать, «как события выглядели и ощущались в то время теми из нас, кто был вовлечен» в начавшуюся войну, должны прочитать отчёт Норриса, написанный с «непосредственностью, которую можно ожидать только от того, кто был свидетелем того, что происходило, который разговаривал с участниками событий, когда воспоминания о произошедшем были ещё свежи, у которого был доступ к обширным дипломатическим данным». Норрис пишет, что «югославское сопротивление общим трендам политических и экономических реформ, а не состояние косовских албанцев, служит лучшим объяснением, почему НАТО стало воевать». То, что причиной бомбардировок НАТО было не «состояние косовских албанцев», было и до того ясно из обширного числа западных документов. Но интересно услышать с самого высокого уровня, что реальной причиной для бомбардировок было то, что Югославия была единственным препятствием для реализации в Европе политических и экономических программ администрации Клинтона и её союзников. Излишне говорить, что это важное откровение было также исключено из канонического описания происходящего ²⁶.

Несмотря на то, что «новый стандарт гуманитарного вторжения» рассыпается при ближайшем рассмотрении, остаётся как минимум один осколок: «ответственность за защиту». Восхищаясь декларацией независимости Косово, либеральный комментатор Роджер Коэн писал, что «на более глубоком уровне история маленького Косово — история меняющихся взглядов на суверенитет и повышения степени открытости мира» (International Herald Tribune, 20 февраля, 2008). Натовские бомбардировки Косово продемонстрировали, что «права человека перешли узкие границы государственного суверенитета» (цитата из Томаса Вейса).

Это достижение, продолжает Коэн, было ратифицировано на Мировом саммите в 2005 году, который принял концепцию «ответственности за защиту», известную как R 2P (Responsibility to Protect) и «формализованную как ситуация, когда государство неспособно или не желает защитить свой народ, совершаются преступления против человечества, а международное сообщество должно вмешаться — если необходимо, используя оружие в качестве последнего аргумента». Соответственно, «независимое Косово, признанное основными Западными державами — первый плод идеи, стоящей за R 2P». Коэн делает вывод: «Высокая степень открытости мира требует большой работы, но от Косово до Кубы она продолжается». Бомбардировки НАТО оправданы, а «идеалистический новый мир, движущийся к исчезновению бесчеловечности» на самом деле вступил в «благородную фазу» внешней политики со «святым пылом». По словам профессора международного права Майкла Гленнона «кризис в Косово показывает… желание Америки делать то, что она считает правильным, невзирая на международное право», а уже несколько лет спустя международное право было приведено в соответствие с позициями «просвещённых государств» путём принятия R 2P.

И опять есть маленькая проблема: эти назойливые факты. Мировой саммит ООН в сентябре 2005 года недвусмысленно отклонил запрос держав НАТО на право использовать силу под предлогом защиты прав человека. Напротив, было подтверждено, «что основные положения устава ООН (которые прямо запрещают акции НАТО) достаточны для противостояния всем угрозам международного мира и безопасности». Саммит также подтвердил «полномочия Совета Безопасности объявлять принудительные акции и восстанавливать международный мир и безопасность, … действуя в соответствии с целями и принципами устава», и в этом контексте подчеркнул роль Генеральной Ассамблеи «согласно соответствующим положениям устава». Без согласия Совета Безопасности у НАТО было не больше прав бомбить Сербию, чем у Саддама Хуссейна «освобождать» Кувейт. Саммит не дал никакого нового «права на интервенцию» отдельным странам или региональным альянсам ни по гуманитарным, ни по другим заявленным основаниям.

Саммит подтвердил решения высокой Комиссии ООН от декабря 2004 года, в которую входили выдающиеся западные деятели. Комиссия повторила принципы Хартии, касающиеся применения силы: она может быть законно применена только с согласия Совета Безопасности или в соответствии с пунктом 51, как защита от вооружённого нападения до принятия соответствующих актов Советом Безопасности. Любое другое использование силы является военным преступлением, фактически «величайшим международным преступлением», которое налагает также ответственность за все зло, случившееся в результате, если использовать терминологию Нюрнбергского трибунала. Комиссия пришла к выводу, что «Пункт 51 не требует ни расширения, ни ограничения своего хорошо известного содержания, … его не следует переписывать или толковать иначе». Подразумевая войну в Косово, Комиссия добавила, что «для тех, кого такая позиция не устраивает, единственным ответом может быть то, что в мире, наполненном ощутимыми потенциальными угрозами, недопустимо подвергать риску мировой порядок и стандарт невмешательства, на котором мировой порядок основан, предоставляя кому-либо право на односторонние акции, в отличие от коллективно одобренных акций. Разрешить так действовать кому-то одному — значит разрешить так действовать всем».

Вряд ли может существовать более явное порицание позиции провозгласивших себя «просвещёнными» государств. И Комиссия, и Мировой Саммит приняли позицию незападного мира, который открыто отверг «так называемое «право» на гуманитарные интервенции» в Декларации Южного Саммита в 2000 году, на котором явно вспоминали недавние бомбардировки Сербии. Это была встреча на самом высоком уровне из когда-либо проводившихся бывшим Движением неприсоединения ²⁷, население стран которого насчитывает 80% мирового. Решения этого саммита почти полностью проигнорировали, а редкие и короткие отзывы почти вызвали истерию. Лектор Кембриджского университета по международным отношениям Брендан Симмс написал в Times Higher Education Supplement 25 мая 2001 года, что он в ярости от «эксцентричных и слепых реверансов в сторону решений так называемого «Южного Саммита G–77», проходившего в Гаване, саммита недальновидного сброда, на чьих руках явно видны следы убийств, пыток и грабежей». Как это сильно отличается от действий цивилизованных народов, которые были их хозяевами в прошлых столетиях и едва могут сдерживать ярость. Теперь понятно, откуда у этих стран появилось восприятие мира глазами традиционной жертвы, восприятие, подтверждённое высокой Комиссией ООН и Мировым Саммитом ООН в явном противоречии с заявлениями сторонников права Запада на применение силы.

Зададим вопрос — а существуют ли вообще гуманитарные интервенции? Нет недостатка в доказательствах их существования. Доказательства делятся на две категории.

Первая категория — заявления лидеров. Не представляет сложности убедиться, что практически каждый случай применения силы оправдывают соответствующей риторикой о благородном гуманитарном вмешательстве. Японские документы о борьбе с повстанцами красноречиво провозглашают намерения Японии по созданию «рая на Земле» в независимых Маньчжоу-го и Северном Китае ²⁸, тогда как Япония самоотверженно проливает кровь и тратит средства для защиты населения от «китайских бандитов», терроризирующих их. Так как это внутренние документы, у нас нет причины сомневаться в искренности массовых убийц и палачей, писавших их. Мы можем допустить, что японский император Хирохито был искренен в своей декларации о сдаче, написанной в августе 1945 года, в которой он говорит, что «Мы объявили войну Америке и Британии вопреки Нашему искреннему желанию обеспечить самосохранение Японии и стабильность в Восточной Азии. У Нас и в мыслях не было нарушать суверенитет других наций или пытаться аннексировать территории». Заявления Гитлера при расчленении Чехословакии были не менее благородными и были приняты за чистую монету западными лидерами. Личный помощник президента Рузвельта Самнер Уэллс сообщал ему, что Мюнхенский сговор «представляет возможность для основания нациями нового мирового порядка, основанного на справедливости и законе», в котором нацистские «умеренные» будут играть ведущую роль. Трудно найти тех, кто не ссылался на благородные намерения, даже среди худших из монстров.

Вторая категория доказательств состоит в том, что военное вторжение приносит хорошие результаты, вне зависимости от мотивов: это не совсем гуманитарные вторжения, но по крайней мере частично направленные на это. К этому тезису тоже есть иллюстрации. Самая примечательная из них в эпоху после Второй Мировой войны произошла в 1970-х годах — Индия вторглась в Восточный Пакистан (теперь Бангладеш), положив конец массовой резне, Вьетнам вторгся в Камбоджу в декабре 1978 года, сбросив красных кхмеров как раз тогда, когда их зверства достигли апогея. Но эти два примера исключены из канона по принципиальным причинам. Вторжения были произведены не Западом, следовательно, не могут быть причиной для обоснования права Запада использовать силу в нарушение устава ООН. Даже более определённо — оба вторжения были негативно восприняты «идеалистическим новым миром, движущимся к исчезновению бесчеловечности». США отправили авианосец в индийские воды, чтобы напугать негодяев. Вашингтон поддержал китайское вторжение во Вьетнам с целью покарать за прекращение зверств режима Пол Пота, и совместно с Британией немедленно начал дипломатическую и военную поддержку красных кхмеров. Государственный департамент даже объяснил Конгрессу, почему он поддерживал пережитки режима Пол Пота (Демократической Кампучии) и индонезийских агрессоров, совершивших на Восточном Тиморе преступления, сравнимые со злодеяниями Пол Пота. Причиной для этих примечательных решений было то, что «сохранение» Демократической Кампучии с режимом красных кхмеров «без сомнения» делает её «отражающей интересы народа Камбоджи в большей степени, чем делает это для народа Восточного Тимора Фретелин (движение сопротивления на Восточном Тиморе)». Объяснения этих слов не последовало, а сами они были тщательно забыты при обработке истории.

Возможно, несколько случаев истинного гуманитарного вторжения можно отыскать. Есть, тем не менее, хорошее основание принять позицию «недальновидного сброда», подтверждённую мировым сообществом на высшем уровне. Базовая позиция была высказана в единогласном решении Международного суда справедливости по одному из самых ранних дел 1949 года: «Суд может относиться к праву на вторжение только как к проявлению политики силы, так как оно в прошлом вызвало самые страшные последствия и не может, несмотря на недостатки мирового порядка, иметь место в международном праве…; по своей природе (вторжение) имеет шансы стать привилегией наиболее могущественных государств, и может легко само привести к извращению самого понимания справедливости». Решение не запрещает «ответственность за защиту» в том смысле, в каком её понимают на Юге, в высокой Комиссии ООН, на Всемирном Саммите ООН.

Шестьдесят лет спустя практически не осталось оснований сомневаться в справедливости решения суда. Система ООН без сомнения страдает от тяжёлых дефектов. Самый сильный дефект — преобладающая роль тех, кто в наибольшей степени нарушает резолюции Совета Безопасности. Самый эффективный путь их нарушения — наложение вето, привилегия, которой обладают постоянные члены Совета. С тех пор как 40 лет назад ООН вышла из-под контроля Соединённых Штатов, они лидируют с гигантским отрывом по наложению вето по широкому кругу вопросов, единомышленник Штатов Британия на втором месте, остальные далеко позади. Тем не менее, несмотря на этот и другие серьёзные дефекты системы ООН, современный мировой порядок не предлагает лучшего варианта, чем передача именно ООН «ответственности за защиту». В реальном мире единственной альтернативой этому, как красноречиво объясняет Брикмон, будет «гуманитарный империализм» могущественных государств, требующих права использовать силу там, где они «считают это справедливым», что слишком часто и предсказуемо «извращает само понимание справедливости».